Читать книгу Ресакрализация. Фантастический роман с элементами трансцендентной эротики - Антон Безмолитвенный - Страница 4

…Сон был странным. Свежим, легким, теплым, как затянувшееся на неделю бабье лето – и при этом невероятно реалистичным. В этом сне Тобин бродил по осенним горным уступам над Диоскурией, поросшим высокими кленами, вороша ногами разноцветные листья. В какой-то момент молодецкая удаль, заставлявшая подбрасывать эти листья в воздух так, чтобы они, кружась, падали с края уступа, разрослась – от пьянящего запаха свежести, легкости и ощущения полета – настолько, что в пространстве перед ним образовался настоящий вихрь из суматошно крутящегося желто-красного вороха. Этот вихрь не останавливался, а наоборот, разрастался, как будто обретая волю и самосознание, – а затем неожиданно принял очертания силуэта Теорэя, который картинным жестом указал на Храм Диониса, обвивавший уступы высокого хребта над Диоскурией подобно виноградной лозе. Взгляд на мгновение сфокусировался на извилистом серпантине, ведущем к Храму, а затем Теорэй распался на тысячи золотисто-красных листьев, заполнивших собой все вокруг – и от этого взрыва красок Тобин осознал, что находится внутри сновидения.

«Как странно, – думал он, глядя на свои руки, окруженные оранжевыми вихрями. – Кажется, я сам заставляю их кружиться». И действительно – стоило ему пожелать, чтобы этот круговорот остановился, и листья тотчас неподвижно застыли в воздухе.

Тобин улыбнулся, поднимая руки и трогая листья. Бодрствовать и при этом сновидеть было удивительным и необычным ощущением. Реальность вокруг тонким окаймляющим ореолом как будто повторяла очертания его намерения, но всегда лишь приблизительно и неточно – подобно тени, искажающей форму тела в зависимости от поверхности, на которую она попадает.

«Вверх!» – молнией мелькнула в сознании мысль, и в следующее мгновение в животе возникло приятное подмывающее ощущение взлета. Посмотрев вниз, Тобин действительно увидел свои ноги, отрывающиеся от земли. Подъем в воздух был плавным и отчего-то вызывал почти детское восхищение, завершившись на высоте орлиного полета. Над головой плыли облака – огромные сгустки тумана: плотные и густые, как греческий йогурт. Тобин убедился в этом, протянув руку и потрогав один из таких сгустков. Переведя взгляд на окрестности, он поразился: панорамный вид на поросшие оранжевым лесом хребты над Диоскурией и Храм Диониса в форме виноградной лозы вдалеке был настолько четок и восхитительно-детален, что невидимый резервуар восторга внутри переполнился – и Тобин проснулся.

На этот раз, судя по всему, уже по-настоящему.

Состояние после пробуждения перекатывалось внутри свежим прибоем радости. Он лежал на кровати в уютной комнате, выходившей окнами в сад. Приятно бодрил ветерок из распахнутого настежь окна. Реальность будто промыли и прочистили – настолько ярким и незапятнанным было восприятие. Пока Тобин, облокотившись о подоконник, купался в ощущениях от пережитого сна, созерцая потрясающий вид на горы, память возвращала содержание вчерашнего вечера. После мистерии Теорэй проводил его, онемевшего и трепещущего, до этого дома в предгорьях, много всего рассказав по пути, и оставил, пожелав спокойной ночи. Ночь действительно была спокойной – а утро еще лучше. Сознание было собрано в тугой, мощный пучок, тело бодрым – Тобин давно не чувствовал такого подъема. Он до сих пор не знал, что случилось с Наоди и Мяо, но приятная уверенность в том, что с ними все хорошо, почему-то прочно угнездилась внутри.

Мысли занимало одно – проверить сон. Ни секунды не медля, Тобин быстро умылся, оделся и, выскользнув наружу, устремился в том направлении, где должен был находиться Храм Диониса.

