Читать книгу Песнь песней на улице Палермской - Аннетте Бьергфельдт - Страница 3

Нас с сестрой моей Ольгой всегда интересовало, как люди находят друг друга.

– А как у вас с дедом вышло, Варинька? У вас случилась Вечная Любовь? Правда же?

– Бошедурйе![5] – бурчит она всякий раз в ответ и никогда не говорит правду.

Нам приходится вытягивать из бабушки подробности ее богатой на приключения жизни. Так игрунковые обезьяны выуживают из баобаба муравьев с помощью клейкой палочки. Но она упрямо гнет свою линию.

Впрочем, мне известно, что дед в одна тысяча девятьсот двадцатом году наконец-то прибыл в Петроград на торговом судне. С тягой к путешествиям в сердце и под предлогом открытия новых рынков для семейного предприятия.

Конец пути прошел более или менее благополучно, но все-таки Ганнибал целый день приходил в себя в гостиничном номере после утомительного плавания по волнам бушующего моря. И вот он наконец был готов к завоеванию города. Дед позавтракал в отеле блинами с икрой, прокатился на пароходике по реке Неве, а при виде зеленого как нефрит Зимнего дворца у него перехватило дух. В какой-то момент ему попалась на глаза цирковая афиша, и он приобрел билет на представление с бегемотом. Однако никакой там не гиппопотам, но дерзкое лицо Вариньки поразило его в самое сердце. Ее антрацитовые глаза горели, а черные кудри развевались над краем ящика иллюзиониста.

В ящике лежала юная моя бабушка, исполняя свой коронный номер. Ей и раньше приходилось ощущать на манеже внимание мужской части публики. Глаза многих моряков и франтоватых красавцев загорались надеждой от ее огненного взгляда. С некоторыми из них она даже соглашалась встретиться после представления, ну да, ведь Вадима больше не было на свете. Все они приносили ей в подарок слова любви, упакованные в папиросную бумагу. Но Варинька быстро сообразила, что, открыв подарок, кто бы его ни преподнес, она обнаружит там булавки, отвертку и требование ключа к ее душе.

«О чем ты задумалась? Когда ты вернешься? Почему ты так холодна?»

И все это приправлено бурлящим бешенством из-за невозможности командовать ею и решать за нее.

«Маленькайа грйаснайа шлйуха. Маленькая грязная шлюха».

А Вадим был не таким. Имея всего сто тридцать шесть сантиметров росту, он рано понял, что от него никто и ничего не ждет. И значит, он вполне мог всегда быть самим собой – и не мешал другим оставаться такими, какие они есть на самом деле. Вадим никогда не интересовался, о чем она думает, и не спрашивал, любит ли она его.

Когда они лежали под одеялом в цирковом вагончике и глядели друг на друга, стараясь сохранить вырабатываемое их телами тепло, Варинька понимала, что они слеплены из одного теста.

Лишь очень немногие могут в общении обходиться без слов, но легкомысленные ветреные словесные признания, нет, они были созданы не для этих двоих. Присущее Игорю несерьезное обхождение со словами также не способствовало укреплению в Вариньке веры в раздаваемые людьми направо и налево обещания. Ну а Вадим со своими ста тридцатью шестью сантиметрами был самым великим мужчиной из всех, кого она когда-либо встречала. Но теперь Вадима не было рядом, уже два года как не было.

В тот вечер, когда дед решил наведаться в цирк, Варинька, как обычно, лежала в своем ящике и разглядывала пришедшую на вечернее представление публику.

Действо словно бы разыгрывается у меня на глазах. Будто я вижу русский немой фильм с украинскими клоунами на ходулях, от которых рябит в глазах, с канатоходкой, парящей под куполом шатра, армянскими гимнастами-акробатами, подхватывающими друг друга на воздушных трапециях. Трубы выплевывают на зрительские ряды потоки звуков. В отсвете пламени изо рта Олега, глотателя огня, публика таращит глаза от изумления. Никакого бегемота на пропыленном манеже не наблюдается. Зато в центре его красуется на продольном шпагате Варинька, и сидящий в первом ряду Ганнибал бешено аплодирует, а частички света взвихряются вокруг него. Моментальная картина, обещающая деду жизнь, изобилующую луковичными церковными главами.

Образ Вариньки так запечатлелся в его сердце, что с той поры ничей другой образ не мог его заменить. В точности как только что вылупившиеся из яйца утята, которые готовы следовать за дворовым котом хоть на край света, если кот станет первым, кого они увидят в жизни. На самый край света, который вполне может оказаться аккурат за углом.

