Читать книгу Как готовиться к войне - Антон Керсновский, Антон Антонович Керсновский - Страница 6

В средние века во время чумных эпидемий и в менее давние эпохи «холерных бунтов» чернь избивала лекарей и докторов, видя в истреблении врачей, якобы разводящих заразу, средство избавиться от беды.

«Интеллектуальная чернь» XX в. – так называемые пацифисты, – а также руководящая (и в то же время руководимая) этой чернью ярмарочная дипломатия видят в роспуске армий средство избавиться от войн. По их мнению, наличность вооруженной силы является причиной зла: кровожадные генералы, чающие отличий, – «пушечные короли», ждущие 700 тысяч, но за 8 месяцев). Влияние техники на тактические навыки сказалось прежде всего в затяжном характере, тягучести операций – большем напряжении нервов и, в общем, меньшей кровопролитности. Для того чтобы выбить из строя то же количество людей, что за семь часов при Сен-Прива, требуется семь дней Ляоянской недели работы магазинных ружей и скорострельной артиллерии.

Кровопролитность боя— результат не столько «техники», сколько плохой тактики, самого темпа, «ритма» операций, качества войск и ожесточения сражающихся (Бородино, Цорндорф). Побоища первобытных племен, вооруженных каменными топорами, относительно гораздо кровопролитнее современного огневого боя. В кампанию 1914 г., веденную в условиях сравнительно примитивной техники, французская армия теряла в среднем 60 000 убитыми и умершими от ран в месяц – расплата за плохую тактику. В кампанию же 1918 г. в условиях неслыханного насыщения фронта «смертоносной техникой» – потери убитыми не только не увеличились (как то, казалось, можно было подумать), а, наоборот, сократились в три раза, составив в среднем 20 000 человек в месяц.

«Техника», таким образом, имеет тенденцию не увеличивать, а, наоборот, сокращать кровавые потери. Удушливые газы, при всем своем бесспорно «подлом» естестве, дают в общем на 100 поражаемых лишь 2 смертных случая – тогда как т. н. «гуманная» остроконечная пуля дает 25 % смертельных поражений. Все это с достаточной ясностью указывает на несостоятельность теории «технического разоружения». Урезывая технику путем «разоружения», мы уменьшению кровопролития способствовать не будем.

Несколько (хоть и ненамного) обоснованнее – теоретически – система «морального разоружения» – бывшая излюбленным коньком женевских снобов конца 20-х и начала 30-х гг. двадцатого столетия. Но ведь для достижения морального разоружения народов надо, прежде всего, этим народам запретить источник конфликтов— политическую деятельность. А для того, чтоб запретить политику, надо запретить причину, ее порождающую, – непрерывное развитие человеческого общества, в первую очередь развитие духовное, затем интеллектуальное, и, наконец, материальное и физическое. Практически это выразится в запрещении книгопечатания и вообще грамотности (явления совершенно того же логического порядка, что запрещение удушливых газов и введение принудительной трезвости), обязательном оскоплении всех рождающихся младенцев и тому подобными мероприятиями, по проведении которых «моральное разоружение» будет осуществлено в полном объеме, исчезнут конфликты, но исчезнет и причина, их порождающая, – жизнь.

Есть одна категория людей, навсегда застрахованная от болезней, – это мертвые. Вымершее человечество будет избавлено от своей болезни – войны.

* * *

Итак, если мы хотим предохранить государственный организм от патологического явления, именуемого войною, – мы не станем заражать его пацифистскими идеалами. Если мы желаем, чтобы наш организм сопротивлялся болезненным возбудителям, нам не надо ослаблять его— в надежде, что микробы, растроганные нашей беззащитностью, посовестятся напасть на ослабленный организм, – а наоборот, сколь можно более укреплять его. Укреплением нашего государственного организма соответственным режимом (внешним и внутренним) и профилактикой мы повысим его сопротивляемость как пацифистским утопиям вовне, так и марксистским лжеучениям изнутри – стало быть, уменьшим риск войны, как внешней, так и гражданской.

Нападают лишь на слабых, на сильных – никогда. На слабых, но показывающих вид, что они сильны, нападают реже, чем на сильных, но не умеющих показать своевременно своей силы и производящих со стороны впечатление слабых.

В 1888 г. произошел знаменитый «инцидент Шнебле»58, едва было не вызвавший франко-германской войны. В последнюю минуту Бисмарк не решился: французская армия только что была перевооружена магазинной винтовкой Лебеля, тогда как германская имела еще однозарядки. Жившая в 80-х гг. еще мечтою о реванше Франция была сильной – и казалась сильной (дело Дрейфуса, надолго отравившее ее организм, произошло значительно позже). На Востоке же грозила могучая Россия Царя Миротворца… Авантюра была отложена…

Другой пример – 1904 год. Маркиз Ито проявил большую решимость, чем Бисмарк в свое время. Но рискнули бы японцы напасть на нас, если бы Порт-Артуровская эскадра была снабжена доками, если бы на Ялу вместо бригады Кашталинского стояло три-четыре корпуса, если бы Манчжурия была соединена с Россией не одноколейным (притом незаконченным), а четырехколейным непрерывным рельсовым путем? И если бы японцы знали, что русская государственность не усыплена гаагским дурманом, а общественность, вместо посылок приветственных телеграмм микадо, будет защищать интересы своей страны?

1914 год. Германия провоцирует войну, потому что не желает иметь дела с сильной русской армией 1920 г., – армией, явившейся бы результатом семилетней «Большой военной программы» 1913 г. Одновременно война объявляется и Франции: робость и недомыслие ее правителей (приказ Вивиани отступить 10 км от границы в доказательство миролюбия) показались Германии доказательством слабости всей страны, всей армии. Типичный пример нападения на сильного, потому что он со стороны кажется слабым.

Изучение всех войн, всех конфликтов, как прежних времен, так и современных, убеждает нас в справедливости положения, проводившегося Ермоловым на Кавказе, сто лет спустя сформулированного в Марокко Лиотэем: «Надо вовремя показать свою силу, чтоб избежать впоследствии ее применения». Это положение должно лечь в основу всякой здоровой политики.

Вообще же следует помнить, что «идеологи» обошлись человечеству дороже завоевателей – и последователями утопий Руссо пролито больше крови, чем ордами Тамерлана.