Читать книгу Западня для ведьмы - Антон Орлов - Страница 4

Выставка Великого Светлейшего Собрания занимала обширную территорию в центре Пергамона. Земля там сплошь упрятана в белокаменный панцирь, в плитах вырезаны фигурные выемки для охранных знаков. За минувшие с прошлого Собрания пять лет бронзовые магические символы потускнели, но в ходе подготовки к нынешнему мероприятию их начистили до блеска, и теперь они могли соперничать с позолоченными шпилями выставочных павильонов, похожих на миниатюрные королевские дворцы.

Здесь можно было увидеть всевозможные диковины, как сонхийские, так и добытые в чужих мирах, образцы минералов, гербарии, восковые фигуры, чучела, скульптуры, картины, а также клумбы с волшебными растениями и виварий.

Пока что праздную публику на Выставку не пускали. Завтра и послезавтра, когда там будут гулять почетные гости, тоже не пустят. Для простых посетителей доступ туда откроют на третий-четвертый день, тогда и можно будет на все посмотреть.

Зинта, стоявшая среди других любопытствующих горожан, прильнула к узорчатой решетке. На белых дорожках виднелись немногочисленные фигуры в мантиях или в парадной форме амулетчиков. Шелестели струи фонтанов, негромко играла благостная торжественная музыка – она ни на мгновение не смолкала, и ее было слышно в любом из уголков Выставки. Из вивария не доносилось никакого шума, он был накрыт «пологом беззвучия».

– Добрый день, госпожа Зинта!

Лекарка обернулась и учтиво ответила на приветствие, внутренне подобравшись. Рядом с ней остановился почтенный Троглехт, тот самый маг, который выманил ее из Аленды перед сурийским погромом. Как обычно, он слащаво улыбался – без фальши, с искренним умилением. Он называл себя ее верным поклонником, вдобавок у него были хронические проблемы с печенью и желчным пузырем, и она его дважды лечила, так что он был к ней всей душой расположен, вот только на взаимность рассчитывать не мог, в особенности после той зимней истории.

– Госпожа Зинта, вы все хорошеете и хорошеете! Нежная молонская роза, истинный розанчик на пироженке! – Троглехт причмокнул. – Не хотите ли прогуляться по нашей Выставке?

– Туда ведь нельзя посторонним.

– Я вас проведу, – он наклонился ближе, так что она почувствовала запах несвежего дыхания и модной туалетной воды «Доблестный рыцарь». – Со мной пропустят. Коллега Суно не приглашал вас туда? Все-то ему некогда…

«Да ты с моим Суно и рядом не стоял», – подумала Зинта сердито, но все-таки пошла с ним, уж очень ей хотелось посмотреть на Выставку не в общей толчее, а сейчас, пока там тишина и малолюдье.

Они направились к огромным белым воротам в четыре арки. Маг расточал комплименты и выспрашивал, как ей живется, Зинта болтала о пустяках. Еще в Молоне Эдмар, принятый в паянскую гильдию контрабандистов, научил ее этой уловке, чтобы она, с ее-то доброжительской привычкой отвечать на вопросы по-честному, не сказанула лишнего. В иных ситуациях это очень выручало, только приходилось быстро соображать, какой бы ерунды наговорить заместо важного.

Троглехт много узнал о забавных выходках кошки Тилибирии и о том, как Зинта сначала выбирала в лавке, а потом сама вешала в спальне новую штору, синюю с вышитыми золотыми птицами, потому что старую, с кораблями, порвала Тилибирия, когда пыталась взобраться по ней наверх.

В конце концов он капитулировал и сам начал рассказывать о Выставке. Это было интересно, но собеседник все равно Зинте не нравился, до мурашек по коже, до телесного отвращения.

Тех, кто был ей симпатичен, она всегда видела привлекательными: любая некрасивость словно затушевывалась, ее внимание цеплялось за то, что во внешности человека есть хорошего. В каждом ведь что-нибудь такое да найдется. А в Троглехте ее все отталкивало – и благообразное дряблое лицо с нездоровой кожей, и подвижные бледные пальцы, и его манера причмокивать, если речь заходила о том, что любезно его сердцу. Хотя до истории с пожаром он у нее такого отношения не вызывал. Скорее всего не он поджег ту усадьбу в Камсуге, он лишь принял мыслевесть, чтобы не мешкая выполнить свою часть работы – спровадить туда лекарку. Благодаря этому она уцелела, однако что-то не хотелось говорить ему «спасибо».

– Обратите внимание на эту клумбу!

Громадная, не меньше пяти шагов в поперечнике, клумба посреди обширной площадки была огорожена резным мраморным бортиком. Из черной земли выглядывало множество ростков, как будто покрытых перламутровым лаком.

– Какие красивые, – вырвалось у Зинты.

