Читать книгу Хаос: отступление? (сборник) - Антология - Страница 5

Кэрри Вон[2]
Несертифицированные

Оглавление

Стоял отличный весенний день, погода была что надо, и все десять миль, что отделяли Сауттаун от станции, Энид и Берт прошли пешком. Энид раньше никогда не работала с этим парнем, но тот оказался приятным спутником – разговорчив, но без излишней болтливости, способной утомить кого угодно. Молод, отлично сложен, к тому же прирожденный следователь.

Они говорили о доме, о погоде и прочих банальностях – но не о деле. Энид не любила рассуждать о порученных ей делах до той поры, пока сама все не изучит. Она ждала, что Берт станет ее расспрашивать, что и как, но он, видно, предпочел, чтобы она сама ввела его в курс дела.

С этого отрезка приморского шоссе, как раз на полпути до Сауттауна, на востоке, вдалеке, виднелись развалины. До катастрофы это был огромный, цветущий город. В юности Энид несколько раз из любопытства пробиралась сюда, чтобы криком пробудить эхо в искусственных каньонах его улиц, посмотреть на заросшие кустарником и травой асфальтовые тротуары, на потрескавшиеся стены домов и рухнувшие крыши. Люди ей попадались редко, но время от времени она видела костры, на которых готовили еду, да целые поселки топорно сколоченных хижин, которые толком не могли уберечь своих обитателей ни от холода, ни от непогоды.

Время от времени оттуда все еще приходили выжившие, но изможденные и почти потерявшие человеческий облик личности; они копались в отбросах, попрошайничали, а потом вновь исчезали в бетонных джунглях.

Берт перехватил ее взгляд.

– Ты там была? – спросил он, кивая в сторону легкого облака тумана, стоящего над местом, где находились руины города.

Ни дорог, ни тропок, по которым можно было бы туда добраться, уже не существовало. Когда у Энид бывали в городе дела, она добиралась по бездорожью.

– Да, давно, – ответила она.

– Ну, и как там?

Ответ мог быть либо очень долгим, либо совсем коротким. В рассказах о том, что происходило в городе до и во время катастрофы, было много ужасного и таинственного, но время стерло с руин все следы происходящего. Остались только кости, но исчезали и они.

– Грустно, – наконец ответила она.

– Я продолжаю заниматься историей, – сказал он.

– Продолжаешь учиться? Да, осталось много дневников. Наверное, это непросто – читать о том, как все рухнуло.

– Да, – задумчиво ответил Берт.

Взятые по отдельности, постигшие мир беды не вызвали бы общей катастрофы. Города не погибли бы от одних только наводнений. Можно было бы пережить и жестокую эпидемию гриппа, вызванную мутировавшим штаммом, против которого не было вакцины и который убивал заразившегося в считаные часы. Но все вместе: наводнения, болезнь, резкий подъем уровня океана, чудовищные ураганы, один за другим обрушивавшиеся на континенты, общая разбалансировка окружающей среды – все это разрушило инфраструктуру цивилизации и оставило людей с таким малым количеством ресурсов, что всем выжить было бы невозможно.

На что человеку деньги, если на них нечего купить? Мир умирал. Но люди – то там, то тут – выживали. Они собирались вместе и пытались спасти то, что можно было спасти. Они заново учились жить.

Дорога свернула в очередную долину, и они увидели Сауттаун. Южный Город – совсем уж бесхитростное имя для главного в округе сельскохозяйственного поселения. Первыми показались мельницы, крылья которых, установленные на свежевыбеленных башнях, медленно вращались под напором едва заметного бриза. Потом пошли установленные на помостьях баки, за которыми, в отдалении, раскинулись вспаханные поля и огороды. Поселение пересекала сеть осушаемых дорог, по обочинам которых стояли побеленные дома; кое-где стояли машины, работающие от солнечных батарей; во дворах виднелись овцы и куры. Все в идеальном порядке – приятно бросить взор. Именно здесь еще детьми, когда произошла катастрофа, укрылись деды новой Земли.

– Ты сообщишь местному комитету, что мы здесь? – спросил Берт.

– Ни в коем случае. Нельзя никого предупреждать. Пойдем прямо на нужный нам двор. Важна внезапность.

– В этом есть смысл.

– Это твое первое дело? Первое расследование?

– Первое… По правде, мне немного не по себе от мысли, что я должен буду кого-нибудь вырубить.

Берт был оснащен так же, как и Энид, но своим оружием он владел лучше, чем она. На поясе у него был закреплен шокер, а рядом – подсумок с иглами, в которых дремал ждущий своего часа транквилизатор. Полезные инструменты. И Берт на «отлично» знал, что от него требуется.

– Вряд ли все это понадобится, – сказала Энид. – Наша репутация здесь работает лучше. Не волнуйся.

– Я должен действовать так, чтобы подтвердить нашу репутацию.

– Вот именно, – улыбнулась она, – так что тебе ничего не нужно объяснять.

На них были коричневые куртки и коричневые же брюки с серыми ремнями. Мрачноватые, какие-то зимние цвета, от которых холодок так и бежит по спине. Берт был на голову выше Энид и выглядел так, словно был способен одним ударом переломить ствол дерева. Зловещая парочка, если посмотреть со стороны.

– У тебя, как я слышал, это последнее дело? – спросил Берт.

Именно это она заявила в региональном комитете – что, дескать, пора ей отправляться домой, осесть и заняться обычными делами – вязанием, например.

– Я этим уже лет двадцать занимаюсь, – сказала она. – Пора передавать эстафету.

– А по командировкам не будешь скучать? Я же именно из-за них сюда пришел – чтобы поездить, посмотреть другие места.

– По командировкам – может быть, – ответила Энид. – Но по самой работе – вряд ли. Ты поймешь, что я имею в виду.

Они приблизились к поселению. Энид заметила молодую женщину, которая шла вдоль дороги с корзиной яиц. На ней была блузка, юбка с передником и соломенная шляпа от солнца.

– Послушайте, – обратилась к ней Энид.

Молодая женщина вздрогнула, руки ее судорожно вцепились в ручку корзины, словно она боялась уронить яйца. Как Энид и сказала, их репутация бежала впереди них. Они были инспекторами, а инспектора появлялись только тогда, когда случалось нечто ужасное.

