Читать книгу Сборщик душ - Антология - Страница 5

К владениям королевы эта страна была ближе всех – если считать по прямой, как летит ворона. Да только даже вороны туда не летали. Границей между двумя землями служил высокий горный кряж, который не одолела бы ни ворона, ни человек. Горы эти считались совершенно неприступными.

Немало предприимчивых торговцев (что по ту сторону гор, что по эту) подзуживали местных жителей разведать тропу через перевал, которая – если б ее вдруг и вправду разведали – озолотила бы всякого. Доримарские шелка доставляли бы в Канселер за несколько недель, самое большее месяцев, но уж никак не лет. Однако тропы такой не существовало в природе – вот в чем беда, и хотя у двух королевств имелась общая граница, никто никогда не переходил ее – ни оттуда сюда, ни туда отсюда.

Даже гномы, суровые, выносливые гномы, в которых магии не меньше, чем мяса и костей, не могли одолеть перевал.

Впрочем, гномы это проблемой не считали. Они через горы не переваливали. Они проходили низом.

Трое гномов пробирались темными подгорными тропами, да так проворно и ловко, словно их не трое было, а один.

– Скорее! Скорее! – бормотал арьергард. – Нужно купить ей в Доримаре самого что ни на есть первостатейного шелку. Если не поторопимся, все распродадут, придется брать не первый сорт, а… ну, второй.

– Да знаем мы, знаем! – отозвался авангард. – И еще мы купим корзинку, чтобы шелк было в чем назад нести. Чтобы чистым остался, чтоб ни единой пылинки не село.

Гном, что шел посередке, ничего не сказал. Он крепко сжимал в руках камень (только б не уронить, не потерять!) и видел только его, и только о нем и думал. Камень тот был рубин, вырубленный из скалы наживую, размером с куриное яйцо. Если огранить его да оправить, за такой и королевство дадут, а не то что лучшего доримарского шелку.

Гномам бы и в голову не пришло дарить молодой королеве что-то выкопанное прямиком из земли, пусть даже и своими руками. Нет, слишком просто, слишком банально. Дальняя дорога – вот что делает подарок по-настоящему волшебным. Так они, гномы, по крайней мере, думали.

Королева тем утром пробудилась рано.

– Еще неделя, – сказала она вслух. – Еще одна неделя от сего дня, и я выйду замуж.

Интересно, подумала она, каково это – выйти замуж?

Немного неправдоподобно и вместе с тем чересчур окончательно. Если жизнь состоит из череды выборов, рассуждала она, тут-то жизни и придет конец: через неделю никакого выбора не останется. Королева будет править своим народом. Заведет детей. Может быть, умрет родами… а, может, старухой или на поле брани. Но все равно дорога неизбежно приведет в могилу – шаг за шагом, вздох за вздохом.

На лугу под стенами замка уже стучали плотники, сколачивая трибуны, чтобы народ ее мог поглядеть, как она сочетается браком. Каждый удар молотка звучал глухо, будто билось огромное сердце.

Трое гномов выбрались из норы под речным обрывом и живо вскарабкались наверх, на луговину – раз, два, три. Влезли на гранитный выступ, распрямились, попрыгали, потянулись и припустили бод-рой рысцой к кучке приземистых домиков, что звалась деревенькой Гифф, – а точней говоря, к деревенскому трактиру.

Трактирщик с гномами дружил. Для него они припасли бутылочку канселерского – богатого, сладкого, темно-рубинового, совсем непохожего на местное пойло, кислое и бледное. Так они делали в каждый свой визит. За это трактирщик гномов кормил и наставлял на путь истинный – то есть дорогу показывал и советом помогал.

Трактирщик, с бородою кустистой и рыжей, будто лисий растрепанный хвост, грудью широкий, что твоя бочка, торчал в общей зале за стойкой. Утро только занималось; раньше на гномьей памяти зала в такой час всегда стояла пустая, но сейчас за столиками сидело десятка три человек, и особо счастливым никто почему-то не выглядел.

Вот так и получилось, что гномы, полагая тишком просочиться в трактир, очутились под прицелом сразу тридцати взглядов.

– Господин наш хороший Лисовин! – провозгласил тот гном, что повыше.

– А, ребята! – сказал трактирщик, который честно полагал прибывших мальчишками, хотя лет им на деле сравнялось вчетверо, а то и впятеро больше, чем ему. – Я так понимаю, вам ведомы горные тропы. Надо бы нам смыться отсюда, да поскорее.

– А что случилось? – поинтересовался самый маленький гном.

– Сон! – каркнул пьянчуга у окна.

– Мор! – уточнила нарядно одетая дама.

– Рок! – возвестил лудильщик, и кастрюли его тревожно брякнули. – Рок грядет!

– Мы вообще-то в столицу идем, – сообщил гном повыше («повыше», впрочем, означало не выше ребенка, да и бороды у него не росло). – В столице тоже мор?

– Да не мор это, – отозвался пьянчуга, борода у которого, напротив, росла, длинная, седая и в желтых пятнах от пива. – Говорю ж вам, это сонная одурь.

– Как это сон может быть мором? – удивился самый маленький гном. Тоже, кстати, без бороды.

– Это все ведьма! – объяснил пьянчуга.

– Злая фея! – поправил его некий толстолицый посетитель.

– А я слыхала, то была чародейка, – возразила трактирная служанка.

– Да кем бы она ни была, – осадил их пьянчуга. – На день рожденья-то ее не позвали.

– Чушь это все! – перебил лудильщик. – Она бы все равно принцессу прокляла, хоть зови ее на именины, хоть нет. Она из этих, лесных ведьм, которых уже тысячу лет как к границам отогнали, – и притом из худших. С рождения прокляла малютку, чтобы та, как восемнадцать ей минет, веретеном-то палец уколола да и заснула навек.

Толстолицый вытер взмокший лоб, хотя особо жарко в зале и не было.

– Я вот слыхал, она должна была умереть, но тут явилась еще одна фея, на сей раз добрая, да и переиграла волшебную смерть на сон.

– Тоже волшебный, – добавил он на всякий случай.

– Ну вот, – продолжал пьянчуга. – Обо что-то там она палец уколола да и заснула. А с нею и все, кто был в замке: и лорд, и леди, и мясник, и пекарь, и молочница, и придворная дама – все, как она, заснули. И с тех пор, как сомкнули глаза, ни один ни на день не состарился.

