Читать книгу Неуязвимая - Anne Dar - Страница 4

Ещё пара часов, и первый день последнего летнего месяца перетечёт в вечерние сумерки. За эти два часа мне либо повезёт встретиться со своей добычей, либо придётся возвращаться домой только с одной трофейной куропаткой. Лучше бы мне повезло. В этом году с добычей заметно сложнее, чем в предыдущем, а ведь до холодов ещё далеко. Если животные продолжат игнорировать эту часть леса, мне придётся заходить дальше, а это небезопасно. Особенно небезопасным это мероприятие станет после выпадения снега.

Мысли о пока ещё кажущейся далёкой зиме моментально нагоняют пасмурную погоду на моё настроение. Пытаясь избавиться от этой нежелательной тяжести, я неосознанно провожу рукой по своим коротко остриженным и перекрашенным из натурального тёмно-шоколадного в искусственный бордово-красный цвет волосам. Через величественную крону широкого и удобно разветвлённого для лазанья дуба, на котором я, затаившись, сижу уже второй час, пробиваются лучи идущего на закат, летнего солнца. Ненавязчиво скользя по моему лицу, они едва уловимо согревают и спасительно разгоняют мысли о пока ещё далёком, однако неизбежном холоде.

С момента Первой Атаки миновало уже десять зим. Мы всё ещё остаёмся в живых. Если верить последней и крайне неоднозначной новостной сводке, точный срок давности которой я уже давно забыла, семидесяти пяти процентам населения всей Северной Америки так не повезло. Скорее всего, похожая ситуация развернулась не только на нашем континенте, но во всём мире: 25% выживших от общей численности населения земного шара. И этот подозрительно пессимистичный процент, конечно же, с каждым годом тает. И всё потому, что те, кто должен быть заинтересован в спасении человечества, заняты неустанным уничтожением последних признаков надежды на спасение.

Мировое сообщество учёных из различных областей лишь спустя две недели после Первой Атаки выдало людям ответ на терзающий их – фактически и формально – вопрос о том, что происходит, хотя ответить на вопрос о том, почему это происходит, как и придумать толковое противоядие, антидот, вакцину или хотя бы формулу для чего-то подобного, они так и не успели. На протяжении же этих двух первых, самых сложных и страшных недель в истории существования человечества, люди продолжали ежедневно, сотнями тысяч, умирать из-за Звуковых Атак, всегда случающихся в разное время суток и рандомное количество раз в сутки. Единственным, что объединяло все Атаки, было то, что каждая из них неизменно длилась ровно шестьдесят секунд. Самой распространённой причиной смерти человека, подверженного Атаке, обозначили разрыв сердца. Те, кто был уязвим к Атакам – 75% населения, – на протяжении шестидесяти секунд слышали на максимальных мощностях некий ультразвук, который неуязвимые к Атакам люди – 25% населения – никак не распознавали своим слухом и потому оставались невредимыми. Происхождение этого феномена так и не обнаружили, но зато успели дать ему грозное название “Атака” – словно на человечество кто-то или что-то напало в стремлении истребить его большую часть. К концу первой недели с момента Первой Атаки в Новом Мире появились и другие необычные понятия. Уязвимыми наименовали тех, кто страдал от Атак, Неуязвимыми же назвали то меньшинство, на которое Атаки не оказывали ни малейшего влияния. На десятый день после Первой Атаки учёные выступили с заявлением о том, что вычислили одну характерную черту, объединяющую всех без исключения Неуязвимых: все эти люди рождены в зодиакальных знаках, относящихся к стихии воздуха. То есть Неуязвимыми были официально обозначены все рождённые в зодиакальных знаках водолея, близнецов и весов. Остальные девять зодиакальных знаков были обозначены Уязвимыми. Почему “воздушные” знаки зодиака неуязвимы перед Атаками никто понять так и не успел, зато в предсмертной агонии люди достаточно быстро выявили один спасительный для них нюанс: если во время Атаки Уязвимый касался Неуязвимого, его муки заметно сокращались и в итоге он неизменно выживал, хотя и бывали случаи, когда от невыносимой ушной боли Уязвимый слишком сильно корчился, из-за чего его было сложно удержать даже Неуязвимому. В результате самые чувствительные Уязвимые погибли в первый же месяц после Первой Атаки. Выжили только предприимчивые, злые и живучие.