Ужас, смешанный с растерянностью, отразился в глазах женщины. Что могло принести инспекторов в Сауттаун?

– Слушаю, – дрожащим голосом отозвалась она. – Чем я могу вам помочь?

– Расскажите нам, как добраться до Эприкот-хилл.

Это название хозяйства, которое им необходимо обследовать.

Нервозность исчезла в глазах молодой женщины, и она понимающе кивнула. Понятно. Значит, люди уже кое-что знают. Знают, что что-то не так, хотя наверняка не сказали бы, что именно.

Теперь уже через час весь город будет знать, что прибыли инспектора. Да, можно сказать, что Энид повезло с последним делом – копаться в сплетнях.

– Конечно, расскажу, – проговорила женщина. – Идите по этой тропе мимо вон той пары мельниц. Эприкот-хилл на южном берегу утиного пруда. Там еще бельевые веревки перед крыльцом.

– Благодарю вас, – сказала Энид.

Женщина поспешила прочь, прижимая корзину к груди. Энид повернулась к Берту:

– Готов?

– Мне все это очень любопытно, – ответил тот. – Идем?

Эприкот-хилл располагался над красивым прудом; позади него раскинулись огороды. Красивое местечко. Само хозяйство представляло собой большой двухэтажный жилой дом с множеством окон и просторный флигель с двумя трубами. Во флигеле располагались производственные помещения – хозяйство специализировалось на переработке сельскохозяйственной продукции, которую получало от местных фермеров, а потом сушило, консервировало и закатывало в банки, готовя запасы, распределявшиеся по всей округе. Дом выглядел обжитым, хотя и несколько обветшавшим, что означало, что его обитатели слишком заняты, чтобы за ним ухаживать с излишним трепетом. Стояла весна, и консервировать пока было нечего; люди в доме и на производстве занимались уборкой и ремонтом.

Первой из обитателей хозяйства их увидела на склоне холма девушка, снимавшая простыни с уже упомянутых бельевых веревок. Несколько мгновений она вглядывалась в их фигуры, а потом, бросив свое занятие, побежала к дому. Подвижная и энергичная – явно не та, о которой говорилось в ориентировке. Сьюзен, а не Эйрин. Руководили же хозяйством Фрейн и Фелис.

– Наше прибытие – уже не тайна, – усмехнувшись, сказала Энид. Берт положил ладонь на пояс.

Из дома вышла группа людей. Человек десять, почти все жители дома. Все вместе выглядели весьма мрачно. Старая одежда, нахмуренные лица. Хозяйство считалось вполне стабильным, хотя люди счастливыми не выглядели.

Пожилой мужчина, худощавый, с обветренным лицом, вышел вперед. Видно было, что больше всего на свете ему хотелось бы держать в руках ружье. Вероятно, это Фрейн. Энид подошла к нему и протянула для пожатия руку:

– Здравствуйте. Я Энид, следователь окружного комитета. А это мой напарник, Берт. Это ведь Эприкот-хилл, не так ли?

– Да, это так, – отозвался Фрейн, явно настроенный на то, чтобы не говорить лишнего.

– Можем мы войти в дом и поговорить?

Для обитателей хозяйства Энид должна была выглядеть некоей матроной, может быть, даже главой целого хозяйства. Хотя они наверняка знали, что никакого хозяйства под ее началом не существует. У следователей не бывает хозяйств. Они вечно в пути – ангелы мщения (так, по крайней мере, утверждают слухи). Тусклого тона каштановые волосы Энид носила скрученными в кичку, а на ее лице с мягкими округлыми линиями оставили свой след и годы, и погода. Обитатели хозяйства спрашивали себя, есть ли у нее дети, удалось ли ей заработать хотя бы один сертификат, но по раздавшимся с возрастом бедрам Энид об этом судить было трудно.

Берт стоял чуть позади, надежный как сама власть. В его фигуре их интересовало только одно – насколько умело он обращается со своим оружием.

– О чем вы хотите говорить? – спросил Фрейн.

Он был напуган. Он знал, для чего прибыли эти люди, трудно было не знать; и он действительно был напуган.

– Думаю, нам лучше войти в дом и сесть, – с нажимом произнесла Энид, отчетливо слыша в своей интонации нотки высокомерной снисходительности.

Глубокие морщины, избороздившие лицо Фрейна, стали еще глубже.

– Здесь собрались все? – продолжила Энид. – Соберите людей в общей комнате, в доме.

Резким отрывистым словом Фрейн отправил людей внутрь. Общая комната в доме этого хозяйства, как такого же рода помещения в других хозяйствах, была ничем не примечательна, хотя свои задачи выполняла исправно. На длинном обеденном столе – ни вазы, ни цветочка. На стенах – ни единого цветового пятна, за исключением выцветшего квадрата красно-зеленого сукна – сертификата на рождение ребенка, который хозяйство сумело заработать около лет шестнадцать назад. Тем ребенком, должно быть, была как раз Сьюзен. После того в доме появлялись новые взрослые, но Сьюзен была последним ребенком. Неужели им так захотелось еще одного, что они не стали дожидаться, пока местный комитет наградит их сертификатом?

В доме жило десять человек. За столом собралось девять. Некоторое время Энид изучала этих людей, вглядываясь в их лица. Большинство отводило глаза. Все, кроме Сьюзен.

– Я полагаю, здесь не все, – сказала Энид.

Молчание собравшихся людей густотой напоминало масло. Сзади над местом, где сидела Энид, возвышался Берт с рукой на поясе. Держался он легко и свободно, был явно в своей стихии. Энид молчала, пока неловкость, воцарившаяся в комнате, не взяла свое.

– Нет Эйрин, – проговорила Фелис. – Пойду, приведу ее.

– Нет, – возразил Фрейн. – Она не может прийти, она заболела.

– Заболела? – переспросила Энид. – И серьезно? Доктор ее смотрел?

В комнате вновь воцарилось молчание.

– Фелис! – обратилась Энид к хозяйке. – Буду вам крайне признательна, если вы приведете Эйрин.