– Сокровище достопочтенного коллеги Зибелдона, – пояснил провожатый. – Иноглярии, волшебные растения из мира Туан Тиги. Даже там они считаются большой редкостью, а у нас и подавно. Почтеннейший Зибелдон добыл семена иноглярий с риском для жизни, ценой головоломных интриг и комбинаций, и Сокровенному Кругу стоило великого труда уговорить его на эту демонстрацию. Он в конце концов согласился, ради приумножения славы Светлейшей Ложи, но посулил, что превратит в жабу того мерзавца, который погубит ему хотя бы один росток. Иноглярии, которые едва взошли, весьма нежны и прихотливы. Через несколько месяцев они превратятся в деревца, которые принесут плоды, с виду точь-в-точь перламутровые, словно, не побоюсь этого сравнения, раковина моллюска изнутри. Ах, как я мечтаю об одной прелестной потаенной раковине, которая, хотелось бы мне в это верить, ждет не дождется своего преданного моллюска, госпожа Зинта…

Троглехт сделал многозначительную паузу.

«Экую гадость брякнул… Я бы твоего моллюска на совок да в помойное ведро!»

Зинте хотелось сказать это вслух, а потом повернуться и уйти, но она молчала, с заинтересованным видом разглядывая дивные растения, будто пропустила намек мимо ушей.

Негоже с ним ссориться. Не из-за себя – из-за Суно. Того частенько вызывали для бесед в Дом Инквизиции. Возможно, подозревали в тайной нелояльности, подмечая то промелькнувшее в глазах выражение, то нотки горечи в деловитом тоне. Он и так словно ходит по тонкому льду, и Зинта не хотела провоцировать ситуации, из-за которых его отношения с коллегами могли бы ухудшиться. Во всяком случае, она тому причиной не будет.

Не услышав отклика, ее спутник с достоинством поправил выглядывающий из-за ворота мантии шарф тончайшего китонского шелка, с яблоневыми цветами на кремовом фоне. И его сия мода не миновала! Шея, как у ощипанного гусака, а туда же – Эдмару подражает.

– Плоды иноглярий незаменимы при изготовлении некоторых ценнейших артефактов, – грустным голосом сообщил не дождавшийся поощрения воздыхатель. – Такое чудо у нас на Выставке представлено впервые за последнюю сотню лет, в прошлые разы на этом месте были высажены малеоры из тропиков, такие же, как на клумбах поменьше.

По окружности площадки располагалось восемь куртин с кустиками, усыпанными пышными шаровидными цветами – золотисто-желтыми, пурпурными, фиолетовыми, розовыми, ярко-красными, в воздухе над ними мерцали искры тех же оттенков.

– Их привезли сюда вместе с волшебным народцем, который для людей безобиден, вроде крохотных человечков с крылышками, как у тропических бабочек. Днем они прячутся, а по вечерам танцуют. В разлуке со своим народцем малеоры зачахнут.

– Обязательно посмотрю на них вечером, – вежливо отозвалась Зинта.

Ей хотелось спросить, достопочтенный Зибелдон – это тот самый Зибелдон, который много путешествовал по чужим мирам и написал об этом несколько книг? Его «Повести странника» были переведены даже на молонский, Зинта все прочитала от корки до корки, а потом еще и перечитывала. Если да, глянуть бы на него хоть издали… Она решила, что лучше спросит у Суно.

– А пойдемте в виварий? – предложил Троглехт.

Словно внезапно додумался до мысли, что посещение вивария сделает даму более благосклонной к его персоне.

Сходить туда и впрямь стоило: вот уж где будет не протолкнуться, когда Выставку откроют для всех желающих.

После рукоглазов, сумеречных певунов, камнеедов, громадных пауков, ядовитых волосатых жаб и златоперых птиц у Зинты осталось впечатление, что она долго-долго бродила по каким-то странным ответвлениям реальности, нисколько не похожим на обыкновенную жизнь, а под конец маг повел ее смотреть куджарха.

Эту тварь из пустыни Олосохар держали в специально построенном отдельном павильоне. Как рассказал Троглехт, усыпленное волшебное животное затащили внутрь через большой, во весь торец, проем, который потом замуровали. Наружу куджарху не выбраться, даже если он каким-то чудом освободится от цепей, поскольку в дверь ему все равно не пролезть.

Стены здесь были изрядной толщины – крепостная кладка, сработано на совесть: павильон мог бы выдержать прямое попадание пушечного ядра или удар стенобитного орудия. Впрочем, добавил маг, чтобы удержать главный экспонат вивария там, куда его поместили, и цепей вполне хватит.

Большую часть помещения занимала продолговатая яма, облицованная каменными плитами, от галереи для посетителей ее отделяла железная решетка. Внизу ворочалось туловище охватом с хорошую бочку, длиной в десять-двенадцать шагов, покрытое синеватой, в темных пятнах, чешуйчатой шкурой.

По бокам оттопыривалось четыре пары коротких мощных лап, больше приспособленных для прыжков, чем для бега. Подслеповатые глаза – пара неприметных бугорков на страшной складчатой морде с похожими на шипы усами. У куджархов плохое зрение, зато чрезвычайно тонкое обоняние и острый слух.