___________________________________________________________________

Хребет из сновидения действительно показался впереди – точно таким, каким он его запомнил, однако взобраться наверх было не так просто. Добравшись до подножия, Тобин обнаружил, что крутизна склона не оставляет ему ни шанса. Обычных в таком случае тропинок вокруг тоже как-то не наблюдалось. Подножие горы заросло густым непроходимым лесом.

Тобин детальнее вспомнил сон и, отдавшись не успевшему еще рассосаться привкусу наития, двинулся влево.

Приподняв низко растущую ветку, он юркнул под нее, проскользнув по узкому зеленому коридору из кустов и плюща – и неожиданно услышал рык за своей спиной. Раскатистый и мощный: громче, чем рычание леопарда – а он хорошо его помнил, – очевидно, принадлежащий какой-то другой большой кошке. Припустив по проходу, Тобин через минуту буквально уткнулся в каменную статую козлоногого божка с выпученными глазами. Преодолев усилием воли подступившую было волну паники, Тобин улыбнулся своему страху и осторожно двинулся дальше – на этот раз направо. Через несколько сотен метров обнаружилась пещера-туннель, выводящая на серпантин, который он и видел во сне…

Храм Диониса, в полном соответствии с образом из сновидения, действительно оказался замысловатым строением в форме виноградной лозы, обвивавшим один из отрогов нависающего над Диоскурией хребта. Тобин отметил, что Храм искусно расположен: так чтобы не быть заметным из города, но при этом видеть все, что происходит внизу.

В дверях его – как и ожидалось – встретил улыбающийся Теорэй, который, однако, был не один. Рядом с ним Тобин с некоторым удивлением увидел лысого человека с черными усиками, невероятно длинной седой бородой и странным разрезом глаз. Одет незнакомец был в странный фиолетовый халат с разнообразной и вычурной золоченой вышивкой: звезды, драконы и солнца на нем, казалось, стремились поглотить друг друга.

– Ну что, пропустил тебя Пан? – вместо приветствия весело поинтересовался Теорэй.

– Кто? – не понял Тобин.

– Страж дверей, усиливающий ужас того, кто боится. Статуя, которую ты видел внизу.

Тобин на это лишь пожал плечами. Судя по всему, его ужас был настолько незначителен, что стражу особенно и нечего было усиливать.

– Знакомься, это Юэ Лао, – повернулся к своему спутнику Теорэй. – Специалист по вложенным реальностям. И да, он из Китая, – своим обычным всеобъясняющим тоном заключил он, увлекая по-прежнему мало что понимающего Тобина ко входу. Китаец последовал за ними.

Внутри Храма Диониса было на удивление просторно – очевидно, сооружение глубоко уходило в скалу: тут царил зеленый полумрак, прохлада и трудноописуемый приятный запах. Сразу бросалось в глаза странное сочетание техники и дикой природы. Плющ, прораставший, казалось, сквозь стену, живописно оплетал незнакомые Тобину приборы. Прямо в воздухе посреди комнаты висела трехмерная карта с отчетливо проступающими очертаниями гор и полосками рек.

Теорэй без колебаний прошел сквозь нее, полулег в кресло и, увидев признаки нерешительности на лице Тобина, сделал мягкий приглашающий жест рукой, указывая на соседнее.

– Не бойся, карта голографическая, – сказал он.

Тобин, привыкший уже спокойно воспринимать ничего не проясняющие ответы и слепо доверять Теорэю, которого почитал своим учителем наравне с Ва Ту, смело двинулся через карту, отмечая, как причудливо скользят при этом по его одежде зеленые и синие лучи.

Кресло, в которое он прилег, сразу же мягко обхватило его, надежно зафиксировав в своих объятиях. Юэ Лао неожиданно приблизился и навис над ним, пристально глядя прямо в глаза, как делал в свое время Ва Ту.