Прежде чем Фелис привела девушку, прошло немало времени, и Энид с удовлетворением видела, как жильцы дома, по мере того как ожидание затягивалось, чувствуют себя все более и более неуютно. Сьюзен дрожала; один из мужчин, явно для того, чтобы унять дрожь, обхватил себя за плечи. Во время таких собраний все происходит именно так, одинаково ужасно; а последним делом Энид было дело об убийстве.

Когда Фелис ввела Эйрин в комнату, Энид увидела то, что и ожидала увидеть: старшая женщина, приобняв, ввела в комнату младшую, лет двадцати, в широкой юбке и блузке на три размера больше, которая вздымалась у нее на животе.

Эйрин шла медленно, придерживая живот. Некоторое время она, конечно, могла скрывать свою беременность, но теперь она была явно на седьмом месяце, и невозможно было дальше скрывать ни выросший живот, ни походку вразвалочку, которая так отличает беременных. Чувства злости и неприязни, повисшие над столом в комнате, сгустились, но теперь не Энид была их объектом.

Она подождала, пока Фелис проводит беременную к ее стулу – одна, без поддержки остальных.

– И именно ради этого вы пришли? – сквозь зубы и сжимая кулаки, проговорил Фрейн.

– Именно, – кивнула Энид.

– Кто разболтал? – зашипел Фрейн, оглядывая комнату. – Кто из вас разболтал?

Ответом было молчание. Эйрин вся съежилась и низко склонила голову. Фелис пристально рассматривала свои сложенные на коленях руки.

Фрейн повернулся к Энид:

– Кто послал донос? Я имею право знать того, кто меня обвиняет. Он обвиняет все наше хозяйство.

– Письмо было анонимным, – ответила Энид, – но изложенные там факты заслуживают доверия.

Важной частью следствия было найти автора доноса – того, кто отправил окружному комитету сведения о несертифицированной беременности. Фрейну об этом знать совсем не обязательно.

– Я буду допрашивать вас в течение двух дней, – сказала Энид, – и на свои вопросы я надеюсь получить честные ответы. Когда я разберусь в том, что произошло, мои полномочия позволят мне принять решение. Я сделаю все предельно быстро, чтобы не заставлять вас слишком долго ждать. Фрейн, я начну с вас.

– Это вышло случайно, – заговорил тот. – Случайно, я в этом уверен. Не сработал имплант. У Эйрин в городе есть парень, и все время они проводят вдвоем. Мы не возражали, потому что у нее был имплант, но потом он не сработал, и мы ничего никому не сказали, потому что испугались. Вот и все. Нам нужно было сразу сообщить в комитет. Мне действительно жаль, что мы так не поступили. Вы примете это во внимание?

Энид, не глядя на Фрейна, обратилась к сидящим за столом:

– Когда вы об этом узнали? Все. Начну с Эйрин: когда ты узнала, что беременна?

Молодая женщина говорила с трудом, слова замирали в ее горле, слезы душили и мешали произносить слова:

– Месяца два назад, я думаю… Меня тошнило. Так я и узнала.

Собравшиеся были подавлены. Девушка говорила правду.

– А остальные? – обратилась Энид к столу.

Ответом ей было невнятное бормотание. Мужчины кивали головами, бурча, что узнали про все только с месяц назад, когда живот уже было трудно скрывать. Они все отлично помнят тот день, когда Фрейн, узнав про беременность, орал на Эйрин.

– Да не орал я, – отозвался тот. – Просто был удивлен и вышел из себя.

– Я знаю, когда ее стало тошнить, – проговорила Фелис. – Я сама была беременна.

Она бросила взгляд на стену, где висел разноцветный кусок холста, и продолжила:

– Мне известны симптомы. Я спросила ее, и она сказала.

– Вы не хотели сообщить остальным?

– Фрейн не велел.

Итак, Фрейн все знал – с того самого момента, как узнала и Фелис. Он бросил на Фелис полный гнева взгляд, но та даже не подняла глаз.

– Эйрин, – сказала Энид, – могу я поговорить с тобой наедине?

Девушка вздрогнула и, вся сжавшись, прижала руки на животе.

– Я пойду с тобой, дорогая, – прошепталаа Фелис, но следователь остановила ее:

– Наедине. Берт останется с вами, а мы выйдем, немного прогуляемся.

Вся дрожа, Эйрин встала. Энид дала ей пройти и последовала за ней, кивнув Берту, который следил за каждым движением, происходящим в комнате. Тот кивнул в ответ.

Энид повела девушке по тропинке, окружающей дом, направляясь к огороду и пруду за домом. Она шла медленно, дав девушке возможность приноровиться к ее походке.

Обычно само физическое состояние хозяйства говорило о многом: повешены ли грабли и лопаты аккуратно на стене сарая или же неряшливо свалены в кучу возле небеленой стены фермы; зарос ли сад сорняками; есть ли на окнах цветы в ящиках. Выложена ли тропинка, ведущая от одного дома к другому, гладкими, отшлифованными в воде камешками, или же это просто грязные дорожки, протоптанные в траве. Энид судила хозяйства не по тому, желают ли его обитатели выглядеть хорошо в глазах других людей; важно было, какими они хотят выглядеть в глазах собственных. Им же с этим жить, смотреть на это каждый день.

Это хозяйство выглядело не лучшим образом. В огороде ростки только-только поднялись, хотя уже давно установилась весна. Цветов нигде не было. Обочины дорожек заросли травой. Во всем сквозил недостаток заботы, что всегда сердило Энид. Но пруд был хорош. Утки, переругиваясь на своем языке, плескались у запруды, сделанной из перевитых веток рогозы и глины.

Энис все это было не в новинку; она знала, какие вопросы нужно задать, знала и возможные ответы на свои вопросы. С каждым новым моментом количество возможных вариантов объяснения уменьшалось. Господи, как она от всего этого устала!

– Остановись, – произнесла она и, когда девушка повернулась к ней, приказала: – Закатай рукав.

У блузки, надетой на Эйрин и слишком большой по размеру, были широкие рукава, которые ниспадали много ниже запястий. Работать с такими плохо.

Молодая женщина замерла, сжав губы, чтобы не заплакать.

Энид протянула руку и негромко спросила:

– Можно я закатаю твой рукав?

