Читать книгу Маленькийкосмос - Антон Адриа Мейер - Страница 3

– Сага, сыграй еще! Сыграй еще!

Длинные худые пальчики с розовыми ноготками вознеслись над расколоченным пианино, замерли на мгновение, и Сага заиграла. Она повторяла эти странные конвульсивные движения, окуная руки в молочные клавиши, рождая звуки музыки, мелодии – одну прекраснее другой. Точно художник, творящий картину на холсте, Сага создавала тайный, полностью осязаемый мир, а потом тот, точно мираж в пустыне, растворялся, и на смену ему приходил другой, новый, еще более фантастический.

– А что это?! А это что?! – восклицали попеременно мальчишки и девчонки, внимающие ей.

– Лунная соната, – отвечала им улыбчиво Сага.

– Как красиво! А это, это что?!

– «Щелкунчик», – журчал голос девушки.

– «Щелкунчик»! – вторили ей с восхищением голоса. – Вот здорово! Ребят, правда здорово?!

И все молча с завороженными глазами кивали в ответ.

– «Лебединое озеро»?! – донесется вдруг тоненький голосок из толпы.

– Да, – подтверждает Сага. – Да!

И с новыми силами берется за дело.

Пальцы Саги не унимались, как не унимались голоса. Они просили еще и еще, и она им не отказывала. Без устали, не прося ничего взамен. Так мать отдает последний кусок хлеба своим детям и радуется их улыбкам, обрекая себя на голодную смерть.

– Фантастика, просто с ума сойти можно! Как красиво!!! – кричали дети, и от этих восклицаний на душе у Саги разливалось тепло. Потому что для нее эти восклицания означали – еще одно мгновение дети буду чувствовать себя счастливыми, и им не придется думать о вещах, о которых в таком возрасте думать совсем не хочется.

Соната такая, соната сякая – все кругом было наполнено звуком. Кажется, что именно он, звук, наполнял смыслом бегающие из стороны в сторону ловкие пальцы девушки, а не наоборот. От этих звуков мир принимал совершенно другие очертания, отодвигая действительность на задний план, делая ее меньше, незначительнее, а ее восприятие – не таким болезненным. Музыка – тайный шифр знаков и цифр, чередование спадов и подъемов, самое что ни на есть настоящее очарование. Ветер жизни, слезы на грани смеха, смех на грани рыданий.

Дождь бил по крыше амбара, или склада, или бог знает, как еще называлось место, в котором они находились. Таких амбаров по всей стране после окончания войны осталось много. Они служили неоспоримым подтверждением того, что война была и теперь ее не изгнать из душ. Это известный факт – не переписать страницы истории. Так и от них не избавиться, от этих уродливых конструкций, сколоченных наспех, в которых раньше хранились оружие, провизия, боеприпасы. Теперь в них было пусто или почти пусто. На самом деле ничего достойного внимания – один лишь мусор, пережитки войны.

Какая-то часть амбаров за время войны устояла, другая была уничтожена, раскрошена в щепки. То же самое случилось и с домами, в которых когда-то жили и работали люди, то же случилось и с людьми, что когда-то работали и жили в тех домах, – раскрошены в щепки. Война окончилась, люди умерли, правда у каждого осталась своя, а они – склады, амбары, постыдные следы войны на теле планеты – остались.

Из городов на всей Земле теперь был только Токио, или как его теперь называют «последняя столица», а Япония – единственная, хоть и в малой степени уцелевшая страна. Дрейфующий в бескрайних водах океана остров. Все остальные земли и страны были уничтожены взрывами. Они прогремели в одночасье очень громко, быстро и неожиданно. Это было сродни всполоху гигантского огня и сгорающего в нем мотылька. Мир канул в небытие, словно и не существовал никогда. Словно и не было в нем ни великих горных цепей, ни густых зеленых лесов, ни прозрачных озер с мерцающими поверхностями, ни голубого мирного неба над головой. Ни культур, ни народов, ни их наследия… Хрупкая конструкция разбилась о каменный лоб чьего-то безразличия и алчности, осколки бесшумно разлетелись по углам Вселенной, и склеить их сейчас не представлялось возможным. Да, последствия разрухи еще было сложно оценить, но однажды для этого настанет время, и оно будет не самым лучшим в истории человечества.