– А еще там розы, – подхватила трактирная служанка. – Кругом замка выросли розы. А лес становился все гуще и гуще, пока не стал совсем непроходимый. И было это – сколько же? – лет сто тому назад.

– Шестьдесят. Может, восемьдесят, – молвила женщина, молчавшая до сих пор. – Я-то знаю. Моя тетка Летиция помнила, как все это случилось, а она в ту пору девчонкой бегала. Семьдесят ей стукнуло, когда она померла от кровавого поноса. На Конец Лета тому как раз пять лет будет.

– …и всякие храбрые парни, – не унималась трактирная служанка, – да что там! – говорят, и храбрые девицы тоже пытались одолеть Аркаирскую чащу, пробраться в замок, что у нее в самом сердце, и разбудить принцессу, а вместе с нею и всех спящих, только вот герои так и сгинули в лесу: кого разбойники злые убили, а кто на шипы напоролся – ну, от тех розовых кустов, что замок обступили…

– Как будить-то ее? – деловито спросил гном среднего размера, тот, что с камнем. Он всегда смотрел в самый корень.

– Обычным способом, – пролепетала служанка и вся зарделась. – Так в сказках говорится.

– Ага, – сказал гном повыше (без бороды). – То есть миску холодной воды на голову и орать «Подъем! Подъем!»?

– Да поцелуй же! – разъяснил специально для непонятливых пьянчуга. – Но так близко к ней никто еще не подбирался. Шестьдесят лет пытались, а то и больше. Говорят, эта ведьма…

– Фея, – уточнил толстяк.

– Чародейка, – поправила трактирная служанка.

– Да кто бы она ни была, – отмахнулся любитель пива. – Она все еще там. Вот что говорят, да. Ежели удастся подобраться поближе да продраться через розы – вот и она, тут как тут! Поджидает! Стара она, будто сами горы, свирепа, как змея подколодная, – сплошь злоба, да чары, да смерть.

Самый маленький гном склонил голову набок.

– Итак, у нас есть спящая дамочка в замке и при ней, возможно, фея или ведьма. А при чем тут мор?

– Да все в последний год началось, – отвечал толстяк. – С год назад, на севере, не в столице даже. Мне о нем путники рассказали, из Стида, что от Аркаирской чащобы недалече.

– Люди в городах засыпают, – пояснила трактирная служанка.

– Людям вообще свойственно спать, – не купился на это высокий гном.

Гномы спят редко – так, пару раз за год, по нескольку недель кряду. Однако за свою долгую жизнь он успел проспать достаточно, чтобы не считать этот ваш сон чем-то из ряда вон выходящим.

– Так они ж прямо на месте засыпают, что бы в тот миг ни делали! И не просыпаются потом, – огорошил его пьянчуга. – Ты на нас посмотри. Мы все бежали сюда из разных городов. А ведь у нас там братья да сестры, жены да дети – и все спят, кто в дому, кто за верстаком, кто в коровнике. У всех у нас!

– И расползается оно все быстрей и быстрей, – вставила худая рыжая женщина, до сих пор слушавшая молча. – Теперь уже на милю в день, а то и на две.

– К завтрему будет здесь, – подвел пьянчуга итог, одним глотком осушив свой кувшин, и кивнул трактирщику, чтобы ему снова налили. – Некуда нам податься, чтоб спастись от него. Завтра все тут уснем. Кое-кто вот решил надраться, покуда его сон не забрал.

– А чего тут бояться? – снова встрял маленький гном. – Сон как сон, обычное дело. С кем не бывает.

– А не пойти ли вам? – сказал устало пьянчуга. – Идите да посмотрите сами.

Он закинул голову, выхлебнул из кувшина, сколько смог, и опять воззрился на пришельцев мутным взглядом, будто дивясь, что они все еще тут.

– Нет уж, вы идите! Идите, и сами все увидите!

Трагически скривившись, он осушил кувшин до дна и уронил голову на стол.

Гномы и вправду пошли – и увидели.

– Спят? – вопросила королева. – Объяснитесь! Как так – спят?

Гном стоял перед ней на столе – чтобы удобнее было беседовать с глазу на глаз.

– А вот так – спят, – терпеливо повторил он. – Кто-то упал, где стоял; кто-то так и спит стоя. В кузнях спят, в амбарах, в стойлах. Скотина в полях дрыхнет. Птицы спят – кто на дереве, а кто на земле, замертво, с переломанными крыльями. Потому что с неба упали.

На королеве было свадебное платье, ослепительно белое, белее снега, под стать ее белейшей королевской коже. Кругом жужжали и суетились служанки, придворные дамы, модистки и портнихи.

– А вы трое почему не заснули?

Гном пожал плечами. Борода у него была ржавой масти и топорщилась так, что королеве все время казалось, будто к подбородку у него привязан сердитый ежик.

– Гномы – существа волшебные. Сон этот – тоже волшебный. Но вообще-то даже мне спать захотелось.

– Ну а дальше что?

Да, она была настоящей королевой и допрашивала его так, словно в комнате они находились одни. Служанки между тем принялись снимать с нее платье, складывать его и заворачивать в тонкую хрустящую бумагу, чтобы скорей унести в свои норы – пришивать последние оставшиеся кружева и ленты. О, это должно быть идеальное платье!

Завтра королевская свадьба. Идеально должно быть все.

– Когда мы вернулись к Лисовину в трактир, люди там уже спали – все до единого. Колдовство распространяется на несколько миль каждый день. И мы думаем, что с каждым днем оно будет двигаться все быстрее.

Горный кряж между двумя королевствами был невозможно высок – но не так уж и широк. Считать мили королева умела. Она запустила бледные пальцы в иссиня-черные волосы, и на лице ее отразилась тревога.

– И что ты думаешь? – спросила она гнома. – Если я отправлюсь туда… я тоже усну, как все остальные?

Гном задумчиво поскреб ляжку, вряд ли соображая, что делает.

– Вы уже год проспали, – рассудил он. – И пробудились потом, как новенькая. Если кто-то в целом свете и сумеет там не уснуть, так это вы.

