Читать книгу Завтра - Антон Брюханцев - Страница 3

2.1. Настоящее время. 30.07.2039 г.

Высокие серые многоэтажки Кольцово, одного из научных центров Новосибирской агломерации, продувались всеми ветрами. Осенняя слякоть посреди лета стояла второй день. Ночью, были даже небольшие заморозки, и вода превратилась в тонкий и скользкий ледяной наст. На улицах было малолюдно. Жители выходили из своих жилищ в случаях строгой необходимости: на работу или по приказу. Не было слышно детского крика на улицах. Никто не успел заметить эту растаявшую к обеду чудесную необычную июльскую зиму. Такое явление здесь фиксировалось последний раз в начале прошлого века.

Из красивого, высокотехнологично выглядящего тёмно-синего здания вирусного центра вышли молодая девушка, двадцати лет, с кучерявыми рыжеватыми до плеч волосами, и пожилой седовласый высокий мужчина. Они возвращались домой после рабочей смены, немного припозднившись с экспериментальными отчётами. Они прошли несколько кварталов и вошли в жилой комплекс. Это были дедушка и внучка. Они вместе работали в вирусологическом отделе научно-исследовательского института. Торопливой походкой они стремительно перемещались по чистым улицам научного городка. Их дом уже виднелся сквозь углы других подобных жилых построек.

Они прошли мимо доски объявлений, заклеенной кричащими лозунгами бумагами – повсюду по стенам домов были развешаны пропагандистские плакаты НАТО на английском и ломанном русском языке. Оккупанты не особо заботились изучением языка аборигенов. Они предпочитали, чтобы другие говорили и учили их язык. Листовки поменьше, облупленные и грязные, оставшиеся со времён начала «вторжения» продолжали «умиротворять» своими призывами с незамысловатыми картинками: «Русские – вы в хороших руках»; «Подчинитесь, и мы даруем вам свободу»; «Ты наш – ты свой!»; «Обезвредь псевдопатриота-провокатора!»; «Новая власть – новая жизнь». И, нужно сказать, эти агитки были действенными и многие «слабые» умы тогда поддались этим приманкам.

– Дедушка. Ты уже решил, когда мы будем бежать?

– Тише, что ты такое говоришь?! – демонстративно завозмущался старик. Но делая это громким шёпотом.

Дедушка носил большую копну седых волос и был худощав и премного бодр и здоров для своих семидесяти лет.

– Я решу чуть позже…

– Ты отказался от этой идеи? Скажи что я не права, – потребовала девушка, с русой косой, с маленьким носом и плоским лицом.

– Нет. Я ещё думаю, – сумбурно ответил дедушка теребя в руках портфель.

– Но ты же говорил, что в конце лета, когда будет «годовщина», а она уже прошла.

– Я ещё не решил точно когда. Да и что я буду делать там без твоей мамы.

– Вот, я скопила кое-каких денег с зарплаты, я думаю они тебе пригодятся, чтобы кого-то подкупить или не знаю, – Лена протягивает дедушке бумажный пакет с вложенными в него деньгами.

– Убери! Лена, давай поговорим об этом дома, – раздражённо проговорил дед и забрал у внучки пакет и положил его в портфель.

На наручных часах деда Лены было 23:12. Обычно они не нарушали закон, но сегодня они заработались и проследили наступление комендантского часа, начинавшегося с двадцати двух часов и заканчивавшегося в шесть утра. Дедушка устроил свою внучку к себе на работу, что бы быть уверенным в её безопасности, сделав её своей помощницей-лаборанткой. Сам же он, Роман Николаевич Александров, был ведущим учёным-исследователем вирусологом задумывавшим побег из «рая». Высокий пост большая зарплата подразумевала бы лояльность режиму, но не в его случае. В скором времени Роман Николаевич планировал побег для себя и своей внучки, разделявшей его протестные взгляды. Он хотел сбежать в Казахстан. Страну пока что свободную.

На их пути, метрах в ста, возникли силуэты нескольких людей, подозрительно похожих на патрульных оккупантов.

Патрули оккупантов, одетые в форму состоящую из чёрного кителя, синих штанов и высоких чёрных сапогов, похожую на старую французскую военную форму девятнадцатого века, с высокими жёсткими воротниками и замысловатыми знаками различия, прохаживались бравурным шагом тройками а иногда и четвёрками в поисках подозрительной активности или в исполнение контроля за комендантским часом. Казалось они были вездесущи. Нельзя было пройти город не встретив несколько патрулей на своём пути. Они могли по своему усмотрению карать нарушителей, от побоев до расстрела на месте. Чем наводили страх на нарушителей.

