Читать книгу Мечты навылет - Анте Наудис - Страница 5

Поварское училище находилось рядом с мясокомбинатом и было под его началом. Практически каждое утро я невольно становилась свидетельницей того, что к нему подъезжали грузовики, фуры, газели и прочий автотранспорт с живым сырьем. За тентами автотранспорта протяжно мычали коровы и быки, противно визжали свиньи, встревоженно кудахтали куры и прочие птицы. А однажды я увидела, как газель без тента привезла к мясокомбинату немых кроликов в клетках. Мое настроение резко ухудшилось. На уроках я что-то машинально писала в тетрадях, а потом рассказала Светке об увиденном. Она пожала плечами и сказала:

– Ну да, жалко всю эту живность, но кушать-то хочется.

А дальше меня ждало новое испытание. Татьяна Ивановна, наша мастерица, сказала, что теперь мы будем знакомиться с работой мясокомбината. Первым делом нас повели в… убойный цех. Там, на движущемся огороженном конвейере, стояли обреченные коровы, которые медленно приближались к мужику с электрической дубинкой. Один профессиональный удар и оглушенные туши оттаскивали, куда-то транспортировали.

Мы не ожидали увидеть такое! Зачем нам решили явить это жестокое убийство беспомощных животных? Чуть позже нам показали, как убивают других животных – глушат током свиней и режут баранов. Я помню, что все девочки, в том числе и я, заливались слезами и тряслись от ужаса, но потом ни одна из нас не отвернулась от вкусной котлеты в столовой, не решила сменить свою специальность, не отказалась посещать такие «дивные» экскурсии. Почему-то все увиденное делало нас какими-то смиренными и тупыми, согласными со всем и на всё. В убойном цеху стоял непередаваемый запах страха, смешанный с запахом навоза и крови. А еще сильно пахло человеческим потом. А звуки! Это мычание, визг и шорох тел, сопротивляющихся до последнего. В первый раз Татьяна Ивановна, видя наше состояние, сказала, что повар и формовщик колбасных изделий должен знать все этапы производства, среди которых убой скота занимает не последнее место.

Еще нас водили в цех первичной обработки, где работали со шкурами и в колбасный цех, где в полиэтилен или кишки загоняли фарш. Нам пообещали, что когда придет время, то познакомят более детально с производством колбасы, да и практика будет именно в этом цеху. Были мы и в цеху по обработке шкур. Этот мясокомбинат был настоящей живодерней, в которой всё было поставлено на поток, где каждая кость шла в дело, точнее в муку. Однако, как оказалось, не всегда работники справлялись со своими обязанностями по своевременной переработке мяса, внутренностей и прочей плоти. Все это успешно затухало и уже без угрызений совести опускалось в чаны с кислотой, чтобы убрать жуткий смрад тлена. Но вонь все равно стояла в воздухе. Воняло и кислотой, и падалью, и экскрементами животных. Странно, но роза ветров была здесь такова, что чаще всего мясокомбинат нес свои запахи на жилые кварталы. Мои первые впечатления от работы комбината были шокирующими и разрушающими мое еще детское сознание, потом впечатления стали обновляться с завидной частотой, наслаиваясь друг на друга, и все они были очень негативными. Позже я заметила, что посещение убойного цеха, просмотр массового убийства, запах и вид крови делали девочек непомерно агрессивными и злобными. У нас часто случались драки в группе и с каждым разом они становились все беспощаднее и кровавее.

Рядом с мясокомбинатом, помимо нашего ПТУ стояли два магазина с готовой продукцией, два девятиэтажных здания, которые были общежитиями для работников комбината и учеников ПТУ, а также поликлиника, предназначавшаяся для плановых и периодических обследований всех поголовно на всевозможные заболевания. Я узнала это чуть позже, а пока наивно полагала, что здесь просто лечатся заболевшие ученики и работники мясокомбината. Все эти здания находились на территории мясокомбината, который, как получалось, имел очень продуманную и развитую инфраструктуру. Здесь даже была волейбольная площадка. И все было вроде бы обычным, но какая-то зловещность незримо витала в воздухе.

Мое сердце всегда сжималось, когда я заходила на эту территорию массовой и безостановочной смерти животных. Нередко мясокомбинат дымил тремя страшными кирпичными трубами, и тогда мне начинало казаться, что это работает крематорий. Что там сжигали, я так и не узнала.

Среди всего творящегося ужаса было одно приятное событие – нам впервые выплатили стипендию. Она было, конечно, мизерной – всего пятнадцать рублей, но все равно это были деньги. Алевтина хотела забрать их у меня на питание, но я просто не донесла эти гроши до дому. Сразу же, после получения денег в кассе училища, я вылетела из его стен и побежала по киоскам и магазинам. Мне позарез нужны были вещи. Мой спортивный костюм уже был изношен. Конечно, много вещей на такие деньги я себе купить не могла, но нижнее белье и пару трикотажных кофточек приобрела. Дома Алевтина закатила скандал за такой самовольный расход денег. Кое-как отец ее успокоил, а меня попросил думать о нуждах семьи. Я пообещала.

Получение второй стипендии ознаменовалось моим грабежом. На выходе из поварского училища меня окликнула моя одногруппница Олеся Харизова:

– Стой, Липецкая, разговор важный есть!

– Что тебе? – настороженно ответила я.

– Пошли за угол, я там покурю и скажу, что мне нужно.

Мое чутье подсказало, что сейчас начнутся неприятности. Харизова с начала учебного года стала завоевывать в группе авторитет следующим способом: она могла просто так ударить, толкнуть в спину, треснуть по затылку, а тех, кто пытался дать сдачу, Харизова сначала покрывала матом, а потом бросалась с кулаками и беспощадно била. Единственной, кто дал ей отпор, была Аня Корытина. Зная буйный нрав Харизовой, я ни разу не попыталась дать ей сдачи и старалась пореже попадаться ей на глаза, но сейчас она перекрыла мне путь и грубым голосом сказала:

– Гони деньги.

– У меня нет денег, – соврала я и попыталась сделать шаг в сторону.

Харизова схватила меня за грудки, потянула на себя, а потом со всей силой ударила спиной о стену.

– Сука, гони деньги, иначе тебе конец.

Потом она просунула свою руку в мой курточный карман и вытащила оттуда пять рублей.

– Где остальные деньги? Я тебе спрашиваю! – зашипела Харизова и снова впечатала меня в стену.

– У меня остальные забрали уже, – пересохшими губами прошептала я.

– Кто? Кто успел? – удивилась моя грабительница.

– Девочки из старшей группы. Сразу у кассы, – я лгала Харизовой, а сама покрывалась холодным потом. В потайном кармане моих спортивных брюк лежало десять однорублевых купюр.

– Вот падлы! Ладно, иди. В следующий раз все сразу отдашь мне! И если кому вякнешь, то я тебя придушу. Поняла?

Я кивнула. Харизова быстро пошла на свою остановку. Грабеж произвел на меня неизгладимое впечатление, я обиделась сама на себя за слабость и бессилие. Мне так хотелось догнать негодяйку, избить и забрать свои деньги, но моя тщедушная комплекция и невысокий рост не позволяли вершить такие справедливые дела.

Дома вытребовать остатки стипендии у меня попыталась уже Алевтина, но я разрыдалась и рассказала, как меня ограбили. Конечно, она не поверила и долго ругалась, сказав, чтобы отныне я не смела ужинать. Я пообещала.

На помощь, как всегда, пришел отец, сказав, что нельзя лишать детей еды, чтобы не случилось. Тем же вечером он сделал мне крепкий черный чай с сахаром и два бутерброда с маслом.

– Спасибо, папа.

– Кира, ты там подружилась с кем-то? – интересовался он у меня.

– Да, я дружу со Светой Лободой. Мы сидим на первой парте.

– Отличницей хочешь стать? – пошутил отец.

– Если бы…

На следующий день я узнала, что Харизова отобрала все деньги у Светки, а за сопротивление сильно избила. Я расстроилась, что в тот день мы не смогли получить стипендию вместе и также вместе дать Харизовой отпор.

– Слушай, в следующий раз получаем деньги вместе, а если она попытается отобрать, то изобьем ее, – я разозлилась не на шутку и почувствовала, как у меня появились силы.

– А мы сможем? Она вон какая дылда. Она сильная, злобная, – испуганно спросила Светка.

– Сможем, – пообещала я и рассказала Светке созревший план защиты.