Государств больше нет. И городов тоже больше нет. Однако в Новом Мире достаточно быстро появились новые формирования, так называемые коалиции – немногочисленные союзы Уязвимых, обычно включающие в себя от пяти до пятнадцати человек, до зубов вооруженных огнестрельным и колюще-режущим оружием, а также животной жаждой к жизни и торговле. Таких Уязвимых называют трапперами. Трапперы – охотники на Неуязвимых.

Вскоре после того, как мир поделился на Уязвимых и Неуязвимых, а после узнал о методе притупления боли Уязвимых при их физическом контакте с Неуязвимыми, Неуязвимые подверглись травле и резне, которые быстро переросли в настоящую охоту.

Сначала Уязвимые брали Неуязвимых в плен: чем больше Неуязвимых касалось одного Уязвимого во время Атаки, тем меньше этот Уязвимый страдал. Каждый Уязвимый хотел страдать как можно меньше. А значит хотел иметь как можно больше привязанных к себе, обычно против воли, Неуязвимых. Сначала жаждущие избавиться от мук Уязвимые запирали “раздобытых” ими Неуязвимых в подвалах или пристегивали их наручниками к трубам, чтобы во время очередной Атаки иметь возможность держаться за свой “спасательный круг” как можно крепче. С учётом же того, что в сутках Атаки случаются от одного до четырнадцати раз с неопределенными интервалами между друг другом, в самом начале Уязвимые чуть ли не “срастались” со своими пленниками. Но прошло ещё какое-то время, и Уязвимые выяснили, что для того, чтобы переживать Атаки с наименьшими муками, им не обязательно держать при себе живого Неуязвимого. Мёртвого Неуязвимого им оказалось более чем достаточно. Да и с мёртвым Неуязвимым удобнее, чем с живым: он не сопротивляется, за ним не нужен круглосуточный присмотр, нет надобности таскаться за ним и его самого таскать за собой тоже нет необходимости. Всё просто, как дважды два: украшаешь свою шею, запястье или пальцы, а лучше всего себя с ног до головы, изделиями из волос, ногтей и костей Неуязвимых, и во время Атак только стонешь да морщишься, вместо того, чтобы загибаться от разрыва перепонок и сердца. Такие спасательные для Уязвимых “украшения” зовутся артефактами. Самыми продуктивными производителями артефактов являются охотники за головами Неуязвимых – трапперы. Таким образом круг существования человечества замыкается: змея начинает пожирать свой собственный хвост.

Не знаю, как в других частях света, но на моей территории, по итогу первого десятилетия существования нового, страшного мира, трапперов гораздо больше, чем Неуязвимых. Иногда мне даже кажется, что в округе переловили всех Неуязвимых, за исключением нас. И тем не менее, даже не имея добычи, здешние трапперы никуда не уходят. Может быть потому, что им, как и нам, попросту некуда идти.

На протяжении девяти последних лет я прослушиваю четыре радиоволны трапперов – именно столько местных коалиций насчитывает этот вымерший подчистую город. Коалиции носят названия в виде цифр, которые соответствуют количеству состоящих в них людей: №5, №7, №9 и №15. То есть во всём городе сейчас, без учёта нас и ещё потенциально возможных, но маловероятных, хорошо прячущихся Неуязвимых, на постоянной основе обитает тридцать шесть человек. Сначала местные коалиции, как и все трапперы, занимались отловом Неуязвимых заботясь лишь о своей безопасности, но вскоре после того, как у них стало достаточно артефактов для комфортного переживания Атак, они занялись охотой на Неуязвимых с целью их продажи на артефакты. Благодаря доступу к их радиоволнам, я досконально знаю все их расписания: когда, кто и какую территорию патрулирует.

Радиоволны, удача, ловкость и выгодное расположение на карте помогают мне выживать день за днём, месяц за месяцем, год за годом.

Местные коалиции трапперов в основном состоят из садистов, психопатов и откровенных маньяков, так что ежедневное прослушивание их грязной болтовни – дело не из приятных, но необходимых для выживания. Территорию, на которой мы выживаем, контролирует коалиция №5. Она самая немногочисленная, а значит, самая безопасная. Из-за-того, что людей в этой коалиции мало, свою территорию они “пасут” невнимательно, а про её окраину, на которой мы обитаем, они и вовсе не вспоминают. Поэтому случается, что на их территорию часто захаживают члены трех других коалиций или коалиций из соседних городов, что, в большинстве случаев, остается незамеченным для коалиции №5, но не для нас. Всякий раз, когда на плохо охраняемой территории коалиции №5 объявляются непрошенные гости, мне приходится не спать сутками, находясь в готовности дать бой. Но это малая цена за спокойствие. Могло быть и хуже. К примеру, меня и моих уже давно могли бы пустить на артефакты. Но мы ведь продолжаем жить. Только зачем?.. Чтобы выживать? Это ужасно, но другого варианта ответа на этот вопрос за десять лет нашей жизни в Новом Мире я так и не отыскала.

