Читать книгу Блуждающие токи. Затерянная на Земле - Анри Юз - Страница 1

― Каждое лето я плакала, что родилась на Земле… ― после продолжительных, но оставленных без ответа вопросов доктора Стурлссона проронила длинноволосая девушка, замерев в кресле неподвижно.

Её веки были прикрыты, а глаза целились в пустоту сквозь силуэт недовольного врача, которого порядком начала раздражать его недостаточная компетенция в данной ситуации.

Прежде чем зацепиться за ниточку, ведущую лишь к намекам на разгадки тайн сознания его пациентки, Корнелий Стурлссон окинул внимательным взглядом её фигуру.

С самого начала сеанса девушка не поменяла позы, ни разу не переложила ногу на ногу, не потеребила нервозно рукава, не поправила невпопад заправленную в джинсы и, очевидно, не принадлежащую ей большую синюю рубашку, не перекинула на спину распущенные волосы цвета шоколада. Она в упор смотрела на врача, когда он задавал ей вопросы, но так, будто он сам должен был на них ответить. Мир вокруг был безразличен ей настолько, что не заслуживал по большей части концентрации внимания девушки. Ей было всё равно, что было до того, как она пришла в этот кабинет, что происходит сейчас, и что будет, когда она захлопнет дверь с другой стороны. Корнелию она казалась одновременно и совершенно здоровой, находящейся в ясном уме, но и в то же время непостижимо больной, неспособной к осознанию реального мира. Но порой у него складывалось впечатление, будто она знает всё наперед и молчит, не считая нужным делиться этими сверхценными знаниями с глупыми окружающими. Поэтому доктор Стурлссон каждую секунду сомневался в её предположительном диагнозе.

– Почему только летом? ― Корнелий задал простой, но правильный вопрос, располагающий к дальнейшей беседе.

Пациентка ухмыльнулась одними глазами, но желание пояснить свое многозначительное высказывание взяло верх:

– Лишь летом, далеко от огней ночного Цюриха ничто не мешает мне созерцать всеобъемлющее пространство непостижимого космоса, ― девушка мечтательно, как показалось Корнелию, устремила свой взгляд в окно прочь из ограниченной коробки его кабинета, ― и, когда я смотрю на бесчисленное мерцание массивных газовых шаров среди абсолютной тьмы, я понимаю: эти звезды так недостижимо далеки, так неизведанны, непонятны, и бесконечность миллиардов миров смотрит с неба на меня, затерянную до конца незаметной человеческой жизни на этой планете, в этом теле. Я никогда не смогу достичь могущества небесных тел, раствориться в бессмертном бытии вселенной. Осознание этого заставляет содрогаться мою душу в неизмеримом страдании и отчаянии…

На мгновение Корнелий замер, тоже задумавшись о непостижимом. Мужчина подпер кулаком седую аккуратно выстриженную бороду и обреченно уставился в окно вслед за взглядом своей пациентки.

Врач вспомнил о своей работе и немедленно продолжил беседу:

– Роза, ― он обратился к девушке, сознание которой давно покинуло его тесное пристанище, ― понимаю, что всё это очень грустно, но как это объясняет то, что сделала ты?

Роза немедленно вернулась в кабинет. Она сначала так округлила глаза, будто не понимала, о чем идет речь, и выглядела крайне удивленной, но затем так подозрительно прищурилась, словно её врач ― глупец и не понимает очевидного.

– Это объясняет всё, ― заключила она, расслаблено откинувшись на спинку стула.

– Роза, если ты не будешь помогать мне, я не смогу избавить тебя от не слишком увлекательного уикенда на неопределенный срок в Кюснахт Практис1, ― Корнелий нахмурился, напомнив своей пациентке о причине встречи в его кабинете.

– Мой отец не позволит меня упрятать в психиатрическую больницу, он заплатит сколько надо и им и вам, чтобы только отвязаться от всей это ситуации. С меня уже сняли уголовную ответственность по причине невменяемости. Остались только вы.

– Твой отец платит мне, чтобы я объяснил им всем, что у тебя происходит в голове, и, если ты не будешь сотрудничать, я не смогу тебе помочь.

– Вы хотите, чтобы я рассказала? ―девушка вновь выпрямилась и серьезно взглянула на врача, но, не дожидаясь ответа, продолжила, ― все сумасшедшие говорят, что они не сумасшедшие, поэтому в данной ситуации не буду утверждать аналогичный тезис, но всё, что я расскажу, в любом случае покажется вам бредом больного сознания, так почему бы вам просто не придумать что-нибудь самому?

Корнелий снял очки, и уже не надеясь на успех в своей работе, ответил:

– Я хочу тебе помочь, Роза.

– Вы хотите помочь не мне, а всем этим экспертам, которые жаждут нарисовать какую-нибудь красочную болезнь в моей медицинской карточке и отправить меня на принудительное лечение куда подальше… ― Роза покачала головой, нахмурилась и устремила взор к потолку, ― А мне помогут. Но не вы.

– Кто? Бог? Ангелы? ― Корнелий встрепенулся, судорожно перебирая в голове различные небесные образы.

– Ну что вы, доктор Стурлссон! ― Роза сморщила нос в укоризне, ― ну как с вами работать!

– Кто тогда? Инопланетяне? ― доктор непонимающе предположил.

– Это вы инопланетяне, ― девушка откровенно насмехалась над ним, ― а они… Даже не знаю… Они ни на что не похожи…

Роза задумчиво посмотрела вверх:

– Никогда не думала над их названием… Они как… блуждающие токи… Эти явления не слишком похожи, но звучит подходяще…

– Что ещё за блуждающие токи? ― Корнелий решил, что ему удалось найти истоки реки беседы, и развесил уши.

– Слишком много вопросов на сегодня, я устала, ― Роза раздраженно нахмурилась, вскинула руки, так стремительно поднялась с места и вышла из кабинета, что Корнелий не успел ничего возразить.

С подавленным достоинством он поправил свой бордовый жилет, угрюмо ожидая то ли просунувшегося беспокойного ромба лица матери, которая соизволит осведомиться о завершении беседы с её дочерью, то ли отца с усталыми глазами, который потрясет над Корнелием своим кошельком, умоляя взять его дочь на амбулаторное лечение. Пока доктор Стурлссон был предоставлен сам себе, он успел принять соответствующее решение по вопросу последнего.

Лидия торопливо, но бесшумно металась прямо у самой двери кабинета, силясь приподнять покрывало врачебной тайны, в то время как Роза стремительно воспрепятствовала её затее, выскользнув из кабинета и чуть не сбив мать на ходу.

– Ах, Роза! ― схватившись за сердце, Лидия испуганно отлетела в сторону, желая сымитировать припадок.