– Нет, я сама, – отдернула руку девушка и неловко потянула за рукав, обнажив левую руку по плечо. На плече розово горел свежий шрам, почти затянувшийся. Если посчитать, ему месяцев семь-восемь. Имплант был вырезан, рана обработана непрофессионально, из чего Энид сделала вывод, что девушка сделала все сама.

– Ты просила кого-нибудь зашить разрез? – спросила она.

– Нет. Я просто завязала и держала в чистоте.

По крайней мере, ничего не отрицает. Если бы Фрейн был здесь, пыталась бы отговориться.

– Куда ты дела имплант после того, как его вырезала?

– Выбросила в уборную.

Неужели придется искать его как вещественное доказательство?

– Ты сделала это сама; никто тебя не заставлял и никто не помогал – так? – задала очередной вопрос Энид.

Такое иногда случалось: какой-нибудь заблудший с извращенным взглядом на мир и на то, что ему здесь может принадлежать, заставлял какую-нибудь женщину выносить для него ребенка.

– Нет, это сделала я, и никто мне не помогал. Я сама.

– А отец ребенка знает об этом? – спросила Энид.

– Не думаю… Он не знал, что я вынула имплант. Я даже не уверена, что он знает о ребенке.

Наверняка слухи уже разошлись по округе, особенно после того, как Эйрин перестала показываться на людях. Анонимный сигнал о беременности мог прийти откуда угодно.

– Ты можешь назвать мне имя отца, чтобы я с ним поговорила? – спросила Энид.

– Не впутывайте его в это дело! Пообещайте мне! Виновата только я. Заберите меня отсюда, и покончим с этим.

Эйрин замолчала. Глаза ее были закрыты, лицо горело.

– Что вы со мной сделаете? – спросила она мгновением позже.

– Еще не знаю, – ответила Энид.

Слезы высохли на лице девушки. Теперь оно пылало решительностью и гневом.

– Я знаю, – сдавленным голосом проговорила она. – Вы вытащите меня на городскую площадь, вырвете ребенка из чрева моего, перережете ему горло и оставите нас истекать кровью в назидание другим. Так? Так? Скажите – вы это собираетесь сделать?

Господи! Какие только истории люди не рассказывают друг другу!

– Нет, мы этого не сделаем. Мы не извлекаем детей из чрева матери – если, конечно, речь не идет о спасении ее жизни или жизни младенца. Но на то есть хирургия. Твой ребенок будет тобой рожден, и это я тебе твердо обещаю.

Тихие слезы потекли по щекам девушки. Энид несколько мгновений смотрела на нее молча, на этот раз не для того, чтобы выдавить из Эйрин ответ, а для того, чтобы найти, что сказать самой.

– Ты знала, что тебя поймают, и все-таки пошла на то, чтобы вырезать имплант, чтобы иметь ребенка, так? Ты же знала, что тебя поймают.

– Я уже не помню, о чем я думала, – проговорила девушка.

– Пойдем на кухню, выпьем воды, хорошо?

К моменту, когда они вернулись в общую комнату, Эйрин уже перестала плакать и даже держалась более уверенно. По крайней мере до той поры, пока Фрейн не посмотрел на нее, а потом на Энид.

– Что ты сказала ей? – взорвался он. – И что она сказала тебе?

– Фелис, – обратилась следователь к хозяйке. – Мне кажется, Эйрин нужно выпить воды, а может быть, чаю. Фрейн, – обернулась она к хозяину, – давайте выйдем и поговорим.

Тот, громко топая, пошел впереди нее.

Когда они вышли из дома, Энид просто спросила:

– Что случилось?

– Дело в импланте. Он не сработал.

– А вы не думаете, что она или кто-то еще его вырезал? Вы не видели повязки на ее руке?

Вопрос Фрейна, похоже, не удивил.

– Нет, не видел, – ответил он. – Не замечал, не было случая.

Фрейн явно старался играть простачка. Он думал, что у него получается!

И тут же задал вопрос:

– Местный комитет знает, что вы здесь?

– Пока нет, – ответила Энид. – Но скоро узнает.

– И что вы собираетесь делать? Что будет с Эйрин?

Он явно взваливал вину за произошедшее только на Эйрин, потому что знал, что под следствием все хозяйство, где он был главным.

– Я еще не решила.

– Я обращусь с протестом в комитет. Вы не имели права допрашивать Эйрин одну. Ей это было слишком тяжело.

Он был в ярости оттого, что не знал, что именно Эйрин успела рассказать следователю и удастся ли им всем увязать свои версии истории.

– Подавайте протест, – проговорила Энид. – Это будет правильно.

* * *

Энид со всеми поговорила наедине, и половина из жителей хозяйства говорила одно и то же:

– Имплант не сработал.

– У Эйрин есть парень. Он и есть отец.

– Все вышло случайно.

– Случайно.

Этой же линии придерживалась и Фелис, склонив голову и скрестив руки на груди. Именно этой версии они решили придерживаться. Версии, которую внушил им Фрейн. Проговорился только один молодой человек – сбитый с толку, он плохо понимал, что происходит.

– Она нас всех предала, – говорил он. – Теперь все остальные должны расхлебывать кашу, которую она заварила.

Энид пристально посмотрела ему в глаза:

– Так ты знаешь, что она вырезала имплант?

Больше парень не сказал ни единого слова; он кусал свои губы, отдувался, но молчал – так, словно кто-то запретил ему говорить, приставив нож к горлу.

С молоденькой Сьюзен Энид особо и не усердствовала, но девушка, только услышав вопрос о повязке на руке Эйрин, покраснела и сразу же выпалила:

– Я тут не виновата! Не виновата! Просто Фрейн сказал, что если на следующее лето мы выиграем сертификат, то его получу я, а не Эйрин. Вот она и позавидовала. Она всех нас решила наказать, вот как.

Сертификаты были придуманы, чтобы более разумно организовать жизнь. Чтобы у людей было, ради чего работать, чтобы они могли доказать, что могут обеспечить ребенка, могут заработать это право – родить и иметь ребенка. Предполагалось, что вокруг сертификатов не будет никакой борьбы, не будет никакого обмана.

Но люди шли на обман.

– Сьюзен, – спросила Энид, – это ты послала анонимное письмо про Эйрин?

Глаза девушки расширились; вопрос больно хлестнул ее.

– Конечно, не я. Я бы никогда такое не сделала. Скажите Фрейну, что я на такое не способна.

