Читать книгу Молчание Апостола - Анонимный автор - Страница 2

26 декабря 2014 г., Ассошиэйтед Пресс:

«Праздник Рождества в этом году завершился драматически. В ночь с 25 на 26 декабря в восточной части Средиземного моря произошла серия подземных толчков, магнитуда которых достигала отметок 5,0–5,5. Эпицентр находился на глубине порядка 6 км ниже дна моря. Землетрясение произвело ряд разрушений в прибрежных городах и населенных пунктах Израиля, Ливана, Сирии, турецкой Аланьи. Разрушения отмечены также на ряде островов Эгейского моря. Сообщений о человеческих жертвах не поступало».

Подобного он не видел даже в фильмах ужасов и сейчас чувствовал, как его колотит мелкая дрожь. Трупы, лежавшие лицом вниз на уже подтаявшем снегу, привели бы в состояние ступора кого угодно. Они все как один впились пальцами в землю под снегом. Все лежали, вжавшись лицом в снег. А спины…

Никос старался не смотреть на их спины. Содранная кожа – надрез был сделан от плеча до плеча, затем шел по бокам, завершая прямоугольник на уровне поясницы, – открывала кроваво-красные мышцы спины. Плоть.

Но на ум Никосу приходило совсем другое слово: «мясо». Именно оно и есть, мясо освежеванного зверя. Полицейский посмотрел на пистолет, сжатый в дрожащей руке, в котором не было ни малейшей необходимости, и сунул его в кобуру на поясе.

В нескольких шагах от него стоял седобородый настоятель храма отец Иоанн, низко опустив голову и держа наперсный крест обеими руками или, скорее, держась за него как за спасительную ветвь дерева, не дающую утонуть. Губы его беззвучно шевелились, он молился.

Среди тел Попадопулос заметил икону «Святой Иоанн Богослов в молчании», многажды виденную им, но сейчас разбитую, расколотую в щепы. В монастырь Иоанна Богослова, основанный еще в XI веке преподобным Христодулом, каждый год приезжали тысячи верующих. Ни один из этих паломников никогда не миновал храм Пещеры Апокалипсиса, стоявший неподалеку от монастыря. Все они стремились поклониться редкой и, по рассказам, чудотворной иконе.

– Что же это, геронда?[1] – помертвевшими губами выговорил Никос.

– Враг человек сотворил сие, – ответил отец Иоанн словами Евангелия.

– А прежде, геронда, ты видел их?

– Они явились группой, двенадцать человек, парни и две девушки…

Услышав слово «двенадцать», Попадопулос осознал, что он, пораженный страшным зрелищем, даже не пересчитал тела, лежащие на снегу.

– Да вот они, все тут. Пришли вчера, до того еще как содрогнулась земля. Днем явились. Были и в храме. Но… не паломники. Хотя и молились. И на иконы перекрестились, и, губами шевеля, молитвы вечерние творили. До самого конца службы стояли. После один из них, постарше, спросил, можно ль на ночлег остаться. Ну да где же? При храме лишь одна моя келейка есть с деревянным топчаном. Гостевых помещений и не было никогда, сам знаешь. Я сказал им: «Поднимитесь в Хору, там гостиничка есть, либо к морю спуститесь, в Скалу. Может, там ночлег для вас найдется».

– А они что на это?

– Уже темнело, когда тот, что постарше был, попросил разрешения палатки поставить неподалеку, на склоне. «Однако, – говорю, – снег с ветром штормовым обещали, так что…» – «Нам не впервой», – сказал он.

Полицейский, пересилив себя, подошел к одному из трупов. Перекрестившись, приподнял мертвецу голову, осмотрел шею. Потом прошелся внимательным взглядом по мясу, от плеч до поясницы. Выпрямившись, хмуро посмотрел на священника.

– Геронда…

– Да, Никос.

– А ведь иных ран, кроме содранной кожи, на них нет.

– Я, Никос, и по рукам, в землю впившимся, понял. Не сопротивлялись они. И живыми были, когда их…

Попадопулос закрыл рот ладонью и сглотнул, сдерживая рвоту, подкатывающую к горлу.

– Живьем освежевали. Да ведь и кролик биться, дергаться до последнего стал бы. Ты что-нибудь подобное видел, геронда?

Отец Иоанн тяжело вздохнул.

– Сын мой, того, что я в своей жизни долгой и грешной лицезрел, тебе и слышать не надобно, и не дай бог даже во сне увидеть.

Полутора часами ранее

Когда толчки прекратились, уже рассветало. Утихла и невиданная на Патмосе снежная буря.

Никос встал с кровати, набросил теплый халат, пошел по комнатам, включая свет, чтобы посмотреть, каких бед наделало землетрясение в доме. На кухне он бросил взгляд на кучу битой посуды, вылетевшей из буфета, потом посмотрел на стену и ахнул. По диагонали всей кухонной стены змеилась трещина от пола до потолка. Это в его-то доме, возведенном из камня еще прадедом, сложенном на совесть. Блок к блоку подогнан был так, что и ножа между ними не вставить.

Эхе-хе… Вот тебе и выходной, Никос Попадопулос. Работы на сегодня – если только на сегодня – будет невпроворот. Еще ведь и снаружи дом осмотреть надо.

Он принялся было натягивать резиновые сапоги, но тут на кухне зазвонил телефон.