Троглехт рассказал, что на поверхности они чаще всего прыгают, а в толще песка плавают не хуже рыб, извиваясь всем телом и работая плавниками – обратите внимание на кожистые складки по бокам: если тварь их расправит, они будут похожи на веера. Куджарх передвигается таким образом довольно быстро. Сторонний наблюдатель заметит его присутствие по внезапному и необъяснимому шевелению барханов, и при этом у стороннего наблюдателя будут немалые шансы стать добычей.

Они свирепы, но осторожны, напуганный куджарх мигом зарывается в песок. Поймать его – крайне трудная задача, охотничий отряд из нескольких десятков магов и амулетчиков под предводительством почтенного коллеги Шимонга буквально совершил чудо, выследив и захватив этот экземпляр.

Бывает, что куджарх селится на одном месте и большую часть времени проводит в спячке, но это если животное больное, вроде того, которое было убито прошлым летом в Мадре достопочтенным коллегой Тейзургом. Проголодавшись, он просыпается и тогда становится опасен для окружающих – не только потому, что крупный хищник, но еще и тем, что в такой период куджарх, в силу своей волшебной природы, насылает на людей недомогания и неудачи. Чтобы его угомонить, жители близлежащих деревень приносят жертвы.

Сожрать он может кого угодно, однако предпочитает девственниц: из их плоти он получает некие полезные для себя эманации.

Зинта едва не фыркнула, некстати вспомнив «девственницу Энгу», разбившую сердце Дирвену. Тут же подумала, что нехорошо смеяться над такими вещами, которые для кого – игрушки, а для кого – горе.

Заметив искорки у нее в глазах, Троглехт истолковал это в свою пользу, воспрянул духом и разразился очередным чудовищным комплиментом. Хвала богам, не про моллюска, но этого хватило, чтобы настроение у лекарки скисло. Вдобавок она вспомнила о Хеледике, которую олосохарские ведьмы собирались отдать на съедение куджарху, позже убитому Эдмаром.

Пасть у этой твари такая, что человек поместится. И небо, и язык величиной с одеяло усеяны желтоватыми наростами-зубами, из челюстей торчат редкие, но острые клыки. Зинта все это рассмотрела, когда куджарх зевнул, обдав зрителей гнилостной вонью.

Последний паршивец Дирвен, что попрекнул девчонку ее выбором. И ведьмы те дуры, нет бы или сами прибили песчаного гада, или кого на помощь позвали, чем этакую окаянную скотину девственницами прикармливать.

Куджарха удерживало с дюжину толстых цепей, которые крепились к скобам, вбитым в каменные плиты. Одни тянулись к оковам на лапах, другие к кольцам, продетым сквозь складки шкуры. Меры предосторожности приняты, ужас пустыни Олосохар на волю не вырвется.

В павильоне ощущался смрад падали, гниющих фруктов и высохших экскрементов – или какой-то другой запах, похожий на эту смесь. Магические лампы заливали помещение ярким светом.

– А теперь, госпожа Зинта, пойдемте-ка пообедаем, вам надо хорошо кушать! – завершил Троглехт на жизнеутверждающей ноте свою лекцию о куджархах.

Ей и правда хотелось есть. Неужто придется в его компании отобедать? Вот уж радость… Но потом надо будет хоть как от него отделаться, чтобы записать все, что запомнилось, в заветную тетрадку. В присутствии кого угодно из магов Зинта не рискнула бы этим заниматься: вдруг попадется кто-нибудь, наделенный способностями видящего, и почует неладное?

Они вышли наружу. Воздух был свеж и ароматен, сияло солнце, Троглехт ворковал что-то любезное, но вдруг поперхнулся, умолк на полуслове, а потом с гневным изумлением осведомился:

– Вы-то что здесь делаете?!

Трое юнцов в мантиях Магической Академии, а за спинами у них прятался, пригнувшись, кто-то четвертый в плаще с наброшенным капюшоном. Ответили они хором:

– Мы хотим посмотреть на куджарха!

Такая похвальная дисциплинированность ничуть не смягчила Троглехта. Напротив, его аж передернуло от негодования:

– Что-о-о?!! Ах вы бестолочи, да вы же зачарованы!

Четвертый, сохранявший инкогнито, еще ниже пригнулся и съежился.

С минуту маг молчал, по его сосредоточенному лицу Зинта догадалась, что он колдует. Потом трое студентов начали оторопело озираться с таким видом, словно их окатили холодной водой.

– Учитель Троглехт… Что случилось?..

– Вы забыли все, чему вас учили, и позволили этому негодяю околдовать вас! А ну, иди сюда!

Некто в плаще выступил вперед, и лекарка увидела, что капюшон у него накинут поверх зеленой шляпы.

– Здравствуйте, госпожа Зинта, – он сдержанно поклонился ей, после чего добавил: – Здравствуйте, учитель Троглехт.