– Она настоящий штучный товар, – прошептал Ганнибал про себя, – не то что избалованная успехом, изнеженная копенгагенская актриса, нет, это русская артистка, сильная от природы и с антрацитовыми глазами.

Он не скрывал своего интереса к ней. Поэтому Вариньку ничуть не удивило, что этот блондин дождался ее после представления и, смущенно улыбаясь, представился ей на совершенно неизвестном ему русском языке. Ганнибал вел себя совсем не так, как другие ее воздыхатели. Да, он дарил ей розы и приглашал на прогулки, но ни одного вопроса из разряда инквизиторских она от него не услышала. Он был слишком обходителен и образован, чтобы спрашивать, находит ли она его общество приятным на самом деле, хотя сам сгорал от желания услышать ответ на этот вопрос. Нет, он настроил себя на терпеливое ожидание и страдания в тишине. Но ее-то это как раз больше всего и устраивало.

«Мне надо избаловать ее. Придерживать перед ней двери, носить ее на руках и крыльях, и тогда она постепенно откроет свое сердце и отдастся на волю любви».

К сожалению, именно вот это ношение на руках и крыльях и представляло собой самый сложный путь к сердцу Вариньки. Обладая стальными мускулами, она могла победить в рукоборье любого из своих поклонников. Поэтому Варинька предпочитала сама открывать двери, а не рассказывать сказки о соотношении сил и корчить из себя краснеющую от смущения недотрогу.

Лучшим моментом в ее артистической жизни был тот, когда иллюзионист распиливал ее пополам. Части ее тела были как бы разбросаны в разные стороны. И публика замирала от ужаса.

– Ма-ам! Ее распилили на тысячи кусков.

– О боже, она лишилась ног!

И тут под барабанную дробь она появлялась из ящика, целая и невредимая.

– Бах… Бах! Ничего я не лишилась!

Дед всего этого не знал. Как не знал и того, сколь умело Варинька сквернословила.

– Сволотши! Пошли на хрен! – со злой усмешкой выкрикивала она всякий раз, когда они проходили мимо цирка Чинизелли. Самое замечательное в чужеземной речи для иностранца, не владеющего местным языком, заключается в возможности слышать именно те слова, которые он жаждет услышать. И потому дед поощрительно улыбался ей, когда она произносила слово «сволочи», вслушиваясь в языковую стихию и согласно кивая Вариньке.

Днем она показывала ему знакомую ей часть города. Татарский базар, с морем монгольских малахаев, с танцующими, словно в бреду, медведями в кандалах и на цепи, кавказскими шашками-саблями и ларьками, забитыми сладкими абрикосами, жареными каштанами, говяжей или свиной корейкой. В близлежащих переулках раздавались звуки боев и призывные кличи боевых петухов. В густом воздухе плавали перья, пахло сырым мясом и кровью. Вариньку целиком захватывали петушиные бои, а дед стоял у нее за спиной и одобрительно кивал, хотя вид кровопролитных соревнований несколько выбивал его из колеи.

Ближе к вечеру они оказывались уже в его мире и гуляли по Невскому проспекту, шикарной улице, где жили богатеи и где Варинька до той поры никогда не бывала.

Ганнибал собрался купить ей шелковое платье коньячного цвета, но не тут-то было. Ведь бабушка моя сама мастерски владела иголкой, и все костюмы в цирке Совальской шила именно она.

«А что не так с моим платьем?» – подумала она раздосадованно. Но вслух ничего не сказала.

Дед же, уловивший перемену в настроении Вариньки, неправильно истолковал ее молчание.

«Может быть, она решила, что придется самой платить за покупку?»

– Бесплатно, бесплатно, – пробовал он объяснить, подыскивая синоним слову «подарок».

– Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, – пробормотала Варинька.

– Прошу прощения?

– Да нет, ничего.

«Неужели он попал впросак? Не забывай, она женщина гордая. Гордая, русская и бедная как церковная мышь».

В конце концов до него дошло, в чем дело, он поспешил похвалить ее платье, и дальше они пошли молча.

Постепенно Варинька немного оттаяла, и, когда они шли мимо магазина головных уборов, Ганнибал вдруг остановился. А вот эту небольшую шляпку с лебедем, что выставлена в витрине, он может ей подарить? Она поглядела на шляпку с мягкими полями и согласно кивнула. Белые изогнутые перья и оранжевый клюв, да они же словно созданы для Вариньки. По контрасту глаза актрисы немого кино стали еще чернее, в них полыхнул огонь, кожа приобрела оливковый оттенок, а дед загорелся идеей запечатлеть этот миг на века, пусть даже это будет их последнее совместное фото с Варинькой.