Дедушка и внучка свернули, решив обойти дом, и чуть удлинив себе путь, безопасно попасть к себе домой.

– Стоять! – крикнули патрульные и перезарядили автоматы, вынырнувшие внезапно из-за противоположного угла дома, от которого свернули учёные. – Предъявить документы!

Дедушка и внучка остановились и замерли. Дедушка поставил портфель за свои ноги.

– Слава освободителям! – крикнул что есть мочи дедушка и подтолкнул внучку локтем и та тоже выпалила:

– Освободителям Слава!

Патрульные бегом переместились к нарушителям и обступили их вокруг освещая фонариками. На улице зажглись фонари. Дедушка потянулся к карману пиджака но его остановил один патрульный. – Стой. Я сам. Руки вверх! Роман Николаевич поднял руки, а первый, среднего роста патрульный, принялся обыскивать его простую одежду. Найдя удостоверение он протянул его второму патрульному.

По уставу коренному жителю, дикарю – «дорку», что в переводе с английского значит «придурок», полагалось носить неброскую одежду без каких либо цветных элементов в одежде. Как и Лена, дедушка был одет в серый рабочий комбинезон говоривший, что это работники умственного труда. Другие категории пролетариата носили комбинезоны красного (производство) или синего цвета (торговля, услуги). Коллаборанты носили жёлтые комбинезоны.

– Что делаете на улице в такой поздний час? Ещё и вдвоём.

– Заговорщики? – спросил с подозрением и издёвкой первый патрульный, с толстой шеей и злым лицом.

От аборигенов, при досмотре, требовалось знать три основных правила: почитать властителей приветствием; исполнять любые требования властителя незамедлительно, и говорить на английском языке. А так же предъявить удостоверение личности жёлтого цвета, выданное после переписи населения 2038 года.

– Мы не заговорщики. Мы просто были вынуждены задержаться на работе, – на хорошем английском проговорил дед.

– Где справка от начальства подтверждающая ваши слова? – второй патрульный, щуплый и в очках, с хищным прищуром, осматривал документы деда, затем убрал их к себе в карман.

– Мы не успели её взять. Начальник ушёл…

– Так значит это начальник виноват? – грозно рявкнул третий патрульный.

– Ни в коем случае. Это только наша вина, сэр, – извинилась Лена на английском.

Третий патрульный, низкого роста и с выпученными глазами, всё таращился на Лену. И потянулся обыскать её, но в этот момент она резко выхватила своё удостоверение из кармана сама, что патрульные не успели даже среагировать, и протянула его проверяющим, избежав таким образом обыска и облапываний. Патрульные напряглись, ведь это мог быть пистолет.

Захватчики считали всех кроме себя людьми второго сорта и относились соответственно – могли избить или покалечить человека на улице и никакого расследования по факту этого инцидента никогда не происходило. И никто из порабощённого населения не спешил протестовать. Лишь молча принимая всё происходящее. Немногочисленные пассонарии выступившие против интервенции вступили в ряды повстанцев и ушли за черту города охраняемую заградительной сеткой, минным полем и контрольно-пропускными пунктами на дорогах. Оставшиеся и подчинившиеся, местные жители получили от войск и администрации НАТО ряд благ относительную свободу, спокойствие и налаженный быт: низкие цены, чистоту на улицах, благоустройство в домах и общее улучшение, по сравнению с прежними, условий жизни, так долго искомые в период междоусобных распрей гражданских столкновений.

Жизнь по талонам прекратилась, совесть предателей затихла, дав ложное чувство правильного выбора оправданного обретением новых условий жизни, а скорее страха лишения какой бы то ни было жизни. Но за такую щедрость оккупант требовал беспрекословного и молчаливого подчинения и он получал его.

Лена потрясывалась от страха. Она редко сталкивалась с оккупантами, так уж получалось.

Второй патрульный, осмотрев и её документы, также убрал их в карман. Обстановка накалялась.

– Не бойся внучка.

– Говорить по-английски!

– Вы задерживаетесь и препровождаетесь в участок для подробной проверки ваших личностей, – сказал первый патрульный.