– Здравствуй-здравствуй, – проворчал маг. – Давай сюда амулет!

– Который? – угрюмо уточнил Дирвен. – У меня их много.

– Не изображай дурачка! Тот самый, который ты использовал, чтобы зачаровать свою охрану. «Тайный вожатый» или «Заместитель воли»?

– «Тайный вожатый».

– Дай сюда! – Троглехт подставил ладонь.

Мальчишка нехотя вытянул из кармана шнурок с неброской подвеской.

– Где ты его спер? – осведомился допросчик, тут же выхватив вещицу.

– Мне его официально выдали! – огрызнулся Дирвен. – Чтобы я тренировался на добровольцах.

– Отменно потренировался, можешь считать, зачтено. А вы, стало быть, добровольцы?

– Мы же не знали, что он нас сюда поведет, – сердито глянув на виновника, попытался оправдаться один из студентов.

– Вам поручено охранять его и наблюдать за ним, вы не можете быть добровольцами для его тренировок – разве вас об этом не предупреждали? Я обо всем сообщу, кому следует. Дирвен, что тебе понадобилось на Выставке?

– Я хочу посмотреть на куджарха, – он упрямо глянул исподлобья. – И вообще на всяких зверушек… Мне, что ли, нельзя?

– Тебе – нельзя! – отрезал маг. – Тебе даже близко подходить к виварию запрещено, и ты отлично об этом знаешь. Как вас пропустили на Выставку?

Дирвен промолчал. Зинта подумала, что сторожей в воротах он небось тоже заморочил с помощью «Тайного вожатого».

– Зачем тебе куджарх?

– Я же сказал, хочу посмотреть, – буркнул мальчишка. – Почему всем можно, а мне нельзя?

– Потому что нельзя! Марш отсюда! – Троглехт повысил голос. – Развернулись и пошли к воротам! Я сказал, организованно пошли к воротам!

Юнцы подчинились.

– Посмотреть ему… Хочет он… Много чего он хочет… – негодующе бормотал маг себе под нос, шагая следом. – Взял под контроль трех старшекурсников Академии, успевающих на «хорошо» и «отлично», куда это безобразие годится? Твою бы энергию да в благих целях использовать, в тылу у врага… Кому сказано, к воротам, а не туда!

Выпроводив нарушителей с Выставки, он устроил разнос сторожам, которые сами не могли понять, как вышла такая промашка – ну точно ведь, их тоже зачаровали! – а потом вспомнил о своей спутнице. Зинта запоздало подумала, что надо было сбежать, пока он ругался, не обращая на нее внимания. Ее подвело любопытство. А теперь поздно: опять он смотрит на нее масляно-умильными глазами и городит свои несусветные комплименты.

Впрочем, дойдя вместе с ним до конца улицы Светлых Обещаний, которая вела мимо белых зданий Собрания к разноцветным жилым кварталам Пергамона, Зинта поняла, что комплименты у него искренние и милые, от чистого сердца. И сам он славный человек, добрый, заботливый, в чем-то даже трогательный… Одинокий, потому что влюбился, а у нее уже есть любовник, но Троглехт, если разобраться, нисколько не хуже того мага (как же его зовут, запамятовала, да и неважно), с которым она живет. Рядом с Троглехтом так уютно и надежно, он ведь только о том и печется, чтобы Зинте было хорошо… И если она сейчас зайдет к нему в гости на чашку шоколаду, чтобы ему, бедному, не было так одиноко, ничего дурного в том не будет.

Мимо со всех сторон плыло что-то солнечное, невнятное, а прямо на них надвигалось темно-синее с красным, и когда маг потянул Зинту вбок, та сразу поняла: они спасаются от этого синего в изломанных серебристых ветках и мелких алых цветах – правильно, незачем с этим встречаться…

– Развлекаетесь, коллега Троглехт?

Лекарка вздрогнула, словно ее встряхнули за шиворот, и ошеломленно заморгала: куда ж это она убрела вместе с Троглехтом, в какие-то совсем незнакомые закоулки… Тавше Милосердная, что с ней только что было?! Голову, что ли, напекло?

А дорогу им заступил Эдмар в китонской баэге цвета вечернего неба, с россыпью вишневых бутонов. Вокруг глаз он искусно нарисовал узорчатую полумаску в одной гамме со своим одеянием, на поясе у него висел веер – вероятно, тот самый, с лезвиями, который ему подарили в Китоне.

– Какая пошлость – зачаровывать даму, вместо того чтобы очаровать ее своими достоинствами… Прискорбное падение нравов, сердце кровью обливается. Вдобавок околдовали вы Зинту не своими силами, а с помощью амулета – последний штришок, совсем удручающий. Что-то по этому поводу скажет коллега Орвехт…

Лицо Троглехта пошло пятнами, а пальцы, по-хозяйски сжимавшие локоток Зинты, враз стали вялыми, и она высвободила руку, на шаг отступила. Способность соображать возвращалась к ней медленно, как будто ее оглушили, а теперь она постепенно приходила в себя.