Сага вытерла тыльной стороной ладони выступившие бусинки пота на лбу и опустила руки на колени. Ребята взглянули на них с замершим сердцем. Так смотрят на последнюю святыню в мире утраченных ценностей, недоумевая, как такие великолепные, неземные звуки могли выходить, нет, скорее, выпархивать точно стокрылые птицы, из-под рук девятнадцатилетней девчонки. Всего девятнадцать… Сага была так молода и хрупка, а руки ее бледны и тонки, – слишком тонки, – на самом деле, чтобы вмещать в себя столь важное значение. Когда играли, они едва заметно светились, и казалось, сам свет, тусклый, рассеянный, что струился из отверстия в крыше, проделанного отлетевшим во время одного из взрывов куском арматуры, концентрировался в одном этом маленьком месте в амбаре – руках Саги.

Давно уже смолкли последние ноты, растворились в воздухе стрекочущие звуки, а ребята все сидели, где сидели, стояли, где стояли, боясь пошевелиться и разрушить невидимое образование.

– Где ты научилась так играть? – спросил невысокий мальчик в сером истертом комбинезоне и футболке в ржавых разводах. Лицо его в свете дождливого неба казалось пергаментно-серым, почти стариковским.

– Сама, – промолвила Сага очень тихо.

– Сама… – повторил мальчик, точно желая удостовериться в том, что услышал. И наступила полнейшая тишина.

Ребята приходили сюда снова и снова. День за днем они возвращались в амбар №4 – на улицу, где некогда светило яркое солнце. А если не солнце, то неоновые вывески магазинов, театров, круглосуточных баров, ресторанов, банков и аптек. Здесь когда-то шумели потоки машин, ползущих в вечных пробках в неведомых направлениях, гудели толпы прохожих, туристов, щелкали фотокамеры… Жизнь была наполнена если не смыслом, то хотя бы его иллюзией. Но иногда и ее вполне достаточно, не так ли? Теперь же всего этого не было. Кто-то поднял этот город в своих ладонях, потряс что было сил и бросил в пропасть. Но он не приземлился, не разбился о землю. Вместо этого завис в бесконечном полете, и все составляющие его перемешались между собой. Этим городом теперь были гниющие доски конструкций, удушающий запах бетонной крошки, мокнущей в лужах и под дождем, разбитые дороги, некогда соединявшие пригороды, точно вены. По ним тогда бежала жизнь, теперь же один только ветер.

Сегодня, в этот воскресный дождливый день, дети покидали свои разрушенные жилища и устремлялись к амбару на улице, на которой когда-то кипела жизнь. Они оставляли печальных родителей и шли каждый за чем-то своим. Кто-то надеялся вынести из звуков музыки, создаваемых чудесной девушкой по имени Сага, что-то знакомое и привычное сердцу. Надеялись вернуть себе что-то, что успело когда-то давно, словно в другой жизни, стать родным. Своими уверенными движениями, большими добрыми глазами Сага дарила им ощущение дома и безопасности – всего, чего сейчас так не хватало. Кто-то шел, и чтобы просто послушать музыку, прикоснуться к прекрасному. А еще отвлечься от всего и пообщаться, побыть среди сверстников. Общение в какой-либо форме сейчас было в остром дефиците. Да и опять же, что может быть плохого в простых разговорах?

За стенами амбара царило вдохновение, звучала музыка, смеялись. Под полуразрушенной крышей, на скрипучем полу, время, проводимое ребятами, незаметно становилось временем, когда они могли вернуться в беззаботное детство, которое у них отняли. Вдали от разрухи, отсутствия мира и понятий о мире как таковых, вдали от незнания, что будет дальше и будет ли что-нибудь вообще. Они могли быть собой вдали от стонов умирающих и больных людей, которых никто больше не видит или делает вид, что их просто нет. Могли закрыть двери, оказаться на другом краю мира или даже на другой планете, забыть обо всем и смеяться. Играть и слушать. Смеяться! А еще петь и танцевать! Не было никакой войны, что вы?! Не было и конца света, вы о чем?! Мир? Вон же он – голубое безмятежное зерцало. Вам стоит приглядеться, и вы увидите – он там, где ему положено быть. Своими собраниями они отчаянно старались убедить себя в том, что мир все еще здесь и они его неотъемлемая часть. Ведь сколько ни всматривайся в обесточенные силуэты домов по всему городу, там, кажется, не было ничего, кроме стонов и голосов. А голоса те были всего лишь голосом ветра, уверяли взрослые, и однажды они стихнут.