Роза недоверчиво оглядела женщину, жалостливо прислонившуюся к стене, и сказала:

– Тебе же сказали ждать в холле.

– Ох, Роза, я не могла ждать! ― Лидия продолжала выкатывать круглые глаза из запавших глазниц, она болезненно зажмурилась, а затем тревожно посмотрела в конец коридора, ― сейчас отец подойдет, и мы решим всё.

«Мы решим», ― означало у Лидии, что муж всё решит, а ей останется только ещё немного поохать. Свою приверженность решению суда Лидия усердно скрывала в глубине сознания. Не могла же она упрятать свою дочь в психиатрическую лечебницу, в самом деле! Она что, плохая мать? И взгляд её дочери, прислонившейся к противоположной стене, вовсе не был полон холодного, устрашающего пренебрежения.

В конце коридора появилось облегчение напряженному уединению Розы и Лидии. Из тьмы появилась фигура высокого мужчины, облаченного в черный костюм, элегантный дизайн которого вел свою родословную с берегов Туманного Альбиона. Зауженный покрой жилета и пиджака подчеркивали мужественный и стройный силуэт их обладателя. В свете флуоресцентных ламп его приглаженные гелем темные волосы слегка поблескивали серебром. Закругленные таинственно темные стекла авиаторов с металлической оправой скрывали скалистый рельеф лица и завершали весь строгий образ пришедшего. Мужчина снял очки только за секунду до взволнованного вскрика своей жены.

― Эдуард! ― всплеснула руками Лидия, ― ну наконец-то! Они уже закончили.

– Да я вижу, ― скептически ответил Эдуард, убирая очки в нагрудный карман и оглядывая силуэт Розы, чье лицо не выражало ничего знаменательного.

Девушка почувствовала на себе взгляд отца и одними глазами, подняв их на него из-за полуопущенных век, поздоровалась с ним. Эдуард ответил ей неторопливым морганием и, следуя выпирающим его из коридора руками жены, скрылся в кабинете доктора Стурлссона.

– Здравствуйте, господин Ротенгоф, ― заскучавший без дела Корнелий повернулся на крутящемся стуле в сторону посетителя.

– Здравствуйте, Корнелий, ― сдержанно ответил Эдуард и подошел ближе к креслу для пациентов, однако садиться не спешил.

Доктор Стурлссон величественно разложил руки на столе и втянул весь оставшийся воздух его душного кабинета, готовясь начать переговоры.

ого кабинета, готовясь начать переговоры.

– Вы понимаете, что брать такую пациентку, как Роза, на амбулаторное лечение это большая ответственность для врача? ― Корнелий с уверенной тревогой постучал пальцами по столу, ― я бы настоятельно рекомендовал поместить её в стационар и надолго.

– Я понимаю, Корнелий, ― опираясь на спинку кресла локтями, Эдуард потерял глаза на полу, ― но как это отразится на моей кампании? Мне и так дорого обошелся этот скандал… ― мужчина снова взглянул на врача, а брови в тяжелом размышлении сошлись на переносице, ― она ведь моя дочь…

– Да, конечно, Эдуард, но она представляет опасность для себя и окружающих, и… она не хочет сотрудничать! За полтора часа мне удалось вытащить из неё только отвлеченные размышления про вселенную и про какие-то блуждающие токи, ― Корнелий сделал паузу и разуверяюще заключил, ― я не думаю, что это поможет лечению.

– Я видел её в тот день, ― Эдуард с тревогой отвел взгляд в окно, ― и я не знаю, что это было… Я не знаю, кому верить… Её взгляд был такой ясный… Она говорила со мной, будто все так, как обычно… Как должно быть…

Леденящая истерика начала подступать к могучей стене сдержанности мужчины. Он запустил руки в волосы, неминуемо портя укладку, которая в легком суматошном вихре падала на бритые виски и затылок темными, едва достающими до кончиков ушей волосами.

– Да, Роза связно и спокойно рассуждает, не бьется в истерике, у неё нет панических атак, но она делает странные вещи. Да, она всецело понимала это, но ни разу не усомнилась в своем поступке. Какая у неё была цель? ―Стурлссон развел руками, риторически вопрошая господина Ротенгофа.

– А вы думаете, что в Кюнснахт Практис это непременно выяснят? ― Эдуард раздраженно обратился к Корнелию, ― да её просто накачают таблетками, и она будет слоняться, как овощ, по коридору.

– Вы зря так, господин Ротенгоф, В Кюнснахте престижная клиника, каждому пациенту предоставляются на выбор большое число шикарных резиденций с личным терапевтом. У Розы будут персональный шеф-повар, горничная, дворецкий и водитель. Она даже сможет кататься на лыжах и играть в гольф!

Такой ответ, однако, не удовлетворил Эдуарда.

– Я хочу, чтобы у моей дочери была нормальная жизнь, чтобы она была счастлива, ― продолжал он, растерянно присаживаясь на кресло, ― только вы можете помочь ей и нам всем. Я доверяю вам.

– Господин Ротенгоф, если бы мы не были хорошими знакомыми, я бы просто содрал с вас кучу денег и назначил бы ей побольше нейролептиков, но едва ли она сама страдает от своих навязчивых идей, ― Корнелий откинулся на спинку своего крутящегося стула, задумчиво перебирая ногами и покачиваясь на нём.

– Сколько вы хотите? ― услышав навевающий шепот надежды, Ротенгоф встрепенулся.

– Дело не в цене, Эдуард, она не хочет лечиться, а когда пациент сам не желает избавиться от своей болезни, любые таблетки бессильны, ― доктор Стурлссон опустил глаза в угол и развел руками.

– Она тоже говорила со мной про вселенную и все это, ― Эдуард нахмурился, вспоминая, ― вы знаете, в её рассуждениях есть смысл, но все эти потоки энергии из глубин космоса, которые шлют ей неподдающиеся образному мышлению сигналы во сне… Это какой-то вздор…

– Сны? Вы сказали сны? ― Корнелий чуть ли не подскочил на месте, услышав что-то относящееся к теме сновидений.

– Порой поутру она сама не своя вскакивает, мечется по комнате в поисках бумаги и ручки, но потом не может понять, что за нескладные словосочетания оставила в своих записках. Она раскладывает их на столе и подолгу смотрит на них, пытаясь установить логическую связь.

Корнелий как можно ближе подкатился на стуле к Эдуарду, с упоением внимая его рассказу. Не мог же он прохлопать ушами примечательный материал для своей научной работы о влиянии психических заболеваний на сновидения.