– Достопочтенный коллега Тейзург, вы неправильно поняли ситуацию, у меня есть с собой амулет, изъятый у одного из наших мальчишек-амулетчиков, но зачем бы я стал его использовать, да еще ни с того ни с сего, ерунда какая! – маг издал нервный недоумевающий смешок. – Госпожа Зинта пожелала пройтись со мной по-дружески, в здравой памяти и по собственной воле, совершенно невинная прогулка, даже смешно, что у вас такие домыслы…

Лекарка, уже смекнувшая, что к чему, собиралась возмутиться, но, поглядев на ироническую мину Эдмара, решила промолчать: он и сам все понял.

– Что ж, пожалуй, я с вами соглашусь, дорогой коллега, – обронил тот небрежным тоном. – С помощью никчемной побрякушки, которая лежит у вас в кармане, вы никого больше… м-м… я всего лишь хотел сказать, и впрямь никого не зачаруете, так что беру гнусные инсинуации обратно. Этот кусочек редкого сплава на замызганном шнурке так же безобиден и бесполезен, как ваш, с позволения сказать, моллюск, о котором вы с таким трогательным сентиментальным пафосом рассказывали кое-кому из наших общих знакомых дам. Умопомрачительная экзотика…

Троглехт смертельно побледнел, попятился и уткнулся спиной в оранжевую оштукатуренную стену с охряным орнаментом. Он судорожно шарил руками у себя под мантией, в его выпученных глазах бился ужас.

– Что вы сделали?!. Со мной… И с амулетом, он же казенный!.. Что у меня там, боги милостивые, помогите!.. Помилуйте…

– Амулет, увы, больше не амулет, – с искренним сочувствием отозвался Тейзург. – А вы пока можете порадоваться моллюску… С полчаса помучаетесь, потом само пройдет. Это кратковременные чары, я сегодня с утра тихий и добрый, еще ни одной гадости не сделал. О, сейчас я сделаю первую за сегодняшний день гадость – украду у вас Зинту, если не возражаете.

Несчастный Троглехт, скорчившийся возле стены с безумным выражением на лице, не возражал, не до того ему было. Эдмар галантно подхватил лекарку под руку и повел прочь.

– Раз уж ты меня украл, пойдем в какую-нибудь чайную, – вымолвила Зинта, когда к ней вернулся дар речи.

– Идем. Не обессудь, что нарушил пикантные планы, но чтобы женщина, которая безжалостно отказала мне, отдалась Троглехту – такого безобразия я допустить не могу. С коллегой Суно у тебя любовь, это извинительно, но чтобы с кем попало – нет уж, и не надейся.

– Спасибо, что выручил, – вздохнула Зинта. – И прости за то, что я тебе тогда сказала со зла, при Суно и при демонах.

– Что именно? – полюбопытствовал Тейзург. – Ты мне тогда много всякого кричала вслед, и твоими стараниями лексикон демонов Хиалы изрядно обогатился нехорошими словами.

– Я имею в виду насчет твоих первых заработков в Паяне. Ну, чем ты вначале в порту за деньги занимался… Зря я об этом вслух сказала.

– А я, признаться, этого не стыжусь, – ухмыльнулся ее спутник. – Не побирался ведь. Я там считался самым шикарным вариантом, клиенты из-за меня дрались – всерьез, до поножовщины. Ты бы там за три месяца столько не заработала, сколько мне платили за одну ночь.

– Да почем ты знаешь? – возмутилась задетая за живое Зинта, на мгновение упустив из виду, о каком негодящем ремесле идет речь.

– Если хочешь, можем проверить, кто из нас больше заработает на улице за один вечер, – он заговорщически подмигнул. – Ну что, спорим?

– Ах ты, окаянец бесстыжий, еще чего не хватало! – опомнилась лекарка. – Тьфу, самому-то не совестно такое предлагать, после того как я перед тобой по-доброжительски повинилась?

Судя по удовлетворенно-насмешливой физиономии Эдмара, совестно ему не было.

Они свернули на улицу, где находилось несколько трактиров и чайных. В воздухе витали аппетитные запахи, на цепях висели завлекательные вывески. Здесь царило оживление: Великое Светлейшее Собрание откроется завтра, Пергамон кишит участниками и гостями – золотая пора для владельцев заведений.

Тейзург с Зинтой зашли в «Истинный сиянский чай», заняли столик на веранде с деревянной решеткой, которую уже начали оплетать нежные побеги вьюна. Летом за растительным пологом не видать, кто здесь сидит, и на улицу не очень-то посмотришь, а пока все как на ладони. На противоположной стороне находилась «Заветная чашка» – зеркальное отражение «Истинного сиянского чая», с точь-в-точь такой же оголенной решеткой, и вывеска похожая, только с другим названием.

– До чего пакостный амулет, – пробормотала Зинта, запоздало содрогнувшись при мысли о том, какую скверную шутку чуть не сыграл с ней Троглехт.