Но пока они не стихали, Сага играла. Без остановок, не жалея собственных сил, девушка возносила в воздух двух непоседливых голубок и заставляла тех плясать, точно последние огни в предзакатном небе. В ее движениях, резких и плавных одновременно, изящных и воинственных, крылась какая-то непостижимая энергия. Тайное очарование, которое так редко можно встретить среди людей в эти дни, да и раньше тоже. И пока руки носились в воздухе, исполняя Бетховена, Баха, Моцарта, Вагнера, Чайковского, складывая ноту за нотой в великолепную песнь – песнь свободных, лицо Саги, девушки из Нариты, оставалось расслабленным и блаженным, точно на полотнах великих художников. Оно было как луг с гуляющим по нему из стороны в сторону летним ветерком. Спокойное и безмятежное. Ровный лоб, розоватые щеки, легкая улыбка украшает рот. Будто кто-то обронил на губы каплю ягодного сока, и те расплылись в полуулыбке от свежего кисло-сладкого вкуса. Казалось, еще чуть-чуть – и она рассмеется. Лицо распрямится, точно парус, подставленный всем ветрам морей, рот приоткроется, и оттуда польется смех, чистый и звонкий. Смех тот сольется с мелодией, и они образуют какое-то совершенно новое, доселе невиданное явление.

Вот-вот, думали ребята, еще чуть-чуть, и это случится, Сага перейдет с улыбки на смех, и звон колокольчиков, что зовет воскресным утром на церковную службу, прольется в уши. Но к удивлению слушающих, в середине композиции девушка остановилась. Руки Саги замерли, готовые сорваться в пропасть. Наступила звенящая тишина. Только пылинки скрежетали в воздухе, сталкиваясь друг с другом. Звуки музыки повисли между исполняющей и слушающими и начали опадать, точно листва в сентябре. Две дюжины глаз различных цветов и мастей смотрели на Сагу, ожидая продолжения.

«Почему ты остановилась?» – думал мальчик, сидящий к пианистке ближе всего. На нем была старая засаленная кепка «Ред Даймондс», длинные волосы цвета карандашного грифеля торчали в разные стороны.

«Что случилось, Сага, что не так?» – недоумевала девочка сразу за ним. На вид ей было не больше десяти-двенадцати лет. Лицо ее было желтое, как лист небеленой машинописной бумаги. Она была достаточно полной, но полнота эта не была здоровой.

«Играй же, Сага, играй! Никогда не переставай играть!» – шептала в сложенные у лица ладони худая высокая девушка позади всех.

Всего детей было не больше дюжины, и каждый из них думал одно и то же: «Пока ты играешь, мы не умрем, мы будем жить! В этих звуках и вместе с тобой! Под них мы найдем новый дом и построим новую жизнь. А может, умрем, пытаясь… Может, и так, только, пожалуйста, Сага, не переставай играть! У тебя так хорошо получается!»

«Что же это со мной такое? – думала Сага, сидя с застывшими в воздухе руками, – что-то не так со мной. Кажется, я не могу больше, нет сил продолжать. Нет-нет, не могу, не хочу! Все бессмысленно! Мы мертвы! Раньше или позже мы все равно умрем. Не от бомб, так от холода, не от холода, так от пустого желудка. Какой смысл в этой игре, перед кем я красуюсь? Кому это нужно? Так глупо! Ах, как глупо! Да что же это я?! Руки мои не слушаются, вот, посмотри сама, что ты наделала своими глупыми мыслями! Пальцы, точно каменные, – застыли. Дальше не могу. Больше ни ноты, ни звука не сыграю. Какой в этом смысл?! О Боже, какой?!»

В глазах Саги стоял ужас. Перед ней – две застывшие пятипалые фигуры. А дальше, точно поле фиалок, простиралось поле широко распахнутых глаз. Дети… Они же ей как родные братья и сестры. Каждый из них ей точно сын или дочь, она любит их. Сага почувствовала, как в груди у нее затесалась льдинка. Словно она вдохнула ее из окружения и та застряла где-то в легких. А потом льдинка начала таять и постепенно обращаться в слезы. Сквозь собирающиеся на глазах крупные капли Сага продолжала смотреть в изумлении на застывшие в воздухе руки. Как долго она так сидела? Сколько уже не двигалась? Руки были белее белого, точно покрытые мучной пылью, и холодные, точно у мертвеца. Кажется, она могла бы и дальше так сидеть и смотреть на них, недоумевая, пока вся не окаменеет и не потеряет чувства. А потом она заплакала. Беззвучно, недвижно. Руки оставались там же, где и были все это время, одно лишь лицо скривилось от боли. За секунду оно промокло и посерело – точь-в-точь оброненная в дождь хлопковая салфетка.

Сага плакала и плакала, а мир перед глазами терял свои очертания. Да и какие там очертания на самом деле? Одна сплошная черная тупая разруха… Бог покинул это место. Он покинул каждого из нас. Ему больше нет дела до этой планеты. «Все, каменею, окончательно теряю чувства», – было последней мыслью Саги. Но тут ей на руку что-то приземлилось. Алая бусина с жемчужным бликом прилетела из дыры в крыше и застала Сагу врасплох. Поначалу девушка думала испугаться, поскольку не поняла, что произошло на самом деле, а потом разглядела, что это примостилось на ее безымянном пальце, точно красное кольцо. Всего лишь маленькая капля, мазок кисти и целый мир в нем. На Сагу глядела божья коровка. Такое прекрасное и не постижимое в своей простоте создание.

– Три, – ошарашенно произнесла девушка через какое-то время будто не своим голосом, – три черных точки на ней.

Ребята непонимающе посмотрели друг на друга.

– Просто чудесно…

Крылышки у божьей коровки едва заметно зашевелились в ответ, встрепенулись, точно подол легкого платья на летнем ветру и тотчас успокоились. Саге захотелось плакать пуще прежнего, разразиться громкими рыданиями и, может быть, утонуть в собственных слезах, ведь так было бы проще. Отказаться от мира и борьбы за его лучшие проявления. Да, так было бы проще. Закрыться, перестать замечать эти признаки тлеющей жизни на обочинах мира и испытывать боль за них. Дать разрухе сделать свое дело – захватить и разрушить тебя изнутри. Смешаться с серым бетоном безразличия. Но Сага была не из тех, кто так просто сдается. Потому она собрала волю в кулак, встряхнула мысли и сделала невозможное – заставила свои руки шевелиться. Во имя жизни, и любви, и всего, во что она верила. Во имя того, что олицетворяли собой звуки музыки, Сага заставила руки оттаять, пробиться сквозь эту мерзкую глину, что предательски облепила ее от плеч до кончиков пальцев. После чего медленно опустила дрожащие ладони на клавиши и какое-то время сидела неподвижно. Дети за все это время не шевельнулись, даже не моргнули. Глаза их по-прежнему были круглые и ошеломленные. А потом Сага заиграла. Сначала медленно, потом быстрее и быстрее, набирая скорость, задавая ритм. Она разжигала его внутри себя, точно огонь, до тех пор, пока пальцы не забегали по клавишам, выхватывая ноты, выдергивая гаммы, заново рожденные.

И вот лицо Саги расправилось, точно парус в море, глаза, подобно глазам капитана, ведомого одним страстным желанием к путешествиям, загорелись огнем. «Да, – думала она, – мир сделает все возможное, чтобы прогнуть тебя, заставить страдать. Но идущему по дороге, если дорога избрана верно, а намерения чисты, найдется достойный помощник. И все встанет на свои места». Рот Саги приоткрылся, легкие набрали воздуха, и из них полился смех. Звенящий, точно горсть монет в кармане, золотой, точно сама осень с ее медными листьями, бегущими по дорогам. Амбар №4 наполнился смехом Саги и вторящих ей ребят. Все вместе они смеялись и хохотали, а главное, продолжали играть. Жить! Сага вскидывала ладони в воздух, точно шуршащие шариками маракасы, с неведомой ей ранее легкостью и задором. Это был праздник всех живых! Саге на мгновение показалось, что она сильна и нерушима и ее больше ничто и никогда в мире не остановит. Ни этот амбар, ни этот город, ни простирающийся за ним безбрежный океан. По крайней мере, так она думала, по крайней мере, на это очень надеялись ребята, и этого им было достаточно.