Читать книгу Играя выбери игру - Антология, Питер Хёг - Страница 36

Папа пришел вечером домой и объявил нам, что завтра в субботу после его работы мы едем на рыбалку с ночевой. Мы с братом закричали «ура!» и сразу же начали готовиться. Снасти папа всегда содержал в полном порядке, так что нам оставалось только добыть червей, для чего мы перекопали во дворе нашего дома полосу земли вдоль дощатого забора, за которым возвышались элеваторные постройки.

Мы любили бывать с папой и на рыбалке, и на охоте. Он – страстный охотник и рыбак, знал массу интереснейших вещей о зверях, о рыбах, о птицах, учил нас распознавать деревья и травы, показывал, как надо разжигать костер, устраиваться на ночлег в поле, ориентироваться в лесу, проходить, не ноя, большие расстояния, терпеть холод и жару, предсказывать погоду и никогда не ставил задачи превращения наших вылазок на природу в промысел. Хотя без достойной добычи мы редко когда возвращались.

И вот в субботу после папиной работы мы на перекладных выбрались за город, ушли полем от нагретого и пахнувшего машинами шоссе в сторону обозначенной полосой мелколесья пока еще невидимой реки, и вскоре уже шагали вдоль ее высокого и извилистого берега. Погода была прекрасная и, несмотря на то что время близилось к вечеру, жаркое солнце висело еще высоко – завершалась вторая половина июня. Папа сказал нам, что он знает одно очень хорошее место, где мы остановимся и разобьем наш рыбацкий лагерь. И, действительно, через пару километров мы вышли к спускавшемуся с поля оврагу, по дну которого, укрывшись кустарником и бурным разнотравьем, протекал ручей, который в месте своего впадения в реку образовывал достаточно широкое – метра в три – устье.

«Вот здесь мы будем рыбачить и ночевать!» – сказал нам папа. Мы были в восторге от места нашего привала и уже хотели сбежать с кручи берега к реке, как он остановил нас и спросил, видим ли мы отсюда рыбу в ручье? Мы присмотрелись – ух ты! – все желтое песчаное дно мелководного устья было как будто усеяно черными палочками, которые не стояли на месте, а все время дружно передвигались во все направления. «Это пескари, – объяснил нам папа, – зашли к вечеру в ручей тоже, видно, для ночевки». И, видя наше нетерпение, засмеялся: «Конечно, половим и пескарей! Ведь сегодня на ужин будем варить на костре настоящую рыбацкую уху. Лук, морковь, картошка, соль – все у нас есть. Вот только еще к этому пескариков, окуньков да ершей натаскаем. Замечательная будет уха!».

Но пескарики оказались не такими уж простаками! Стоило только нам с удочками, снаряженными червяками, начать приближаться к ручью, стая дружно уходила в сторону реки и исчезла в темной глубине. Как только мы отходили от ручья, они также дружно возвращались назад. И так несколько раз. Но наконец мы, прикрываясь кустами, приноровились и все же выловили с десяток пятнистых пескарей, а затем все вместе переключились на ловлю в самой реке шершавых окуней, серебряной плотвички и колючих ершей.

Так за увлекательным и приносящим удовольствие особенно нам, мальчишкам, ужением этой речной разнорыбицы мы и не заметили, как прошло время и солнце нехотя поползло по верхушкам потемневшего дальнего леса.

«Все, – сказал папа, – на сегодня хватит! Завтра будет день, будет новая рыбалка. А сейчас будем варить уху и готовиться к ночлегу. Мы же рыбаки, а потому поднимаемся рано утром!»

Уха у нас получилась вкуснейшая! А какой же еще она должна была быть, сваренная в видавшем виды армейском котелке, на берегу реки, с запахом костра и малиновыми искрами, исчезающими в темно-синем небе?

Было уже около полуночи, но спать нам не хотелось, костер еще и не думал затухать, а потому мы, уютно устроившись на разостланной у костра папиной плащ-палатке и прижавшись к нему, слушали рассказы о его детстве в деревне, о том, как он еще мальчишкой с раннего утра трудился в поле на пахоте, а потом бежал с друзьями к речке, где ловил на живца щук и нашаривал под камнями раков.