– Что? Нет. За что? – запротестовала Лена.

В любое время дня и ночи, по доносу или без, патрули могли делать что угодно – это были вольные карательные отряды. Они могли вламываться в квартиры и проверять условия жизни на предмет нарушений. Условий нарушений было множество и часто они придумывались оккупантами на ходу, чтобы получить нужное – сексуальные, садистские утехи или совершить грабёж. Неоправданное насилие и жестокость стали обычным поведением со стороны самопровозглашённых властителей, а страх и покорность стали признаками покорённых.

Лена опустила руки:

– Верните документы!

– Можно мы просто пойдём? – попросил дедушка.

Патрульные насторожились и изготовили свои винтовки М-16, нацеля их на задерживаемых.

– Смирно! Иначе буду стрелять, – прокричал второй патрульный.

Дедушка попятился назад и сбил ногой портфель.

– Что там?

– Сумка, – ответил первый патрульный.

– Что в ней? Посмотри, – сказал второй патрульный, но сам пошёл смотреть её содержимое, видя, что его коллеги заняты.

Первый патрульный надевает наручники на Романа Николаевича и берёт его под локти. Третий патрульный, с ухмылкой на устах, направляется к девушке-учёной, чтобы также заковать её. А второй патрульный тянется к портфелю.

В это самое время, внезапно, из-за спин смотревших в центр патрульных, появились люди в чёрных прочных военизированных костюмах и масках, и набросились на каждого из патрульных одновременно, хватая тех за горло и пытаясь перерезать их ножами. Это были городские партизаны, ведшие слежку и общение с Романом Николаевичем. На их руках были красные повязки, чтобы в случае чего различать друг друга. Увидевшие опасность ареста и возможного его последующего раскола с выдачей плана побега и контактных лиц, партизаны решили действовать резко и отбить профессора.

Первый оккупант-патрульный, благодаря своим габаритам, выкручивается из захвата и бьёт нападающего партизана по лицу и по руке, выбивая у того нож. Два других патрульных падают замертво. Первый патрульный стрельнул от бедра, но промахнулся. На звуки выстрелов прибежал второй патрульный отряд и вступил в рукопашную схватку с партизанами, не имея при себе огнестрельного оружия.

Прозвучали ещё выстрелы и крики с приказами немедленно сдаться. Но партизаны и не думали сдаваться. Один из партизан, пытавшийся схватить портфель дедушки, получил огнестрельное ранение и упал. Его тут же схватили подоспевшее бойцы подкрепления патрульных, и, так же, забрали портфель Романа Николаевича.

Двое партизан экстренно увели Лену от эпицентра сражения в тень подворотни, пока другие партизаны сражались с патрульными.

Поняв, что задерживаемые аборигены представляют ценность, патрульные начали резвее отбивать их, открыв огонь на поражение. Профессора уволокли в подъехавшую легко бронированную машину и спешно упаковали его. Двое партизан привлеча к себе внимание, убежали от патрульных, вызывая за собой погоню. Из пяти напавших на оккупантов партизан, двое оставшихся с Леной, перебежками вели Лену на безопасное отдаление.

Пробежав триста метров лишь мелькая длинными тенями, они остановились они около лестницы, между домами, и спрятались в не просматриваемый закуток. Партизаны закатили маски до глаз, обнажив лица.

– Жива? – спросил первый партизан – мужчина с сильно изогнутым право носом.

– Да. Жива.

– Кто вы такие?! – отстраняется от партизан Лена.

– Мы свои.

– Что вам надо? Где мой дедушка?

– Деда твоего забрали похоже в курятник. Мы хотели вытащить его, но эти твари оказались сильны.

– Но вы чуть не убили нас!

– Убьют они вас, если поймают.

– Ты знаешь чем он занимался и кто мы такие?

– Нет, не знаю чем он занимался. А вы партизаны! – заговорщическим тоном сказала Лена.

– Мы партизаны, часть боевого отряда сопротивления. А твой дедушка был нашим сотрудником. Где чемодан Романа Николаевича? – спросил первый партизан у второго.

– Чёрт возьми!!! Ты должен был его забрать! – переругиваются между собой два партизана.

Второй партизан – также взрослый мужчина с широким бритым подбородком и широкими плечами, выглядывает и проверяет обстановку вокруг, нету ли за ними погони.