Коалиция №5 стала для нас не просто залогом выживания. Люди, составляющие её, стали для меня словно близкими знакомыми, реальной близости с которыми я никогда бы не пожелала ни себе, ни другим. С ними что-то не так. Не знаю, что именно, но это что-то, что заставляет смотреть на них с подозрением не только меня, но и их друзей из других коалиций – это понятно из их заочных переговоров по рациям. Эта пятерка состоит из пяти колоритных личностей, предпочитающих вместо личных имён использовать клички. Их лидером является крупный мужчина с гулким грудным басом – кличка Мускул. Далее по степени авторитета идёт звонкий женский голос по кличке Волос, затем парень по кличке Тонкий и ещё две девушки, совсем молоденькие, под кличками Сомнение и Крик. Крик, похоже, самая младшая, эдакая тихоня и даже серая мышь – непонятно, почему ей в итоге дали такую яркую кличку. Может быть её кличка результат сарказма, кто знает. В любом случае, этих пятерых я ни разу не видела в лицо. Только слышала их голоса, несколько раз издалека видела их силуэты, иногда даже с интересом слушала их пустую болтовню, и радовалась тому, что территория, на которой находится наше на первый взгляд заброшенное убежище, принадлежит этим пятерым. Если бы эта территория принадлежала любой другой коалиции, нас бы уже давно изловили, расчленили и продали на артефакты – необязательно в такой последовательности.

После того, как на Неуязвимых началась открытая охота, я по-подростковой глупости решила всё же попытаться уехать из города, даже несмотря на то, что ехать было некуда. В Калгари соваться Неуязвимым было опаснее, чем оставаться здесь, но и оставаться на месте мне тогда казалось слишком опасным. Сначала я хотела уехать на более новом автомобиле Доди, затем пересела в машину отца – оба варианта обернулись фиаско. На протяжении следующей недели я бегала по соседним гаражам и парковкам, но ни один автомобиль из десятков опробованных мной так и не завёлся. Гораздо позже я узнала от Данте о том, что автомобили вывелись из строя примерно спустя три недели после Первой Атаки. Он был инженером и знал о чём говорил – человечество осталось без машин. Видимо, звук Атак каким-то образом влиял и на определенную технику, однако не на всю. Рации, к примеру, продолжали исправно работать. В принципе всё, что заряжалось от солнечных батарей или малокалиберных батарей, функционировало исправно. Тем ценнее стали для нас рации, фонарики и, главное, батарейки, которые, кстати, закончились у нас на прошлой неделе. Без новых пополнений батареек мы рискуем уже на днях остаться без фонариков, что будет очень больно. С этим тоже нужно что-то делать.

С запасами оружия и патронов пока что проблем не предвидится: в наличии одна двустволка с глушителем и два ящика патронов, в каждом по пять сотен единиц. И хотя эти запасы тоже не вечны, я знаю как минимум два подвала, при посещении которых смогу их восполнить. Внешние заначки – это то, без чего нельзя оставаться. В случае возникновения острой необходимости покидания убежища, снаружи у нас заранее организовано несколько “тревожных тайников”.

Что касается хозяйственных товаров – в самом начале мы награбили их по соседним домам столько, что, кажется, нам хватит ещё на пару лет, если только Лив чётко ведёт учёт. С водой всё тоже лучше, чем могло бы быть. Её мы добываем из колодца, расположенного в прилегающем к нашему соседском дворе. Прежде единственными соседями отца и Доди являлась пожилая пара эко-активистов. Колодец, качели и окончательно одичавшие цветы всех мастей на территории их заднего двора теперь смотрелись действительно экологично, гармонично и даже сказочно. Тела этих двух чудаков до сих пор лежат в спальне на втором этаже в их полностью заросшем вьюном доме. Я нашла их там, когда обшаривала их дом в поиске туалетной бумаги, которой у них оказалось с запасом на полгода: очевидно, перед Первой Атакой, которую эти двое так и не пережили, у них так же, как и у многих в то время, случилась паническая атака относительно продовольствия. Обчистив их кладовую и подвал до последней нитки, мы не бедствовали дополнительные полгода. Но сколько бы мы не забрали из этого дома и других домов, все ресурсы имеют неприятную закономерность заканчиваться. Особенно ощутимо они начали истощаться уже спустя два года после Первой Атаки. К тому времени магазины, склады, все квартиры и частные дома были подчистую вычищены и Уязвимыми, и Неуязвимыми. Большую часть добычи трапперы вывезли из города на печально известные кровавыми зрелищами ярмарки. Продукты питания быстро стали на вес золота. Никто теперь их не производит – остались только ненасытные потребители. Даже трапперы голодают, не то что Неуязвимые. Я же заранее предвидела приход к критической точке, а потому успела подготовиться – ещё одна причина, по которой мы всё ещё живы.

