Читать книгу Истина отца Джонни - Антон Голубев - Страница 2

Итальянский мальчик стоял в церкви у входа и читал правила посещения. Когда он дошел до середины написанного, то услышал шаги за спиной. Храм был пуст, и только пожилой, одетый в черное мужчина в черепаховых очках шел от алтаря к выходу. Они обменялись приветствиями, и мальчик спросил:

– Вы здесь священник?

– Да, – приветливо ответил мужчина в черном.

Мальчик хотел продолжить читать правила, но священник остановился рядом с ним.

– Я второй раз в католическом храме, – поведал мальчик, и священник улыбнулся.

– Мессы не будет, вы знаете? – спросил священник.

– Нет, – ответил мальчик. – Я могу тут осмотреться?

– Только пять минут, – все так же приветливо сказал священник, – мне надо храм закрывать.

Священник вышел на улицу, а мальчик остался в храме. Он перестал читать правила и пошел по храму. Мальчик дошел до алтаря левого нефа и остановился.

Алтарь – это три стрельчатые арки, внутри которых на постаментах стояли фигуры католических святых. Под центральной аркой торжественно (насколько это возможно) стоял мужчина в голубой королевской мантии, усыпанной, как небо звездами, белыми французскими лилиями; но выражение его лица было полно печали, отчего его фигура напоминала грустного мима, которому надели на голову корону и дали в руки атрибуты королевской власти, – это был Людовик IX. Под левой аркой в белой рясе стоял монах, на его узком хитром лице отражалась усталость, которую он пытался превозмочь, опираясь на посох, увенчанный крестом, – так скромно был изображен Бернард Клервоский. Под правой аркой стоял мужчина, держащий перо и книгу, его темно-коричневая, как древесина после дождя, борода была непривычно длинной для католических глаз, привыкших к бритым подбородкам, – так выглядел епископ Женевы, покровитель писателей и журналистов Франциск Сальский.

Мальчик перекрестился и пошел дальше, к главному алтарю.

Над главным алтарем, на апсиде храма была изображена сцена Преображения. Небольшой островок горы, над которой вознесся Иисус Христос, окружаемый ветхозаветными пророками Илией и Моисеем, занимал не больше четверти от всей площади изображаемой сцены. На нем лежали три ученика Христа: Петр, Иаков и Иоанн, – они отворачивали свои головы и прикрывали глаза, потому что не могли выдержать яркого, как солнце, свечения, исходящего от их учителя. Лазурно-бирюзовое небо, заполняющее остальное пространство, было похоже на воды Карибского моря, которые манили к себе каждого страждущего до омовения, как пальма оазиса, маяк пустыни, манит к себе бедуинов.

Мальчик перекрестился и пошел дальше, к алтарю правого нефа.

Под единственной стрельчатой аркой алтаря стояла Дева Мария. Непорочно белое одеяние выглядело по-настоящему элегантным в сочетании с нежно-голубым поясом, концы которого опускались к ногам; руки, сложенные для молитвы, касались подбородка – вершина того, что мог видеть мальчик с высоты своего роста. Ему так хотелось увидеть ее глаза, что он вставал на цыпочки и чуть ли не прыгал, чтобы хоть одним глазком увидеть их. После череды тщетных попыток он закрыл глаза и представил их. Они выглядели точно так же, как у его мамы, которая сегодня утром рассказывала ему историю про Деву Марию. Однажды, на третий день бегства в Египет, Дева Мария устала и села отдохнуть под пальму, на которой так высоко-высоко были плоды, что Иосиф не мог их достать. Иисус сказал пальме, чтобы та наклонилась, и она повиновалась, после чего Дева Мария смогла утолить свой голод. Иисус сказал пальме, чтобы из ее корней пробился источник с водой, и он пробился, и все смогли напиться. В благодарность Иисус повелел ангелам отнести пальмовую ветвь на небо, к его Отцу, с тех пор пальма стала символом рая, а ее ветвь – символом победы в битве за веру.

Мальчик, держа нательный крест из пальмового дерева, перекрестился и пошел дальше по часовой стрелке, к выходу.

Он не знал, насколько он задержался, и прошли ли пять минут, но ему не хотелось уходить. Особенно, когда он увидел витраж с изображением св. Иосифа, такой яркий, разноцветный, необычайно красиво преломляющий свет, проникающий внутрь храма. Перед выходом мальчик оглядел череду скамеек, стоящих в центре зала в два ряда, и сделал шаг наружу.

И вот уже стоял этот мальчик в черепаховых очках, одетый в черную одежду, и приветливо улыбался, когда юноша, случайно зашедший в церковь и напомнивший своим незнанием ему о ситуации, произошедшей с ним в детстве, выходил наружу.

– До свиданья, – улыбчиво сказал священник.

– До свиданья, – ответил юноша и, немного погодя, спросил: – А почему сегодня мессы не будет?