Короткая июньская ночь все-таки наступила, и над потрескивающим костром навис купол чернильной темноты. Но стоило только отвернуться от огня, вглядеться, и темнота пропадала, а в мягкой серости фиолетовой ночи начинали проступать очертания берега над рекой, ближайших кустов и даже были видны вспыхивающие над лесом полоски с неохотой провалившегося за горизонт солнца. И все никак не могли угомониться в поле перепела, настойчиво уговаривающие нас немедленно ложиться спать.

«Слышите?» – спрашивал папа. И, действительно, в перепелиных криках мы с удивлением слышали именно это: «Спать пора! Спать пора!» Над головами то и дело с характерным посвистом пролетали табунки запоздавших и невидимых уток, с шумом садившихся где-то рядом на воду. «Ну до осени, – говорил папа, всматриваясь в темное небо, – подождем до осени, а там поедем и на охоту!»

Мы уже были готовы закончить наши поздние посиделки, как вдруг случилось чудо. Из сгустившейся темноты на наши головы и на костер полетели белые хлопья. Сначала они были единичные, но с каждой секундой их становилось все больше и больше, и вот уже начался настоящий снегопад. Причем снег этот валил так сильно, что иногда казалось, что поднялась настоящая зимняя метель. Особенно впечатляюще выглядело то, что происходило над пламенем костра: снежинки не таяли, а десятками и сотнями вспыхивали, потрескивая, и падали искрами в огонь. Изумлению нашему не было предела. «Что это? – закричали мы, – снег?» Папа махнул рукой перед собой и, раскрыв ладонь, показал нам пойманную «снежинку». Мы увидели небольшое в полтора сантиметра насекомое с беловато-прозрачными крылышками в неброскую крапинку, выгнутым тонким тельцем, завершающимся двумя длинными усиками-хвостами. «Подёнка, – папа перевернул ее пальцем и пояснил, – это такая однодневная бабочка, которая рождается в конце дня к вечеру, живет несколько часов, успевает произвести на свет потомство и к утру погибает. Свет костра ее привлекает, вот она сюда и летит, на огонь, и сгорает! Ее иногда еще называют подёнка-метелица. Видите, какую метель она нам устроила в июне?» Мы, пораженные происходящим, слушали его рассказ о короткой жизни этой бабочки, смахивали с одежды валящиеся сверху «снежинки», протягивали ладони, на которые тут же попадали десятки удивительных и по-своему красивых насекомых, рассматривали их и нам было ужасно жалко, что они вот уже скоро и умрут, не успев как следует пожить в этом чудесном мире, в котором так много интересного. Мы не могли нашими детскими сердцами согласиться с этой чудовищной несправедливостью и начали наперебой предлагать всякие способы по спасению подёнки, но папа, улыбнувшись и потрепав нас по головам, сказал, что нет, мол, ребята, это тоже жизнь, а она бывает очень и очень разной. «Так устроено! Всем отведено свое время на этом свете», – добавил он, почему-то вздохнул при этом и подбросил в костер сухих сучьев. Костер затрещал, выбросив сноп искр навстречу падающим в огонь подёнкам. Мы замолчали, думая каждый о своем.

«Вот вы лучше послушайте, – отвлекая нас от тяжких дум о судьбе подёнки, сказал папа, повернув голову в сторону реки. – Слышите, что на реке творится?» И, действительно, оттуда, с невидимой от костра в ночи реки слышались всплески, хлюпанья, шлепки – как будто по воде ходил или плавал какой-то большой зверь или огромная рыба, причем эти звуки доносились и слева и справа. «Ничего себе! – удивленно протянули мы с братом, – а кто это там?». «Это рыба кормится упавшей в воду подёнкой, – пояснил папа, вслушиваясь в темноту. – Вот, это ударил язь, вот опять язь, слышите? А это вот лещ зачмокал… Не спят… Никто нынче в реке не спит и, видимо, до утра спать не будет. Сегодня у них большой праздник! Вылет подёнки. Такое ведь не каждый день и не каждую ночь бывает, да и не каждый год можно наблюдать столь обильный ее урожай». И, поворошив обоженным концом палки горящие угли в костре, что опять выбросило в темноту неба рой искр, добавил, что нам всем в эту июньскую ночь очень повезло увидеть это нечастое и завораживающее зрелище.