Сначала охота на дичь не приносила никаких плодов. По-настоящему везло, если за один месяц удавалось подстрелить хотя бы одну утку или словить в неубедительные силки невнимательного зайца. Приходилось учиться на ходу: стрелять, ловить, пронзать, выуживать, освежевывать, готовить и даже есть дичь. Привыкшим к благам цивилизации, нам давалось это с немалым трудом. Но я переборола сначала себя, а затем и остальных – вскоре каждый из нас умел целиться, спускать курок, попадать, мастерить силки, разделывать и готовить дичь. Поначалу мы перебивались птицей и крупными грызунами вперемешку с более привычными нам консервами, но четвертая после Первой Атаки зима выдалась настолько холодной и голодной, что в итоге мы освоили новую нишу – дикие кабаны. Спустя четыре месяца охоты на этих зверей появился некий опыт: не связываться с секачами и свиноматками, снимать только молодняк, потому как много мяса нам не съесть, оставленные же излишки могут привлечь на нашу территорию хищников, раненый или испуганный кабан может атаковать, а потому лучше всего охотиться в засаде на дереве… Кабаны обожают пастись возле дубов, особенно осенью, когда опадают желуди. Я достаточно быстро, хотя и не без трудностей, научилась выслеживать их, обозначила для себя основные места, которые любит посещать местное стадо, состоящее примерно из пятидесяти особей. Возле дуба, на котором я куковала уже второй час, они появлялись минимум один раз в неделю. По моим подсчётам, именно сегодня они должны появиться. В противном случае я зря потрачу остатки дня, в целом прошедшего достаточно неплохо: я успела наесться дикой малиной, установить новые силки, уложить в рюкзак одного рябчика и приметить новое место обитания белок, в которое можно будет наведаться в случае особо суровой зимы. И всё бы прошло совсем замечательно, если бы в ближайшее время я смогла подстрелить одного-единственного кабанчика в кило эдак десять. Четыре месяца назад Лив научилась пользоваться автоклавом, который я раздобыла в городе, а это, между прочим, ещё один большой шаг в направлении выживания. Запасы консервов из мяса – лучшее, что можно придумать для переживания зимы. Вот только загвоздка в том, что для автоклава необходимо не только мясо – в первую очередь, ему необходима тара. За четыре месяца мы смогли закатать лишь двадцать семь банок с дичью – дальше мы не продвинулись из-за отсутствия в городе стеклянных литровых банок. Кто бы мог подумать, что я буду совершать вылазки в город не за батарейками, спичками, мылом и прочими откровенно необходимыми вещами, а за пустыми стеклянными банками. Однако именно этим я последние месяцы и занималась. И занималась практически безуспешно, что немного выводило из себя. Раздобудь я, к примеру, сотню литровых банок, и грядущей зимой я могла бы вообще не заботиться об охоте. Но банок необходимого объема в городе практически не осталось: всё либо разбито, либо утилизированно трапперами. И всё же двадцать семь успешно закатанных, не вздувшихся литровых банок – уже больше, чем ничего. По сути, эти банки уже могут кормить нас как минимум весь декабрь. Вот только на одном мясе всю зиму не просидишь, а круп у нас осталось всего-ничего: девять упаковок риса, две упаковки чечевицы и одна упаковка пшена. Мало, но всё равно больше, чем в начале любой весны любого года из семи последних лет…

Лес по левую руку от меня внезапно ожил. Странно. Приближение кабанов, тем более их большого семейства, обычно можно распознать за версту, сейчас же они подошли нехарактерно тихо… Что-то спугнуло стадо? Или кто-то…

Переведя прицел в ту сторону леса, со стороны которой упорно хрустели ветки, я начала ожидать.

Стрелять в первого же или подождать, пока появится возможность выбора?..

Теперь я не только слышала хруст ветвей, но и видела неестественное шевеление верхушек густорастущих молодых деревцев. Слишком сильное… Нет, это не кабаны. Что-то более тяжелое…