– В нём были все нужные документы. Почему вы свернули? – продолжил задавать вопросы первый партизан Лене.

– Не знаю. Увидели патруль а что?

– Это были мы… Он должен был передать нам портфель. В замен на побег.

– Что с ним будет? – взволнованно проговорила Лена.

– Если наши не отобьют его сейчас, то он попадёт в подвал и его будут пытать, с такими документами и именами, которые он знает, он будет казнён. И нас ещё может выдать…

– Что там было в этом портфеле? – поинтересовалась искренне Лена.

– Там были…

– Не говори ей ничего, – проговорил второй светловолосый партизан.

– Там были шифры геномов боевых вирусов и вакцин к ним, нужных нам для атаки оккупантов.

– А как мне найти дедушку? вы поможете мне освободить дедушку?

– Теперь он может помочь лишь сам себе. Взять тюрьму штурмом без приказа мы не можем.

– У тебя есть доступ к лаборатории дедушки?

– Нет, нету.

– Сможешь разобраться в его бумагах.

– Попробовать конечно можно.

– Ясно. Надо уходить, – заволновался второй партизан, разочарованный неспособностью Лены помочь им.

– Значит вы его бросаете? И меня. Что мне делать? – Лена возмущённо стала и громко заговорила.

– Тише!

– Вы! Что вы наделали! Как мне теперь быть? Куда идти? Как я без дедушки! – закричала Лена.

– У тебя есть доступ к его разработкам? – спросил партизан постарше.

– Нету.

– Тогда делай что хочешь! Нам нужен был только твой дед.

Лена молчала ошарашенная только что услышанным. Мечты Лены о побеге рушились на глазах. Она знала о партизанах, о повстанцах как и многие в городе. Она верила, что они как рыцари, как ангелы помогут ей с дедушкой бежать. Партизаны ей представлялись персонами благородными, честными и бескорыстными. Но оказались они простыми людьми со своими интересами. Лена была девушкой простой и романтичной, но крепкой в своих убеждениях и честной. Она хотела свободы для себя и своей страны. Но будучи девушкой, искать могла пока что только свободы.

На крик Лены отреагировал местный житель высунувшийся из окна третьего этажа:

– Что там происходит?! – спросил он взволнованно.

– Полиция, нарушители! – закричал случайный свидетель.

– Ладно идём с нами! Пошли! – сказал первый партизан Лене.

– Нет, мне не нужна ваша помощь!

– Вот тебе связной пароль, – быстро заговорил первый партизан. – Если нужна будет помощь, обращайся. Каждую субботу выходит газета «Завтра». В ней, в третей полосе, в рекламном блоке буква каждого последнего слова предложения составляет локацию для связи. Как будешь готова, дай о себе знать.

Первый партизан протянул Лене газету. Но Лена не взяла её а выбила газету из руки партизана и убежала.

– Пошли с нами! Куда ты! Мы тебя пристроим!

В промежутке между домами появился патруль, особенно настороженный. Они были во всеоружии, осведомлённые о только что случившемся инциденте. Этот патруль оказался на укреплении при обыске территорий. Все силы района города оккупантов были подняты по тревоге.

Первый партизан бросился было за Леной в догонку, но его за плечо остановил второй. Оба партизана проверили ничего ли они не оставили здесь и, натянув маски, быстро скрылись во тьме.

2.2. Настоящее время. 07.08.2039 г.

Неделю Лена бродила и пряталась от оккупантов по своим друзьям, которые на второй день выпроваживали её, боясь последствий и не зная подробностей её скитаний, которые Лена никому не открывала. Широкая публика не знает кого и где арестовывают, в новостях этого не показывают, поэтому никто не знал что Лена в бегах. На работу Лена не ходила, позвонив и сказав, что заболела. Справку о больничном она обещала предоставить позже.

Что-то переменилось в Лене. Она стала ощущать в себе силу, она поняла что врага можно бить. И жёстко бить. И нужно бить жёстко. Курок терпения внутри неё спустился. Она стала увереннее и целенаправленнее. Лена решила действовать. Она решила связаться с партизанами, и попросить вывезти её за город. Но не для того чтобы бежать в Казахстан, а чтобы вступить в ряды повстанцев и сражаться вместе с ними против оккупантов. Но Лена не знала связного пароля. Она отвергла тогда газету, которую давали ей партизаны. Теперь жалела об этом.

