Читать книгу Три жизни одного Бога - Антон Николаевич Волохов - Страница 3

«Дррррррынь!»

Мерзкий будильник….

«Дррынь-дррынь!»

Гадкий, холодный, противный…

«Дррынь – дрынь – дрынь!»

Ненавижу…

Как можно быть счастливой, если каждое утро тебя будит вот это бестактное исчадие ада?!

– Да заткнись ты! – крикнула я и бахнула со всего маха рукой по кнопке отключения.

«Дрр…» – затаился он и обидчиво затикал секундной стрелкой.

Ну что, Дарья, какие планы на сегодня?

Массаж, теплая ванна, поездка на лошадях по бескрайним полям и озерам с прекрасным, сказочным принцем?

– Даша! – послышалось из другой комнаты.

Мои глаза встревоженно открылись.

– Дааашааа! – послышался протяжный детский голосок, переходящий в плач.

Надо покрасить потолок в зеленый цвет, должно же меня хоть что-то расслаблять по утрам, когда я открываю глаза в этом доме, если принцев и теплых ванн мне не предвидится лет так до гроба.

– Даааашааааа!

– Ну что?! Иду я, иду!

Вскочив с такой нежной, прекрасной и вожделенной кровати, какая может быть только в раннее утро, я увидела кусок мохнатой рыжей шерсти по кличке Ньют прямо перед собой. Тот мирно сопел и шевелил усами, пока в него не прилетел тапок справедливости. Рыжий котик, лениво подняв помятую морду приоткрыл один разноцветный зелено-голубой глаз, презрительно стрельнул им в мою сторону, хрюкнул носопыркой и перевернувшись на другой бок, недовольно помахивал хвостом.

Чуть-чуть стало легче от того, что кому-то чуть-чуть стало тяжелей, прямо закон притяжения в действии.

– Привет тебе от Ньютона, – улыбнулась я коту, пока тот демонстративно наяривал хвостом, – Скажи спасибо, что не яблоком.

Из комнаты послышался плач.

– Бегу! – крикнула я и поскакала в одном тапке к Мишке.

Тот пускал сопливые пузыри и тер, красные от слез глаза.

– Что такое, кушать хотим? Кушать хотим, мой маленький братец! А кто будет кашку кушать?

Взяв Мишку на руки, я понесла его на кухню и, на выходе в коридор, чуть не упала от стремглав опережающего меня кота, решившего протаранить меня свой холеной мордой. Ловко метнув ногой последний тапок, я, в отместку, подбила его на повороте, но он, стукнувшись хвостом об плинтус, не теряя скорости и темпа, продолжил низколетящий заход на пищевую глиссаду к миске, как ни в чём не бывало.

Мишка засмеялся.

Ньют зашипел на тапок.

А я поставила чайник и принялась делать кашу для брата.

Мы живем втроём. Я, Дарья Собственноперсонная, мой младший брат Мишка – мелкий, сопливый оболтус и наша мама.

Мама болеет, последние роды прошли очень тяжело. Ей тяжело ходить, и она практически не встаёт с кровати уже третий год. Я пишу диплом в медицинской академии и планирую посвятить жизнь науке. Но скорее всего, посвящу её уходу за своей мамой и воспитанию прыткого брата, которого очень люблю.

Миша, живое воспоминание о моем отце. Он очень на него похож, как внешне, так и внутренне: бойкий, с характером, всегда добивающейся своего. В данный момент, он стучит по столу ложкой и добивается своей каши.

Самые теплые минуты в моей памяти – это живые и здоровые родители. Вот папа пришёл со службы домой, снял свой офицерский китель, подмигнул мне и сел кушать приготовленный мамой борщ. Вот рыжий кот Ньют, которого я притащила с помойки, ещё будучи маленькой девочкой, любезно оставленный в доме моими родителями, нагло крадет кусок мяса пышной, когтистой лапой, прямо из тарелки с борщом у моего отца. А вот стоит мама в переднике и смеется, пока папа бежит и ругается за удирающим котом, в зубах которого дымится кусок вареной говядины…

А вот папа подходит к маме и ласково гладит её животик, в котором уже постукивает своей ножкой Мишка… И летнее солнце пронзает кружевную тюль, висящую на окне и причудливыми теневыми узорами, играет на лицах любящих друг друга родителей, которые прижавшись к друг другу лбами, доверчиво смотрят в зеркало души собственной половины, ища там свое отражение.

У меня было всё это. Пока не случилась война. И отец, плохо скрывая мокрые от боли расставания глаза, сделав прощальные поцелуи для всего семейства, ушел навсегда, оставив после себя только легкий табачный запах на балконе и десяток скуренных сигарет.

Миша, не видел счастливых родителей. Миша вообще не видел счастья. Счастье там, где есть любовь. А любовь страдает в одиночестве и болезнях. Боль не даст человеку быть счастливым. И я обязана эту боль унять. Боль матери и боль брата.

Я должна им помочь, во что бы то ни стало…

Мой дипломный проект посвящен вирусологии. Если организм человека – это его Родина, то вирус – вражеский резидент. Этакий наглый внутриклеточный Джеймс Бонд, который проникая во всё внутренние, поселяет там страх, ужас и тиранию, а после, шаг за шагом, подчиняет собственной идеологии весь организм и забирает все тело по цепной реакции.

Деспот, хам, волюнтарист и просто хороший, веселый парень, этот самый вирус.

Променяв семь светлых лет кипящей молодости, на морщины вокруг глаз и, если повезет, диплом медицинской академии, я почти разуверилась в принцах, девичьем счастье и общей вере в человечество. Осталось верить только в вирусы, бактерии и подорожник.

Собираясь в академию, я тихонько прокралась к маме в спальню. Она уже проснулась, но лежала с открытыми глазами, безмятежно смотрящими куда-то в потолок.

– Я пошла, – прошептала я. – Мишка играет у себя, каши много слопал. Водичка у него есть. Полежи ещё.

– Буду пытаться вставать, – прошептала мама, улыбнулась и протянула руки для объятий.

Ей было очень тяжело. С каждым днем болезнь прогрессировала, и вставать становилось всё сложнее. Что это за болезнь, медицина ответить не смогла. Диагноза нет. Я не стала дожидаться резкого подъема в науке, и пошла в заведение с чашей и змеей сама, чтобы добиться всех ответов без посредников и вылечить маму.

Учусь я хорошо. Вроде как даже диплом цвета непосильной ярости обещают. На этом, все хорошие новости в области остросоциальной жизни у меня закончились. Ничего другого, за пределами входной двери моего дома у меня нет.

Вот эти все друзья, личная жизнь и признание в коллективе по принципу «пирамиды Маслоу», в моей жизни, напрочь отсутствуют.

Я попрощалась с мамой, слегка потыкала ногой в мягкий живот мурчащего котика и открыла дверь в холодный, мрачный и жестокий мир.

Взгляд в пол. Наушники в уши. Три витка шерстяного шарфа вокруг шеи и вперед к автобусной остановке. От моего подъезда, до остановки ровно 247 шагов. Три поворота и два столба. Потом зебра, дохлый воробей у мусорки, разбитая бутылка пива и вот я стою под козырьком остановки, вцепившись в рюкзак и разглядывая грязные ботинки впереди стоящего мужчины, внешность которого я описывать не буду, потому как, выше пояса мой взгляд не поднимается. Могу только сказать, что он курил и кашлял.

Да я социопат. И по прибытию автобуса, я ищу в нём угол, забившись в который, я смогу хоть на минуту поднять глаза. А то так можно и свою остановку проехать, что, впрочем, не раз со мной и случалось, когда не находилось подходящего угла.

Надо ли говорить, что надо мной посмеиваются?

Надо ли добавить, что в академии меня травят?

Надо ли сообщить, что я не умею нормально разговаривать с людьми или вообще хоть как-то адекватно реагировать?

Будем считать, что я вас предупредила, ибо далее по тексту, только боль и унижение.

Зайдя в аудиторию и едва только переступив порог, мне на голову упали красные, кружевные труселя и, естественно, я тут же слышу заранее приготовленный вопрос:

– Рыжая, ты вчера бикини у Сапога забыла?!

Потом всеобщий хохот. Сегодня у нас общий поток в большой аудитории. Сапогов блестящий педагог, академик, он помогает мне писать диплом. Стряхнув с головы эту похотливую мерзость, я предприняла попытку отыскать свободное место в хаосе насмехания и, о чудо, таковое нашлось прямо на первой парте, да ещё и в углу.

Слава Богу, мне не придется подниматься вверх посреди этого стада, подумала я и услышала новый приступ хохота, как только села на скамью.

Ага – это был мел. Ловушка для рыжей. Подловили, да. А я-то думала, что приматы более двух шагов просчитать не могут, видимо эволюционируют. Как-никак седьмой год в академии, здоровые лбы сидят.

Ну да ладно. Хорошо хоть не жвачка или масло. Если сравнивать с тем, что было раньше – это я легко отделалась. Да и люди всё же взрослеют, половина студентов сидели с безразличным лицом и всеобщее ликование по поводу моей вымазанной в меле пятой точки быстро прекратилось.

Потом мне ещё прилетело пару бумажек в затылок, и зашел Сапогов.

А далее все кинулись к нему за консультациями – шла последняя преддипломная неделя.

Но, Сергей Николаевич всех остановил и позвал первой меня. Тема у меня сложная, на неё нужны силы и время. По сути, то над чем я работаю – это новая разработка в области медицины. О ней я расскажу чуть позже.

Не успела я встать, как услышала шипящий и гнусавый голосок за спиной:

– Рыжая, бесстыжая…

Это был Барков и его едкая желчь, неизменные спутники друг друга, просто симбиоз.

Барков знает меня еще со школы, и он моё личное, персональное проклятие. Он вообще, как будто преследует меня всю жизнь. Учились в одном классе, теперь ещё и в академии вместе каким-то непостижимым образом. Насколько он мерзок, настолько и зол. Травит меня с завидной регулярностью. Не упускает ни единого момента. По-моему, всем уже надоело надо мной издеваться или просто стало скучно, кроме него. Этот не устаёт. Так и ходит тенью за мной попятам. Почти уверена, что свежий номер с трусами и мелом – его проделка.

В прошлом году нас поставили вместе проводить парный химический опыт. Либо поставили, либо он сам поставился – тут уж не знаю, но знаю точно, что он не мог себе позволить упустить момента и пройти мимо меня. И, так уж случилось, что я пролила кислоту ему на руку во время опыта. Абсолютно случайно. Теперь на руке у него зияет шрам похожий на треугольник, а я получаю все новые порции ненависти в свой адрес каждодневно.

Итак, Сапогов дежурно усмирил Баркова грозным замечанием, и мы сели разбирать мой проект.

Надо сказать – это не совсем проект. Быть может это даже диссертация. Кто-то называет мое творение научным прорывом, но в целом, для его осуществления нужны труды многих людей, если не целого института, при поддержке генерального спонсора, с казной государства, у которого в карманах есть много нефти.

Суть в том, что я создаю вирус. Если в двух словах – позитивный вирус. Не тот, который будет дарить вашей душе много теплоты и гармонии, принося покой вашему эмоциональному кредо, а тот, что нацелен на борьбу с заболеваниями в любом виде и при любой стадии. Это искусственный иммунитет, который вживляется человеку старым способом, в виде прививки и развивается в организме, купируя все возможные болезни и нарушения. Он интеллектуален и может передавать сигналы о стабильности организма или происходящих с ним изменениях. Сигналы эти поступают в ваш личный телефончик, в специальное программное обеспечение, без смс и регистрации.

И теперь проснувшись поутру, вы узнаете, что только что переболели простудой или за прошедшую ночь вами, был героически побежден рак.

Здорово я придумала, правда?

Но, конечно, не все так просто, как могло казаться. Все это хорошо лишь в теории. Базовый вирус, состоит из приемника нейросигналов, диагностику проводит искусственный интеллект внешнего устройства, а саморегуляция состоит из специальных возбудителей, входящих в формулу вируса.

Стало быть, в осуществлении подобного проекта необходимо задействовать огромное количество специалистов, от биоинженеров и программистов, до дизайнеров и художников.

Так или иначе, через пару недель я уже стояла вся нарядная и даже накрашенная у проекторного экрана, доказывая обществу в виде студентов и экзаменаторов, что мы все можем жить лучше и даже чуточку веселей, если приложим совместные усилия.

Пока Барков, сознательно пересевший на первые ряды к моему выходу, скрипел зубами и испепелял меня лучами ненависти, а представители комиссии в лице декана, директора и преподавателей всеми силами старались изображать заинтересованность к небывалому порыву энтузиазма и оптимизма в моем лице по представленной теме, я трепетала и буйствовала.

Я рассказывала научную часть, важность подобной разработки, теоретические прорывы в этой области, общие социальные успехи на фоне прогресса медицины, чего я только не говорила и не показывала, но массовость стала просыпаться ближе к списку литературы на последней странице дипломного проекта.

– Всё это, конечно, очень интересно и познавательно, но труднодостижимо. Очередная утопия и фантазерство. Подобные проекты необходимы только исследователям, а не реальным учёным и разработчикам. Но, нужно отдать должное вашему наставнику – Сапогову, вы провели очень глубокую и объёмную работу. Мы поставим вам отлично, но учтите, что ваш проект не является научным, – сказал мне декан, на фоне счастливой гримасы презрения и ликования Саши Баркова.

Я подняла свою челюсть с пола и поехала домой, наливаясь пунцом от внутренней ярости и негодования, цветом становясь похожей на свой красный диплом. Проскочив незаметно серой мышкой мимо комнат мамы и брата, я пронырнула в кладовку:

– Пылится здесь, – приказала я красной корочке позора и, бросив документ о собственной состоятельности, гордо пошла, заниматься чисто женскими делами – беззвучно рыдать в подушку лежа на кровати.

Меня не любят, меня не ценят, я никому не нужна и прочий бабский хоровод мыслительных тараканов. Я не раз это пережила и ещё сто раз переживу, просто женщине надо поплакать, отстаньте от неё и принесите шоколадку.

Когда отпустило, я пошла на кухню. Там уже вовсю шёл подготовительный процесс пожирания и кормления: Мишка стучал ложкой, а мама готовила кашу.

– Ты дома?! – радостно воскликнула мама.

Мишка вылупил глаза.

– Угу.

– Сдала?!

– Ага.

– Моя ты умница! – мама сердечно обняла меня и затряслась.

Когда она волнуется или напрягается, хоть умственно, хоть физически, она сильно трясется. Это все последствия болезни и никаких лекарств на эти симптомы не существует.

– Полежи, отдохни, я покормлю его, – сказала я.

– Нет, я сама, – ответила мама.

Она всегда смущалась, когда её трясло. Ей было неприятно. Внутренне она не смогла смириться с тем, что её поразила болезнь. Она не хотела чувствовать себя неполноценной. Да и никто бы не хотел. Иногда она просто падала от бессилия, пытаясь заниматься домашними делами. Она боец и я горжусь ей.

Мишка лопал кашу, я мыла посуду и вдруг увидела, как ложка у Миши неожиданно выпала из рук. Как-то непроизвольно это произошло.

Я нахмурилась, подняла её и снова дала ему. Мама с тревогой смотрела на моё напряженное лицо.

– Ты чего? – спросила она, – помыть же надо.

– Подожди, – ответила я. – Миша – ешь.

Миша облизнулся, взял ложку и… затрясся…