Он вытащил из ателье мастера, и тот сфотографировал их прямо перед церковью Вознесения Господня с ее полосатыми, как карамелька, куполами. Карточка эта до сих пор стоит на ночном столике моей матери и служит единственным доказательством дедовых приключений в Варинькином городе. Да, моя бабушка все так же присутствует на этой фотографии рядом с Ганнибалом. Маленькая, смуглая, дерзкая и своенравная. Вечно юная и с лебединой шляпкой на голове.

Проведя в Петрограде десять дней, Ганнибал с великой неохотой вынужден был отправиться в обратный путь. Он старался забыть Вариньку, но это оказалось невозможно. В то лето обе его сестры вышли замуж, причем обе за видных адвокатов, а мать его так и продолжала мерзнуть на солнышке у окна.

И только в декабре Ганнибалу удалось уговорить отца снова отправить его в поездку в Петроград с деловыми целями. Оптовик был приятно поражен неожиданно открывшейся у сына способностью вырабатывать здравые идеи и сразу представил себе, как будет организован рынок по закупке сибирских мехов на пушных аукционах для датских буржуа и продаже датской свинины в противоположный конец коммерческой цепочки.

И снова Ганнибал ступил на борт торгового судна. И отправился в долгий путь в золотой город, хотя и знал, что будет страдать морской болезнью всю дорогу.

* * *

Когда дед вновь прибыл в петроградский порт, на улице стоял двадцатиградусный мороз. К счастью, цирк Совальской работал без каникул. В том числе и зимой. Ганнибал с ходу отправился на представление, и к величайшей его радости распиленная дама все так же лежала в своем ящике.

Публики в цирке собралось не шибко много. Касса была пуста, у канатоходки случился понос, а Варинька ходила все в том же платье, что и в прошлый его приезд. К тому же на спине у платья образовалось рыжее пятно, после того как глотатель огня Олег оказался в непосредственной близости от Вариньки.

Ганнибала она узрела мгновенно. Долговязый мужчина, говоривший на странном языке, снова пришел в цирк и сидел в первом ряду. На самом деле она почти забыла его, ибо в ее сердце не было места мечтам, порожденным случайными встречами. Пусть даже после того их свидания у нее осталась шляпка с лебедем. Ведь все ее прежние воздыхатели через неделю после знакомства исчезали, чтобы больше никогда не возникнуть в ее жизни. Но этот вот снова сидел в первом ряду. Чужеземный блондин. Неужели он и вправду проделал весь этот долгий путь, чтобы увидеть ее?

– Да!

По сравнению с прошлым приездом Петроград изменил свой облик.

Необыкновенно красивая снежная королева встречала приезжих. По берегам словно бы покрытой глазурью Невы располагались роскошные дворцы желтого цвета, а весь город светился и был так же соблазнителен, как приправленный инеем мусс на десерт. На берегу мужики с всклокоченными бородами и меховыми шапками на головах отогревались горячим-прегорячим супом. Точно маленькие фабричные трубы, они выпускали в бело-голубое небо клубы пара и вели свои замысловатые витиеватые речи с завитушками, которые совершенно не поддавались никакому толкованию. Угловые кондитерские и чайные с заиндевевшими витринами манили гостей, а мимо них, раздувая ноздри, проносились лошади в санных упряжках, наполняя заснеженные улицы веселым ржанием и звоном бубенцов. Петроград выдыхал золото в небесную лазурь. Рядом с Ганнибалом шла Варинька, и чувство безграничного счастья переполняло его.

«Не забыл ли я свой разговорник в отеле? А, нет, он у меня в кармане пальто».

– Кататса на каньках… сафтра? Кататься на коньках… завтра? – спросил он, пролистав чуть ли не весь разговорник.

Варинька кивнула.

Она радовалась, что холодно и можно носить пальто, пусть оно у нее и было изъедено молью. Зато оно скрывало пятно на спинке платья.

На следующий день они зашнуровывали коньки под громкие звуки военных маршей, звучавших во дворах великолепных дворцов. Повсюду встречались красногвардейцы с заряженными ружьями и красными звездами на меховых шапках. Солдаты кучковались небольшими группками и курили папиросы, притопывая ногами, чтобы не замерзнуть в своей холодной форме.

Варинька проворно скользила по льду и даже прокатилась по зеркальной поверхности Невы, а Ганнибал ковылял вслед за нею. Несколько элегантно одетых дам в сверкающих мехах, пряча руки в пушистые муфты, со смехом следили за передвижениями странной парочки. Их накрашенные губы рдели на ярком зимнем солнце, но для Ганнибала на всем белом свете существовала одна только Варинька. «Чйорт минйа падири, как йа хараша! Черт меня подери, как я хороша!» – воскликнула она и вонзила в лед ребро конька.