Никос в одном сапоге проковылял на кухню, снял трубку и сказал:

– Астиномос[2] Попадопулос слушает.

Голос в трубке удивленно крякнул.

– Астиномос? Я-то думал, что на Патмосе один астиномос, и это я.

– Виноват, начальник. Антипастиномос[3] Попадопулос у телефона!

– Да ладно, Никос, шучу я. Знаю, что тебя на твоем холме все астиномосом величают. – Последовала пауза. – А теперь срочно шагай к храму Пещеры Апокалипсиса. Рация, диктофон, фотоаппарат. Пистолет – но это на всякий случай.

– А что стряслось, начальник?

– Вот это ты мне и расскажешь. Но, похоже, стряслось.

– Хоть что-то известно?

– Звонок был в участок. Кто звонил, откуда звонили – неясно. Дария передала, что звонившая женщина словно в бреду повторяла: «Апостолы, мироносицы, мертвы, все мертвы, ищите черных, здесь, в Лондоне, в Риме, повсюду, это они, они…» Так что давай, посмотри, что там.

– Уже иду.

Он надел форму, сунул в кобуру пистолет.

Стефания всполошилась:

– А это зачем? Никогда ты его с собой не брал.

Никос, разозленный испорченным выходным, покраснел от натуги – пояс удалось застегнуть с третьей попытки – и огрызнулся:

– Тебе отчет в письменной форме нужен или на слово поверишь, что начальство велело?

Распахнув дверь, Попадопулос шагнул за порог и замер. Вся поверхность холма была покрыта мокрым снегом. Ноги сразу заскользили по мокрой тающей жиже. Никос в сердцах сплюнул и стал осторожно спускаться по тропе, тысячи раз хоженной, сейчас скрытой под снегом.

Пройдя чуть менее километра, он уже в деталях мог видеть храм Пещеры Апокалипсиса и одинокую фигуру настоятеля, отца Иоанна. Впрочем… не совсем, точнее, совсем не одинокую.

На мокром снегу, чуть выше храма, стояло несколько альпинистских палаток, вокруг которых лежали люди. Не отрывая от них взгляда и уже не боясь поскользнуться, Никос побежал. Но и на бегу он видел, что люди раздеты до пояса, а их голые спины словно покрыты красными полотенцами.

Когда до лежащих людей оставалось метров двадцать, Никос вспотел. И вовсе не от бега. А от того, что увидел и понял: то, что ему показалось красными полотенцами, было обнаженными человеческими мышцами, с которых была содрана кожа.

– Как убивали их, геронда? Может, ты что видел или слышал хотя бы?

– Что можно было увидеть-услышать? Из окошка кельи ночью на расстоянии руки уже ничего не рассмотреть. А дело ведь ночью и было.

Никос посмотрел на куполообразные альпинистские палатки. Изрезанные, с рассеченными бортами и пологами, следы от тел, которые тащили по снегу. Или жертвы ползли сами? Однако… палатки, спальники.

Трое или четверо так и лежали с ногами в спальных мешках. Запаслись снаряжением. Значит, предполагали, что, может, придется вот так заночевать. Но какая же нужда по зиме сюда являться? Никогда Попадопулос здесь паломников зимой не видывал.

Да еще разбитая, расколотая икона – почему? И что это значило бы?

– А… это? – он указал рукой на обломки иконы.

– Ты же знаешь, Никос, храм я всегда закрываю, келью – нет. Я еще подумал, может, воры окно выставили? Да нет, все окна на месте. Значит, они замок отомкнуть умудрились, а я и не услышал. Ты ночью, кроме грохота землетрясения, воя ветра, раскатов грома, что-нибудь расслышать мог?

Никос сдвинул фуражку на затылок и тыльной стороной ладони вытер пот со лба.

– Так что думаешь, отец Иоанн? Кто они были?

– Кто «они»? Эти?.. – Настоятель повел рукой в сторону лежащих тел. – Или те, кто их жизни лишил?

– Убийцы.

– Во всяком случае, не воры, не грабители. Хотя выкрасть икону исхитрились.

– Это верно. Выкрали, но не забрали. Раскололи, уничтожили и бросили.

– Потому и не воры. Тут, Никос, посерьезнее. Смердит все это, сын мой, врагом рода человеческого, вот что я тебе скажу.

– Сатанисты?

– Сие Господь ведает.

– И, похоже, кое-кто еще, – внезапно произнес полицейский, указывая рукой на цепочку маленьких то ли детских, то ли женских следов, ведущих от места бойни вниз, в сторону моря.

Под утренним солнцем снег таял быстро, и так же быстро таяли таинственные следы. Никос бросился фотографировать их, понимая, однако, что слишком уж много информации они из этих снимков не добудут.

Потом он достал из футляра рацию и вызвал начальника.

Рация зашипела, и через пару секунд в металлической мембране раздался голос антиномоса Ставроса:

– Ну и что там, Никос?

– Плохо, начальник. – Он помолчал. – Нет. Не плохо. Страшно. Тут надо бы с Афинами связываться.

– Не тяни. Насчет Афин я уже сам решать буду.

– Убийство, начальник. Массовое убийство. И садистское к тому же.

– Массовое? Сколько человек убито? Отец Иоанн жив?

– Жив. А трупов двенадцать. И у всех…

– Погоди. Сейчас вызову бригаду криминалистов из Афин и сразу же к вам. Будь на месте. Понял?

– Так точно, понял. Отбой.