– Итак, ты здесь в поисках знания… Хочешь увидеть все ответы воочию? – проговорил Юэ неожиданно низким и надтреснутым для его комплекции голосом.

Щемящее предчувствие вдавило руки в подлокотники. К горлу Тобина подкатил комок, он сглотнул, но не нашел ничего лучше, чем просто кивнуть. Внутри разрасталось ощущение, что «воочию» предполагало нечто весьма серьезное.

И действительно. Будничным жестом Юэ Лао вытащил откуда-то сбоку странного цвета колос, покрытый искрящимся в свете из окна налетом.

– Спорынья, – безапелляционным тоном пояснил он.

И вдруг китаец неожиданно подался вперед и дунул прямо в лицо Тобину.

Прежде чем веки успели рефлекторно моргнуть, блестящие частички с колоса взвились в воздух и мгновенно облепили глаза, ноздри и рот. Тобин инстинктивно отпрянул, вжавшись в кресло, но было уже поздно. Он громко чихнул, ощущая, что с восприятием происходит что-то странное. Лицо китайца, до этого маячившее где-то сбоку, внезапно оказалось прямо перед ним.

Цепкие глаза Юэ Лао внимательным зеленым прищуром буквально впились в Тобина. Постепенно под воздействием этого взгляда реальность стала меркнуть, сгущаясь вокруг круглого лица с усиками, которое потекло и деформировалось: лоб расширился, нос исказился, на периферии поля зрения вокруг рта начали проступать странные пятна темноты; внимание, не в силах удержаться, погружалось в них – и через некоторое время окончательно провалившийся в это зрелище Тобин ощутил, что его подзаснувший ум поплыл, увлекаемый неудержимой волной ярких образов. Все быстрее и быстрее и быстрее…

Неожиданно он почувствовал рывок – и будто выскочил из своего восприятия, вскарабкавшись на его крышу. Что бы это ни значило.

По ощущениям все происходящее было похоже на быстрый взлет в Мир Парадигм и столь же быстрое падение – но уже в другой жизненный поток. Не его собственный. В отличие от вчерашней мистерии ничего приятного или возвышенного в этом онтологическом марш-броске не было. Просто жутковатый миг выворачивания мира наизнанку и разворачивания его в другой конфигурации…

Теперь Тобин видел реальность глазами Юэ Лао. Но не конкретного, сидящего, как он все еще помнил, напротив китайца, а Юэ Лао как парадигмы, способа сборки сознания, аспекта, в котором можно воспринимать мир. Этот способ был чем-то отличен от его собственного, и именно эти отличия мгновенно привлекали интерес. Невероятный интерес, который удивил самого Тобина. Оказалось, что отличия между способами восприятия людей так серьезны! И где-то по линии этих отличий пролегала незримая дорожка тонкого самонаблюдения, обещавшая разрешение многих загадок, томивших его всю жизнь. Поэтому оторвать внимание от погружения в эти трепетные нюансы миросозерцания было сложнее, чем голодную собаку от мяса. Мысль жадно впивалась в них, стремясь проникнуть как можно глубже – это и приводило к забвению своего способа восприятия и падению в чужой.

Ум начали заполнять образы – воспоминания молодости Юэ Лао.

В этих воспоминаниях был огромный город на берегу моря, в котором тот родился. Город был несопоставимо больше Диоскурии. В память впечатались уходящие вершинами в облака небоскребы; уникомы – умные голографические устройства, встроенные в ремешки, окаймлявшие запястья каждого; отдельные технократы, щеголявшие встроенным напрямую в мозг нейроинтерфесом – и огромные летательные аппараты, садящиеся прямо на поверхность моря.

Затем что-то случилось. Что-то серьезное. Страх, паника, полчища испуганных людей на улицах, изображения огромных ядерных грибов, заполнившие все уникомы. Война.