Снаружи суетились горожане: развешивали нарядные флаги и украшали двери и окна гирляндами белых цветов. Столовое серебро усердно полировали; детей безжалостно сажали в корыта с чуть теплой водой (это потому, что корыто на дом было одно, и старшему всегда доставалась самая горячая вода… и самая, в общем-то, чистая) и яростно терли рогожей, пока мордочки их не станут похожи на сырое мясо. После этого их совали в воду с головой и, что самое ужасное, мыли за ушами.

– Сдается мне, – молвила королева, – никакой свадьбы завтра не будет.

Она послала за картой королевства, ткнула пальцем в ближайшие к горам деревни и разослала гонцов с повелением всем жителям срочно эвакуироваться к морю под страхом ее королевского гнева.

Затем вызвали первого министра и сообщили ему, что в отсутствие монархини за королевство отвечает он, и не дай ему бог сломать его или потерять.

После этого настал черед королевского жениха. Ему сказали, чтобы он не принимал близко к сердцу и что они все равно скоро поженятся, и плевать, что он всего только принц, а она уже королева. В подтверждение своих слов Ее Величество пощекотала юношу под подбородком (на редкость хорошеньким) и целовала, пока на губах у него не распустилась улыбка.

Потом она приказала принести ее кольчугу.

И меч.

И мешок провизии.

И привести коня.

А потом вскочила в седло и поскакала прямиком на восток.

Прошел целый день, прежде чем вдалеке показались призрачные и размытые, словно тучи на фоне неба, силуэты гор, окаймлявших ее земли.

Гномы уже поджидали королеву – в последнем трактире в предгорьях. Не теряя времени даром, они провели ее глубоко под землю, в темные коридоры, по каким они, гномы, путешествуют. Королеве уже доводилось жить с гномами, давно, еще девчонкой, и потому она совсем не испугалась, ни капельки.

Пробираясь своими подгорными тропами, гномы молчали. Лишь время от времени раздавалось:

– Берегите голову!

– Вы ничего необычного не заметили? – спросил самый маленький гном.

Нет, имена у гномов, конечно, есть, но только дело это священное, и человеку их знать не позволено.

У королевы имя тоже когда-то было, но в последнее время люди звали ее исключительно «Ваше Величество». Имен в нашей сказке будет немного, увы.

– Я много чего необычного заметил, – ответствовал самый высокий.

Все четверо сидели сейчас в трактире у Лисовина.

– А то, что среди всех этих спящих кое-кто все же не спит?

– Ничего подобного, – возразил второй по росту, накручивая бороду на палец. – Все сидят точно так же, как в прошлый раз. Носы повесили и спят. Даже дышат едва-едва, так что и паутина, которой они обросли, не колышется.

– Вот те, кто ткет паутину, как раз и не спят, – вставил самый высокий.

И правда, трудолюбивые пауки уже протянули свои сети повсюду – от пальца к носу, от бороды к столешнице. Даже в глубокой ложбинке меж служанкиных грудей красовалась скромная паутинка. Борода пьянчуги стала совсем серой. Лохмотья свисали в проеме открытой двери, колышась на сквозняке.

– Интересно, – протянул кто-то из гномов, – они со временем оголодают и помрут? Или у них есть какой-то волшебный источник силы, чтобы можно было спать так долго?

– Думаю, второй случай, – заметила королева. – Если, как вы говорите, чары навела ведьма, и было это семьдесят лет назад, и все, кого тогда усыпили, спят по сей день, как король Меднобород у себя под холмом, остается сделать вывод, что голод, старость и смерть им не страшны.

Гномы согласно покивали.

– Вы мудры, – поклонился один из них. – И всегда были мудры.

В ответ королева вдруг пискнула, будто слова гнома немало ее удивили и напугали.

– Вон тот человек, – показала она пальцем, – он сейчас на меня посмотрел!

«Тот человек» оказался толстяком. Медленно, разрывая паутину, он оборотился лицом к королеве, однако глаз при этом не открыл.

– Бывает, что люди двигаются во сне, – успокоил ее маленький гном.

– Бывает, – согласилась королева, – но не так. Этот двигался слишком медленно, слишком плавно и вообще-то слишком намеренно.

– Ну, или вы все это себе вообразили, – не сдавался гном.

В этот момент все остальные спящие тоже повернулись к королеве – так медленно и протяжно, как будто и впрямь намеревались повернуться. Теперь все сидели к ней лицом, хотя никто и не думал просыпаться.

– Да, вижу, не вообразили, – согласился гном (тот самый, что со ржавой бородой). – Но они просто смотрят на вас с закрытыми глазами. Смотрят себе и смотрят, ничего плохого в этом нет.

Губы спящих задвигались в унисон. Свистящий шепот вырвался из сонных ртов.

– Они правда это сказали, или мне послышалось? – осторожно поинтересовался самый маленький гном.

– Они сказали: «Мама, у меня день рожденья!», – ответила королева и содрогнулась.

Ускакать верхом у них не вышло. Окрестные лошади стояли в лугах и спали, разбудить их не удалось.

Королева шла быстро. Гномы – еще вдвое быстрее, чтобы только за нею угнаться.

Королева обнаружила, что зевает.

– Наклонитесь-ка ко мне, – скомандовал самый высокий гном.

Она подчинилась, и он как следует надавал ей по щекам.

– Вам надо хорошенько взбодриться! – радостно объяснил он свои действия.

– Я ведь всего только зевнула, – возразила королева.

– Далеко ли отсюда до замка? – вмешался маленький.

– Если сказки и карты не врут, Аркаирская чаща от нас милях в семидесяти. Это трехдневный переход, – ответила она. И добавила: – Мне все равно нужно будет сегодня поспать. Не могу же я провести на ногах трое суток.

– Тогда спите, – разрешили гномы. – На рассвете мы вас разбудим.

Той ночью королева почивала в стогу сена. Кругом молча сидели гномы, гадая, увидит ли Ее Величество новый день.

Замок в Аркаирском лесу, сложенный из огромных серых глыб, был весь оплетен розами. Они каскадами ниспадали в ров и обвивались вкруг самой высокой башни. Каждый год розы расширяли свои владения – поближе к стенам уже оставались только сухие бурые стебли, со старыми шипами острее ножа. А в пятнадцати футах от них царили сочные зеленые листья и пунцовые соцветья. Ползучие розы, живые и мертвые, похожие на ржавый скелет, там и сям испятнанный краской, оплетали серую твердыню от подвалов до крыши, отчего ее строгий силуэт казался уже чуть менее строгим.