Лена пришла на то место, где прежде рассталась с партизанами, в надежде найти ту газету. Она крадучись и оглядываясь подошла на то самое место и увидела газету, разорванную ветром уже на части и валявшуюся на осенней, орошённой вчерашним дождём влажной земле. Лена схватила мокрую газету, расползавшуюся у неё в руках, и начала её разглядывать. Она вспоминала, что говорил ей первый партизан. И в её голове крутились его фразы про последние буквы в последних словах. Наконец она вспомнила код связи и поспешила домой за вещами. Она понимала что это не очень хорошая идея – возвращаться домой в такой момент. Но ей нужно было переодеться в удобную одежду, нормально покушать и взять деньги у родителей на первое время.

Лена смотрит на подъезд своего дома, видит, что слежки нету. Роман Николаевич не выдал Лену. Дедушка жил в соседнем с Леной доме. Возле его дома тоже не было излишней активности, как успела посмотреть Лена, когда пробиралась к своему дому. Дедушка на допросе сказал что это была девушка которую тот провожал вечером, что бы она не заблудилась и не попала в беду. Дедушку допрашивали долго и с пристрастием. Деньги оккупанты конечно же присвоили, но вот содержимое портфеля им, простым полицейским, было не понятно. Не добившись от дедушки ответа его отправили в заточение в отдел госбезопасности для дальнейшего разбирательства.

Лена зашла в свой подъезд, поднялась на шестой этаж пешком, всё также осторожно открыла квартиру ключом и проскользнула в дверь. Её родители, с которыми она жила в хорошо но скромно обставленной двухкомнатной квартире, сидели в креслах перед телевизором, вещавшим пропагандистские передачи круглосуточно. Отец читал газету «Завтра», в которой работали они оба с женой. Мать была корректировщиком, отец – наборщиком. Хоть они и знали тексты будущих газет – оголтелое очернение повстанцев и восхваление «достижений» оккупантов, они всё равно послушно их перечитывали вновь каждый выпуск.

– Лена где ты была? – спросила мать чуть более озабочено чем обычно равнодушно.

– Я была у подруги. Я приболела и осталась у неё.

– Но я звонила твоей подруге, – с претензией произнесла мать Лены, полная добродушная женщина сорока пяти лет. Она была дочерью дедушки Лены.

– Я ночевала у Оли, потом съезжала от неё, потом снова у неё была… – отбрехалась Лена и прошла в свою комнату.

Лена, быстро переодевшись в удобную одежду и накинув сверху серый комбинезон, спешно собрала вещи первой необходимости в рюкзак: зубную пасту и щётку, запасное нижнее бельё, нож канцелярский, скотч, огниво и прочее. Всё это она приготовила для побега с дедушкой. Кроме того она сунула в рюкзак свою рабочий белый халат и бэйджик.

Изредка Лена выглядывала в окно, что бы вовремя увидеть патрульную машину и скрыться, если она появится. Но внизу никого не было. В комнату Лены зашёл отец – худой высокий мужчина очень интеллигентного вида.

– А почему ты даже не поздоровалась?

– Ах, простите, что не сделала вам поклон!

Родители Лены были равнодушны к её проблемам, вырастив её до поступления на работу, и посчитав таким образом свой долг перед ней выполненным. Хоть жили они и хорошо и не знали ни в чём нужды, но Лене не нравилась такая жизнь – она знала, что такая жизнь – просто существование. Лена не любила родителей за их позицию. За их молчание и потакание режиму. В небольшой квартире им было тесно и физически и морально. Лена давно искала повода уйти и вот он появился. Лена любила своего дедушку больше чем своих отца и мать.

– Меня кто-то искал?

– Нет, а должны были?

– Вас то точно не тронут, случись что…

– Что ты себе позволяешь, дочь?! О чём ты говоришь?

– Деда арестовали! Вы знали?

– За что, что произошло? – вошла в комнату Лены и спросила встревожено мать.

– А разве важно? Они хватают кого захотят!

– Деда выпустят, не переживай, готовься к Балу лучше, – проговорил спокойно отец.

– Вы малодушные негодяи! – истерично выпалила Лена.

Лена накинула на плечо небольшой чёрный рюкзак и вышла из комнаты в зал.

– Ты куда?! – бросил в след Лене отец.

Мать озабоченно перебирала книги, слыша переговоры дочери и мужа за стеной.

Лена вышла из комнаты и направилась к матери.

– Ты куда собралась?

– Прочь отсюда, от вас, к повстанцам. Спасать Россию.

– Но они же враги…

– Враги это вы! – в сердце Лены что-то ёкнула, она не хотела обижать родителей, она их любила, но раньше, до того как они стали предателями и стали работать на новый режим. Она ненавидела их поведение, их выбор, но не их самих. Но не могла объяснить себе этих чувств и повиновалась только собственным порывам, а не рассудку.

Лена забирала из рук матери свежую газету и ключи от автомобиля с журнального столика, подошла к серванту, нырнула рукой в тайник, где родители держали деньги и вытащила оттуда все купюры – целую пачку. Она знала про этот тайник давно, но никогда не брала оттуда денег. Теперь же она решилась.

– Лена. Немедленно объяснись! – потребовал отец и подошёл к Лене на расстояние вытянутой руки.

Лицо Лены выражало все эмоции по отношению к родителям, что накопилось в ней за годы после вторжения оккупантов.

– Вы подлецы! Вас не терзает совесть быть рабами, жить унижаемыми, в положении ничтожеств?

Родители стояли опешившие от такого поведения их дочери.

– Мы не… Подожди-ка.

Лена вышла из квартиры и хлопнула дверью, выкрикнув напоследок:

– Россия будет свободна!

Лена выскочила из подъезда на улицу и, села в отцовскую ладу и сорвалась с места.

Через несколько месяцев, к новому году, оккупантами планировалась чипизация российского общества, вместе с переписью. Лена вовремя решила уехать и ещё не знала чего она на самом деле избегала – действительного и полного рабства. Каждому человеку планировалось в виде прививки от вируса POD-FaG внедрить нейромедиаторные чипы (подобные естественным трансмиттерам), которые бы управлялись простыми высокочастотными импульсами и при определённой настройке приводили к нужной реакции человека – страху, эйфории, небольшой тревоге или симпатией к определённому событию или предмету. Круг вырабатываемых условных реакций был широк и зависел от целеполагания владельца ключа передатчика, но был не долгим. Над этой проблемой работали нанотехнологи в США и, к положенному сроку, результат равновесного надёжного эффекта должен был быть достигнут.

2.3. Настоящее время. 29.08.2039 г.

Посреди сырой комнаты подвала старого детского садика, в полумраке, весь в крови и побоях, привязанным к стулу, сидел молодой русский парень. Детский садик «Синички» переоборудовали в тюрьму временного содержания для захваченных контрразведкой на пограничных с городом территориях нарушителей.

Лицо Артура, так звали этого парня, было трудно узнать – оно было изуродовано гематомами от побоев. В обычном же состоянии он был довольно симпатичен: брови домиком, грустные глаза, приятный овал лица, лёгкая лопоухость. Теперь его лицо было избито и под светом одинокой тусклой лампочки выглядел он ужасающе. Его поймали при попытке перенести за границу города продовольствие для повстанцев.

Офицер-истязатель – нервно курил. Он устал выбивать показания сегодня. Это был среднестатистической американской внешности, среднего возраста и среднего роста, допрашивал несколько сидящих рядом с Артуром повстанцев. Среди них был Клык. Он ни чем не выделялся из других повстанцев. Все были избиты и порезаны, но голова Клыка выглядела как огромный арбуз. Она налилась кровью от побоев – правый глаз заплыл, на лбу был продольный порез, под ногтями была запёкшаяся кровь.

Офицеру НАТО помогал русский по имени Сергей Шведов – коллаборант, высокий плотный, с кривым глупым лицом и родинкой на щеке. До вторжения он работал в полиции, обычным лейтенантом ППС, затем опером, в звании майора.

В этом же помещении находилась Диана – медсестра и по совместительству переводчик. Диана была красивая черноволосая но с голубыми глазами и смуглой кожей американка с мексиканскими кровями. Она стояла около решётчатой металлической двери, неподалёку с пытаемыми, чтобы вовремя оказать им помощь и не дать им умереть. Но повстанцы, не смотря на муки причиняемые им, молчали и не признавали свою подпольную диверсионную деятельность. Они были повстанцами все до одного.

– Кто из вас является офицером или командиром повстанцев? Участником подполья городских партизан? – спросил на русском языке с американским акцентом офицер контрразведки.

Никто не ответил на провокационный прямой вопрос. Клык не выдавал себя и остальных. Его, вместе со стулом, подняла и поставила Диана. Клык был очень исхудавшим. Он попал сюда пол года назад и молчал, ни смотря ни на какие применяемые к нему средства. Другие повстанцы также не думали признаваться в своей статусе и вине и тем более сдавать друзей по борьбе. Они все представлялись простыми работникам ферм на окраинах города, случайно забредшими в лес.

Артур был в целом мягким парнем, но он не был подготовлен противостоять пыткам и был близок к тому чтобы сдаться.

– Говорите! – рявкнул коллаборант Шведов и посмотрел на Артура. – С вами никто цацкаться не будет. Раз и готово.

Даже если бы Артур что-то и захотел сказать, он всё равно не знал имён с кем из повстанцев или партизан он сотрудничал. Всё происходило анонимно. Артур хотел подзаработать денег и до поры ему это удавалось безнаказанно делать.

Офицер перешёл на английский язык:

– Давайте уже поговорим! Мне этого очень не хочется, но мне придётся вас всех убить, если я не смогу добиться от вас какой либо информации. Прошу отнестись к этому с пониманием. Чтобы поверить вам, что вы простые, заблудившиеся местные жители, просто нашедшие на своём пути оружие, – с иронией в голосе произнёс офицер.

Диана перевела всё на русский язык без запинки.

Заключённые ни промолвили ни слова за всё время их присутствия. Их собирали раз в неделю вместе, чтобы казнить за отказ от сотрудничества на глазах товарищей одно их повстанцев. В обычное же время они содержались в одиночных комнатах-камерах сделанных из детсадовских помещений, только с прикрученными за место обычных металлическими дверями.

– Если вы будете с нами сотрудничать, то мы оставим в живых вас и ваши семьи. Если вы расскажете кем вы являетесь и расскажете всё что знаете, то мы дадим вам пищу и пощаду, – продолжал увещевать офицер, а Диана продолжала переводить.

Диана хорошо знала русский язык благодаря школе в США, в которой преподавали русский как дополнительный язык по выбору. Её нравился русский, сложный и витиеватый, как и россияне.

Диана сейчас, как и всегда, с трудом наблюдала сцены пыток. И приходила, хоть и была ругаема за это отцом, только к офицеру Джиму Кофилду, самому гуманному на её взгляд. Наместник требовал чтобы Диана была на всех допросах и истязаниях, зная о её симпатии к русским, пытаясь таким образом вытравить из неё любовь к этим людям. А на самом деле только укреплял её.

– Вот ты, – офицер подошёл к Артуру и ткнул его остриём ножа в горло. – Ты ещё молод и мог бы пожить, родить детей и жениться. Но ты выбираешь что? Умереть? Но Артур только посмотрел на офицера потухшим взглядом, затем перевёл взгляд на Диану.

Офицер отошёл к Клыку поднёс к его уху большой охотничий нож, отрезал ухо и съел его с поразительно спокойным видом. Клык молчаливо стерпел и потерял сознание. Коллаборант Сергей пнул Клыка и тот упал навзничь. Диана подбежала к Клыку и приложила к его уху марлевый тампон, останавливая кровь. Потом перебинтовала его голову. Остальные повстанцы сидели понурые и запытанные до полуобморочного состояния и уже не реагировали на такие вопиюще жестокие выходки Натовского офицера.

К решётке пыточной камеры подошёл конвой и доложил, что смотритель вызывает Артура Попова на беседу к себе. Офицер вытер лицо от крови и отдал Артура конвою. Его развязали и увели. Артур кричал и пытался сопротивляться из последних сил, но безуспешно.

Офицер приказал убить одного из повстанцев для острастки остальных. Но, пришедший в сознание Клык, просит офицера не убивать невиновного человека:

– Убейте лучше меня.

– Вот ты какой. А что если и тебя, и его?!

Прозвучал выстрел.

***

Пройдя по территории ограждённой колючей проволокой и вышками охраны, конвой, с еле несущим ноги Артуром, вошёл на второй этаж детского садика, окна которого заделаны решётками, а затем прошли в кабинет смотрителя лагеря временного содержания заключённых. Это «заведение» было похоже на тюрьму, но это был настоящий концентрационный лагерь. Заключённые содержались в нечеловеческих условиях – тысячи россиян разных национальностей влачили существование и умирали здесь от голода и пыток. И таких тюрем было шесть штук в разных частях города. Единственное, чего здесь не было, так это газовых камер и принудительных работ. Но и без этого трупов хватало. Они беспрерывно пополняли штабеля уже лежащих в больших рвах, засыпанных хлоркой товарищей.