– Этот обладатель моллюска больше на выстрел к тебе не подойдет. Если он не усвоил урока, получит еще один.

– А ты правда, что ли, превратил…

– Всего лишь навел иллюзию. Позже он и сам это поймет, когда мозги перестанут бурлить от ужаса. Превратить тоже мог бы, но он, увы, маг Ложи, а ссора с Ложей в мои планы не входит.

– У тебя ведь есть еще Китон и твое кофейное княжество, которые далеко от Ларвезы, – напомнила Зинта.

Ей-то как раз хотелось поссорить Тейзурга с Ложей.

– Не то. В Китоне меня почитают самым изысканным образом, а в княжестве, для которого я пока еще не придумал имени, на меня и вовсе молиться готовы. Обретя в моем лице самозваного правителя, местное население, давно уже ничейное и стоически вымирающее, получило и защиту от волшебного народца, и спасение от голода и жажды, не говоря об экономических перспективах. Там сейчас идет строительство оросительной системы, а за воду они с потрохами продаться готовы и боятся только одного – что я их брошу. Так что я для них милостивый и любимый господин, какая уж там светская жизнь… Интриги и интрижки, словесные дуэли, утонченные взаимные гадости, добавляющие жизни пряной прелести – все это здесь, в Ларвезе, и мне бы не хотелось враз лишиться этой благодати. Амулет я убил, но Троглехт не станет об этом распространяться, ведь тогда ему придется сознаться в своих собственных неблаговидных действиях. Связываться с коллегой Орвехтом он тоже вряд ли захочет. Можешь мне поверить, твой рассудительный и хладнокровный Суно в гневе страшен – или я плохо разбираюсь в людях. В придачу сама по себе попытка околдовать служительницу Тавше гарантирует нашему хитроумному влюбленному всеобщее осуждение. Так что я его, болвана, избавил от серьезных неприятностей. Надо будет с ним побеседовать, чтобы он это в полной мере осознал и проникся благодарностью.

– Что же он насчет амулета своим скажет?

– О, мне тоже интересно, как он выкрутится. Я бы на его месте все свалил на происки врагов Ложи, которые непременно должны были затесаться в число гостей. Посмотрим, додумается он до этой версии или нет.

– Не доброжитель ты все-таки, – вздохнула Зинта. – И двигаться в сторону добра не хочешь. Троглехту поделом, да и амулет был дрянной, нечего такую пакость разводить. А вот когда ты отдавал своему Хальнору лекарство для его дочери и побил у него на службе какие-то монтро… манитро… ну, эти самые, которые, как ты говорил, там по стенкам висели, вот это был зложительский поступок.

Прислуга принесла острый сырный суп с весенними травами и гренками.

– Пелерина у тебя просто прелесть, – оценил Эдмар. – Если подскажешь мастерицу, я бы ей манжеты заказал.

Короткую пелерину из белого кружева Зинта надела поверх голубого шелкового платья, потому что решила, что сегодняшний день у нее будет праздничный.

– Здесь купила, в Салубе, в галантерейной лавке на улице Соломенных Птиц.

– О, загляну туда. А что до битых мониторов, он сам виноват. Не я затеял драку. Я всего лишь тактично напомнил ему об одном старом долге – а он мне сразу в глаз, как будто я пришел к нему с судебными приставами и размахиваю перед носом исполнительным листом! Некрасиво это было с его стороны. Его всегдашний аргумент в наших спорах – удар кулаком. Я все равно не отступлюсь, рано или поздно я взыщу с него долг, мерзавец это понимает, оттого и бесится, – желтые глаза Тейзурга горели одержимо и мечтательно. – Он-то понадеялся, что вопрос снят, раз меня убили. А теперь я вернулся, и придется платить по счету. Самое-то главное, ему некуда деваться. Уж если Страж Мира, пусть даже отставной и считающий себя простым смертным, что-то кому-то пообещал – он должен расплатиться, иначе ему же хуже. Для таких сущностей, как он, обман – запретная территория, так что он влип. Разве что я соглашусь освободить его от обещания, но этого он не дождется, этого я за все сокровища мироздания не сделаю!

Зинта заметила на веранде «Заветной чашки» знакомые лица: за одним столиком сидела Атаманша в оборчатом красном платье с черными розами и черной кружевной пелерине, за соседним – Тимодия с матерью.

Атаманшу она видела еще и возле ограды Выставки, перед тем как привязался Троглехт. Словно та за ней следила. Задумала свести счеты? Чего доброго, поколотит… Но она же теперь знает, кто такая Зинта, и вряд ли посмеет поднять руку на лекарку под дланью Тавше, разве что подойдет и всяко обругает, а это не страшно. Впрочем, может, и случайно встретились: поглядеть хотя бы издали на Выставку тьма народу пришла, а потом все понемногу потянулись обедать, ничего удивительного.

– А что за долг?

Захочет – скажет, не захочет – не скажет, спросить не возбраняется.

– Из-за него погибло мое оборудование для добычи полезных ископаемых на дне моря, и он наотрез отказывается расплатиться, хотя обещал, лицемер несчастный.

Зинта изумленно распахнула глаза:

– Да разве можно добывать ископаемые на морском дне?

– В том мире можно, для этого используются сложно устроенные механизмы. Вот он и уничтожил мне такой механизм, который с ума сойти сколько стоил. Вернее, я сам это сделал – ради него, поверив лживым словам.

– Может, у него просто нет денег, чтобы заплатить?

– Речь не о деньгах.

– А, так он должен тебе отдать за это что-то волшебное? – догадалась Зинта.

– Можно и так сказать, – согласился Тейзург с выражением мечтательной грусти. – Волшебное… Да.

– Тогда и впрямь нехорошо, что не отдает. Правда, если дело касается каких-то магических артефактов, люди, бывает, сильнее жадничают и держатся за свое, чем из-за денег.

«Зов боли» пришел не вовремя. Если с супом она, под разговоры, расправилась до конца, то горячего чаю с привкусом корицы едва успела отхлебнуть, а пирожное так и осталось на тарелке. Эдмар, проживший с лекаркой два с лишним года, сразу понял:

– Зовут?

Зинта кивнула, торопливо допила чай, обжегши язык, и схватила висевшую на спинке стула лекарскую сумку – пусть оделась нарядно, все равно взяла ее с собой, и правильно сделала.

– Непременно приходи к нам в гости! – бросила она уже на ходу.

В «Щедрой скатерти» человеку почтенных лет проломили голову доской для игры в сандалу. Агрессор, рослый королевский гвардеец, появлению лекарки под дланью Тавше обрадовался, как мешку денег, и вслух возблагодарил Милосердную, а потом Госпожу Вероятностей: если пострадавший останется жив-здоров, будут шансы избежать трибунала.

– Соображать надо, что творите, – высказала ему Зинта, после того как зарастила трещину в черепе, соединила лопнувшие сосуды, свела на нет, насколько возможно, последствия кровоизлияния и заодно изничтожила камни в почках. – Если человека со всей дури хватить по темени увесистой деревяшкой, от этого, знаете ли, кость может треснуть. Или для вас это новость?

– Простите, сударыня, – виновато произнес гвардеец. – Не желаете ли пообедать? Вам, я слыхал, после призыва силы надобно досыта кушать, и я дерзнул заказать обед. Хозяин, прохвост, уже все приготовил.

Пообедать она желала. Ее слегка пошатывало от слабости, словно сутки не ела. Весь запас собственных сил перегорел без остатка: проще залечить несколько ран и переломов за раз, чем провести одну штопку мелких внутримозговых сосудов.

Пока она уминала обед, бравый королевский солдат, чинно сидевший на стуле напротив, рассказал, что они с побитым доской пожилым господином играли в рыночную сандалу, и тот, каналья, исподтишка передвинул две фигуры, обеспечив себе нечестное преимущество.

– Я, сударыня, изволите видеть, игрок, если мне бросили вызов, удержаться не могу, и проигрывать я никак не согласен, – объяснял он уже не покаянно, а проникновенно. – Ставка – это, сударыня, для меня пустяк, деньги пришли, деньги ушли, но ради победы я буду бороться до конца. Хотя с доской, ваша правда, погорячился, надо было метким словцом старую каналью пристыдить.

«За полдня столько разного от людей наслушалась, что иному сочинителю хватило бы на три романа, и как же я теперь в этом ворохе всячины буду подсказку Госпожи Развилок искать?» – сокрушенно подумала Зинта, допивая на десерт густой шоколад с ореховым привкусом.

Челинса, прозванная Атаманшей, ходила за лекаркой с самого утра. Улучить момент, чтобы подойти к ней, когда никого не будет рядом, до сих пор не удалось: сперва та стояла в толпе, потом была с магом, потом с другим магом, потом и вовсе куда-то умчалась – видно, свой зов услышала. Пришлось смириться с тем, что сегодня ее не поймать, разве что вечером. А пелерину Челинса признала на ней свою – из тех кружев, что сплела еще зимой для лавки на улице Соломенных Птиц.

– Мама, не продавай меня, – подавленно пробормотала девочка за соседним столиком, аккуратный невзрачный мышонок с туго заплетенными косичками.

Словно в глубине души понимала, что это не поможет, все равно ее продадут. Хотя ерунда же чворкам на смех, Ларвеза – не Суринань, в просвещенном мире, хвала богам, людьми не торгуют. Но это взрослому ясно, а дети верят, если их напугать.

– Мамочка, я хочу остаться с тобой, пожалуйста…

– Ешь, – велела мать, видная собой женщина с таким лицом, точно недавно овдовела или все нажитое потеряла.

– Сударыня, – вежливо обратилась она к Челинсе, заметив ее взгляд, – не знаете ли вы, где остановился этот господин маг?