– Спасибо тебе, Сьюзен, за твою честность и откровенность, – произнесла Энид, и Сьюзен разразилась плачем.

В какую житейскую неразбериху она влезла! А ведь она могла уйти в отставку сразу после раскрытия дела об убийстве и избежать всего этого. Но нужно было поговорить с другими.

Когда Энид и Сьюзен вернулись в общую комнату, Фелис уже приготовила для всех чай. Она вежливо предложила чашку Энид, которая, к всеобщему смятению, приняла чай.

Около двадцати минут она сидела, смотрела на разглядывавших ее обитетелей хозяйства и, прихлебывая напиток, поддерживала общий разговор, после чего встала и сказала:

– Спасибо всем за уделенное мне время и за терпение. Если кто-нибудь захочет со мной поговорить, я буду в доме местного комитета. Через день или два я представлю свое решение, так что долго ждать не придется. Ваш город благодарит вас.

* * *

Произойти могло все, что угодно, но эти люди были так подавлены своей драмой, что многого Энид не ожидала. Вряд ли и за ночь что-нибудь изменится. Если Эйрин собиралась со своим парнем бежать, она давно бы это сделала. Главное здесь было не в этом. Здесь разрушалось само хозяйство. Пора встретиться с людьми из местного комитета.

– Они что-нибудь говорили, пока меня не было? – спросила она у Берта.

– Ни слова. Прости, что я так говорю, но это было почти забавно. Чего они так испугались?

– Нас. И историй, которые про нас ходят. Эйрин была уверена, что мы вытащим ее на улицу и вырежем ей ребенка из тела.

Берт помрачнел и тихо сказал:

– Это ужасно.

– Раньше я такого не слышала. Обычно говорили об одиночных камерах, о том, что ребенка отберут, как только он родится. Наверное, эту мысль внушил и ей, и всем остальным Фрейн – чтобы они все держали в тайне.

– Так Фрейн знал?

– Они все всё знали, я уверена. И пытались спасти хозяйство, когда убеждали меня в том, что все вышло случайно. Или что во всем была виновата только Эйрин, и никто больше. Хотя в таких случаях, когда хозяйство разваливается, всех их нужно переводить в другие места, и неважно, сколько кредиток на это потребуется. Бьюсь об заклад, Фрейн их этим и пугал.

– И что будет дальше? – спросил Берт.

– Технологии, действительно, иногда дают сбой. Будь сбой случайностью, я задним числом выдала бы хозяйству сертификат, если бы они согласились взять на себя заботу о ребенке. Но здесь другое. Если в хозяйстве появляется несертифицированный ребенок, мы обязаны расформировать хозяйство. Но если бы во всем была виновата только Эйрин, наказывать пришлось бы только ее.

– Здесь же совсем другой случай, верно?

– У тебя взгляд наметан, Берт.

– Не уверен, что это похвала. Я предпочитаю видеть в людях хорошее, а не плохое.

Энид усмехнулась, а Берт продолжил:

– По крайней мере, для тебя все это скоро останется позади, и ты устроишься в каком-нибудь уютном хозяйстве. Не здесь, конечно.

Пожилой мужчина, лысеющий и пышущий здоровьем, направился к ним, когда они вышли на тропинку, ведущую в город. Судя по серой куртке, он был членом местного комитета, и на лице его было написано такое же выражение смятения, какое появлялось у всех, кто на пути своем встречал следователя.

– Вы, вероятно, Тревор, – спросила Энид, когда между ними и мужчиной оставалось несколько шагов – слишком далеко, чтобы здороваться за руку.

– Мы не знали, что вы к нам едете, – проговорил тот. – Почему вы нас не известили?

– Не было времени. Мы получили анонимное сообщение и должны были действовать предельно быстро. Иногда такое случается, вы же понимаете!

– Сообщение? Но о чем? Если бы это было серьезно, я бы знал…

– Несертифицированная беременность в хозяйстве Эприкот-хилл.

Тревору потребовалось время, чтобы осмыслить сказанное. То, что он понял, ему не понравилось. Дело было не столько в Эйрин или хозяйстве, где она жила. Тень падала и на весь город. Их всех могли втянуть в это дело.

– Итак, Эйрин, – выдохнул Тревор.

Энид не была удивлена тем, что Тревор все знает. Более странным ей показалось то, что ее собственный офис обо всем не узнал раньше.

– Что вы можете сказать об этом хозяйстве, – спросила Энид. – Как они ладят друг с другом, как идут дела?

– Это официальный допрос?

– Почему бы и нет? Можно сэкономить время.

– Работают они хорошо, – ответил Тревор. – Но это просто хозяйство, не семья. Если вы, конечно, понимаете разницу.

– Я понимаю.

Сообщество людей, собранных вместе, чтобы что-то производить. О любви, о семейных узах нет и речи. Это не всегда плохо – связанные единой целью и чужие друг другу люди могут быть очень сильным организмом. Но если нет любви – нет и настоящего дома.

– Сколько им не хватало, чтобы получить сертификат?

Не хватало. Вот оно, это слово.

– Мне трудно судить. Может быть, совсем немного. У них три молодые здоровые женщины, но люди приходили к ним и уходили, а потому я не назвал бы хозяйство стабильным. Они не справлялись с нормой. Это иногда лучше, чем перерабатывать, но не с продуктами питания. Не выполнил норму – еда пропала, потому что портится еще до того, как попадает в консервы. Что до Фрейна, то Фрейн – не самый простой человек из тех, с кем я имею дело.

– Я знаю.

– Вы уже там были. Нужно было до начала расследования связаться со мной.

Тревор нервно сжимал и разжимал руки.

– Так вы можете сказать, в чем там действительно дело? – спросила Энид, улыбнувшись и внимательно вглядываясь в лицо собеседника.

Тот бросил быстрый взгляд на Берта и нахмурился.

– У Эйрин было романтическое увлечение в городе, как мне говорили, – продолжала Энид. – Вы знаете, кто он?

– Она вам не скажет. Будет его защищать.

– Он не подвергается никакой опасности.

– Это Джесс. Он работает в ремонтных мастерских, в хозяйстве Айронкрофт.

Тревор показал рукой, где это.

– Спасибо.

