Русский театр на сломе эпох. Рубеж XX–XXI веков

Оглавление

Анна Владимировна Вислова. Русский театр на сломе эпох. Рубеж XX–XXI веков

Предисловие

Глава 1. Формирование нового русского театра

1.1. От «театра для людей» к рынку культурных услуг

1.2. Театр и мировой модернистский проект ХХ века

1.3. «Свой» и «чужой» театр новой России

1.4. Театральное искусство и новая ценностная ориентация

1.5. Современный русский театр и теория «театра жестокости» А. Арто

1.6. Бунт против разума как эхо отыгранных отзвуков западной контркультуры

1.7. Какой театр сегодня нужен?

Глава 2. Русский театр рубежа веков в новой парадигматике

2.1. Сцена в зеркале экранного сознания

2.2. Электронная культура и формирование визуального театра

2.3. Трагическая маска в пространстве «черной комедии»

2.4. «Стёб-шоу», или Метаморфозы гротеска на современной сцене

2.5. Театр в эпоху «телесной культуры»

2.6. Образы-легенды и спектакли-легенды в пространстве палимпсеста

2.7. Другой театр

Глава 3. Новые театральные тенденции в контексте отечественного умозрения

3.1. От идеи «нового человека» к идеологии наслаждения, или Театр в контексте метаморфоз миропонимания современной элиты

3.2. «Мещанское счастье» в контексте современного культурного дискурса

3.3. Особенности рыночной ментальности и тенденции нового русского театра

3.4. Куда мигрирует русский театр?

Заключение

Указатель спектаклей

Отрывок из книги

Мы живем в быстро меняющемся мире. Это уже аксиома. Мы живем в «обществе риска»,[1] где никто не знает, что его ждет завтра. Россия в последнее десятилетие ХХ века вступила в полосу очередного исторического разлома, который уже называют новым смутным временем, вызвавшим смену всего спектра ее основообразующих парадигм. Для отечественной науки, культуры, литературы, и театра в частности, наступило время распада и утраты цельности, время подрыва основ, принявшее невиданное агрессивное абсурдно-карнавальное обличье, время пиршества всякого рода подмен и химер. Развал и торжество – соединение само по себе гротескное и небывалое. Разгром в атрибутике праздничности. Легитимация беспечного разложения общественного и культурного сознания, легализующая социальный дарвинизм, отмену любых табу, и прежде всего этического, одновременно превращающая наслаждение чарующей безответственной легкостью бытия в цель жизни. Безостановочное, инфернальное кружение. Искусство этого времени вобрало в себя и отразило, с одной стороны, «скорбное бесчувствие» нового общественного сознания, с другой – беспрерывное, адское веселье купающегося в радостях жизни «золотого» меньшинства, происходящее на обреченности, безысходности и страданиях «списанного со счетов» большинства. «Помрачение мира делает иррациональность искусства рациональной – радикально помраченной», – писал Т. Адорно еще в середине ХХ века.[2] В России это помрачение на какое-то время приняло абсолютно маргинальное выражение.

Гуманитарное знание на стыке тысячелетий терпит едва ли не сокрушительный крах, будучи, по сути, невостребованным новым технократическим обществом. В лучшем случае оно вытеснено на обочину жизни. В последнее десятилетие уходящего века в рушащемся пространстве страны воцарилось даже уже не «короткомыслие», о котором в начале ХХ века с тревогой писал К. Чуковский в книге «От Чехова до наших дней» (1908), а почти полное безмыслие в сочетании с всесокрушающей беззаботностью, культом потребления и наслаждения. На российской почве эта во многом всемирная тенденция нашла выражение как всегда в крайней форме. От невыносимого для современного консюмеристского сознания советского аскетизма во имя высших целей немалая часть населения рванула к вожделенному потребительскому гедонизму ради сладкой жизни здесь и сейчас любой ценой. Страну охватили эпидемия откровенного разбоя и, как следствие, нарастающее разобщение и взаимное отчуждение людей. «Война всех против всех», о людоедской сущности которой писал еще Томас Гоббс, исследуя естественное состояние человека, показала свой звериный оскал с отталкивающей откровенностью. Страна со всеми ее недрами и прочим достоянием распродавалась по частям, параллельно с этим тотальная криминализация современной России сделала существование гуманистического совестливого начала в обществе едва ли не раритетом. Мы окунулись в бездну постсоветского мира и погрузились в хаос беспорядочного движения одиноких дезориентированных тел.

.....

Естественно, что этот поворот сделали не все. Есть исключения, среди которых, в первую очередь, наверное, следует назвать таких режиссеров, как П. Фоменко, Л. Додин, А. Васильев, С. Женовач. Кроме названных режиссеров, есть и иные имена, представляющие более определенные, но абсолютно игнорируемые со стороны официозной критики, отдельные слабые, где-то подорванные и расшатанные очаги сопротивления победному шествию необуржуазного театра. Так, по сути, подвергнутым остракизму в 90-е годы оказался МХАТ им. М. Горького под руководством Т. Дорониной. Но об исключениях в этом контексте надо говорить особо. Не они выражают сегодняшний мейнстрим, отражающий основные тенденции кардинальных перемен в современном театральном процессе. А он продиктован той культурной и общественной ситуацией, которая погрузила все и вся вокруг в темный омут формируемой на наших глазах тотальной рыночной психологии социума. Кроме того, театральная мысль последних пятнадцати лет главным образом определяется погружением русского театра, как и всей отечественной культуры, в интеллектуальное пространство постмодернизма.

Однако прежде чем впасть в жесткую рыночную и постмодернистскую зависимость, искусство ушедшего столетия проделало радикальный революционный виток, не имеющий аналогов. ХХ столетие в искусстве – это провозглашение и осуществление мирового модернистского проекта.

.....