Дома я взяла у отца старое лезвие из бритвенного станка, завернула его в бумажку и положила в нагрудный карман. Весь месяц я терпела от Харизовой хлопки по заднему месту, а сама наливалась справедливой злобой. В день получения ноябрьской стипендии мы со Светкой стояли в очереди друг за другом и также вместе, крепко держась за руки, вышли из училища. На его крыльце стояла Харизова.

– Пойдемте за угол, поговорить нужно, – развязно сказала она и взяла меня за локоть.

Мы со Светкой покорно пошли за ней.

– Гоните деньги, клуши, – привычно прошипела Харизова.

Я полезла в карман, но вместо денег вытащила лезвие, выставила его перед собой и сказала:

– Значит так, пошла вон и чтобы больше мы тебя не видели.

– Что? – Харизова растерялась и попятилась назад.

Светка, как я ее и учила, вдруг схватила вымогательницу за руку и резко дернула ее на себя. Харизова вскрикнула от боли и присела, машинально схватив себя под локоть. Я тем временем цепко взяла ее за запястье руки, которую только что со всей силой дернула Светка, и несильно провела лезвием по тыльной стороне ладони. Харизова взвизгнула и инстинктивно отпрянула назад, упав на задницу. Из ее порезанной руки стала сочиться кровь.

– Харизова, денег больше не получишь! Скажешь кому о порезе, пожалеешь! Все ясно? – строго спросила я.

Ошалелая Харизова кивнула головой, а мы со Светкой побежали на остановку.

На следующий день Харизова пришла с перебинтованной рукой. Вела она себя тише воды, ниже травы. Однако, через три дня она выбрала момент и треснула мне по заднему месту здоровой рукой. Дело происходило в классе на перемене. Что-то взорвалось внутри меня. Я схватила в руку стул, сама не знаю как подняла его над головой и заорала на весь класс:

– Если ты, сука, еще раз посмеешь ударить или еще как-то задеть меня, то я размозжу тебе череп!

После этого инцидента Харизова надолго оставила нас со Светкой в покое и принялась грабить и унижать других. Постепенно я понимала, что только таким образом нужно давать отпор, иначе так и буду ходить ограбленной или битой.

Тем временем в учебном процессе наметилось новое. Татьяна Ивановна сказала, что скоро у нас начнется практика. Этому событию посвящался, так называемый классный час, который шел целую пару. Татьяна Ивановна начала издалека:

– Девочки, прошло три месяца, как мы познакомились друг с другом. Я много наблюдала за вами и делала весьма неутешительные выводы. Вы много уделяете внимания своей внешности. Не спорю – это хорошо, но куда-то вас не туда клонит. Зачем вы используете так много косметики? Густо намалевываете глаза и красите ресницы? Всё должно быть в меру. Запомните одну истину: женщина должна краситься так, чтобы это не было заметно. Вот поглядите на Сашу Аникееву, она практически не красится, а выглядит ухоженной и красивой.

Все обернулись на эту девочку и стали перешептываться. Действительно, Саша не красилась, но она была очень миловидной, с чистой кожей лица. Казалось, эта девочка знала, что косметика будет ее портить, потому, как у нее были очень густые черные ресницы и почти идеальные брови. А может у других девочек была такая же природная красота, но они замазывали ее китайской краской? Я задумалась над словами нашей мастерицы, потому как косметикой я вообще не пользовалась. Татьяна Ивановна продолжила дальше:

– Так вот, дорогие мои девочки, к чему я клоню? Я очень прошу вас более внимательно отнестись к своему внешнему виду и не только краситься. Женщина должна быть ухожена и чистоплотна. И скажу откровенно, вам нужно больше и чаще мыться, если вы так и не поняли, что мне нужно от вас. Света Лобода, скажи мне, пожалуйста, почему ты постоянно ходишь в грязной и старой одежде?

Татьяна Ивановна застала Светку врасплох своим вопросом. Она сильно смутилась, покраснела, а потом скороговоркой сказала:

– У нас воды нет дома. Я в поселке живу, колодца нет, колонка далеко, бабка старая.

– Так наймите мужиков, пусть таскают воду. – ответила Татьяна Ивановна.

– У нас денег нет. Бабка пенсию получить не может. У нас есть нечего! – Светка вдруг заплакала.

– Света, вода у нас бесплатно.