Увлеченные рассматриванием падающих на нас бабочек-однодневок, мы забыли о том, что происходит вокруг. Обернувшись, мы как бы раздвинули черноту окружающего нас над костром купола и огляделись. К этому времени короткая летняя ночь уже начала сменяться зарождающимся на востоке рассветом. И то, что мы увидели в светлеющей мгле скорого утра, было невероятно! Все вокруг – траву, кусты, песчаный берег и даже воду – покрывали белесые пятна «снега». Подёнка лежала повсюду: где-то пореже, где-то – особенно ближе к воде – погуще. Рыба продолжала пиршествовать…

Но скоро мы заметили, что снегопад пошел на убыль. «Снег» падал все реже и реже. Вот уже начали пролетать только одиночные «снежинки», а вот через некоторое время исчезли и они. Июньская «метель» закончилась, продлившись около получаса…

Мы долго еще не могли уснуть, возбужденно обсуждая то, что нам довелось увидеть. Но сон все-таки взял свое и, накрывшись все той же плащ-палаткой и прижавшись к папе, мы – под потрескивание затухавшего костра и продолжающегося шума на реке – уснули тем крепким сном, которым можно спать только в детстве…

Не знаю, спал ли сам папа, но он разбудил нас, когда раннее летнее солнце уже вовсю слепило глаза тем утренним белым светом, которого днем не увидишь. Костер потух, лишь отдельные угли, сохранившие форму сгоревших сучьев, еще продолжали дымиться, причудливо меняя свой цвет от черного до белого и обратно. На реке было тихо. Мы побежали к воде умываться и увидели, что «снег» из подёнки еще сохранялся в складках берегового песка, виднелся в траве. Но ночного плотного «снежного» покрова уже не было, а оставшиеся его клоки под слепящим утренним солнцем уже не казались такими белыми, какими виделись нам ночью. Сейчас они посерели, сбились в мокрые, грязные и непривлекательные комки. Было даже трудно представить, что они слеплены из той бесчисленной белой бабочки-подёнки, что завораживала нас своим «снегопадом» прошедшей ночью.

Мы вновь раздули огонь в костре, вскипятили чаю, перекусили, а потом приступили к рыбалке. Но клев, несмотря на прекрасное июньское утро, предвещающее жаркий летний день, был очень вялым, а иногда и вовсе пропадал.

«Да, – ближе к полудню сказал папа, поглядывая на высоко поднявшееся солнце, – подёнка устроила нынче праздник речным обитателям, а, вот, нам, рыбакам, рыбалку-то подпортила! Сыта рыба, не желает брать нашу наживку. Давайте-ка, сыны, будем собираться домой».

Нам, конечно, хотелось еще немного побыть на реке, но поскольку на разгоравшемся солнцепеке после короткого сна прошедшей ночи мы с братом дружно, в отличие от сытой рыбы, клевали носами, то не стали особенно возражать и принялись послушно собирать нашу нехитрую рыбацкую поклажу. И только сейчас, когда заливали догоревший костер и сворачивали бамбуковые удочки, обратили внимание на то, что к этому времени вокруг нас вообще не осталось ни малейшего следа от того, что мы пережили ночью. «Июньский снег» исчез без следа. «Вот и птицы голодными не остались. Так что все должны быть довольны подёнкой: и рыба, и птицы, и мы! Хотя бы за то, что довелось нам увидеть это чудо – «снег» в июне. А рыбы мы с вами еще наловим! Какие наши годы! А за нее, подёнку-то, не переживайте, она после себя большое потомство оставила. Посмотрим, что из него получится на будущий год!», – подвел итог папа. И мы, попрощавшись с рекой и приютившим нас на ночь гостеприимным ее берегом, отправились домой, где нас уже ждала мама, которой нам не терпелось рассказать о чудесах прошедшей ночи.

Много лет прошло с тех пор и много интересного мне случалось повидать за все то время, которое я провел в своих рыбацких походах или просто для отдыха бывая за городом. Не раз доводилось мне наблюдать впечатляющие по массовости вылеты майского жука, пробиваться через смерчевидные столбы роящейся мошки, попадать в такие полчища комаров, что и дышать было трудно – забивали нос и рот, и с трудом вести светлым днем машину, чуть ли не ежеминутно останавливая ее, чтобы протирать лобовое стекло от разбивающихся об него сотен белых бабочек-боярышниц, мечущихся над нагретым шоссе, да мало ли еще какие сюрпризы, что преподносит нам щедрая на выдумки природа, встречал я на этом пути. Но никогда больше я не попадал в столь невероятный по своей красоте, неожиданности и даже драматизму «июньский снегопад», который устроила в ту далекую ночь моего детства своим вылетом и короткой жизнью маленькая бабочка-подёнка.