– Корнелий, я не знаю всего, ― Эдуард покачал головой, ― она всегда была странной, но мы с Лидией не думали, что все может так далеко зайти…

После некоторых задумчивых гримас и хмыканья Корнелий почесал седовласый покров своего подбородка и воодушевленно изрек:

– Хорошо, я займусь ею, но возьму с вас расписку, что ы отказались от помещения в клинику и согласны только на амбулаторное лечение. Вы сами, господин Ротенгоф, несете ответственность за её действия, ― доктор Стурлссон довольно потер руки, заглянув в свою записную книжку, осведомляясь о своем расписании.

– О, Корнелий, я так благодарен вам, ― Эдуард с надеждой ухватился за краешек стола.

– Я хоть и сейчас не бедствую, но от повышения жалования не откажусь, ― легким намеком доктор Стурлссон мечтательно нарисовал на потолке свое новое пригородное имение со спутниковым телевидением.

– Разумеется, ― уверенно кивнул Ротенгоф, ― за время её лечения вы получите 500 тысяч франков сверху на личный счет.

– Семьсот пятьдесят, ― прогнусавил Корнелий, поглядывая на Эдуарда поверх очков, прикидывая в уме стоимость порядочного участка, неподалеку от озера.

– Хорошо, восемьсот, по рукам, ― довольно заключил Эдуард.

– Приятно иметь с вами дело, господин Ротенгоф, ― Корнелий расплылся в довольной улыбке и полез в преисподнюю своего стола.

Он извлек оттуда какие-то тоненькие листочки и начал аккуратно выводить буквы приговаривая: «Лечащий врач-психиатр ― Корнелий Стурлссон, пациент ― Роза Ротенгоф, пол ― женский, возраст ― двадцать лет, рекомендуемые обследования ― МРТ головного мозга, скрининг на наркотические вещества, биохимический анализ крови…»

Стурлссон закончил и серьезно посмотрел на Эдуарда, ― пугать, конечно, вас не хочется, но иногда причиной психических расстройств могут быть серьезные соматические заболевания, поэтому назначаю Розе пройти магнитно-резонансную томографию, чтобы исключить органические повреждения, кардиограмму, а также клинический, биохимический анализ крови и анализ на гормоны, все параметры будут указаны в направлении.

Эдуард тревожно и понимающе кивал головой в ответ.

– С результатами анализов прийти ко мне, когда мы исключим все физические причины её состояния, я назначу дальнейшее лечение. И поговорите с вашей дочерью, если она сама не захочет выздороветь, я не смогу ей помочь, вы поняли меня, господин Ротенгоф?

Эдуард снова кивнул, взял у Корнелия листок с затейливой подписью и печатью, налепленной поверх всего настроченного искусства необычно аккуратного врачебного почерка, и поднялся с кресла.

– Хорошо, ― Корнелий проводил его движущуюся к двери фигуру, ― договор об оказании медицинских услуг возьмите в регистратуре.

Пальцы Розы проворно проскользнули под футболку между лопаток и так быстро расправились с металлическими крючочками бюстгальтера, что данный предмет гардероба уже стремительно летел в сторону Эдуарда, в смущении еле поспевающего его ловить. Мужчине удалось поймать его за бретельку и в растерянности спрятать в недра своего пиджака.

– Это все металлические предметы, что у вас были? ― поинтересовалась женщина, на медицинском халате которой значилась табличка «доктор Линдхнет», проводя Розу к пугающему клаустрофобов аппарату.

Девушка кивнула.

– Хорошо, возьмите, ― доктор Линдхнет скрутила две беруши в трубочки и протянула их Розе. Та засунула их в уши и, с осторожностью оглядевшись, заняла соответствующую позицию на выдвигающемся ложе томографа, как ей объясняла женщина. Эдуард неуверенно мялся рядом, с интересом и тревогой наблюдая за действиями врача, которая пристегивала его дочь ремнями и надевала ей на голову подозрительный щит с отверстиями для фиксации.

– Я могу постоять тут во время процедуры? ― наконец спросил он.

– Если на вас нет металлических предметов, – Линдхнет покосилась на мужчину.

– Хорошо, тогда я выложу их в коридоре, – Эдуард поспешно удалился, и, быстро избавившись от всего металлического и, с некоторым сомнением стянув с себя ремень, вернулся обратно.

Тем временем Линдхнет уже воткнула Розе в вену катетер, чтобы вводить контрастное вещество, в другую руку дала сигнальную грушу, чтобы в случае необходимости позвать врачей.

– Процедура будет длиться сорок минут, и наденьте наушники, ― сказала врач господину Ротенгофу и, нажав на кнопку, отправила обездвиженное тело Розы в зловещий светящийся туннель. Эдуард нервно сжал челюсти, он был единственным в этой комнате, кто боялся замкнутых пространств. И хотя туда отправляли вовсе не его, мужчина нервничал сильнее самой пациентки.

Неужели у Розы, его юной прекрасной девочки, может быть опухоль мозга? Всеми своими пропитанными золотом костями он ощущал полную беспомощность перед лицом болезни. Ничто не спасёт от смерти. Деньги лишь способны продлить человеку тягостное созерцание неминуемо исчезающего из восприятия мира, но не спасти его навсегда. Эдуард, как и все богачи со своими несметными накоплениями, думал о смерти. Сколько бы он ни имел сейчас, сколько бы он ни заработал, какого величия ни достиг, однажды он потеряет всё. Но больнее всего ему было терять его Розу. Эдуард был готов отдать все деньги мира, чтобы не потерять её никогда. Но хрупкая жизнь и уязвимое сознание дочери вот-вот посыплются песчинками сквозь его ладони в отсутствующее продолжение жизни.

Эдуард подтянул сползающие без ремня штаны и положил трясущуюся ладонь чуть выше колена Розы, которое было границей её погружения в узкое пространство томографа. Эдуарду, не слишком щедрому на проявления своих чувств тактильным образом, это показалось в данной ситуации уместным. Девушка вздрогнула от тепла его руки, и аккуратно, чтобы не задеть катетер, положила свою холодную ладонь сверху. В это мгновение аппарат заработал и напугал обоих жуткими звуками. Роза вздрогнула и сжала руку отца.

Ритмичные гудяще-стучащие стоны томографа нагнетали глубинный ужас. Иногда они затихали, но только лишь чтобы смениться на ещё более зловещий монотонный грохот, который окутывал собой не только лежащую в недрах аппарата пациентку, но и весь кабинет. Представляющие собой звуковое сопровождение процедуры сигналы тревоги, скрип двери, тиканье часов и музицирование шамана на варгане поочередно сменяли друг друга. Роза, видимо, привыкла к этому звуковому неистовству и разжала руку Эдуарда, на коже которой остались вмятины от ногтей. Но мужчина не пошевелился, словно его рука была регистратором психологического состояния посетителя тоннеля, и он боялся нарушить связь с ним.