Горы. Очень высокие горы с прорубленными внутри пещерными базами, в одной из которых он и оказался на момент катастрофы. Немного сконцентрировавшись на этой задаче, Тобин даже смог вытащить из памяти Юэ название местности – «Сицзан». А потом применить этот трюк еще раз. И еще. И еще. Слова и смыслы посыпались со всех сторон. В процессе их сопоставления выяснилось, что «Сицзан» было китайским наименованием Тибета, огромного горного района: и в разнице между этими словами – «Сицзан» и «Тибет» – зияла какая-то большая мировоззренческая расщелина, в которую Тобин погружаться не стал, вернувшись к саморазворачивающейся нити воспоминаний Лао… Остальная территория Китая была почти в одночасье выжжена ядерными ударами. Как и большая часть других государств планеты. Однако и это было не все. На ранних этапах Войны в ход пошло нейрокибернетическое и бактериологическое оружие. И оно прекрасно сработало. В результате такого тройного удара почти все живое вымерло, потеряло разум или мутировало, преобразившись до неузнаваемости. Затем в воспоминаниях Юэ Лао следовали годы отчаяния и странных лабораторных экспериментов, которые почему-то ухватывались только в целом, без возможности провернуть ставший уже для Тобина привычным ментальный трюк и погрузиться в конкретику.

– После Войны большая часть мира лежала в руинах, – мыслеформа, возникшая неожиданно в его сознании при попытке ощупать то, что мешало в эту конкретику погрузиться, пришла не из воспоминаний, а напрямую от Юэ Лао. – То, что не было уничтожено в огне ядерного взрыва, умирало от эпидемии. Это касалось, прежде всего, Китая и США – самых мощных компьютеризированных держав, с территории которых и были запущены боеголовки. Однако в итоге пожар Войны прошел по всем остальным странам…

Слово «компьютеризированных» привлекло внимание Тобина – и из памяти Юэ Лао мгновенно выплыл целый кластер связанных с этим концепций: от уникомов до нейрочипов. «Как все сложно!» – подумал Тобин, попробовав вобрать в себя это. За последние дни его словарь дивно разросся, что в действительности доставляло интеллектуальную радость – но, очевидно, теперь ему предстояло постоянно пополнять его новыми понятиями.

– Да, боеголовки были выпущены не людьми, а Искусственным Интеллектом, – в качестве своеобразного полуподтверждения пришел ответ от Юэ Лао.– И Америка, и Китай были превращены в радиоактивную пустыню. А после этого – большая часть Европы, Юго-Восточной Азии, Африки, Южная Америка и Ближний Восток. Пандемия и резкое изменение климата в сторону засухи довершили остальное. В результате относительно пригодными для жизни остались только часть территории России, Гималаев и Австралии.

Тобин вспомнил пустыню с мутантами-претами, через которую ему пришлось перейти для того, чтобы достичь греческих городов, и внутренне кивнул.

– Даже те, кто живет здесь сейчас, не совсем люди, – эта мысль, как ни странно, пришла не от Юэ Лао, а от Теорэя. – Прежний человек просто не выжил бы с таким фоновым уровнем радиации. Все мы – мутанты. Носители генных модификаций. Естественных или искусственных. И ты тоже.

Проделав в очередной раз процедуру по вылавливанию смысла незнакомых «генных модификаций» и «радиации», Тобин вновь услышал в сознании голос Юэ Лао:

– А ты думал, откуда у тебя такие способности к вхождению в туннели сознания? Например, в мой, где мы пребываем сейчас? Ты – успешный плод генетических экспериментов. Когда завершилась Последняя Война и почти все население было стерто с лица Земли, стало окончательно ясно, что люди не способны выжить в новом мире. Поэтому для сохранения человечества необходимо было существенно расширить репертуар способностей – но без травмирующих психику нейромплантов, как в Австралии.

Очередной нырок в недра памяти китайца за прояснением значения слова «нейроимпланты» – который, впрочем, так и оставил для Тобина неясной ситуацию в Австралии – и мысль вновь вернулась к повествованию Юэ Лао: