Читать книгу Наследник. Поход по зову крови - Антон Краснов - Страница 7

– Предрассветные братья владеют многими искусствами, отличающими только их орден Рамоникейя. Это известно из многих источников, которые я, конечно, не могу назвать, тем более что я давал присягу не разглашать информацию, когда двадцать лет ходил коком в каботажном флоте…

Повар Жи-Ру не только отлично выпил и закусил, но успел накормить своими яствами и попотчевать отменными наливками всех присутствующих на борту судна. Поэтому настроение у него было отменным, а голос, побасовевший от сытости, громким и просто завораживающим многочисленных слушателей. О том, что об ордене Рамоникейя из Черной Токопильи лучше не рассуждать вслух, никто не думал: да кто будет контролировать соблюдение Иерархии знаний тайных и явных тут, на борту брига «Летучий»?.. Здесь все свои.

По крайней мере, так полагал и барон Армин, и его словоохотливый повар. Никого не смущало присутствие на борту Ариолана Бэйла, последовавшего в Сеймор вместе с будущим родственником.

Впрочем, никого – это, наверно, не совсем так. Себастьян тоже слушал россказни плута Жи-Ру. Однако он не присутствовал на шканцах, где ораторствовал повар: слова долетали через открытое окно маленькой каюты. Помимо воспитанника барона Армина, в ней расположились Ржига и двое однокашников Ариолана Бэйла по Школе Пятого окна, но сейчас все они находились на открытом воздухе – впитывали соленый морской ветер и не менее специфичные и остро приправленные байки повара Жи-Ру.

– Предрассветные братья смертельно опасны даже тогда, когда в их руках нет и вязальной спицы, а ты находишься от них на расстоянии, скажем, тридцать или даже сорок шагов. Казалось бы, что он может сделать тебе, если у него нет ни боевого «серпантина», ни сабли, ни кинжала, ни даже маленького метательного ножа, которым можно вспороть горло, отстоя на те самые сорок шагов?

– И что он может сделать?

– А вот на этот случай у них есть так называемый метод розового льда. Он работает, когда поблизости от брата ордена Рамоникейя есть открытый источник воды, к которому он может прикоснуться раскрытой ладонью. Этим источником может быть и большой водоем, скажем, река или море, в которое мы сейчас вышли, или совсем маленький – ну, вроде бочки или даже ведра с водой. Токопилец бьет раскрытой ладонью по поверхности воды так, что взлетает маленький водяной столбик. Это все, что надо. Из этого-то столбика, который мгновенно замерзает, Предрассветный брат извлекает кусок льда – тонкую, прочную, острую, как стилет, сосульку. Ею он может воспользоваться и как метательным кинжалом, и как простым ножом. Очень холодное оружие…

– Это как же так? Вода мгновенно замерзает? Даже если на улице стоит дикая жара? – спросила белокурая девушка по имени Танита из Школы Пятого окна. Та самая, что накануне ночью приязненно рассматривала Себастьяна в шатре с серыми жерланами. На лице сидящего неподалеку Ариолана Бэйла промелькнула усмешка. Повар Жи-Ру сокрушенно развел руками: мол, ничего не поделаешь, температурный режим никак не влияет на исход фокуса.

– Это особый лед, специфический, – играя сочными интонациями, проговорил рассказчик. – У него розовый оттенок, отсюда и название. Кроме того, обычный лед не имеет запаха, а от этого, как говорят, исходит сильный запах – то ли резеды, то ли… э-э-э… жимолости.

– Резеды?

– Да, это такое растение, из которого делают эфирные масла, – охотно дал справку Жи-Ру. – Нежный и сладкий запах. Правда, для иных он может оказаться последним, что чувствуешь в жизни…

Тут вмешался Ариолан Бэйл, по лицу которого до этого момента нельзя было понять, вслушивается ли он в речь баронского повара или сосредоточен исключительно на видах живописнейшего побережья, вдоль которого шел сейчас «Летучий».

– Уважаемый Жи-Ру, вы так убедительно все рассказываете, что мне тут, часом, подумалось: а уж не из ордена ли вы Рамоникейя? – с совершенно серьезным лицом проговорил он.

Жи-Ру расхохотался:

– Я могу с такой же убедительностью рассказать вам про мифических чудовищ и про Великих Маннитов, которые производили их на свет в результате противоестественных колдовских опытов! Неужели в таком случае вы, мастер Ариолан Бэйл, скажете, что я имею отношение к Маннитам, бесследно исчезнувшим с лица земли две тысячи лет назад?

– Ему просто нравится рассказывать, – с оттенком гордости за своего кулинара отозвался барон Армин. – Он у меня не только повелитель желудков и властелин соусов, но и заклинатель человеческих душ. Лет пять назад проезжал важный чиновник из столицы, который сочинил несколько гимнов лично для короля. Так даже та важная шишка нашего Жи-Ру заслушивалась! Предлагал выписать его в столицу вместе с байками и рецептами, большие деньжищи предлагал!

– Да, любезный Армин, у вас действительно много замечательного. Особенно люди. Я уж не говорю про вашу дочь… Вот повар, да и ваш воспитанник показался мне интересным человеком.

– Воспитанник? – Армин несколько раз пошевелил нижней челюстью справа налево, как будто у него онемели скулы. – Вы знакомы с Себастьяном, мастер Ариолан Бэйл?

– Ну, он не представился…

Повисла пауза. Сидящий у окна каюты Себастьян, не видимый никем из участников этой беседы, сжался и замер. Отстраненный, с едва уловимой иронией звучный голос Ариолана Бэйла показался ему тем ударом колокола, что ставит на дыбы всю прежнюю жизнь и не оставляет надежды когда-нибудь все вернуть.

А на горизонте уже вырисовывались массивные башни и маяки Сейморского порта.

Себастьян не любил больших портовых городов. Ты еще не успел сойти с борта корабля и прыгнуть на сходни, ведущие на пристань, а в нос уже густо, нагло, неудержимо шибают запахи просмоленных канатов, сырой и жареной, свежей и тухлой рыбы. Бьет болотистым запахом ила, идущим от давно бывших в воде (без очистки корпуса) кораблей и рыбацких фелюк…

Здесь пахло дымом и кислой брагой, разило сырой нефтью и яркими, дикими, как пестрая праздничная рубаха брешака, ароматами пряностей. «Летучий» прошел в узкий пролив меж двух огромных каменных башен, охраняющих вход в гавань, и медленно прошествовал вдоль нескончаемого ряда кораблей, с палуб которых летели звуки судового колокола, гортанные крики боцманов. На шкафуте огромного неуклюжего брига лысые бородатые люди в темно-синих рубахах, собравшись в кружок, то ли читали молитву, то ли пели заунывную, на двух нотах, морскую песню. На пирсах кишел народ. Кого тут только не было: матросы, торговцы, стражники, женщины в передничках, женщины без передничков, женщины в головных накидках и женщины с лицом открытым и наглым, с натертыми маслом плечами и задорно блестящими глазами. Огромный пузатый чиновник, похожий на ожившую винную бочку, взимал с прибывших в порт Сеймора подати. Он морщил губы и сочно ударял по бумаге круглой промасленной печатью в такой же жирной, круглой, увесистой промасленной руке.

У главной пристани стояли в ряд шесть огромных галеонов королевского флота. Лес мачт с зарифленными парусами вздымался в дымное, подтекающее зеленью небо. По сигналу начальника подбежавшей портовой стражи «Летучий» приткнулся под бочок одного из этих внушительных кораблей, водоизмещением превышавшего бриг барона Армина и Ариолана Бэйла раз в десять. Матросы отдавали швартовы. Только тут Себастьян вышел из каюты и тотчас же столкнулся лицом к лицу с красноречивым мастером Бэйлом.

– Тебе, наверно, в свое время тоже рассказывали про розовый лед с запахом резеды? – после несколько затянувшейся паузы поинтересовался Ариолан Бэйл.

– Давным-давно. Мне, Ржиге и Аннабели, – не сморгнув, ответил тот. – Ржига – это ночной болван с дубиной. Ну а Аннабель вы знаете.

Себастьян солгал: про розовый лед Предрассветных братьев он слышал этим утром впервые.

Точно так же впервые – и совершенно неожиданно не только для себя, но и для ошеломленного барона Армина – он поднялся по массивным ступеням громадного старинного особняка на главной площади Сеймора. Каменные статуи смотрели на него своими пустыми белыми глазами. Гулкие плиты покоев, розовые, матово-белые и серые, до головокружения разгоняли шаги. В огромных, в четыре человеческих роста, арочных окнах дробились, многократно отражаясь, маленькие фигурки людей, пробирающихся в самое сердце старинного здания.

Это был личный особняк владетеля Корнельского.

Себастьян хотел спросить, что они тут делают, но подумалось, что вот сейчас под величавыми сводами грянет эхо – и его робкий вопрос разом станет подчеркнуто наглым, назойливо повторенным раз, и другой, и третий. И он смолчал.

Ему не потребовалось задавать этот вопрос и в длинной галерее, заполненной бесчисленным множеством растений. Желтые, черные, белые цветы, ароматная кора, зеленые и желтые листья, сочные всплески соцветий. Растения были повсюду – в кадках, в длинных керамических и деревянных ящиках, они плавали по поверхности небольших водоемов, карабкались вверх по витым решеткам, валились на пол тяжелой изумрудной гирляндой.

В середине галереи серебрился фонтан, и возле него разговаривали двое: огромный, грузный мужчина с ястребиным носом, черноглазый и громкоголосый, и высокая молодая дама в светло-голубом платье.

Себастьян не видел ее лица. Он не мог услышать ее голоса, потому что мощный бас мужчины мог бы заглушить даже перекличку штрафников из Трудовой армии. Но он сразу понял, что это и есть та причина, из-за которой они явились не в дом тетушки Марл или Карл, не на какой-нибудь постоялый двор или в таверну, а разом сюда. В этот громадный, словно разбухший от времени особняк владетеля Корнельского.

Причина звалась Аннабель.

Она-то сразу узнала его. Наверно, потому, что, в отличие от отсутствующего здесь Ржиги (не хватало еще и его тащить к герцогу!), Себастьян мало изменился за прошедшие годы. Все такой же высокий, длинноногий, с хрупкими запястьями, с диковатыми бархатными темными глазами.

– Басти? – воскликнула она и тут же вспыхнула, сконфузилась, склонившись перед владетелем Корнельским, которому, бесспорно, принадлежало право первым приветствовать гостей: барона Армина, Себастьяна и чуть приотставшего – верно, нарочно – Ариолана Бэйла.

Как показало скорое будущее, эта слетевшая с языка детская кличка была тем единственным, что выдало в этой статной и сдержанной молодой горожанке прежнюю Аннабель.

За спинами Себастьяна и барона Армина возник Ариолан Бэйл, и еще через пару мгновений он обошел их и оказался возле сиятельного хозяина дома.

– Это барон Армин и его воспитанник Себастьян, – проговорил студент Школы Пятого окна, отдав владетелю Корнельскому эталонный поклон.

На Себастьяна устремились черные глаза человека, который славился своим умением схватывать человеческую суть едва ли не лучше всех в королевстве. Владетель Корнельский смотрел не мигая. Под почти гипнотическим действием этих глаз юноше вдруг вспомнилось, при каких обстоятельствах он видел этого человека в последний (он же самый первый!) раз в жизни. Встала перед мысленным взглядом та старая рассохшаяся балюстрада на менестрельских хорах Малой Астуанской башни. Балюстрада, сквозь которую было видно вот это массивное герцогское лицо, а напротив – молодой монарх…

«Подождите! Постойте! – раскатисто крикнул король. – Не заставляйте меня чувствовать себя дураком! Я должен уяснить, о чем идет речь!

– Мы не можем и помыслить о том, чтобы ставить вас в двусмысленное положение, ваше величество. Мы же не враги ни государству, ни себе…»

– …ни себе, ни другим достойным людям, – вырвал Себастьяна из короткого забытья тяжелый голос владетеля Корнельского, который с некой ленцой чеканил слова. – Нельзя гноить вашего воспитанника в глуши рыбацких поселений. Я по его глазам вижу, что он способен на обучение как минимум в Школе Четвертого уровня. А, Бэйл?

– Мне тоже он показался весьма способным, ваша светлость, – серьезно откликнулся Ариолан Бэйл. И как ни пытался Себастьян найти в его ответе сарказм, хоть полнотки злой иронии, все безуспешно.

– Мне кажется, что вы видели меня в общей сложности минут пять, мастер Ариолан Бэйл, – отозвался Себастьян.

– Этого вполне достаточно.

– Я попрошу вас, барон, и вас, Бэйл, следовать за мной, – сказал герцог Корнельский. – У меня коротенький разговор.

– Вы хотите забрать Себастьяна? – встревожился барон Армин. У него даже лысина вспотела. – Прошу прощения, ваша светлость, но я недостоин того, чтобы сам владетель Корнельский лично сообщал мне о намерениях относительно моего воспитанника…

Каспиус Бреннан-старший оставил тяжеловатый лоск и этикет высокопоставленного вельможи и грубовато придавил плечо барона своей здоровенной ручищей:

– Да будет тебе лебезить, дружище. Или боишься не успеть наползаться на брюхе, если твой воспитанник вдруг круто пойдет в гору? А, верно говорю, ты, подобострастный мешок с салом?

Эта очаровательная манера изложения не оставила раскрасневшемуся и пыхтящему барону ни малейшего простора для маневра. Владетель Корнельский широко и радушно ухмыльнулся. Его пальцы на плече дядюшки Армина пошевелились.

Хищно блеснули перстни. Себастьян остался один на один с Аннабелью.

Тот портрет, привезенный опекуном из Сеймора, не лгал: она действительно выросла, переменилась и похорошела. От угловатой девочки-подростка уцелели разве что хрупкие плечи и длинные тонкие пальцы, которыми она характерным движением перебирала сейчас длинную лозу. Аннабель выросла, приобрела женственность форм и плавность движений. У нее стала нестерпимо изысканная точеная шея, строгие глаза, высокая грудь и ухоженные руки молодой леди, холеные, округлые, обнаженные почти до плеч. Даже странно было подумать, что этими руками она когда-то ломала ветки, бросала камни, стреляла из рогатки по птицам; не верилось, что они были покрыты ссадинами и царапинами, за что Себастьян и Ржига получали по башке от отца боевой подруги, доброго дядюшки Армина.

Гость рассматривал переменившуюся Аннабель до тех пор, пока она наконец не выдержала и не вымолвила с явной укоризной:

– Вам разве не сообщали, сударь, что вот так рассматривать девушку, по меньшей мере, неприлично?

– У нас в глубинке вообще дикие нравы, – стараясь попасть ей в тон, сдержанно ответил Себастьян. – Не поверишь, Аннабель, но в нашем неотесанном Угурте рыбаки и рыбачки до сих пор моются-то вместе. Что уж там говорить о каком-то рассматривании?

– Ты ничуть не переменился. Такой же…

– Какой же? – быстро спросил Себастьян.

– …мальчишка, – договорила она. – А вообще я рада тебя видеть. Мне кажется, что сэр Каспиус, его светлость владетель Корнельский, лорд-наместник этой провинции, поможет тебе продолжить обучение в Сейморе, а там, даст бог, попадешь и в столицу.

– Ты думаешь, Аннабель? А дядюшка Армин думает, что мне лучше окончить Школу Второго окна и заняться тем, что у меня лучше получается. Правда, тут он затрудняется назвать, что именно у меня получается лучше…

– Мне кажется, несколько лет назад ты говорил совершенно по-иному. У тебя были большие планы. У тебя были большие амбиции. Они куда-то делись?

Себастьян понимал, что она не просто поддерживает вежливый разговор, а действительно пытается понять, чем он жил и дышал все это время, пока они были порознь. Но обида, гнев и (ну да, да!) ревность к этому холеному и блестящему красавчику, к этому Ариолану Бэйлу заглушали голос разума.

– Значит, мне следует продолжить обучение в Сейморе, а потом, если повезет, махну и в столицу? Ты расписала мне заманчивый путь по жизни. Уж не по образу ли и подобию одного типа, который тут промелькнул?

На ее лице отразилось холодное недоумение. Себастьян понимал, что говорил совершенно не то и не так, он даже предпринял жалкую попытку одернуть себя, но тут же с гадливостью задавил ее. Его понесло.

Остановиться он уже не мог:

– Я говорю про Ариолана Бэйла, с которым ты помолвлена. Я вижу, ты впитала от него все лучшее. Даже в выражении лица чувствуется что-то общее. Правда, он более откровенен, чем ты: мастер Бэйл уже успел сказать, что я всего лишь глупый самодовольный нахал, которому не хватает ума держать язык за зубами!

Аннабель медленно приблизилась к Себастьяну и внятно произнесла:

– Мне кажется, что он был совершенно прав.

На этом обмен любезностями и завершился. Не потому, что старым друзьям не осталось, чем еще уязвить друг друга. Просто в галерею вернулись владетель Корнельский и барон Армин. Ариолана Бэйла с ними не было.

Барон был багров, как самый мрачный из закатов над Тысячелетней рекой. По его лысине, которая была покрыта влажными каплями еще до того, как он удалился для приватной беседы, пот теперь струился ручьями. То и дело он проводил по черепу растопыренной пухлой пятерней, но это нисколько не помогало: ладонь была так же предательски влажна, как блестящий купол головы.

Его глазки бегали, как растревоженные муравьи, в чье жилище бросили дымящуюся головню.

На его светлости герцоге Корнельском итоги разговора никак не отразились. По крайней мере, он вышел к фонтану с тем же невозмутимым лицом, а потом вдруг пропал, не возобновив беседы. Себастьяну показалось удивительным, как такой большой человек мог бесследно исчезнуть в довольно узкой и хорошо просматривающейся галерее. Впрочем, Аннабель могла бы рассказать своему другу детства о боковых галереях и тайных нишах, которыми изобиловал этот дом, выстроенный несколько веков назад… Однако она не была расположена к подобным откровенностям и быстро удалилась в отведенную ей в особняке комнату: нужно было собраться в дорогу.

Себастьян покинул дом владетеля Корнельского. Характерно, что за все время пребывания в нем он так и не увидел ни одного лакея, ни одного слуги, ни одного охранника. Себастьян отметил это и по той причине, что спинным мозгом, цепким интуитивным чутьем вдруг понял: за ним следят. Кто-то топтался взглядом по его спине, по его затылку и шее, и бежал, бежал по ней легкий холодок.

Себастьян вышел на главную площадь, на которой красовалась гигантская, выше любого из городских зданий и шпилей, колонна со статуей древнего Мелькуинна, покровителя королевства Альгам и Кесаврия. Легендарный пророк, по преданию, единственный из Маннитов избежавший зла и остановивший его, печально оглядывал громадную площадь. Себастьян задрал голову и долго смотрел на величавую фигуру Великого, того, кто дал новую жизнь землям Альгама и Кесаврии и сумел спасти населяющие их народы от истребления страшного, неизбежного и мучительного.

По крайней мере, именно так учили в Школе Второго окна. Да и Ариолан Бэйл, которому были доступны знания совершенно иного, несоизмеримо более высокого уровня, не дал бы соврать: в Школе Пятого окна учили тому же, и самые авторитетные, источающие пыль столетий источники в королевской библиотеке не отклонились бы и на полслова от этой истины.

Животворный пророк, величайший из живших, был мореплавателем. Его имя носили знаменитые Столпы Мелькуинна, коими все так любили клясться, но которых никто толком и не видел. По крайней мере, все были уверены, что теми столпами положен предел благочестивой земле и воде, что далее простирается только тьма. Только тысячеглавое зло. Только Омут.

А за ним – Черная Токопилья.

Бронзовый вершитель судеб целого мира, Великий Мелькуинн, печально смотрел себе под ноги с огромной высоты и явно не замечал маленького худого человека, который только что опозорился перед девушкой, о которой мечтал. «Есть, побери меня Илу-Март, и другие мечты! – бормотал про себя Себастьян. – В конце концов, еще ничто не потеряно. Я еще смогу… Быть может, я совершу нечто такое, что заставит Аннабель позабыть обо всем, кроме меня, обо всех, кроме меня. И думать только о том, что есть я. И что я способен дотянуться до неба и снять оттуда молодую луну – ради нее, Аннабели».

Себастьян не отдавал себе отчета в том, откуда именно всплыло эта опасное, режущее как бритва сравнение с молодой луной. Вздрагивая, она плывет по поверхности безмолвной ночной бухты. Тускнея и снова пылая, вбирает она в себя золотые зрачки Зверя. Того, родом из детства.

Высокий дребезжащий голос выпрыгнул из-за спины Себастьяна, как пружинный демон из картонной коробки:

– Эй, мастер Басти! На меня смотреть куда легче, чем на пророка Мелькуинна! На него вон как голову задирать надо. А на меня достаточно только чуть-чуть глаза скосить и потом их опустить – и все.

Себастьян вздрогнул всем телом и негромко вскрикнул.

Тот, кто потревожил Себастьяна столь возмутительным образом, был… Да, это был не кто иной, как Аюп Бородач. У данного представителя расы брешкху вообще имелась очаровательная манера появляться в самый неподходящий момент в самом ненужном месте.

Себастьян свирепо замотал головой и, спустя несколько мгновений все-таки обретя дар речи, схватил того за бороду:

– А ты что тут делаешь?! – закричал он. – Ты вообще откуда взялся? Я же запретил тебе следовать за мной!

– Взялся? – ничуть не смутившись подобным обращением, отозвался Аюп Бородач. – А я никуда и не исчезал, чтобы взяться. Я ж сказал: я для того и приставлен, чтоб с тобой ничего не случилось.

Себастьян перевел дух.

– Я знал, что брешкху – самое несносное племя на этой земле. Но ты умудряешься выделяться даже среди своих нахальных сородичей! – выговорил он.

Аюп Бородач хмыкнул. Задрал свою серую рубаху и как ни в чем не бывало принялся чесать брюхо. Глядя на это, Себастьян с трудом удержался от здоровенного пинка в этот возмутительный отвислый живот.

– Ты даже хуже Ржиги, – не зная, во что претворить этот злодейский замысел, сказал он. – Вонючее и наглее. Ниже на голову… Да и просто низок!

– О… О! У тебя плохое настроение? У меня есть пара способов его повысить. Ух! Ух! Давненько не был я в славном Сейморе! Тут много лакомых мест, а отплытие «Летучего», как я слышал, отложено до завтрашнего утра.

– Ну пойдем… – вздохнул Себастьян, поднимая обе руки в знак примирения и согласия.

– …Я забрался под карету барона Армина, мастер Басти. Там, конечно, немного пыльно, а когда трясло на ухабах, мастер Басти, я два раза едва не откусил себе язык. Но что не сделаешь ради твоего спокойствия, мастер Басти? Я ж знал, что случусь возле тебя очень кстати. Я же вижу, что тебе лучше.

Его голова еле выглядывала из-за высокой, тонко отшлифованной столешницы. Себастьян и его несносный спутник пили вкуснейший, ароматнейший сейморский пунш с фруктами, чудный напиток, который умели делать только в столице провинции. Под пунш отлично шли жареные колбаски со шпиком и с зеленью, а также пирожки с фаршированной рыбой. Спутник уверял Себастьяна, что заведение, куда они зашли, – лучшее во всем Сейморе по соотношению цены и качества подаваемых блюд (Аюп так и выразился).

Правда, название таверны – «Полтора толстяка» вселяло мысль, что одному из посетителей расплатиться так и не удалось…

Аюпу Бородачу хватило нескольких энергичных глотков пунша, чтобы у него окончательно развязался язык. И тогда он брякнул:

– Я слышал, малышка Аннабель удачно нашла тут свое счастье? То есть она вроде и не совсем малышка… не то что тогда, когда мы бежали с Языка Оборотня… увидев ту тварь…

У Аюпа определенно талант. Всего в паре-тройке фраз он умудрился зацепить решительно все, о чем Себастьян хотел бы говорить сейчас меньше всего. Тем более с Аюпом Бородачом.

Тот добродушно ухмылялся и косил бесцветным левым глазом.

– Я смотрю, ты слишком много знаешь, – выразительно откликнулся Себастьян, рассматривая длинный, заметно раздвоенный у кончика нос Аюпа Бородача. Тот снова заулыбался, показывая разноцветные широкие зубы. И воспитанник барона Армина тут же почувствовал, как злость начинает улетучиваться из него, как хлесткий винный запах из проколотого бурдюка. Собственно, злиться вот на это существо, на Аюпа, было довольно затруднительно – хотя за все время их многолетнего знакомства несносный Бородач и умудрялся неоднократно поколебать это мнение. Аюп был настолько нелеп, что при всей своей несносности умудрялся выходить целым из самых опасных переплетов. Его попросту жалели. (Чего, скажем, нельзя было сказать о Ржиге, который за куда меньшие проступки уже лишился трех зубов и двух пальцев на левой руке, получил двойной перелом носа, был четырежды порот на конюшне, а также получил хроническое заболевание почек в результате сидения в холодном погребе.) Барон Армин именовал Аюпа Бородача помесью брешака и дворняги, с преобладанием крови последней.

Какое-то зерно истины в словах барона Армина, безусловно, имелось: Аюп был слишком мал ростом, даже для представителя пушистого народца, спорадически страдал беспричинной пугливостью и был к тому же слишком волосат. Для брешака – уж точно.

– Эй, любезнейший! – крикнул Аюп Бородач через пустой зал держателю таверны, стоявшему за стойкой и аккуратно протиравшему чашу на высокой ножке. – Чего бы такого приказать подать? – принялся вслух рассуждать он. – Свинину с линдейскими буркалами? Вепря по-альгамски? Э-э-э… а не навернуть ли нам жирфуксы в сырном соусе, да по-успрейски? Жирфуксы, мастер Басти – это такая превкусная штука, которую превосходно запивать… Запивать! Точно, мастер Басти! Ух, ух! – запрыгал на своем месте Аюп Бородач, кося вторым, цветным, желто-рыжим глазом в опустевшую чашу из-под сейморского пунша. – Эй, почтенный тавернщик! – крикнул он через весь зал (пустой, как кошелек барона Армина после посещения Сеймора) мрачному держателю заведения. Тот занимался своим делом и время от времени поглядывал на Аюпа Бородача, который уже успел намозолить ему глаза, а также засыпать пол солью, мелко рубленной зеленью и черепками разбитой тарелки.

– Эй! А подай нам жирфуксов по-успрейски! Ну, знаешь, это когда с одного боку хорошенько его поджариваешь, а потом сырного соусу – плям! А сверху еще немного соку лимона – уф…

– Я знаю, как готовятся жирфуксы. Хотелось бы, чтоб ты с такой же точностью расплатился, – угрюмо ответил тавернщик.

– Эй! А че сразу о расплате… об оплате? – мотнул головой Аюп Бородач. – Мастер Басти, ты не знаешь, чего это он сразу о деньгах? Или ты решил, что я не смогу расплатиться за этот твой пунш, да за пару вонючих яблок, да за вот эту фаршированную хрень? Почем я знаю, что ты туда напихал? Может, твой попугай набрался нехороших слов от твоей жены, и вот им-то, бедным, ты и нафаршировал? А? Ух, ух, как я зол!

– Оно и видно, что болтуны и бездельники… – пробормотал тот. – Разгар трудового дня, все не жалеют себя на работе… а эти – лясы точат, да жрут, да пьют сладко. В Трудовую бы вас армию…

У Себастьяна был острый слух, но он предпочел никак не реагировать на слова держателя таверны. Хотя бы потому, что у него была не менее острая интуиция, чутье, которым он немедленно и учуял неладное. Уж больно вертелся и ерничал этот Аюп Бородач…

– Так! У тебя есть деньги? – прямо спросил он.

Бородатый брешак заухал, заклацал нижней челюстью и наконец отреагировал по существу вопроса:

– Ты прямо как этот злокозненный спекулянт спрашиваешь, мастер Басти! А почему бы это у меня не должно быть денег? Можно подумать, что только у воспитанников барона Армина они есть! Кстати… – Он выковырял из зуба внушительное волоконце мяса. – А почему это деньги должны быть у меня? Я же, растопчи меня Илу-Март… не баронский воспитанник, а всего лишь бедный брешак, которому вменено в обязанность… чтобы… ух…

У тавернщика был отличный нюх на тех, кто не хочет или не может заплатить. Пока Аюп Бородач, щелкая разноцветными зубами, нес всю эту чушь под свирепеющим взглядом Себастьяна, держатель заведения оказался у столика, где сидели товарищи, и вкрадчиво спросил:

– Вы уж разберитесь, кто из вас платит…

– Одну минуту! – бросил ему Себастьян. Ему все стало понятно. Он встал из-за стола и, схватив Аюпа за пушистое ухо, дважды встряхнул и проговорил деланым баритоном:

– Это что же ты, скотина? Я же отдал тебе деньги, которые выиграл в «Пестрой пустоши»! Расплатись с этим добрым человеком, и нам пора на корабль! Господин барон не любит ждать, особенно когда ступает на палубу по личному поручению владетеля Корнельского!

У требовательного тавернщика глаза полезли на лоб. Как выяснилось, отнюдь не из-за упоминания высокого титула Каспиуса Бреннана-старшего. Он проговорил:

– Вы играете в «Пестрой пустоши»?

– Ну да.

– Это та, что в Сиплом квартале?

– Она.

– И выигрываете?

– Именно.

– И так спокойно об этом говорите?

– Почему я должен скрывать свои достижения, на которые мало кто способен? – высокомерно выговорил Себастьян и между делом извлек из кармана маленькое зеркало в виде морской раковины, почти плоской, отделанной с одной стороны белым перламутром, а с другой – тускло, тяжело отсвечивающей амальгамой. Себастьян взвесил его на ладони и проговорил:

– Вот это я выиграл у офицера Охранного корпуса…

– Им же даже на порог игорных заведений запрещено ступать.

– Вот и я о том. Ты меня понимаешь? В общем, бери этот выигрыш в счет уплаты за еду и выпивку и давай тащи нам жирфуксов, пунша и всякого разного! Ну, вот Аюп знает, он тебе подскажет.

Держатель таверны нерешительно взял зеркальце и принялся рассматривать собственный толстый нос, отразившийся в слое амальгамы…

Через минуту развеселившийся Аюп Бородач и, напротив, притихший и бледный Себастьян уписывали за обе щеки фирменные блюда «Полутора толстяка», запивая их новыми порциями пунша.

Перламутровое зеркало Себастьян получил в подарок четыре года назад. Легко догадаться, кто подарил его и почему Себастьян расстался с ним в таком неподходящем месте.

Так легко и бессмысленно.

Конечно, она, Аннабель.

На борт корабля он поднялся уже за полночь.

Бриг «Летучий», на котором барон Армин и его сопровождающие добрались до Сеймора, как выяснилось, был зафрахтован и для отплытия назад, в Угурт, в родовые земли барона. Собственно, ничего удивительного: это было отличное судно, остойчивое, крепкое, недавно кренгованное и обладающее превосходным ходом не только по этой причине. На пушечной палубе «Летучего» находилось по пять легких «змей-кулеврин» с каждого борта. Конечно, это вооружение не представляло угрозы для серьезного военного судна, однако вполне могло отпугнуть пиратов, которые, как поговаривают, все еще водились где-то в шхерах Западного Альгама и порой решались на вылазки к берегам Кесаврии.

Для Аннабели уже была отведена просторная каюта с большими окнами на корме. С раннего утра возле нее драили палубу и ползал Ржига.

Два этих явления никак не связаны: Ржига ползал вовсе не потому, что именно он драил палубу к появлению долгожданной гостьи. Честно говоря, он и сам нетвердо помнил, как оказался в столь незавидном положении. Он четко отдавал себе отчет в том, что накануне барон Армин начал погоню за удовольствиями, что по сложившейся доброй традиции привело к полному опустошению кошелька и немилосердному выносу мозга.

Сам барон в полном расстройстве лежал в гамаке где-то на второй палубе и охал, пересыпая этот звуковой ряд сочной бранью.

Возле него хлопотал Жи-Ру.

Двое студентов Школы Пятого окна, ожидающие приезда Ариолана Бэйла и Аннабели на пристань, со сдержанным любопытством поглядывали в ту сторону.

Наконец мастер Бэйл и его невеста прибыли. Они приехали в просторном экипаже с открытым верхом, запряженном двумя лошадьми. Ими правил мрачный тип в униформе Трудовой армии. Себастьян, сидевший на грота-рее, признал в нем того круглолицего, что провожал их до места ночлега в лагере мостостроителей Трудармии. А в экипаже, помимо Ариолана Бэйла и дочери барона Армина, находились еще трое – и все из Школы Пятого окна. Здоровяка Олеварна, обнимавшего за плечи разом двух девушек, Себастьян запомнил хорошо: это был тот самый верзила, что намеревался дать ему в челюсть в шатре с серыми жерланами. Одну из девушек под мощной рукой Олеварна он тоже признал: кажется, ее звали Танита и она спрашивала что-то у повара Жи-Ру про розовый лед ордена Рамоникейя.

При появлении молодых людей барон Армин поднялся из своего гамака и, повязав голову мокрым полотенцем, вышел на верхнюю палубу. Тут он встретился с Ржигой, который безуспешно пытался с нее встать. Мощным ударом ноги барон Армин убрал бедного полубрешака со своего пути; тот прокатился несколько шагов по палубе и провалился в открытый корабельный люк, предварительно стукнувшись башкой о поднятую решетчатую крышку.

Уже поднимающийся на борт корабля мастер Ариолан Бэйл, создав несколько величавых складок на своем высоком лбу, задумчиво наблюдал за поступательным движением Ржиги.

– Папа, ты чего? – отбросив церемонии, спросила Аннабель и выступила из-за спины мастера Бэйла. – Ты его за что так? Я же тебе много раз говорила, что…

– Что пора плотно позавтракать! – вступил в разговор кудесник Жи-Ру. Широчайшая улыбка сияла на его лице.

А в его руках дымился, благоухал, блистал разноцветьем красок громаднейший поднос. Чего тут только не было! Лоснился ошалевший от счастья лосось в смородиновом маринаде. Исходила рубиновыми каплями нарочито грубо нарубленная баранина по-альгамски с гранатовым соком и сводящим с ума соусом каллимаури. Сочные колбаски с воткнутыми в них шпажками лежали торжественно, как с честью павшие на поле кулинарной брани солдаты. Развратный розовый разлом фруктов внушал надежду… Надежду съесть всю эту гору снеди и попросить кудесника-повара приготовить еще! Тем более что среди закусок и яств стояли разноцветные наливки, за которые, по словам самого Жи-Ру, можно было отдать душу и приплатить сердцем. Среди ягодных и фруктовых наливок, возмущенных наличием среди них грубого и славного боррского эля, царил великий и ужасный вайскеббо.

О нем говорили, что мужчина, испив этого огненного напитка, становится ребенком, тает, как воск; а самое зеленое и юное дитя, сделав два глотка, вбирает в себя мощь зрелого мужа.

Жи-Ру нацедил барону Армину именно вайскеббо. Тот выпил, мечтательно жмурясь, и когда открыл глаза, это был совсем другой человек.

– Прошу пожаловать на борт «Летучего»! – воскликнул он и гостеприимно раскинул объятия. – Дети мои!

– Я рад, что вы так нас встречаете… отец мой, – после длительной паузы ответил Ариолан Бэйл.

Конечно, он не отказал себе в удовольствии впустить в эти слова яд тончайшего сарказма.

Именно в этот момент – когда мастер Бэйл ступил на палубу корабля, держа в своей руке тонкие пальцы Аннабели, когда он нежно приобнял ее, помогая сойти с трапа, когда он широко ей улыбнулся, показывая безупречные белые зубы, – Себастьян окончательно его возненавидел.

«Я его убью, – решил он. – Я убью эту надменную тварь! И будет так!»

Приняв это решение, Себастьян вдруг успокоился и вскарабкался на бом-салинг, для мало понимающих в морском деле – практически самую высокую точку корабля, на которую только мог забраться матрос. Сидя здесь, на высоте в десять человеческих ростов, на мощных брусках, крепящих древо бом-брам-стеньги, Себастьян обозревал утренний Сеймор. Город был добротен, приземист и крепок, как любой из больших и малых городов Кесаврии – за исключением, наверно, одной столицы. Утренний солнечный свет лег на черепичные крыши домов, на серый камень мощеных улиц и кряжистые башни городской тюрьмы. На длинные серые бараки портовых пакгаузов…

Себастьян закрыл глаза, и неожиданно перед его мысленным взором взмыли вверх острые, как розовый лед, золотые, как остывающее закатное небо, шпили. Это видение было настолько ярким, явным, настолько зримым, что Себастьян потерял себя и едва не разжал руки, обвитые вокруг стеньги.

«Что это? Что это за город?»

– Стойте! – разорвал его видение визгливый крик. И Себастьяну даже не надо было поднимать веки, чтобы узнать, кто именно в очередной раз влезает не в свое дело. Он все-таки раскрыл глаза и, притянувшись к прохладному гладкому дереву стеньги, убедился в том, что его догадка верна.

По пристани бежал маленький брешак, энергично преследуемый одной тощей облезлой собакой и вяло – двумя толстыми портовыми стражниками. Представитель несносного племени брешкху бежал прямо к «Летучему».

Конечно же это был Аюп Бородач.

– Стойте! – кричал он, хотя еще не прозвучала команда отдать швартовы, и до отправления судна оставалось еще прилично времени. – Стойте, ух!

Аюп Бородач взбежал по трапу, сгибаясь под тяжестью двух здоровенных плечевых сум, и почти упал на палубу. Окончательно перейти в горизонтальное положение ему помог добродушный пинок в голень от барона Армина:

– Да это ж скотина Аюп! Ну ты скажи, а? И откуда ты взялся, огрызок дохлой дворняги?

– У всех одни и те же вопросы… – уже валясь на палубу, выговорил тот. – Хоть бы что новенькое сказали, дядюшка Армин…

– Я те дам «дядюшка»!

– Действительно, какой такой дядюшка? Отец, что у тебя сегодня за времяпровождение такое? Целевое утро по катанию брешаков по палубе с помощью пинков? – снова не выдержала Аннабель.

– Практически новая дисциплина в школьном курсе, – пробасил Олеварн. – А что? Неплохой был бы предмет…

– У тебя по нему точно был бы самый высокий балл, – с расстановкой произнес Ариолан Бэйл. – Вставай, дружище. Ты кто такой и откуда взялся на корабле? Не видел я тебя.

– Я тебя тоже не видел ни на одном корабле из тех, на которых бывал, – отозвался Аюп Бородач. Он подрыгал ногами и наконец сел на палубе, подтянув к себе обе плечевые сумки. В них определенно что-то булькало и позвякивало. – Хотя, с другой стороны, ты не обязан ходить на тех же кораблях, что и я. А-а-а, я тебя знаю! Ты сам Ариолан Бэйл! Мы ж о тебе говорили с мастером Басти, ты еще у него невесту отбил… хр-р-р-р… э-э-э… По всему вижу, что ты предпочитаешь сушу. А тут даже палуба мокрая… Э-э-э… да и блевал кто-то, кажется… немного…

Из люка выглянул Ржига. Увидев разглагольствующего Аюпа Бородача, он издал короткий стон и добровольно свалился обратно. Ариолан Бэйл философски заключил:

– Я вижу, тебе рады буквально все. Что у тебя за поклажа?

– О ней-то я хотел рассказать с самого начала, но меня, так сказать, прервали, – мгновенно оживился Аюп Бородач. – Тут отличнейшее вино. Несколько видов наливок. О, господин барон, не смотрите с таким гневом: конечно же имеется и боррский эль, и вайскеббо! Но главное… милые дамы, боюсь, будут слишком очарованы мной, когда я покажу, что у меня есть… Насколько это очаровательно и пленительно…

– Рассказывай уже, плут! – рявкнул барон Армин.

Аюп Бородач окончательно принял вертикальное положение. Шмыгнул носом. Его руки задвигались с быстротой отпетого ярмарочного шулера. Одна из сум раскрылась, и из нее, блистая девственной белизной парусов, выплыл маленький парусник…

– Ого! – в голос сказали Аннабель, Танита и вторая девушка из Школы Пятого окна, по имени Майя.

– Эх… – сказал круглолицый парень по имени Инигор Мар, тот, кто правил лошадьми. – Я три года такое вино не мог достать, а тут – поди ж ты…

Крошечный Аюп Бородач улыбался и для пущей значительности вставал на цыпочки.

Модель парусника представляла собой сосуд для самого дорогого напитка, который только и можно было найти во всем королевстве Кесаврия (в Альгам не было смысла заглядывать, там употребляли куда более грубые и действенные пойла). Это было настоящее алое астуанское вино, названное так в честь держателя Алой сотни – великого Астуана V, ланзаата его величества жизнетворного короля Руфа-Альвуса IV Шеппиана. Собственно, до пятого Астуана был четвертый, третий, – а вино по древнему рецепту продолжало литься в их честь.

– Астуанское…

– Астуанское!

– Эй, Аюп! – прищурился барон Армин, впрочем, уже изрядно подобревший и размякший после дозы вайскеббо. – Это как же так, плут? Откуда ты взял это вино? Украл? Даже у меня… э-э-э… даже я пил его два раза в жизни…

Барон приврал ровно в два раза. Аюп Бородач, если судить по его усмешке, по достоинству оценил фантазию дядюшки Армина.

– Честно говоря, я его выиграл, – отозвался он, отодвигаясь от опекуна Себастьяна во избежание очередного пинка. – В «Пестрой пустоши». Как и все остальное… Помнится, именно там вы, господин барон, проиграли в прошлом году все, вплоть до нижних штанов. Да и те вам выдали сугубо из расположения…

Дядюшка Армин уже открыл было рот, чтобы зареветь, как насаженный на пику вепрь. Улыбка дочери остановила уязвленного барона.

– Отлично! – сказал он. – Господа студенты Школы Пятого окна, прошу пожаловать в кают-компанию для завтрака. Сейчас мы отплываем.

Растаяли за кормой виды, звуки и запахи Сейморского порта. Капитан «Летучего», вместо того чтобы пойти вдоль побережья, отчего-то взял курс зюйд-вест, и вскоре суша вовсе исчезла за горизонтом. Себастьяну было не до того, чтобы узнавать, каким именно галсом идет судно и какой курс заложил капитан, а вот юркий Аюп Бородач быстро установил, в чем дело. Оказывается, в шестидесяти морских лигах от Сеймора лежал знаменитый архипелаг Аспиликуэта, чьи красоты давно стали притчей во языцех.