Конвойные посадили Артура на такой же стул и также посреди комнаты, обставленной по-конторски скудно, но с большим обилием растений. Вообще одной из отличительных черт оккупантов была страсть к зелёным домашним насаждениям разного размера. Зелень была везде и много – в их домах, в кабинетах, коридорах и везде где только можно.

Форма смотрителя, как и других сотрудников контрразведки была полностью белая, с молочным оттенком, с серебристыми лампасами и погонами. Смотритель, пожилой мужчина, в звании полковника, отличавшийся от остальных серебристым высоким воротником с ажурной вышивкой полковничьих знаков отличия, поприветствовал Артура на русском языке и сел напротив него на такой же стул и протянул платок. Артур вытер с лица кровь. Затем смотритель дал Артуру воды и тот попил из бутылки.

– Ты хочешь увидеть свою жену?

– Что? – Артур удивился, что они знают о нём хоть что-то. Ведь он представился ложным именем.

– Будущую жену, прошу прощения. Вы с ней конечно только собирались пожениться.

– Нет. Только не её! – отчаянно промолвил Артур и поник ещё больше. – Пожалуйста.

– Она выдала твою пропажу своим поведением. Искала тебя. Волновалась. Она тебя любит. Хорошая девушка.

– Где она?! Не смейте её трогать, – Артур вскочил со стула и бросился на смотрителя, уперевшись в него он дотолкал смотрителя до стола и начал клацать челюстями, пытаясь укусить.

Конвойные поспешили успокоить Артура и ударили его в живот от чего тот согнулся. Затем один из конвойных ударил Артура по челюсти твёрдым носком ботинка от чего у того подскочила голова как футбольный мячик и опустилась обратно.

Если бы руки Артура не были связаны за спиной, то он бы точно задушил смотрителя:

– Ты, я убью тебя!

– Меня зовут. Дик Роджерс. Приятно познакомится.

Артур некоторое время извивался на стуле от боли, но потом выпрямился и успокоился. Смотритель в это время закурил сигарету и поправил свой мундир.

– Что вам надо, я ничего не знаю! За что вы меня пытаете? – почти плакал Артур.

– Ты и сам знаешь. Поэтому ты здесь. Но не в моих интересах тебе причинять боль. Я должен хранить порядок. А ты ему препятствуешь, своим пособничеством террористам. Ты должен просто быть добропорядочным гражданином. Но у тебя есть шанс. Я верю тебе. Нам нужна твоя помощь, – дружелюбно, наклонившись к Артуру, сказал смотритель. – И тогда я помогу тебе Артур. По рукам? – смотритель наклонился к Артуру ближе и начал шептать ему что-то на ухо, затем отстранился и улыбнулся.

Артур подумал некоторое время, поднял глаза на смотрителя и согласно кивнул головой, стряхнув с глаз накатившиеся слёзы.

***

Взвыла сирена, разрушив молчание ночи. Вооружённые часовые на вышка смотрели в прицелы выслеживая сбежавшего заключённого. Автоматчики поднялись по тревоге и через некоторое время, организованно бросились искать сбежавшего.

Артур бежал босиком, из последних сил, в сторону леса. Вдалеке за ним залаяли собаки. Опираясь на деревья, делая передышки, Артур, благодаря тому, что дежурный патруль по лагерю заметил дыру в заборе не сразу, у него была небольшая фора. И он воспользовался ей сполна. Он знал куда бежать. Артур рухнул в холодную реку со всего разбега как в любимую тёплую кровать. Она была для него спасением. Хоть и ледяная вода забирала жизненные силы, но придавала моральных сил от счастья освобождения от заключения. Бултыхаясь, чтобы не утонуть и не замёрзнуть, Артур начал двигаться в направлении противоположного берега.

С рассветом Артур ожидал тёплого солнца и рассчитывал согреться, разведя костёр – линзу от лупы, которую припрятал у себя за пазухой, украв лупу из кабинета смотрителя. А дальше? А дальше к повстанцам. В борьбу.