И Энид и перевела разговор на другую тему:

– Мы целый день в пути. Сможет ли комитет предоставить нам ночлег на ночь или две? Мы заплатим кредитками и сильно вас не обременим.

– Конечно, у нас есть комнаты для гостей. Идемте.

И Тревор повел их к уютному каменному дому, где располагались офисы комитета и комнаты для официальных гостей.

На всем пути их следования из домов выходили люди, собирались стайками, склонялись друг к другу головами, шептались. Взгляды тревожные, а то и неприязненные.

– Вряд ли за время работы у тебя появилось много друзей, – на ухо тихо сказал ей Берт.

– Куда уж там!

* * *

Молодой человек, служащий при комитете, принес тушеной чечевицы и свежего хлеба, а также сидра. Горячая вкусная еда помогла им избавиться от тягостных ощущений минувшего дня.

– В хозяйстве, где я живу, сертификаты висят на стене общей комнаты, – сказал Берт, отправляя в рот ложку за ложкой. – На них вышивают имена детей. Получается вся история дома.

– Так во многих хозяйствах, – согласилась Энид. – Хорошая традиция. Я ни разу не встречала человека, родившегося без сертификата. Странно подумать, что имя ребенка, которого родит Эйрин, нигде не будет написано.

– Но ведь ребенок в этом не виноват, верно? Хотя ему будет сложнее, чем остальным. Этим детям внушают мысль, что они должны работать вдвое, чтобы заслужить себе место в жизни. Поэтому обычно люди стараются быть осторожнее, чтобы у их детей было все как у всех.

– Обычно, но не всегда, – вздохнула Энид, на время переставшая быть суровым инспектором. – Мы гораздо лучше организованы, чем раньше. Наша цель – сделать так, чтобы у каждого ребенка было все, что нужно, и чтобы дети слишком тяжким бременем не ложились на наши плечи. Но желание ребенка – это слишком мощный импульс. И мы никогда не достигнем совершенства.

* * *

Роно утром в двери гостевых комнат постучал обслуживавший их накануне молодой человек.

– Энид? – вежливо поинтересовался он. – Там человек, хочет поговорить со следователем.

– В доме есть комната для совещаний?

– Да, я проведу его туда.

Берт и Энид быстро привели себя в рабочий вид – чтобы он не противоречил их репутации. Пришедший сообщить нечто важное был долговязым парнем с мозолистыми руками, копной каштановых волос, с полным отсутствием намека на бороду и обеспокоенным взглядом. Когда Берт и Энид вошли, он стоял перед столом и мял в руках соломенную шляпу.

– Ты Джесс? – спросила Энид.

Парень судорожно сжал шляпу. Да, показать себя всезнающим иногда крайне полезно.

– Пожалуйста, садись, – пригласила Энид и ради примера села первой. Берт остался стоять у стены.

– Это про Эйрин, – проговорил молодой человек.

– Вы здесь по поводу Эйрин? – уточнила Энид.

– Да, – вздохнув, парень сел. Стало ли ему легче оттого, что цель его визита прояснилась?

– И что ты хочешь мне сказать, Джесс?

– Я не видел ее несколько недель. Я не смог даже послать ей письмо. Никто мне не говорит, что случилось. Говорят разное, но верить этому нельзя.

– Она беременна, – сказала Энид, – но у нее нет сертификата.

– Но она жива? С ней ничего не случилось?

– С ней все в порядке. Я говорила с ней вчера.

– О, господи, слава богу.

В отличие от всех, с кем вчера говорила Энид, этот парень почувствовал облегчение, услышав, что Эйрин беременна. Наверное, он опасался за ее жизнь. Какие разные векторы обеспокоенности у людей, с которыми говорил следователь! Хотя случай вроде бы один и тот же.

– Она тебе что-нибудь говорила? Ты догадывался, что что-то происходит не так?

– Нет… То есть догадывался, но не об этом. Все это так сложно! Что же с ней будет?

– Чтобы решить это, я и приехала. Я обещаю: ни ей, ни ребенку не причинят никакого вреда. Но я должна понять, что случилось. Ты знаешь, что она удалила имплант?

Парень уставился на крышку стола.

– Нет, я этого не знал.

Если бы он знал про имплант, часть вины падала бы на него, и то, что он дал отрицательный ответ, было бы вполне логичным, если бы он пытался уйти от ответственности. Но Энид ему поверила.

– Джесс, я хочу понять, почему она это сделала. Дома ей было плохо, и все свободное время она проводила с тобой.

Энид не могла понять – он не хочет с ней говорить или просто не может подыскать нужных слов. И она начала подсказывать:

– Как давно вы вместе? Сколько времени продолжались ваши отношения?

Деликатный способ задать вопрос про такое.

Парень не покраснел, не вспыхнул. Скорее побледнел.

– Недолго. Меньше года. Я думаю… Я думаю теперь, когда вспоминаю про это, я думаю, что знаю, что случилось.

– Ты можешь мне сказать?

– Я думаю… Я думаю, ей был просто кто-нибудь нужен, и она выбрала меня. Я даже рад, что она это сделала, потому что я люблю ее. Но… я просто не знал.

Итак, Эйрин просто хотела родить ребенка. Она нашла парня, который ей понравился, вырезала имплант и сделала все, чтобы забеременеть. В прошлом Энид пару раз сталкивалась с такого рода случаями. Но тогда члены хозяйства, узнав о происшедшем, сами докладывали в комитет. Или сама виновница покидала хозяйство. Но пройти через все и остаться… Да еще и другие ее прикрывали!

– Она не вела речь о том, чтобы заработать сертификат и родить от тебя? Не было у нее такой цели?

– Нет, никогда. Мы… мы просто были вместе. Мне нравилось проводить с ней время. Мы гуляли.

– Что еще?

– Она не позволяла мне трогать ее руку. Первый раз, когда у нас… когда у нас были отношения, она оставалась в рубашке. Эйрин сказала, что поранилась и не хочет, чтобы в ранку что-нибудь попало. Мы тогда были около мельничного ручья, который впадает в пруд. Там так красиво – шумела вода, и все такое… Я и не думал ничего. Понимаете, у нее всегда были какие-то порезы, синяки. Она говорила, это от работы по дому. Поэтому я был с ней предельно осторожен. Я должен был быть осторожен.