Вскоре адская трескотня прекратилась и в кабинет молча вошла Линдхнет. Эдуард облегченно вздохнул, подумав, что экзекуция его дочери окончена, но не тут то было. Не вынимая Розу из томографа, врач ввела ей в вену через трубку катетера контрастное вещество.

– Как ты себя чувствуешь, Роза? ― спросила она, заглядывая в туннель.

Роза что-то тихо, но утвердительно промычала. Линдхнет хотела поинтересоваться состоянием рядом стоящей бледной тени в костюме, но по застывшему напряжению лица мужчины она безмолвно выяснила ответ и удалилась из кабинета, снова оставив Эдуарда и его дочь наедине с магнитными полями и душераздирающим грохотом.

Он стоял неподвижно в бесконечном забвении. Всё вокруг оставалось неизменным, кроме стучащих стенаний аппарата. Но неожиданно тело Розы начало шевелиться. Эдуард резко перевел взгляд из задумчивой пустоты стены на её черные леггинсы, и в первое мгновение ему показалось, будто не сама Роза является инициатором этих движений, но её кожа, органы, части тела медленно стали стремится по направлению туннеля, и чем ближе к нему, тем явнее прослеживалось движение.

«Этот абсурд!» ― первое, что пришло на ум мужчины, когда он увидел происходящее.

Но решив, что это иллюзия, подкинутая невпопад его нервной системой, Эдуард зажмурил глаза для прояснения зрения и ума, но в эту секунду нога Розы дернулась с такой силой, что если бы она была не пристегнута ремнями, то наверняка ударила бы моргающего Эдуарда в лицо.

– Господи, Роза, что с тобой? Что случилось? ― мужчина вздрогнул и бросился к дочери.

Но Роза не издавала ни звука. Она лишь всем телом заерзала на столе, пытаясь просунуть руки внутрь трубы. Сжав один раз сигнальную грушу, она выпустила её из руки, а другую с катетером, нещадно сгибала, словно не чувствуя иглы, которая раздирала ей вену изнутри. Кровь полилась на одежду и на пол, но Роза не успокоилась. Словно обезумевшая она затряслась всем телом, но всё же просунула руки под томограф.

Обрызганный её кровью, Эдуард в ужасе метался, пытаясь заглянуть внутрь аппарата, чтобы понять, что за чертовщина творится с его дочерью, зовя на помощь врача:

– Скорее! Скорее! Ей плохо! Выключите аппарат, выключите!

Томограф затих, и в кабинет вбежала перепуганная Линдхнет. Она оттащила Эдуарда от дочери, заглянула внутрь трубы и нажала на кнопку. Стол с Розой неспешно выкатился на свет. К тому времени, когда показалось лицо несчастной пациентки, она уже более-менее успокоилась, однако сквозь фиксирующую панель всё ещё просматривался испуганный взгляд. Девушка задыхалась, будто только что пробежала километр на время.

– Что случилось, Роза? ― врач торопливо сняла панель, давая лежащей больше кислорода.

Когда она поняла, что самое страшное позади, то принялась её успокаивать:

– Всё хорошо, Роза, процедура закончена, всё в порядке, ― а затем обратилась к Эдуарду, ― господин Ротенгоф, у неё ранее бывали приступы клаустрофобии? Панические атаки?

– Нет, никогда не замечали, ― растерянно ответил мужчина, ― она даже, можно сказать, любила всякие замкнутые темные пространства.

– Там как в космосе…― до Эдуарда и Линдхнет донесся еле слышный шепот. Они посмотрели на Розу.

Девушка спокойно лежала на выдвижном столе, уставившись в потолок, будто ничего и не произошло, не заметив, как из вены выскользнул катетер и упал на пол.

Врач охнула и бросилась скорее обрабатывать рану. Линдхнет тщательно вытерла кровь с руки девушки, оставшись в совершенном неразумении, как венозное кровотечение могло так просто остановиться. Она ещё немного потерла проспиртованной салфеткой, так и не найдя входное отверстие иглы на коже.

– Ничего не понимаю, – процедила Линдхнет сквозь зубы, скорее себе под нос, чем обращаясь к Эдуарду.

– Что с тобой произошло, Роза? ― мужчина оперся кулаками на стол и, внушительно нависая над дочерью, с серьезностью заглянул в её отстраненный взгляд.

– Больше не води меня на томографию, ― спокойно ответила она, внимательно вглядываясь в глаза отца.

– Конечно, нет, ― он утешительно кивнул, ― всё позади.

Эдуард мельком осмотрел тело дочери, чтобы успокоить подсознание, и заметил: все ногти на руках сломаны.

– Что такое? ― он указал Розе на них.

– Я пыталась выбраться, ― она вздохнула.

– Ох, Роза, ― Эдуард собрал брови в гору страдания на лбу и отошел, давая ей возможность встать.

Линдхнет помогла ей вместе с её отцом медленно подняться.

– Роза, сейчас у тебя всё нормально? ― врач внимательно посмотрела на девушку.

Та кивнула.

– Ты знаешь, что с тобой произошло?

Роза мотнула головой, не поднимая глаз на Линдхнет.

– Ладно, посидите пока с отцом в коридоре, мы быстро проведем диагностику, может с аппаратом что-то случилось, если нужна будет помощь, незамедлительно обращайтесь, ― сказала врач и удалилась за стекло.

Линдхнет дождалась, пока последние сигналы пройдут цифровую обработку и преобразуются в изображения, и нетерпеливо открыла файлы. Она внимательно, но стремительно изучила снимки, сосредоточенно прищурив глаза под стеклами прямоугольных очков.

– Признаков костно-деструктивных изменений не выявлено, пещеристые синусы без особенностей, видимые отделы головного мозга не изменены…», ― пробубнила она себе под нос, завершая просмотр, ― так, пишем заключение… Убедительных МР-данных за наличие патологических изменений мозга не вы…

Последние несколько снимков заставили её умолкнуть и отшатнуться от экрана. С недоверием своему зрению Линдхнет сняла очки, активно поморгала и снова надела.

– Это что такое? ― она обратилась ко второму радиологу, который желал уже скорее заняться систематизацией файлов на диске.

Мужчина неторопливо поднял взгляд от клавиатуры и повернулся на стуле в сторону настороженной коллеги. Приподняв брови и широко открыв усталые глаза, он тоже уставился на экран.

– Впервые такое вижу…― произнёс он озадаченным голосом, подъезжая на стуле поближе.

– Может это какой-то сбой? ― неуверенно предположила Линдхнет.

– Это вполне могло бы оказаться сбоем, но последние фотографии со всех ракурсов? ― радиолог внимательно начал щёлкать странные изображения на экране, и затем вдруг удивлённо воскликнул, ― смотри, похоже, они взаимосвязаны друг с другом!

– Ты имеешь в виду, будто они отображают один процесс?

– Да.

– И как ты назовёшь эту мешанину? ― Линдхнет скрестила руки на груди.

– Э-э, смещение атомов? ― неуверенно предложил врач.

– Что? Да ты сам слышишь, как это бредово звучит? Это физически невозможно! ― доктор Линдхнет недовольно вскинула руки, ― ты хочешь сказать, что у пациентки нос на подбородке оказался?

– Но на фотографии именно так: нос на подбородке, а левый глаз около гипоталамуса. А на последней фотографии, органы вообще перестают различаться между собой. Однако общая форма тела практически не изменяется. Сама посмотри.

– Я не хочу смотреть на эту чушь, ― Линдхнет сердито отвернулась от экрана, ― я давно говорила пора этот аппарат отправить на диагностику.

– Так что делать с диагнозом? ― осторожно поинтересовался коллега.

– Я почем знаю! ― истерика заскрипела в голосе женщины, и она снова вскинула руки, но в этот раз неловко задела пальцами свои очки и разнервничалась от этого ещё сильнее.

Она понимала, что ее реакция далека от профессионализма врача, но с таким проблемным случаем в своей непростой и эмоционально истощающей работе Линдхнет столкнулась впервые. Объективно, у неё даже не было возможности понять, кто виноват в этой неопределённой куче органического материала на экране, и что это вообще такое.

– Ладно, Линдхнет, успокойся, давай просто удалим эти снимки, ― взглянул на неё мужчина поверх очков, ― всего-то десять штук.

– Как это удалим? Что ты такое говоришь? ― женщина поднесла к губам свой маникюр с дальнейшей целью тревожно раскромсать его зубами.

– Ну, в любом случае на всех нормальных снимках органических повреждений не выявлено, да и если внимательно всмотреться в эти сомнительные фотографии, то клетки опухолей все равно отсутствуют.

– Да как ты вообще понимаешь, что тут отсутствует?

– Успокойся и ты тоже увидишь.

– Не хочу я на это смотреть, Господи! – раздраженно ответила Линдхнет, но все же кинула осторожный взгляд на экран.

В течение нескольких минут она молча всматривалась в затейливые передвижения органов внутри тела Розы, а затем сказала:

– Я так не могу. Господин Ротенгоф влиятельный человек, и он не потерпит обмана работников здравоохранения.

– А что ты предлагаешь сказать ему? ― мужчина презрительно прищурил один глаз и раскорячил руки локтями вверх, шлёпнув ладонями по столу, ― господин Ротенгоф, у нас тут, понимаете, конфуз учинился с аппаратом, и полбашки вашей дочери в пюре на фотографиях превратились, но вы не переживайте, опухолей не обнаружено. Да на всю больницу в суд подадут!

Линдхнет вздрогнула от его голоса и поправила коллегу:

– Всего несколько фотографий испорчено. Девяносто пять процентов снимков мы сможем предоставить.

– Да кто вообще на эти фотографии смотрит, если ничего не обнаружено!

– А если её врач посмотрит?

– То он увидит, что её мозг как у нормального психически здорового человека.

Линдхнет не могла отрицать, что мозг Розы совершенно не имел претензий на какие-то отклонения. Она вздохнула и удалила десять фотографий из папки для пациентов, тихо сказав врачу:

– Ладно, я перекину снимки на диск, а ты пиши заключение и побыстрее, а то мы и так тут долго возимся.

Подхватив диск и заключение, Линдхнет неуверенно вышла из кабинета с понурым лицом. Эдуард, почуяв неладное, занервничал и вскочил со стула.

– Все в порядке, ― выдохнула женщина, не поднимая глаз на него.

Мужчина зажмурился и с облегчением закрыл лицо руками, в то время как выражение лица Розы совершенно не изменилось, и она осталась сидеть в том же положении.

– Это чудесно! ― спокойным голосом произнес Эдуард, а в его взгляде промелькнуло что-то счастливое.

– Вот заключение врача и снимки, ― доктор Линдхнет нехотя протянула ему файл с бумагами и диском, а затем, делая шаг в сторону своего кабинета, сказала, ― До свидания, не болейте.

– До свидания, доктор Линдхнет, спасибо вам, ― оглянулся на врача Ротенгоф.

Сквозь дверную щель она притянула сомкнутые губы к носу в виде улыбки, и, кивая головой, скрылась.

      Корнелий уверено вытащил из стола свою очаровательную записную книгу, обтянутую настоящей кожей с множеством закладок расположенных в ему одному ведомом стройном порядке. Он неторопливо открыл её на одной из закладок, где значилось: «Р. Ротенгоф». Доктор Стурлссон взялся за чёрную ручку с тонким стержнем и с упоением принялся вычерчивать от руки прямоугольники. Когда прямоугольников было нарисовано, по его мнению, предостаточно, Корнелий наконец отвлёкся от столь занимательного дела и обратился к смотрящей на него со скрытым недоумением пациентке:

– Употребляете ли вы наркотические вещества?

Роза закатила глаза и мотнула головой.

«Неужели ты думаешь, все так просто, Корнелий?» ― выражал её один скептически прищуренный глаз.

Корнелий не питал особых надежд насчёт этого варианта, однако записал в первый квадратик «наркотические вещества» и перечеркнул, разумеется, аккуратно.

Пока он выводил ровный до сердитости крест, Роза сказала:

– Зачем вы это спрашиваете у меня? У вас на столе все мои анализы, сами можете посмотреть.

– Ты права, но для меня важно знать, как считает сам пациент.

– Я считаю, что я не принимаю наркотические вещества, ― Роза наигранно покачала головой из стороны в сторону, разъясняя очевидные вещи копошащемуся в листках Корнелию.

Тот, не поднимая глаза из бумажной кучи, нахмурившись произнес:

– Недельный скрининг на наркотические вещества показывает отрицательный результат, клинический биохимический анализ крови отклонений не выявляет, инфекционных заболеваний не обнаружено, ― Стурлссон продолжал вдумчиво скользит глазами из-под приспущенных очков по бумагам, а затем с сомнением прищурившись, пробубнил скорее себе, чем пациентке, ― никогда я не видел такого соотношения веществ, словно высчитанное на калькуляторе!

Затем уже поднял удивленный взгляд на Розу, которая по-прежнему со скептицизмом косилась на него:

– Вас можно поздравить Роза! У вас на удивление самое оптимальное сочетание форменных элементов! ―воскликнул доктор Стурлссон и снова опустил сосредоточенный прищур в результаты кардиограммы, ― А сердце бьется размереннее метронома. Вам бы в космос полететь.

– Я в ожидании, ― Корнелию могло показаться, что Роза снова острит, однако её слова были лишены всякого ехидства.

– Так-так-так, ― Стурлссон, уже прочитав справки, но решив убедиться во всем сам, просматривал снимки МРТ на компьютере, ― органических повреждений тоже не выявлено, ― Корнелий занес ручку, чтобы добавить ещё одну заметку к перечеркнутым «инфекциям» и «аномалии в развитии головного мозга».

Он заполнил новый прямоугольник «Органические повреждения мозга» и перечеркнул его. Он задумчиво вздохнул, что казалось, опечален безнадежным крестом этого последнего прямоугольника соматических заболеваний, но Корнелий приободрял себя мыслью, что чем сложнее загадка, тем интереснее её разгадывать.

– Таким образом, мы имеем дело с твоим психическим здоровьем, Роза, и прогресс лечения во многом зависит от тебя, ― перейдя на более личный тон сказал Корнелий, откладывая анализы, ― расскажешь мне, Роза, про блуждающие токи? Про их послания? Да?

– Вы ещё не видели? ― девушка вскинула брови и в замешательстве распрямилась.

– Не видел что?

– На снимках МРТ, по-вашему, все нормально? ― она привстала на диване, словно обеспокоенность не давала сидеть на месте.

– Я не заметил ничего странного, у тебя все в норме, ― Корнелий непонимающе зашелестел бумагами, ― и врач написал, что патологий не обнаружено.

Роза не произнесла больше ни слова. Словно удар молнии, она подскочила к столу Стурлссона и на очень высокой для восприятия скорости несколькими точными кликами мышкой открыла все папки со своими снимками, просматривая их. Её серые блестящие глаза, тревожно внимая изображениям, носились из стороны в сторону, как мухи по комнате.

Доктор не успел ничего возразить, в то время как она исступленно щелкала фотографии. В недоумении девушка отшатнулась от компьютера, застывшего в напряженном изумлении Корнелия, и плюхнулась на диван. Она не увидела то, что искала.

– Что я должен был увидеть? ― снова спросил доктор, возвращаясь в свое прежнее положение на крутящемся стуле.

– Снимков не хватает, ― уверенно заключила Роза, ― если бы эта противная Линдхнет предоставила бы вам все материалы, у вас бы уже не было ко мне вопросов.

– Так расскажи, что на тех фотографиях?

– Мои слова без доказательств обернуться против меня, вы сочтете меня сумасшедшей и будете слушать мои россказни, вместо вечерних баек у костра.

– Неправда, Роза, я верю тебе, и если ты говоришь, что есть ещё снимки, значит, они есть. Я ни в коем случае не имею в виду, что ты сумасшедшая, ты очень умная и рассудительная девушка, я просто хочу помочь найти тебе гармонию в мире вместе с твоими токами и их голосами, ― Корнелий улыбнулся вызывающей доверие улыбкой, которой всегда потчевал своих настороженных пациентов, и записал в новый прямоугольник «наличие болезни отрицает».

Роза неподвижно лежала на выдвижном столе, ясно осознавая, что теперь люди от неё уже не отстанут. Готовая к неизвестному, девушка с интересом наблюдала за действиями доктора Линдхнет, которая пристегивала её ремнями и надевала на голову подозрительный щит с отверстиями для фиксации.

Роза чувствовала свою полную беспомощность перед лицом этих хитрых радиологов, хотя стоящая рядом тревожная фигура отца, внушала ей спокойствие. Она не боялась замкнутых пространств, и паника не входила в её планы, но тревога неизбежного разоблачения противными врачами истинного положения дел раздражала девушку. Сейчас она была бессильна перед любопытной силой человечества, которой неимоверно хотелось узнать, не опухоль ли какая передавила ей извилины. С одной стороны, Роза желала, чтобы все эти глупые врачи выяснили, кто она на самом деле, а с другой, стремилась всеми силами скрыть это. Ведь если они узнают, так просто её не отпустят. Но теперь уже Роза не могла воспротивиться и этому обстоятельству. Фиксирующая панель закрывала практически весь обзор, за исключением двух квадратных окошек для глаз, которые смотрели из них как из колодца.

Девушка утомилась выглядывать на снующую Линдхнет, которая, по-видимому, вставляла ей в вену катетер, чтобы потом ввести контрастное вещество, поэтому Роза просто уставилась на пластиковую перекладину прямо перед носом. Наконец рыжеволосая голова врача перестала мелькать в вышине, и сквозь беруши Роза услышала закрытие дверей. Раздалось столь внезапное электрическое жужжание, что девушка непроизвольно вздрогнула, словно эти импульсы звука прошли через её тело, и стол начал медленно задвигаться в зловещий туннель.

Последним, что она увидела, было лицо отца, с трепетом и утешением заглядывающего в колодец фиксирующей панели. Он мягко опустил свою ладонь дочери на бедро, а Роза ухватилась за неё как за последнее, что связывало её с реальностью. Затем все заполонил тусклый синий свет в узком пространстве.

У Розы никогда не было клаустрофобии и ко всем ограничивающим движения помещениям она не только относилась, по меньшей мере, без боязни, но и питала даже какую-то симпатию к замкнутым, а особенно темным уголкам. Она находила в них что-то первородное, отстранённое от мира и защищенное от внешних воздействий. Уютное обиталище ещё не родившегося человека. Роза отпустила руку отца и теперь просто неподвижно лежала, рассматривая перекладину у своего носа.

Громогласные звуки магнитных пластин, трещащих и гудящих во всю, девушка посчитала вполне устрашающими и далеко не мелодичными, поэтому какой рефлексивный процесс она ни начинала в своей голове, грохочущие кудахтанья и стенания аппарата заглушали поток мыслей.

Но вдруг все замолкло, и тишина ударила в голову. Раздалось хлопанье двери, началась какая-то возня, ― очевидно, пришла Линдхнет. Но Роза не уделила ей внимания, пока та не заглянула в трубу, чтобы осведомиться о самочувствии пациентки, и лишь тогда девушка одарила её утвердительным мычанием.

Затем Линдхнет исчезла, грохотание и пиликание вернулись, всё стало как прежде. Течение времени перестало ощущаться, и Розе казалось, что она лежит в этой трубе всего несколько минут, но в то же время, что провела здесь всю свою жизнь. Ещё спустя некоторый неопределенный временной период реальность по ту сторону трубы исчезала, а немного погодя, вовсе не существовала никогда. Однако это представление быстро рассеялось неистовым звуковым сопровождением. Мысли расползались во все стороны, поэтому девушка решила сосредоточиться на ощущении тела, чтобы не забыть о своем бытии. Роза скосила глаза и посмотрела на свой нос, затем почувствовала неподвижно лежащие и замерзшие руки, тепло ладони отца, проходящее сквозь тонкую ткань леггинсов, проникающее под кожу и разносящееся по телу согревающими электрическими импульсами. Девушка незаметно дернула пальцами на ногах. Она закрыла глаза и ощутила тяжесть своего тела, органов, всей этой материи, что составляла её оболочку, которая грузно тянулась к поверхности стола вниз. Стало так тяжело, что трудно было вздохнуть, и Розе казалось, будто тело сейчас провалится куда-то вглубь, она чувствовала движение то ли под кожей, но ли над ней. Сердце гулко охало, но не в груди, а где-то в животе, слева, а теперь уже весь живот пульсировал, словно сам превратился в сердце. Роза не могла вдохнуть носом, но больше не задыхалась, не понимая, откуда поступает воздух. Грудь взымалась от дыхания, но почему-то у неё над головой. Из-за странных ощущений Роза открыла глаза, но ничего не видела. Что-то красное и темное перемещалось перед ней, разъединялось и соединялось вновь. Но Роза не видела, она не чувствовала своих глаз, как и всего тела, и одновременно чувствовала его повсюду. На мгновение перед ней возник образ отца, задумчиво и тревожно ожидающего окончания процедуры. Но как? Она же в томографе. Чем ближе к голове, тем сильнее движение, и тем меньше Роза способна была различать свои части тела и органы. «Где мой нос?» ― такой простой, но такой затруднительный для неё вопрос в этот момент. Что-то серое, склизкое с красными прожилками похожее на тонкую трубку шевелилось сплошной кучей в разных направлениях. Девушка видела это, чувствовала на ощупь, слышала скольжение и хлюпание, понимая, что это головной мозг меняет свое местоположение. Сердце распространялось по всему телу, отдавая пульсацией повсюду. Роза встревожилась.

«Сейчас не время! Сейчас не время! Не время! Нет! Нужно это остановить!» ― голос внутри всего, и непроизвольный импульс раздался по неоднородным мышцам девушки, посылая сигнал в ещё не деформировавшиеся конечности. Правая нога Розы дернулась со всей силой, едва сдерживаемая ремнями на столе. Девушка, словно в припадке, затряслась всем телом, однако это не помогло повлиять на происходящие процессы. Она сжала сигнальную грушу: «Вдруг Линдхнет опомнится раньше, чем мои мозги окажутся в пятке!».

Но надежды на врача не было, поэтому Роза выпустила грушу и начала пытаться сама вытащить себя из томографа. Она с трудом просунула руки внутрь, не чувствуя боли ни от раздирающей ей кожу иглы катетера, ни от ломавшихся до крови ногтей. Она истошно била руками по трубе изнутри, цепляясь и вытягивая тело оттуда. Но ничего не удавалось. Вместо этого Роза увидела поверхность трубы, будто прижалась к нему лицом. Она видела и свои руки, впереди, сзади, сверху, снизу, изнутри. Они сохранили форму, но были однородны по структуре, казалось, ещё чуть-чуть и она распадется на мелкие частицы и соединится вновь, становясь одним целым непрерывно двигающейся совокупности веществ. Так и случится, если эта медлительная Линдхнет не вытащит её из трубы сейчас же.

– Скорее! Скорее! Ей плохо! Выключите аппарат, выключите! ― до неё доносились крики отца, который пытался заглянуть внутрь, но Роза согнула ноги, насколько это возможно, преграждая ему обозрение.

Оглушительные звуки заглохли, и в кабинете началась шаркающая возня. Роза поняла, что, наверно, это ворвалась встревоженная её поведением Линдхнет и, возможно, отец в растерянности тоже движется по кабинету, но без определенной траектории.

Сосредоточенная на своих предположениях, Роза ощутила, что вновь видит перекладину фиксирующей панели перед своим носом, она скосила глаза: тот тоже был на месте. В это мгновение в трубу томографа заглянула Линдхнет:

– Роза! Что случилось? Ты в порядке?

Роза вздрогнула от её громогласного срывающегося голоса, но ничего не ответила. Линдхнет нажала на кнопку, и стол с Розой медленно выкатился на свет.

Она ощутила, как тело обмякло и распласталось от усталости, а сбивчивое дыхание с трудом поддавалось контролю, и поняла, как же сильно изматывает смещение частиц.

– Что случилось, Роза? ― Линдхнет наконец-то сняла дурацкую панель с её лица и сразу же полезла со своими вопросами.

«Какие эти люди любопытные!» ― Роза с раздражением покосилась на неё, всё ещё лежа на столе, но, по-прежнему, молча.

Роза умолкла, наблюдая за действиями врача. Закончив с трепетом внимать словам своей пациентки, Корнелий радостно выводил в новом прямоугольнике «зрительные галлюцинации и галлюцинации в области осязания».

– Что? Выводите мне там в своем блокнотике транзиторный психоз? ― спокойно произнесла Роза, облокотилась на кресло и закинула щиколотку на колено.

Стурлссон в замешательстве поднял на неё глаза. Он думал о транзиторных психозах, однако в подсознании уже грезил о шизофрении. Параноидной шизофрении. Определенно. Уже придумывал, какие исследования проведет, какие труды по клинике психотических расстройств напишет. А его собственная книга о сновидениях психически больных? М-м-м, кажется, он отхватил свою главную героиню…

– Так что, может, назначим мне антипсихотики и разойдемся? ― героиня будущей книги Корнелия вопросительно вскинула брови и так посмотрела на врача своим непосредственным взглядом, что тот сперва растерялся от её прямолинейности. Но затем Корнелий стремительно принял важный вид:

– Я полагаю, на данном этапе выявления болезни не стоит спешить с диагнозом, нужно изучить всё аспекты заболевания, ― Стурлссон без особой нужды поправил очки на носу и внимательно посмотрел в свою записную книгу, а затем со вздохом отложил в сторону.

– Роза, скажи, пожалуйста, вызывают ли у тебя страх или тревогу замкнутые пространства? Бывает ли такое, что по необъяснимой причине у тебя возникает паника в лифте, например, ощущение удушья? Сильное сердцебиение?

– Доктор, Стурлссон, я жила в трехэтажном особняке все детство, ― Роза многозначительно обвела кабинет Корнелия глазами, ― я не ездила на лифте. Но, чтобы Вам было, что записать в своем блокнотике, скажу: около девяти тысяч восьмисот пятидесяти пяти часов своего детства от трех до двенадцати лет я провела в шкафу, предаваясь беспредельному одиночеству.

Однако Корнелий даже не потянулся к своей записной книжке.

– Полагаю, ты не слишком любила проводить время со сверстниками?

– Они мешали мне думать. К сведению, сейчас ничего не изменилось. Однако иногда они могут быть полезны…

Доктор Стурлссон с трудом удержал за зубами напоминание-вопрос о предполагаемой «пользе».

«Не время, ты можешь спугнуть крупную рыбу мысли» ― останавливал себя психиатр-рыбак.

Роза расслаблено откинула голову назад и прикрыла глаза, но в её мнимом спокойствии прослеживалось напряжение и сосредоточенность караулящего свою жертву питона.

«Не попаду я в твою ловушку, не дождешься!» ― Корнелий ухватил за хвост странную мысль в своем сознании и подивился её наличию.

«Кажется, психоз начинается у меня», ― подумал он, анализируя, почему же ему показалось, будто она ждет именно этого вопроса.

Стурлссон сосредоточенно почесал седовласую чуть редеющую равнину на темени, зачесанную на бок, и продолжил опрос:

– Тебе нравится в шкафу?

– Не видно конца пространства и кажется, что оно бесконечно в своей черной пустоте… ― с задумчивой угрюмостью протянула девушка.

Поразмыслив, Корнелий счел этот ответ за положительный.

– В шкафу ты слышала голоса? ― он снова спросил метко и однозначно.

– Ваше время закончилось, доктор, ― Роза недружелюбно улыбнулась и мотнула головой вверх, в сторону настенных часов.

Пока Корнелий недоумевал, как она могла видеть время на часах, что были у неё над головой, Роза покинула его кабинет несколькими шагами и одним дверным хлопком.

― Как прошло? ― при виде дочери сидящий на одном из ряда металлических стульев Эдуард вскочил.

– Полагаю, весьма увлекательно для доктора Стурлссона, ― девушка с серьезностью пожала плечами, ― я думаю, он хочет рассказать тебе о моих успехах.

– Роза, мы же говорили с тобой об этом, ― Эдуард нахмурился, но без злобы, ― он хочет тебе помочь, не стоит его недооценивать.

– Я много ему поведала о своей жизни, ― Роза поджала губы и развела руками в ответ на упрек.

– Сейчас выясним, ― ответил мужчина и осторожно зашел в кабинет.

– Доктор Стурлссон?

– О, господин Ротенгоф, проходите.

– Ну как Роза?

Корнелий задумчиво посмотрел в свой блокнот:

– Господин Ротентоф, думаю, вы и сами догадываетесь, что мы имеем дело с серьезным психическим расстройством, ― посмотрев прозорливо на посетителя, Корнелий принял величественный врачебный вид и продолжил, ― на начальном этапе диагностики при данных симптомах ставится острый транзиторный психоз, но, сами понимаете, это всё условно. Не хочу вас пугать, но есть основания, что мы имеем дело с шизофренией.

Ротенгоф, не слишком, однако, сведущий в психических заболеваниях, был знаком с термином «шизофрения», поэтому по причине внезапной слабости в ногах присел на кресло.

Стурлссон, приняв к сведению аффект господина Ротенгофа, продолжил:

– Но такой диагноз целесообразно ставить лишь после шести месяцев клинических наблюдений, ― а на данном этапе у нас есть лишь один приступ острого психоза, и я пока не располагаю достаточными наблюдениями, чтобы предсказать течение болезни.

Эдуард молча и едва заметно кивал, возможно, не слишком улавливая суть того, что говорил Стурлссон.

– Я назначу ей сеансы психотерапии два раза в неделю, в случае улучшения состояния возможно перейдем только на один, но сейчас необходимо выяснить клиническую картину, ― брови Корнелия убедительно приподнялись вверх будто тоже рассуждали друг с другом о методах лечения болезни, а ладони ребром стучали по столу, словно приминая невидимый песочный куличик, ― но в её состоянии я не могу обойтись без назначения медикаментозного лечения, поэтому пропишу ей нейролептики нового поколения с минимальными побочными эффектами.

Господин Ротенгоф не оживился.

– Эдуард, ― прошептал Стурлссон, взывая к его заплывшему туманом собственных размышлений разуму, ― это дорогой препарат и его трудно достань на рынке, но ведь и вы особый заказчик.

В этот момент Эдуард поднял на него полные осознания глаза, но так ничего и не произнес. На самом деле, он одновременно особо и не думал ни о чем и думал обо всем сразу. Если бы его спросили, что он чувствует сейчас, то он бы наверно не смог ответить словами, но внутри явно бы ощутил комок тяжелых, неизбежных и давящих на все его внутренности событий. В его голове постоянно, как назойливая насмехающаяся над ним муха, носилась из одного угла мозга в другой мысль: «У меня столько денег, а я по-прежнему не могу повлиять на происходящее…».

– Господин Ротенгоф? ― повторил Корнелий, но уже шепотом, заставляя посетителя прислушаться.

– Да? ― Эдуард снова предпринял попытку сосредоточиться на словах врача.

– Мне нужно задать вам несколько вопросов, которые помогут диагностированию заболевания вашей дочери и дальнейшему лечению. Если вы не готовы сейчас ответить, то можно встретиться в другой раз, потому что мне в любом случае будет необходимо периодически беседовать с кем-то из родителей, чтобы оценивать состояние Розы более объективно.

– Я понимаю, доктор Стурлссон, ― Ротенгоф кивнул головой и намеревался что-то еще сказать, но Корнелий опередил его:

– Но вы очень устали, Эдуард, правда, у вас изможденный вид, ― брови Корнелия сошлись уголком сочувствия, ― вам стоило бы отдохнуть… Знаете, сейчас самое лучшее будет для всей вашей семьи уехать куда-нибудь подальше от городской суеты. Уверен, этот судебный процесс измотал всех вас, и болезнь Розы пошатнула психическое равновесие не только её, но и ваше, вашей жены. И я, как психиатр, настоятельно рекомендую взять небольшой отпуск и провести время вдали от всех проблем где-нибудь на природе. Поверьте, природа облагораживает и способствует улучшению душевного состояния. Каждому из вас стоит переосмыслить и принять те события, что произошли с вами.

– Доктор, Стурлссон, это хорошая идея, но моя работа…

– Я не настаиваю, но Вам стоило бы провести время с семьей. Розе этого не хватает, Эдуард. Порой проблемы в семейных отношениях ― это ключ ко всем душевным болезням…