– Сегодня утром была на английском, потом на французском, затем на итальянском в двенадцать… Сейчас перерыв, и этой мессы не будет, потому что она на русском, для детей, – трудно подбирая слова по-русски, говорил священник с порядочным итальянским акцентом, – а сейчас детей нет, только вечером на русском будет, для взрослых.

– Я понял, – ответил юноша, – дети дома сидят на самоизоляции, не пускают их еще в церкви.

Священник улыбнулся и кивнул головой.

– А как вас зовут? – спросил юноша.

– Меня? Гауди Деливериджонни, – сказал священник. – Отец Деливериджонни.

– Эм-м, ладно, – замялся юноша, видимо, не разобрав ни слова, и добавил, – до свиданья, – после чего пошел к воротам.

– До свиданья, – все также улыбаясь вторил священник.

Отец Деливериджонни (или просто отец Джонни, как часто называли его прихожане) закрыл двери храма и вновь повернулся лицом к дворику, обрамленному невысоким забором. Юноша, уже обошедший угол забора стороной, посмотрел на него, после чего отец Джонни помахал ему рукой на прощанье. Тот остановился, помахал в ответ и пошел дальше.

В этот день стояла по-настоящему итальянская погода. Солнце светило так ярко, словно его подключили к розетке 260 вольт вместо стандартной в 220. Второй день не было ни ветерка, и пыль, образовавшаяся на тротуарах, вилась вокруг ног отца Джонни, который шел к ближайшему метро. Он направлялся в Измайловский парк, место, где можно было укрыться от солнца в тени деревьев, которых там было очень много – настоящий лес в пределах города. У него была назначена встреча посреди леса, с которой он должен был успеть вернуться к восемнадцати часам, к вечерней мессе.

Посмотрев на карту в мобильном приложении, отец Джонни, ранее не бывавший в этой части Москвы, решил, что войти в парк окажется удобнее, выйдя на станции метро Шоссе Энтузиастов, но, когда он осуществил намеренное, то не смог найти вход в парк. Окончательно запутавшись в карте, он спросил дороги у прохожего, примерно своего ровесника, пятидесятилетнего мужичонки, который указал направление на север вдоль дороги, прибавив, что вход очень близок. В ожидании чего-либо более-менее похожего на ворота отец Джонни пошел в указанном направлении. Однако сколько бы он ни шел, ворота никак не появлялись, хотя лес оказался уже в метрах двух по правую сторону от него.

Отец Джонни ощущал себя Моисеем, идущем по пустыне. Он даже оглянулся назад, посмотреть, не идет ли за ним паства евреев, бегущих из Египта. К сожалению, никто за ним не шел, и спросить дальнейшую дорогу было не у кого.

Проезжающая мимо полицейская машина посигналила священнику и припарковалась, заехав на тротуар, будто участвовала в операции план-перехват. Отец Джонни приветственно махнул рукой, после чего начал закрывать рот ладонью, тем самым спрашивая, необходимо ли здесь носить маску, которую, кстати говоря, он с собой не взял. Открыв дверь, полицейский сказал: «Да не, не из-за маски». Это был человек невысокого роста с гундявым голосом и неприятным прищуром, как у бабуина, не нашедшего клопов у своего напарника.

– Что, гашиш есть? – утвердительно спросил он и вплотную подошел к отцу Джонни.

– Нет, я не знаю, что это, – смущенно ответил отец Джонни.

– А это наркота такая! – воскликнул второй полицейский, который до этого сидел за рулем. Он был выше и плотнее первого, без фуражки, с короткой стрижкой ежиком, длинным носом и тупым выражением лица, какое бывает у преступника, выбранного на роль мяса при побеге из тюрьмы.

– Куда идем? – спросил первый.

– Э-м, в парк Измайловский, – ответил отец Джонни.

– Так это не сюда, – ухмыльнулся полицейский и потребовал, чтобы отец Джонни вывернул карманы.

«Ну, как мне дед сказал, я так и иду», – удивился отец Джонни, назвав дедом в общем-то своего ровесника. Он не понимал, почему его остановили, и тем более не понимал, почему они потребовали, чтобы он вывернул наизнанку карманы. Продолжая что-то говорить о наркоте, полицейские осматривали вещи, которые отец Джонни держал в руках: телефон, ключи, проездной на метро, российский паспорт в обложке.

– А вон там, в задних карманах, – сказал туполиций полицейский и потребовал, чтобы священник повернулся.

– Что у вас в руках? – оборачиваясь, заметил отец Джонни небольшой пакетик, который полицейский держал в кулаке.

Проигнорировав вопрос, он похлопал отца Джонни по заду, попробовав приоткрыть карманы, которые были в неподдельно фабричном состоянии, то есть не отшиты.

– Ладно, свободны – сказал полицейский гнусавым голосом и направился обратно к машине. Когда он уже сел в машину, предварительно обменявшись взглядами со своим напарником.

– А что, здесь гашиш есть? – с необычайной вопросительной интонацией спросил отец Джонни в попытке узнать, криминальный ли это район, и снизить градус напряжения.