Бедняга, только сейчас мозаика того, что произошло, начала складываться у него в голове, и Энид внимательно наблюдала за этим процессом.

– Ей не нравилось уходить от меня. Я говорил себя – какой же я дурак! – это оттого, что она меня любит. Но, оказывается, ей просто не нравился ее дом.

– Но она тебя любит. Как ты сказал, она тебя выбрала. Но ей действительно нужно было возвращаться домой.

– Если бы она попросилась, она могла бы уйти куда-нибудь в другое место.

Но на это нужны были кредитки, которых у нее не было, а потом, это оставило бы черное пятно на репутации Фрейна как хозяина. А то и еще что-нибудь, похуже. Фрейн держал их при себе железной рукой. Эйрин же хотела уйти из хозяйства, и решила, что ребенок ей поможет.

– Это ты послал письмо в окружной комитет? – спросила Энид.

– Нет, не я. Я ничего не знал. То есть я не хотел верить. Я ничего не сделал бы из того, что принесло бы ей несчастье. А я… а у меня нет проблем, а?

– Нет, Джесс. Нет. Но, может быть, ты знаешь, кто послал письмо?

– Наверное, кто-то из местного комитета. Обычно они начинают расследование, так?

– Так. Но мое прибытие было для них полной неожиданностью. Письмо было отправлено прямо в окружной комитет.

– Местный комитет не любит, когда что-то идет не так. Никто этого не любит.

– Да, так оно и есть. Спасибо тебе за помощь, Джесс.

– А что будет с Эйрин?

Он задыхался от волнения, стараясь не заплакать. Даже Берт, по-прежнему стоявший у стены, выглядел расстроенным.

– О ней позабочусь я, Джесс. Спасибо, что нашел время прийти.

Отпущенный, Джесс выскользнул из комнаты. Энид откинулась на спинку стула и вздохнула. Как ей хотелось вернуться домой, в свое хозяйство! Вопреки слухам, следователи принадлежали к разным хозяйствам, и там были и огороды, и общие комнаты в доме, полном любви и покоя. Да, наверное, ей следовало еще до этого дела уйти в отставку. А может быть, отставка вообще не для нее?

– Энид! – негромко позвал Берт. – Пойдем. Нужно заканчивать это дело.

* * *

В Эприкот-хилл все были в сборе, и Энид не пришлось отдельно посылать за Эйрин. До этого, особенно после разговора с Джессом, Энид беспокоилась, что может произойти нечто кардинальное. Но жители Эприкот-хилл так долго жили с сознанием того, что их неизбежно разоблачат, что приезд следователей ничего не изменил. Сделать ничего нельзя – их все равно разоблачат. Всегда и везде разоблачат. Для репутации следователей это было очень хорошо.

Лицо Эйрин было закрыто ниспадающими волосами, голова низко склонена. Энид подошла к ней, протянула руку, и девушка вздрогнула от прикосновения.

– Эйрин, – позвала Энид, но та так и не подняла головы, пока следователь не взяла ее за подбородок. На щеке девушки виднелся неровной формы кровоподтек.

Эйрин, – спросила Энид. – Это ты послала в окружной комитет письмо о несертифицированной беременности?

Кто-то из окружающих, скорее всего Фелис, судорожно, со всхлипом, вздохнул. Среди других пробежало движение. Видно было, что Фрейн еле сдерживает эмоции.

Арен, опустив лицо, по-прежнему молчала.

– Арен? – снова спросила Энид, и молодая женщина кивнула:

– Да. Я дождалась курьера, который обычно приходит в конце недели, и тайком положила письмо ей в сумку. Она не видела. Никто не видел. Я не знала, поверят ли мне, письмо было анонимным. Но мне нужно было попробовать. Мне нужно было, чтобы меня поймали, но здесь никто не обращал на меня внимания.

Ее голос, дрогнув, оборвался. Воцарилась тишина. Энид положила руку на плечо девушки и, наклонившись к Берту, прошептала:

– Будь начеку.

Она не знала, что конкретно может произойти, в особенности что может сделать Фрейн. Но она выпрямилась, собрала силы, которых, казалось, добавляла ей ее форма следователя, и провозгласила:

– Я – суд и возмездие. Я призвана вести следствие и наказывать. Именно ради этого я здесь. За все, что произойдет, отвечаю я, и только я.

Она мгновение помолчала и продолжила:

– Я забираю у вас Эйрин. Когда все мои дела здесь будут закончены, я увезу ее и ее ребенка. Их судьба будет устроена.

Энид вновь сделала паузу и повернулась к Фрейну:

– Фрейн! Я лишаю вас полномочий хозяина Эприкот-хилл. Местному комитету будет дана рекомендация расформировать хозяйство, его ресурсы и кредиты распределить равным образом между работниками, а самих их перевести в другие хозяйства округа. Свои рекомендации я передам окружному комитету, который окажет местным властям поддержку в исполнении моего предписания.

– Нет, – проговорила Фелис. – Вы не можете нас вот так, просто, силой вышвырнуть.

Этой фразы Энид ожидала от Фрейна. Оказалось, здесь все не так просто, как она думала, но теперь это уже не имело значения.

– Могу, – ответила она и бросила взгляд на Берта. – Но силу применять я не буду. Вы сами сделаете то, что я рекомендую. Потому что в тайне вы все этого хотите. Все. Ваше хозяйство давно перестало существовать, но ни у кого из вас не хватило смелости и сил пожертвовать своими кредитками и уйти отсюда, попросить перевода. Заплатить за изменения, которых вы все хотите.

Она вновь помолчала и продолжила:

– Теперь за вас это делаю я. Вы будете жаловаться, будете оплакивать свое утраченное благополучие. Вам будет стоить немалых трудов выкарабкаться из болота, куда вы себя загнали. Но глубоко в душе вы знаете, что я права. Но мне важно совсем не это.

Никто не произнес ни слова. Никто не спорил.

– Эйрин! – обратилась Энид к девушке, и та вновь вздрогнула. Когда же она прекратит вздрагивать? – Эйрин. Ты хочешь здесь с кем-нибудь попрощаться?