Деревья в Аркаирской чащобе росли густо и тесно; под пологом их царила мгла. Сто лет назад это был лес разве что по названию – просто большой парк, королевские охотничьи угодья, дом, родной кабанам, оленям и бесчисленным птицам. Теперь же ветви прочно переплелись между собою, а старые тропы заросли и забылись.

В самой высокой башне спала белокурая девушка.

Впрочем, в замке спали все. Все покоились в объятиях крепкого сна – все, кроме одного. Вернее, одной.

Волосы у старухи были серо-седые, с белыми прядями, и такие редкие, что сквозь них просвечивал череп. Сердито ковыляла она по замку, опираясь на палку, словно одна только ненависть и гнала ее вперед; хлопала дверями и бормотала на ходу себе под нос:

– Вверх по проклятым ступенькам, мимо незрячей стряпухи, что ты там варишь сегодня, жирная задница, а? Эх, ничего, ничего, пусто в котлах и горшках, пыль лишь одна, только пыль, вот ты горазда храпеть!..

Выйдя в аккуратный, ухоженный огород, старуха трясущимися руками нарвала рапунцеля с руколой да выдернула из земли большую брюкву.

А ведь восемьдесят лет назад во дворце держали пятьсот кур! В голубятне ворковали сотни толстых белых голубей; кролики носились, сверкая белыми хвостами, по изумрудному квадрату газона внутри замковых стен; рыба так и кишела во рву да в пруду – и карп тебе, и форель, и окунь. Теперь кур осталось три. Всю честно уснувшую рыбу пришлось сачком выловить из воды. Кролики с голубями тоже куда-то подевались.

Свою первую лошадь старуха умертвила шестьдесят лет назад и постаралась съесть побольше, пока мясо не пошло радугой и не вскипело синими мухами и червями. Теперь она забивала крупных животных только посреди зимы, когда ничего не портилось и можно было отрубать себе по кусочку от мороженой туши и подрумянивать на огне – до самых весенних оттепелей.

Старуха миновала мать с уснувшим у самой груди младенцем. Рассеянно смахнула с них пыль и поправила розовый детский роток, чтобы он не потерял соска.

Свой обед из ботвы и репы она съела молча.

Это оказался первый большой город у них на пути. Ворота его, высокие, из неприступно-толстых досок, стояли, распахнутые настежь.

Трое гномов и рады были бы обойти его стороной (в городах им не нравилось; домам и улицам они не доверяли и считали их чем-то противоестественным), но пришлось тащиться за королевой.

Внутри им стало еще неуютнее – слишком уж здесь было людно. Всадники спали верхом на спящих лошадях; кучера спали на облучках неподвижных карет со спящими пассажирами внутри; спящие дети сжимали в ручонках игрушки, и обручи, и кнутики для уснувших волчков. Спали цветочницы возле куч бурых, сгнивших, засохших цветов. Даже рыбницы спали, завалившись на свои мраморные колоды. По колодам расползались зловонные рыбьи останки, мерцавшие личинками. Шевеленье и шорох червей – вот и вся оставшаяся в городе жизнь.

– Нечего нам здесь делать, – проворчал гном с сердитой ржавой бородой, озираясь по сторонам.

– Эта дорога была прямее всех, – отрезала королева. – К тому же она ведет к мосту. Направься мы другим путем, пришлось бы переходить реку вброд.

Ее Величество была совершенно спокойна. Она благополучно выспалась ночью и проснулась утром; сонная одурь ее не коснулась.

Они шли через город. Шелест червей да редкий всхрап и сопение спящих – вот и все, что нарушало тишину.

А потом чистый детский голосок раздался с каменной лестницы, громкий и звонкий:

– Ты прядешь? Можно я посмотрю?

– Вы это слышали? – Королева остановилась как вкопанная.

– Надо же! Спящие просыпаются! – сказал рослый гном.

Тут он ошибся. Просыпаться они и не думали.

Зато вставать – вставали. Медленно поднимались они на ноги, делали первые робкие, неуклюжие шаги – и шли дальше, сомнамбулически волоча за собой паутинные шлейфы. Всюду, всюду копилась эта неизбывная паутина.

– А сколько в городе обычно бывает народу? Я имею в виду человеческого народу, – поинтересовался вдруг самый маленький гном.

– По-разному, – ответила королева. – У нас в королевстве не больше двадцати, ну, тридцати тысяч человек. Этот город будет покрупнее наших. Думаю, тысяч пятьдесят. Или больше. А что?

– Просто все они, кажется, идут за нами, – сказал гном.

Спящие быстро не ходят. Они шатаются, спотыкаются; они ковыляют, как дети, застрявшие в озере сладкой патоки, как старики, угодившие в полную тяжкой, сырой грязи канаву.

Спящие шли к королеве и гномам. Любой гном запросто от них убежал бы, королева бы просто ушла прогулочным шагом. Но… их было так много. Они затопили все улицы, они шли, закутанные в паутину, зажмурив глаза или так закатив их под лоб, что сверкали одни лишь белки. Сонно волоча ноги, люди брели и брели вперед – медленно и неотвратимо.

Королева повернулась и припустила бегом в переулок, а гномы за нею.

– Это как-то непочетно, – проворчал на бегу неважно какой из гномов. – Надо было стоять и драться.

– Нет никакого почета, – прохрипела королева, – в драке с противником, который даже не соображает, что ты здесь. И решительно никакого почета нет в драке с человеком, которому снится огород, рыбалка или давно покойная возлюбленная.

– А поймай они нас, что б они стали делать? – вопросил из-под королевского локтя гном.

– Ты уверен, что хочешь это знать?

– Да пожалуй, что нет, – рассудил гном.

Они бежали без остановки, пока не выбрались из города по другую сторону и не оставили мост позади.

Дровосек, что спал под деревом, полуповаленным полвека назад и вросшим теперь аркой в землю, повернулся к проходящим мимо королеве и гномам:

– Значит, мы берем веретено в одну руку, а нитку – в другую, верно? Ох, и острый же у него конец, как я погляжу! – сообщил он.

Трое разбойников прикорнули посреди того, что осталось от лесной тропинки. Позы у них были весьма причудливы: надо полагать, они сидели в засаде на ветвях нависшего над тропою дерева, да так и рухнули оттуда наземь, когда сонная одурь настигла разом всех троих.

– Мне, между прочим, мама не разрешает прясть, – заявили они в один голос, не просыпаясь.

Один из них, упитанный, что твой медведь по осени, цапнул подошедшую королеву за лодыжку. Маленький гном, недолго думая, отрубил кисть топором, а королева аккуратно, один за другим, разогнула спящие пальцы. Конечность упала на ковер сухих листьев.

– Я только немножечко попряду, можно? – как один, пролепетали трое разбойников; кровь лениво и густо капала из обрубка руки. – Мне так хочется спрясть хотя бы ниточку!

Уже дюжину лет старуха не поднималась на самую высокую башню замка и никакого понятия не имела, с чего ей взбрело в голову сделать это сегодня. Восхождение выдалось трудное: ее колени и шейка бедра были в том совершенно уверены. Она взбиралась по вьющейся каменной лестнице, и каждая проклятая, так и норовящая вывернуться из-под ног ступенька была форменной пыткой. Никаких перил, ничего, что могло бы внушить крутым ступенькам хоть каплю уважения к преклонным летам. Время от времени старуха останавливалась, тяжело опираясь на палку, переводила дух и снова лезла дальше.

Все тем же единственным своим оружием она воевала с паутиной; густые сети свисали с потолка и ковром укрывали пол. Старуха грозно махала на них клюкой, рвала их и разбрасывала. Пауки бегом спасались на стены.

Да, подъем выдался долгий и трудный, но в конце концов она достигла круглой комнаты на самом верху башни.

Там не было почти ничего: только прялка да табуретка возле прорезного окна, да кровать посредине. Нетленное золото и пурпур пышного ложа еще виднелись под пыльным покрывалом паутины, защищавшим от мира его спящую обитательницу.

Веретено валялось на полу подле табуретки – там, куда упало семьдесят лет назад.

Старуха палкой отодвинула паутину (в воздух взвилась пыль) и уставилась на спящую.

Желтое золото ее волос напоминало о полевых цветах. Губы розовели, как розы, взбиравшиеся по стенам замка. Давно уже дневной свет не заглядывал сюда, и все-таки кожа ее была будто сливки, и не казалась ни бледной, ни нездоровой.

Грудь девы едва заметно поднималась и опускалась в полутьме.

Старуха подобрала с пола веретено.

– Когда бы проткнула я этим твое проклятущее сердце, краса бы твоя отцвела! Правда ведь, детка, скажи?

Она сделала несколько шагов к спящей деве в пыльном белом платье… и уронила руку.

– Нет. Не могу, не могу. Во имя всех богов, если б я только могла…

С возрастом ее слух изрядно притупился, как и прочие чувства, но тут ей почудились голоса в окрестном лесу. Давненько она не любовалась из окон, как герои и принцы скачут сюда и гибнут, все гибнут в тенетах розовых шипов. И давненько уже ни один – будь он герой или кто – не добирался до самого замка.

– Ага, – сказала она снова вслух (она вообще много чего говорила вслух, да только кому ее было слушать?). – Даже добравшись сюда, они все равно умирают, гибнут и гибнут, крича в цепких объятиях роз. И ничего не поделать – никому ничего не поделать.

Они ощутили замок задолго до того, как увидели: ощутили, как волну тяжкого сна, отбросившую их прочь, будто прибоем. Они попробовали подойти еще раз – и мысли тут же стали путаться. Весь боевой задор как рукой сняло, голова отяжелела, в глазах помутилось. Но стоило повернуть назад, и они словно вынырнули в утро – разумней, мудрей, рассудительнее, чем когда-либо были.

Тем не менее королева и гномы решительно повторили попытку и ухнули прямо в заполонивший голову туман.

Они шли. Иногда кто-то из гномов зевал и спотыкался. Остальные тут же брали его под белы рученьки и тащили, упирающегося и бормочущего, вперед, пока в мозгах у того не прояснялось.

Королева не спала, хотя по лесу кружили люди, которых, по ее твердому убеждению, там быть не могло. Некоторые даже шагали рядом с ней по тропинке. Кое-кто пытался беседовать.

– Давай обсудим, моя милая, как натурфилософия влияет на политику, – говорил ее отец.

– Мои сестры правили миром, – ворчала мачеха, едва волоча по тропинке ноги в железных башмаках. Башмаки тускло светились оранжевым, но ни один сухой лист не затлел под ними. – Смертные восстали против нас, они свергли нас. И мы ждали, мы ждали в тенях, там, где нас не увидят. Теперь они обожают меня. Даже ты, падчерица, даже ты меня боготворишь.

– Ты такая красивая, – шептала мама… умершая много лет назад. – Как алая роза на снегу.

Иногда рядом бежали волки, взметая прах и мертвые листья, но волчий бег не тревожил свисавшей с деревьев, как старые тряпки, густой паутины. Потом волки бросались прочь и исчезали в царившей меж древесными стволами глухой тьме.

Волки королеве нравились. Она загрустила, когда кто-то из гномов вдруг принялся орать, что кругом пауки размером больше свиней, и все волки тут же исчезли из ее головы – и из мира.

А ведь даже пауки оказались совершенно обычные, мелкие! Они тихо плели свои сети, не обращая внимания ни на время, ни на путников.

Мост через ров был опущен. Королева и гномы перешли на ту сторону, хотя что-то словно толкало их прочь. В замок, впрочем, попасть не удалось: густые тернии заплели двери, и молодая их поросль пестрела бутонами.

В розовой чаще виднелись останки: скелеты в доспехах и скелеты без доспехов. Некоторые красовались довольно высоко на стенах, и королева даже задумалась: интересно, это герои так высоко забрались в поисках входа и умерли уже там или погибли здесь, на земле, и розы сами вознесли их вверх, пока росли?

Ни к каким определенным выводам она не пришла. Могло быть и так, и эдак.

А потом мир ее вдруг стал теплым и невероятно уютным, и королева подумала, что если она прикроет глаза всего на пару минуток, никому от этого хуже не будет. Да и кто сможет ей помешать?

– Помогите мне, живо, – прокаркала она из последних сил.

Ржавобородый гном оторвал от ближайшего куста шип, вогнал его королеве в палец и тут же выдернул. Капля крови упала на камни.

– Ой! – сказала королева. И, помолчав, добавила: – Спасибо.

Все четверо уставились на покрывало из роз. Королева протянула руку, сорвала цветок и вплела себе в волосы.

– Можно прорыть дорогу внутрь, – предложили гномы. – Пройти подо рвом в подвальный этаж, а оттуда наверх. Всего-то займет пару дней.

Королева задумалась. Палец у нее болел, и это было весьма кстати.

– Все началось тут восемьдесят лет назад или около того, – протянула она. – Распространяться же начало совсем недавно, но ползет все быстрей и быстрей. Мы не знаем, проснутся ли люди вообще. Мы вообще ничего не знаем – кроме того, что этой пары дней у нас может и не быть.

Она еще раз окинула взглядом густую чащу колючих стеблей, живых и иссохших, – десятилетия растительных судеб. Шипы и в смерти были остры, как при жизни. Королева двинулась вдоль стены, пока не наткнулась на невысоко висящий скелет. Стащив с его плеч полуистлевший плащ, она пощупала ткань. Хорошая выйдет растопка.

– У кого трут и фитиль? – деловито спросила она.

Старые лозы горели горячо и быстро. Уже через четверть часа оранжевые языки зазмеились вверх по стенам. Казалось, они сейчас пожрут все здание, но еще миг – и пламя угасло. Остался лишь почерневший камень. Последние тернии, устоявшие перед натиском огня, пали под мечом королевы и были с позором свалены в ров.

Четверо путников вступили под своды замка.

Старуха смотрела сквозь щель окна на бесновавшееся внизу пламя. Через бойницу несло дым, но башня огню была не под силу – как до него и розам. Старуха понимала, что на замок напали, а в таких случаях разумнее всего спрятаться в самой высокой башне – если вообще есть где прятаться. Проблема состояла в том, что именно тут на кровати спала дева.

Старуха выругалась и, кряхтя, принялась спускаться по лестнице, ступенька за ступенькой.

Она думала выйти на стену и по ней пробраться на дальнюю сторону замка, где есть ход в подвалы. Там можно спрятаться и переждать. Замок она знала как свои пять пальцев. Да, ходила она медленно, зато была хитра и умела ждать. О, что-что, а ждать она умела!

Навстречу ей по лестнице уже неслись голоса.

– Сюда!

– Туда, наверх!

– Тут еще хуже, давайте-ка поднажмем. Скорее!

Она повернулась и припустила обратно наверх, да только ноги ее отказывались торопиться, тем более по второму разу. Старуху нагнали на самом верху лестницы – трое парней, едва ей по пояс, и молодая женщина в грязной с дороги одежде и с волосами, чернее которых она в жизни не видывала.

– Взять ее, – небрежно скомандовала женщина.

Малыши отобрали у старухи палку.

– А она сильнее, чем кажется, – поделился один из них.

Голова у него все еще гудела, после того как его этой палкой огрели.

Новоприбывшие оттеснили беглянку назад, в круглую комнату.

– Огонь, – пробормотала старуха, добрых шестьдесят лет не разговаривавшая ни с кем, кто мог бы ей ответить. – Огонь… Кто-нибудь погиб в огне? Вы видели короля или королеву?

Молодая женщина пожала плечами.

– Вряд ли. Все спящие были внутри, а стены тут толстые. Ты кто такая?

Старуха сощурилась, потом покачала головой. Она была она, а имя, с которым она родилась, давно рассыпалось прахом от старости и неупотребления.

– Где принцесса? – продолжала черноволосая.

Старуха так и уставилась на нее.

– И почему ты не спишь?

Она не ответила.

Невысокие парни и королева горячо заспорили.

– Это и есть ведьма? Она вся пропитана волшебством, но оно, кажется, не ее.

– Стерегите ее, – приказала королева. – Если она ведьма, это может оказаться не просто палка. Держите их подальше друг от друга.

– Ась? – сказала старуха. – Это просто моя чертова клюка. Еще отцу принадлежала. Да только ему она больше не нужна.

Королева оставила ее слова без внимания. Подойдя к кровати, она отдернула шелковые сети. Спящая смотрела на нее незрячими глазами.

– Так вот где все началось, – сказал один из мелких.

– Прямо в ее день рожденья, – добавил другой.

– Ну что ж, – заключил третий, – кому-то придется исполнить почетную обязанность.

– Мне, – тихонько произнесла королева.

Она склонилась к спящей деве, алые уста к розовым. Поцелуй был долгим и энергичным.

– Ну как, получилось? – спросил гном.

– Понятия не имею, – ответствовала королева, – но мне ее вдруг стало ужасно жалко. Проспать всю жизнь напролет.

– Вы сами год провели в колдовском сне, – напомнил ей гном. – И не успели ни проголодаться, ни сгнить.

Тело на кровати пошевелилось, словно пытаясь вырваться из кошмара.

Королева даже не заметила. Взгляд ее был прикован к какому-то предмету на полу. Она нагнулась и двумя пальцами подняла его.

– Что у нас тут? – задумчиво пробормотала она. – Вот это уже пахнет магией.

– Да тут все пропитано магией, – попробовал возразить маленький гном.

– Нет, – молвила королева, показывая ему веретено, наполовину обмотанное ниткой. – Магией пахнет отсюда.

– Все тут и случилось, в этой проклятой комнате, – подала внезапно голос старуха. – Я была всего лишь девчонкой. В жизни не забиралась так далеко, а ведь лезла зачем-то – все выше и выше, ступенька за ступенькой, виток за витком, – пока не нашла эту самую верхнюю комнату. И увидала кровать – вот эту, только в ней никого не было. А на табуретке сидела старуха, незнакомая, и пряла нитку из шерсти; веретено так и плясало. Я до тех пор никогда не видала веретена. Она и спрашивает, не хочу ли я попробовать. А потом берет нитку в руку и дает мне веретено, вроде как подержать. А сама моим же большим пальцем – да об острый конец, пока кровь не закапала. И в этой крови она смочила нитку, да и сказала…

Тут ее прервали. Голос был молодой, совсем юный, девичий, просто еще густой после сна.

– Я сказала: «Забираю у тебя твой сон, дитя, и забираю возможность причинить мне во сне вред, ибо кто-то же должен бодрствовать, пока я сплю. Твоя семья, друзья, весь твой мир тоже будет спать». А потом я легла на кровать и заснула. И они тоже заснули, а пока они спали, я крала по чуть-чуть от их жизни, по чуть-чуть от их снов, и во сне я возвращала себе молодость и красоту, и могущество. Я спала и становилась все сильнее. Я победила великого опустошителя – время, я создала себе целый мир спящих рабов.

Дева уже сидела в постели. Она была так прекрасна, и, ах, так молода.

Королева внимательно поглядела на нее: да, вот оно. То самое, чего она ждала и боялась увидеть: много лет назад у мачехи взгляд был точно такой же. Теперь ясно, что перед ними за тварь.

– Мы до сих пор думали, – вмешался самый высокий гном, – что когда ты проснешься, остальной мир пробудится вместе с тобой.

– И с какой, интересно, стати вы так думали? – улыбнулась золотоволосая дева (ах, вся такое невинное дитя! Но глаза… какими же старыми были ее глаза.) – Они меня и спящие вполне устраивают. Они так более… покладистые.

На мгновение она запнулась и тут же расцвела улыбкой.

– Кстати, они уже идут за вами. Я призвала их сюда.

– Башня довольно высокая, – заметила королева, – а спящие быстро не ходят. У нас есть еще немножко времени поболтать, твое темнейшество.

– А ты кто такая? И о чем это мы станем болтать? Откуда ты знаешь, как ко мне обращаться?

Дева соскочила с кровати и сладостно потянулась. Она растопырила розовые пальчики, как коготки, и запустила их в золотистые пряди. С новой ее улыбкой будто солнце заглянуло в сумрачную комнату на вершине башни.

– Коротышкам стоять на месте, – приказала она. – Они мне не нравятся. Как и ты, девочка. Ты тоже уснешь.

– Вот еще! – безмятежно ответила королева.

Она взвесила в руке веретено. Обвивавшая его нитка совсем почернела от времени.

Гномы замерли, где стояли, покачались и мирно закрыли глаза.

– С вашим племенем всегда так, – молвила королева. – Вам подавай молодость и красоту. Свои собственные вы уже давным-давно растратили и теперь изобретаете все новые способы добывать их – с каждым разом все сложнее. А еще вы все время хотите власти.

Они стояли почти что нос к носу, и златовласая дева казалась настолько юнее королевы…

– Может, тебе просто пойти баиньки, а? – сказала дева, улыбаясь светло и простодушно – совсем как мачеха, когда ей чего-то хотелось.

В самом низу лестницы поднималась волна шума.

– Я целый год проспала в хрустальном гробу, – сообщила ей королева. – И та, что меня туда уложила, была куда могущественнее и опаснее, чем ты в самых своих смелых мечтах.

– Могущественнее и опаснее меня? – Дева очень мило удивилась. – Да у меня под началом миллион спящих. Каждое мгновение сна я набирала все больше силы, и теперь сны все быстрее растекаются по окрестным землям – с каждым днем. У меня есть молодость – ах, столько молодости! И у меня есть красота! Никакое оружие не причинит мне вреда. Никого в целом свете нет сильнее меня.

Она замолчала и воззрилась на королеву.

– Ты не нашей крови, – сказала она. – Но в некотором мастерстве тебе не откажешь.

Она улыбнулась улыбкой невинного ребенка, проснувшегося и увидавшего, что за окном – весна.

– Править миром будет нелегко. Как и поддерживать порядок среди наших Сестер – тех, кто дожил до этих паршивых времен. Мне нужен тот, кто будет моими глазами и ушами, кто будет творить правосудие и заниматься всеми делами, когда я занята. Я буду в центре паутины, а ты… ты не сядешь на трон вместе со мной, но с нижней его ступеньки ты все равно будешь править – и не каким-нибудь захудалым королевством, а целыми континентами.

Она протянула руку и коснулась бледной щеки королевы, казавшейся в здешнем сумеречном свете белой, как только что выпавший снег.

Королева ничего не сказала.

– Люби меня, – продолжала дева. – Все будут любить меня, и ты, что меня пробудила, должна любить больше всех.

Что-то в сердце королевы шевельнулось. Она снова вспомнила мачеху. Та тоже хотела, чтобы ее обожали. Научиться быть сильной и чувствовать то, что чувствуешь ты, а не кто-то другой – да, это было нелегко. Но когда научишься, потерять навык уже невозможно. Да и континентами править она не хотела.

Глаза девы цветом напоминали утреннее небо.

Она улыбнулась королеве.

Королева не улыбнулась в ответ.

– Вот, – сказала она, поднимая руку. – Это определенно не мое.

Веретено перекочевало к старухе. Та задумчиво взвесила его в руке и принялась разматывать нитку скрюченными от артрита пальцами.

– Это была моя жизнь, – пробормотала она. – Эта нитка была моя чертова, долбаная жизнь…

– Ну да, – сварливо отозвалась дева, – это была твоя жизнь. Ты отдала ее мне. И тянулась она как-то слишком долго…

Прошли десятилетия, но конец веретена совсем не утратил остроты.

Старуха, которая некогда, давным-давно, была юной принцессой, покрепче взялась за нитку левой рукой, а правой вонзила веретено прямо в цветущую грудь златовласой девы.

Та без особого удовольствия посмотрела на струйку крови, побежавшую по коже и запачкавшую алым белое платье.

– Никакое оружие не в силах причинить мне вреда, – повторила она голосом писклявым и капризным. – Увы и ах. Глядите, это всего лишь царапина.

– А это никакое не оружие, – сказала королева, которая поняла намного больше. – Это твоя собственная магия. И царапины, поверь, более чем достаточно.

Кровь уже впитывалась в нитку, совсем недавно намотанную на веретено, – в нитку, бежавшую к комку шерстяной кудели в руке у старухи.

Дева снова устремила взгляд на платье – алое на белом, – а потом на промокшую от крови нитку.

– Я же всего-навсего укололась, – только и сказала она. В голосе слышалось удивление.

Шум на лестнице приближался: неторопливое, неравномерное шарканье, словно сотни лунатиков упорно взбирались с закрытыми глазами по каменной винтовой лестнице.

Комната была мала, прятаться негде, а окна – две узкие щели в толще безмолвного камня.

Старуха, не спавшая столько десятилетий, старуха, бывшая однажды принцессой, не сводила глаз с юной девы.

– Ты забрала мой сон. Ты крала мои проклятущие сны. Теперь с меня хватит.

Старуха была стара, с пальцами, узловатыми, словно корни боярышника, с длинным носом, с обвисшими веками, но глаза… сквозь ее глаза наружу смотрел кто-то очень юный.

Она покачнулась и упала бы на пол, если бы королева не успела подхватить ее на руки.

Дивясь, как мало в ней весу, королева отнесла ее на кровать и уложила на алое, стеганое, вышитое золотом одеяло. Грудь спящей тихо поднималась и опускалась.

Шум на лестнице стал еще громче. Затем наступила внезапная тишина, а еще через миг раздался многоголосый гомон, словно сто человек заговорили сразу, удивленные, злые и сбитые с толку.

Прелестная дева промолвила:

– Но… – И вот уже ничего прелестного не осталось в ней, как, впрочем, и девического.

Лицо ее утратило всякую свежесть и словно потекло с костей вниз. Неуклюжими, морщинистыми руками она вытащила из-за пояса маленького гнома походный топор и, дрожа, подняла повыше в угрозе.

Королева вынула из ножен меч, немало пострадавший в битве с розами, но бить не стала, а лишь отступила назад.

– Слышишь? – сказала она. – Они просыпаются. Они все уже просыпаются. Расскажи мне еще о молодости, что украла у них. Расскажи мне о красоте и могуществе. Расскажи, как ты умна, твое темнейшество.

Когда люди добрались до комнаты на самом верху башни, они увидали кровать, а на ней – очень старую женщину. Рядом величественно стояла королева, а при ней – троица гномов, которые то трясли головой, то озадаченно чесали в затылке.

На полу что-то валялось: куча костей да клок волос, тонких и белых, словно только что спряденная паутина; старые тряпки поверх и какая-то жирная пыль.

– Позаботьтесь о ней, – сказала королева, указывая черным деревянным веретеном на женщину на кровати. – Она сегодня спасла вам жизнь.

А потом она ушла вместе с гномами. Никто из поднявшихся в комнату и никто из застрявших на лестнице не посмел их остановить. И никто так и не понял, что же случилось в тот день.

В миле от замка на прогалине Аркаирского леса королева и гномы запалили костер из хвороста и сожгли в нем и кудель, и нитку. Самый маленький гном разрубил черное веретено на куски своим походным топором. Обломки они тоже сожгли. Веретено жутко воняло, пока горело, так что королева даже закашлялась. В воздухе еще долго стоял запах старой волшбы.

Обугленные останки они закопали под рябиной.

К вечеру путники были уже на опушке.

Перед ними бежала тропинка, за холмом виднелась деревня, и из труб уже поднимался дым.

– Ну что, – сказал гном (тот, что с бородой). – Если взять отсюда прямо на запад, к концу недели мы выйдем к горам, а еще дней через десять благополучно доставим вас в Канселерский замок.

– Да, – согласилась королева.

– Со свадьбой вы, конечно, припозднились, но ее можно будет сыграть сразу же по возвращении. Всеобщий праздник, радость по всему королевству, цветы, музыка и так далее.

– Да, – согласилась королева.

Больше она ничего не сказала, а уселась на мох под дубом и принялась пить вечерний покой – глоток за глотком, вздох за вздохом.

Выбор все еще есть, подумала она, достаточно насидевшись. Выбор есть всегда.

И она сделала выбор.

Королева встала и пошла. Гномы устремились за нею.

– Вы в курсе, что идете на восток? – осторожно поинтересовался один из них.

– Да, – сказала королева.

– А, ну тогда все в порядке, – успокоился гном.

Они шли на восток, все четверо, повернувшись спиной к закату и к изведанным землям – прямо в ночь.

Примечание автора

Я помню свою самую первую книгу – это была книга с картинками, про русалку. Первой книгой, в которую я влюбился, стала «Белоснежка», тоже с картинками. По моим трехлетним понятиям, иллюстрации были изумительными, а сюжет – захватывающим и ужасным. К тому же он идеально заканчивался. Много лет спустя я пересказал его в очень мрачном ключе, и с тех пор моя версия сказки, судя по всему, зажила собственной жизнью.

В бытность свою молодым журналистом я по долгу службы прочитывал кучу блокбастеров в стиле «секс и шопинг» и писал на них рецензии. С некоторым – впрочем, не очень большим – удивлением я обнаружил, что все их сюжеты сплошь заимствованы из сказок. Помнится, просто в качестве упражнения я состряпал современную «Спящую красавицу» в антураже хай-тек. Я ее даже не записал (на это мне цинизма не хватило), но с тех пор Уснувшая Дева постоянно рыскала где-то на задворках моего разума.

Когда Мелисса и Тим предложили мне отправиться в гости к любимой сказке, мне в голову тут же пришло множество сказок и множество сказочников. А потом я спросил, можно ли повидаться со Спящей Красавицей, и понял, что мне ужасно повезло, когда услыхал в ответ «да».

«Золотые часы Кай Луна» (1922). Английский писатель Эрнест Брама опубликовал несколько сборников рассказов, написанных от лица весельчака и чудака по имени Кай Лун: «Бумажник Кай Луна», «Золотые часы Кай Луна», «Кай Лун расстилает циновку» и «Кай Лун под тутовым деревом». Действие всех этих рассказов разворачивается в Китае, но не настоящем, а созданном фантазией писателя (поскольку Брама в Китае не бывал), – на фоне туманных пейзажей, населенных коварными драконами, свирепыми разбойниками, своенравными мандаринами и пленительными девами. Последние то и дело попадают в беду, и главный герой получает возможность поведать нам своим изысканным слогом очередную сказку, расцвеченную маленькими чудесами.

Впервые раскрыв книгу Эрнеста Брамы, я попросту провалился в его мир с головой, да так и не выбрался: мое воображение по сей день терпеливо блуждает по извилистым тропам его историй.

Чарльз Весс

«Золотые часы Кай Луна»