В ушах деда ее восклицание прозвучало сладкой музыкой, хотя он и не смог сразу отыскать сказанные ею слова в разговорнике.

Где-то репетировал мужской хор, и пение его разносилось эхом множества голосов, паря над дворцами. «Город, достойный богов. И сколько страсти – нам, копенгагенцам, есть чему здесь поучиться».

В один из дней Ганнибалу пришлось пожертвовать утренней прогулкой с Варинькой и выступить в роли опытного представителя оптовой фирмы. Ему удалось подписать несколько выгодных контрактов с сибирскими меховщиками, которые теперь, когда к власти пришли большевики, были более чем просто расположены к торговле.

Но каждый вечер Ганнибал покупал билет в первый ряд и наблюдал, как Вариньку распиливают надвое. Хотя он и знал, что она ничуть не пострадает, все-таки пульс его учащался до бешеного, когда оркестр имитировал хруст костей и разрываемой кожи. Настоящая музыка резни, переложенная для балалайки, пилы, тубы, альта, аккордеона и ударных.

Публика содрогалась от ужаса.

Между тем Ганнибал всерьез озаботился Варинькиным здоровьем и благополучием. Хотя Петроград и имел божественный вид, уважение к человеческой жизни там находилось почти что на нулевой отметке.

– Смотри! – в ужасе воскликнул Ганнибал как-то во время утренней прогулки.

Тело мертвого человека вмерзло в лед на Неве, но никто не только не остановился, но и вообще не обратил на это внимания. Горожане просто проходили мимо.

– Случаитса… – только и сказала Варинька. – Случается…

Когда река вскроется, тело унесет в Ботнический залив, а жизнь пойдет дальше своим путем.

И тут Ганнибала точно осенило, и все прежние сомнения отпали.

«Надо взять ее с собой в Данию!»

Мысль, которая до сих пор выражала лишь несбыточную мечту, вдруг приняла весьма конкретные практические очертания.

В тот вечер Ганнибал захватил с собой последний подарок для Вариньки, последний, потому что следующим утром он отправлялся обратно в Данию на торговом судне с сибирскими мехами в огромных сундуках. Большой мягкий сверток. Когда Варинька развернула его, на свет явилась светло-коричневая соболиная шубка.

Варинька застыла в изумлении.

И долго молчала. Ганнибал затрепетал, полагая, что вновь оказался слишком щедр и тем самым оттолкнул ее от себя.

«Все пропало?»

– Спасибо! – сказала она наконец и заглянула ему в глаза.

Это слово было ему знакомо.

Успех раззадорил его, и Ганнибал пригласил Вариньку в «Литературное кафе».

Варинька обнаружила вдруг, что у нее на чулке пошла стрелка, и с этим поделать уже ничего нельзя. Да и о рыжем пятне на платье она не забыла.

«Не беда, он же, наверное, не из-за чулок меня выбрал!»

Варинька надела шубку. Она оказалась почти невесомой, и впервые девушка ощутила, какой легкой и безмятежной может быть жизнь. Когда тебя обволакивает ощущение уверенности и защищенности. Как будто ты находишься в объятиях матери. Старое свое пальтишко она отдала нищенке на улице.

В кафе Ганнибал на ломаном русском заказал армянского коньяку. Он наслаждался атмосферой в этом заведении, куда в свое время заглядывали такие писатели, как Пушкин и Достоевский. На стенах были развешаны фотопортреты великих русских художников.

– Толстой! – сказал дед и показал на один из них.

– Анна Каренина! – воскликнула в ответ бабушка, и взгляд ее внезапно сделался очень внимательным. – Граф Вронский, – добавила она и осушила бокал.

По всей вероятности, коньяк развязал ей язык.

– Да! – счастливой улыбкой ответил ей Ганнибал.

«Это совершенная женщина. Не то что кудахтающая копенгагенская курица, нет, эта женщина говорит, лишь когда ей есть что сказать. Подумать только, она знает «Анну Каренину», нет, это маленькое существо каких-то полутора метра ростом вмещает в себя всю русскую душу целиком».

От выпитого коньяка и тепла жаркой соболиной шубки Варинька раскраснелась, и это вселило в Ганнибала решимость.

– Варинька! Красивайа и дивнайа Варинька! Красивая дивная Варинька! Я понимаю, ты почти совсем не знаешь меня, но мое сердце не найдет покоя, если ты не выйдешь за меня замуж. Уйедим са мной в Данийю! Уедем со мной в Данию! – Дед не решался глядеть на нее. Он весь день упражнялся в произнесении этой фразы и теперь даже задержал дыхание, чтобы не брякнуть что-нибудь не то.