Девушка оглядела комнату. Дыхание ее перехватило; руки дрожали, и она словно пыталась унять дрожь, прижимая их к своему округлившемуся животу. Энид была готова ко всему. До этого девушка боялась места, где она жила; теперь ей, может быть, так же страшно уезжать. Энид стояла с бесстрастным лицом, готовая к любому ответу и любому продолжению событий.

– Нет, – ответила Эйрин. – Я ухожу с вами.

– Берт поможет тебе с вещами.

– У меня нет вещей.

– Отлично. Берт! Выводи Эйрин на двор.

Дверь за ними закрылась, и Энид обвела взглядом комнату.

– Вот так, значит? – произнес Фрейн.

– Нет, не так, – ответила Энид. – Это только на сегодня. Остальные будут переведены из хозяйства в течение двух дней.

Она вышла из дома. Эйрин, обхватив плечи руками, стояла во дворе. Берт, глядя на облака, вежливо держался поодаль. Свой грозный вид он оставил по ту сторону двери. Энид кивнула им, и они отправились к городу. Эйрин, как показалось Энид, шла повеселее.

Наверное, им предстоит задержаться в городе еще на день. Эйрин будет под их присмотром, в гостевых комнатах. Придется взять машину с солнечными батареями – в ее состоянии Эйрин вряд ли сможет пройти пешком десять миль до станции. А еще она захочет попрощаться с Джессом. А может, и нет, и тогда сердце бедняги будет разбито.

* * *

Местный комитет выделил им машину, и на следующий день они уже ехали по прибрежному шоссе. Все остальное должна была совершить бюрократическая машина. Тревор из местного комитета уже успел получить от двоих молодых мужчин из Эприкот-хилл прошение о переводе в другое хозяйство. Слишком мало, слишком поздно. Она сделала свою работу; теперь дело за комитетом.

Берт вел машину, а Энид сидела на заднем сиденье рядом с Эйрин, которая, закутавшись в шерстяной халат, придерживала ладонями живот. Они открыли окна и впустили внутрь весеннее солнце. Машину на гравийном покрытии трясло и покачивало, идти пешком было бы приятнее, но на ногах Эйрин не смогла бы преодолеть расстояние до станции.

Напряжение, ощущавшееся раньше в ее спине и плечах, ушло. Она смотрела по сторонам; не улыбалась, но и не хмурилась. Даже стала разговаривать голосом чистым и свободным от слез.

– Я пришла в хозяйство, когда мне было шестнадцать. Работала ученицей в консервном цехе, на огороде помогала. Другой работой занималась. Им нужна была помощница, а я должна была как-то начинать жизнь. Фрейну было нужно больше, чем только это. Он хотел, чтобы я принадлежала ему.

Эйрин говорила так, словно была на допросе. Энид совсем не просила ее об этом, но, уж коли та начала, слушала внимательно. Девушка же словно старалась поскорее излить свою боль – так долго она ждала этого момента.

– И как далеко это зашло, Эйрин? – осторожно спросила Энид. Берт, сидевший за рулем, нахмурился и был, казалось, готов вернуться и крепко, по-мужски, поговорить с Фрейном.

– Он только бил меня, и ничего больше.

Сказала так прямо! Энид сделала пометку в блокноте.

Машина продолжала свое долгое путешествие по ухабистой дороге.

– А что будет с ней, без сертификата? – спросила Эйрин, разглядывая свой живот. Она, очевидно, решила, что это будет девочка. Наверняка уже и имя выбрала. Ее дитя, ее спасение.

– Есть хозяйства, которым нужны дети. Там будут рады принять ее и вырастить.

– Ее, но не меня?

– Тут все непросто, – ответила Энид. Ей не хотелось ничего обещать, пока они не решат, в какие хозяйства им направиться. Эйрин девушка смелая. Испуганная, но смелая. Ей пришлось пройти через многое, как только она поняла, что обречена.

– А может, будет лучше, если я от нее откажусь? От ребенка, я имею в виду.

– Все зависит от того, кому, как ты считаешь, будет лучше.

– Ей.

– Несертифицированный ребенок – это как клеймо. Каким-то образом люди узнают про это, как бы ты не пыталась скрыть. В разных местах это по-разному, но, как правило, люди всегда догадываются. Матерям с такими детьми приходится несладко. Если же ребенок один, он может начать как бы с нуля.

– Понятно, – сказала Эйрин. – Пусть так и будет.

– Ты не обязана принимать решение прямо сейчас.

Наконец они подъехали к месту, откуда с дороги видны были руины. Они были похожи на мираж, но ошибиться было трудно – это был город. Таинственное место, окруженное слухами, – так же как следователи и их работа.

– Это он? – спросила Эйрин. – Старый город? Я никогда его не видела.

Берт остановился, и некоторое время они рассматривали развалины.

– О тех временах рассказывают ужасные истории. Сейчас, как говорят, все гораздо лучше, но…

Молодая женщина опустила взгляд.

– Ты хочешь спросить, лучше для кого? – поинтересовалась Энид. – Когда наши прадеды заново начали строить наш мир, они спасли то, что считали самым важным, то, что нам всем понадобится больше всего. Но они не просто хотели выжить. Они собирались построить мир, где жить будет лучше, чем люди жили до этого. Их целью была утопия, хотя они и осознавали слабость своих сил. И вот, несмотря на все, что они сделали, несмотря на все, что делаем мы, все равно приходится находить беременных женщин с синяками на лице, женщин, которые не знают, к кому обратиться за помощью.

– Я не жалею об этом, – сказала Эйрин. – По крайней мере, я так думаю.

– Ты спасла, что смогла. – отозвалась Энид.

Большего они сделать и не могли.

Машина вновь тронулась. Эйрин, свернувшись калачиком, заснула. Голова ее, угнездившись на подушке сиденья, покачивалась в такт движению машины. Берт сочувственно посмотрел на девушку.

– Сердце с трудом выдерживает, верно? – сказал он. – Ладно, это же твое последнее дело. И удачное, так что запомнится.

– Нет, – отозвалась Энид. Полуденное солнце играло на ее лице. Закрыв глаза, она откинулась на сиденье и наслаждалась теплом.

– Что нет? – переспросил Берт. – Не запомнится?

– Не последнее, – твердо ответила Энид.

Хаос: отступление? (сборник)

Подняться наверх