Все девочки захихикали, а мастерица продолжила:

– Итак, девочки, меньше красьтесь, больше мойтесь! А теперь перейдем к главному. Как я уже говорила, скоро у вас будет практика. Начнется она со столовой, потом пойдете в цеха мясокомбината учиться колбасному производству. Для допуска на практику все в обязательном порядке должны пройти медкомиссию у гинеколога и стоматолога.

Послышался недовольный шепот, среди которого я уловила похабные слова. Татьяна Ивановна нахмурилась и сказала:

– Значит так, кто не согласен, может идти забирать документы. Вы должны понять, что будете работать с пищей, поэтому вас периодически станут проверять на наличие глистов и прочих паразитов, венерические болезни и различные половые инфекции. Поэтому перед всем этим помоетесь, оденьтесь в чистое белье, чтобы потом я не выслушивала от врачей! Каждый раз, поверьте, девочки, каждый раз после таких обследований я сгораю от стыда! Я работаю здесь уже много лет и ничего не меняется! Мне уже надоело это!

Татьяна Ивановна разгневалась не на шутку. Девочки закивали головами и забубнили.

– В общем, на сегодня я все сказала, что хотела. О дне посещения поликлиники сообщу заранее. Можете быть свободны.

Наша группа вышла из кабинета. Занятия и беседы на сегодня закончились, поэтому все поспешили домой. Я же решила пойти по магазинам в поисках нижнего белья. Слова Татьяны Ивановны так глубоко засели мне в сознание, что к грядущему обследованию мною было решено подготовиться основательно. Я позвала с собой Светку, но она стала отказываться:

– Знаешь, что… у меня денег на еду иногда нет. Мы с бабкой голодаем, а я буду искать себе новое белье? Я лучше яиц и хлеба куплю.

– Ну, что ты Света, у меня найдутся деньги на двоих, – успокоила я её.

– Да? Тогда пошли! – обрадовалась Светка.

В магазинах ничего не было. Начало девяностых ознаменовалось невероятным дефицитом продуктов, таких средств личной гигиены, как мыло и шампунь, а также самой элементарной одежды. Но выход был, почти всё необходимое можно было купить в киосках, которые продавали товары с баснословной наценкой. Мы двинулись в центр города, где вразброс стояли эти торговые точки, и быстро нашли то, что было нужно. Мой выбор пал на трусики-шортики голубого цвета, а Свете я предложила такие же розовые. Их мы собирались надеть для посещения всех необходимых врачей.

Цена этого белья была астрономической! Двое трусов стоили ровно мою стипендию! Но мое желание выглядеть лучше всех, было просто непобедимо здравым разумом. Деньги у меня были, я отложила их с ноябрьской стипендии, которую у меня снова хотела забрать Алевтина, но у нее ничего не вышло. Ругаясь последними словами, Алевтина спрашивала, в чем я буду ходить зимой. Действительно, верхней одежды для зимы у меня не было, и пока стояли ноябрьские дни, я ходила в теплом свитере и куртке, но отдавать свою стипендию я не собиралась. Отец погасил скандал тем, что пообещал купить мне теплое пальто или пуховик на зиму, что практически сразу же сделал. И вот сейчас у меня в кошельке лежало ровно пятнадцать рублей на двое трусов, для меня и Светы. Узнай Алевтина, что я потрачу сейчас эти деньги не только на себя, а еще и на подругу, она бы сначала убила меня, а потом от жадности умерла бы сама.

– Покажите, пожалуйста, вот эти трусики, голубые и розовые – попросила я продавщицу киоска через узкое окошко.

– Берите, девушка. Единственная современная модель. Трусы-шортики из Польши. Модно и практично, – со знанием дела сказала продавщица.

Я выложила ей деньги, получила заветный товар и протянула Светке.

– На медосмотр, как штык, в них.

– Спасибо, Кира, – она обняла меня, и я почувствовала прилив нежности.

Потом мы поспешили каждая в свой дом. Дома я долго примеряла трусики в ванной комнате и, полностью удовлетворившись своей ухоженностью, прошла в спальню и стала готовиться ко сну. Правда, в душе моей всплыл один страх. Причины его крылись в том, что нужно было идти на проверку к стоматологу. Как ни странно, гинеколога я не боялась, а вот зубной врач вызывал у меня настоящий ужас. Я стала обдумывать, как мне избежать его посещения и незаметно уснула.