Читать книгу Кандидат на выбраковку - Антон Борисов - Страница 14

Шел 1982 год. Ни о какой войне официально не говорили, хотя минуло уже три года со дня введения советских войск в Афганистан. Но об этом и о цинковых гробах с телами моих ровесников, погибших неизвестно за что, шептались повсеместно, и даже мы в своей палате часто муссировали эту тему. В обществе, тем не менее, усиленно поддерживался миф о каком-то «интернациональном долге», но никак не о войне, на которой убивают и калечат восемнадцатилетних пацанов в угоду геостратегическим амбициям политических «дедов».

Как всякий гражданин Советского Союза, достигший шестнадцати лет, я был обязан встать на воинский учет по месту жительства, дабы по достижении восемнадцатилетия исполнить «священный долг» – отслужить в Советской армии два положенных года.

Честно говоря, эти мысли никогда не приходили в мою голову – ведь только в воспаленном мозгу могла возникнуть идея засунуть меня в кирзовые солдатские сапоги. Я пребывал в уверенности: если разговор о моем призыве в армию и может возникнуть, то лишь в том доме, где находятся на излечении люди с проблемной психикой. Как наивен я был!

Однажды ко мне пришла бабушка и с улыбкой, между прочим, рассказала, что домой пришла повестка. Мне предписывалось явиться в военкомат для прохождения медкомиссии. Мы с бабушкой немного пошутили на эту тему и тут же обо всем забыли. Мысль о моей армейской службе была абсолютным бредом и неосуществимым предприятием, даже если бы я этого сильно хотел. Однако в военном комиссариате придерживались иного мнения.

Примерно через два месяца бабушка пришла опять, что само по себе было невероятно. Обычно я видел родных только по «большим» праздникам, из которых в моих воспоминаниях остался лишь Новый год. Еще меня иногда посещали на мой день рождения, то есть предельно редко. Не каждый месяц, но практически каждый год.

Я был очень рад снова увидеть бабушку. Однако лицо ее на этот раз выражало тревогу.

– Что случилось, бабуля? – с ходу спросил я, понимая, произошло что-то «сверхъестественное».

– Помнишь, я в последний раз говорила о повестке?

– Помню. И что? Мы же договорились, что ты ее выбросишь. Это ведь мусор. Или ты считаешь, что я должен все же пойти на медкомиссию? – я уже научился язвить, особенно когда разговор заходил о моем заболевании.

– За это время пришла еще одна повестка. Я ее тоже выбросила, но вчера из ящика вытащила вот это, – она протянула мне листок.

Это тоже была повестка. На этот раз все было очень грозно. Мне предписывалось «явиться», а в случае неявки меня обещали привести с милицией. Забавно, я представил, как меня «ведут» в коляске два милиционера, но, посмотрев бабушке в лицо, решил не рисковать.

– Бабуля, сходи в ординаторскую, попроси там моего «лечащего», чтобы написал справку, что в армию мне идти никак нельзя. Сейчас нельзя, может быть потом… – я опять улыбнулся, пытаясь хоть немного приободрить бабушку.

– Хорошо, я сейчас пойду, – она даже не заметила моей шутки, вышла почти мгновенно.

Прошел еще месяц. Я лежал и делал вид, что сплю. Истекало время «тихого часа». Не могу понять, кто придумал это – принуждать людей спать днем. Спать днем я ужасно не любил тогда, не научился и до сих пор. Но у меня было десять лет отличной практики проведения «тихого часа» в бодрствующем состоянии, хотя со стороны казалось, будто я сплю крепким сном. Каждый маленький пациент после двух месяцев пребывания уже умел различать, когда медсестра проходит мимо, а когда она вот-вот должна зайти. Если «тихий час» предполагалось потратить на чтение книги, в тот момент, когда сестра заходила, в руках уже не было ничего, глаза закрыты, ребенок дышал ровно. Все говорило о крепком сне. Если медсестра сидела на «посту», расположенном недалеко от палаты, то читать не получалось. Шептаться тоже. Можно было только слегка подсматривать сквозь закрытые глаза. И думать-мечтать.

Я привычно симулировал сон, как вдруг услышал незнакомые осторожные шаги и почувствовал чье-то присутствие. Глаза открылись.

Надо мной склонился военный в накинутом на плечи медицинском халате.

– Вы кто?

– Я – твой военком. Вот пришел на тебя посмотреть.

– А-а, это вы хотите забрать меня в армию? В какие войска?

Он попытался улыбнуться. Вышло криво и ненатурально. Офицер явно испытывал шок, разглядывая меня.

– Понимаешь, – военком поправил фуражку и выпрямился, – очень много уклонистов… Не хотят призывники в армию идти. Порой на такие ухищрения пускаются, такие справки у врачей покупают, что впору их не в армию, а в инвалидные дома отправлять. Вот и приходится лично каждого проверять.

– Я уклонистом никогда не был. Вы мне верите? В какие войска вы меня призовете? И когда?

– Нет, нет, уже никогда, – он вновь попробовал изобразить улыбку. – Я пойду, ты спи.

Военный резко отвернулся и вышел.