Осторожный кивок в сторону веранды «Истинного сиянского чая», где виднелось за потемневшей деревянной решеткой яркое синее с красным пятно, обозначил, о каком маге идет речь.

– Сдается мне, где-то в центре Салубы, в резерве для почетных гостей, – Челинса старалась быть в курсе любых дел и все про всех знать. – Если там порасспросите, люди подскажут.

Господин Тейзург между тем расплатился и вышел на улицу, он выглядел точно актер перед выступлением – прямо на лице нарисована причудливая полумаска. Челинса никогда раньше не видела ничего подобного, запомнить бы узор, чтобы потом похожее кружево сплести. Его одеяние выделялось в толпе, среди мантий, камзолов, платьев и кафтанов, густой сумеречной синевой с россыпью темно-красных бутонов цветущей вишни.

– Ох, не нравится мне этот красавчик, – тоскливо вздохнула приезжая женщина, будто разговаривала сама с собой.

– Мама, мне он тоже не нравится, – прошептала девочка.

– А ты молчи да ешь, – прикрикнула мать. – Чтоб до конца все съела!

Она отвернулась к своему столику, строгая, чересчур бледная, с горьким и решительным выражением на лице. Челинсу разбирало любопытство, что у нее за дело к господину Тейзургу, о котором болтали, что он древний маг-возвратник, хотя жить в Накопителе отчего-то не захотел, и что он может по-страшному заколдовать, если его чем-нибудь рассердишь. Возможно, он заколдовал кого-то из близких этой женщины, и та пришла просить за несчастного? Не похоже было, что ее удастся разговорить, поэтому Челинса расплатилась и, скрепя сердце, отправилась выслеживать лекарку.

– Грисойм, отгадай загадку: что сделает Дирвен, если он забыл дома все амулеты, а на него напали враги?

– Убежит, наверное, – поразмыслив, отозвался Грисойм. – Спрячется, как велено по инструкции, и постарается не привлекать к себе внимание неприятеля. Или воспользуется для самообороны неволшебным оружием. Пошлет мыслевесть магам-кураторам.

– Не угадал, – с торжеством объявил спросивший. – Дирвен их забодает!

Заливистое коллективное ржание.

Придурки, кто же еще. То ли не знают, что первый амулетчик Ложи находится рядом, за полотняной стенкой, то ли, наоборот, заметили его издали, вычислили, когда он поравняется с их шатром, и нарочно это сказали. Придурки. Дирвен с независимым видом прошел мимо, Три Веселых Чижика потащились за ним.

Казармы Ложи всех не вместили, для студентов Академии и приезжих амулетчиков поставили шатры на рыночной площади Пергамона, освобожденной по такому случаю от налепившихся за пять лет дощатых прилавков. Дирвена с его охраной перевели сюда из Журавлиного дома, чтобы не посылать за ним в Салубу, если он вдруг понадобится.

Каждый шатер был украшен разноцветными волшебными фонариками и гирляндами флажков, да еще девизом, начертанным краской на длинном куске полотна, вывешенном над входом.

У Дирвена с Чижиками девиза пока не было. Надзиратели со своим подопечным не разговаривали: обиделись, что он их околдовал и подвел под неприятности. А он же не из вредности, он просто очень хотел посмотреть на куджарха и на другие диковины Выставки.

Почему всем можно, а ему нельзя? Ладно бы он был каким-нибудь последним задохликом, но ведь он лучший амулетчик Ложи, первый из первых – неужели не заслужил такой малости?

Душу разъедало едкое ощущение непомерной несправедливости: он хочет посмотреть на куджарха, а его ни с того ни с сего не пускают посмотреть на куджарха! Из чистого самодурства. Ага, мальчишку нашли… По своим делам он давно уже взрослый мужчина. И если он чего-то хочет, неужели он не имеет права это получить – после всего, что Дирвен Кориц сделал для Светлейшей Ложи?

Ага, хороши они будут без него… Как топить пиратов в Сиянском море или спасать подвалы Королевского банка – так «Дирвен, для тебя есть работа», а как ему захотелось всего на пару минут зайти в приземистый павильон с нарисованными на стенах символами, перекрывающими дорогу волшебному народцу и демонам Хиалы, и поглядеть на пойманную в Олосохаре тварь – так «марш отсюда»?!

В душе клокотало, и казалось, будто злые слезы выкипают раньше, чем успевают пролиться. Он хочет, а его туда не пускают. Не ожидал он от Ложи такой чудовищной несправедливости!

Веселые Чижики – сейчас они выглядели скорее Понурыми Чижиками – решили, что он тоже переживает из-за встречи с Троглехтом и грядущего наказания. Это их до некоторой степени с ним примирило. Даже попытались втянуть его в дискуссию, какое бы изречение написать каллиграфическим почерком на приготовленной тряпке, а то они уже схлопотали замечание, что над входом в шатер нет подобающего девиза.

– Победа или смерть! – угрюмо глянув на них из-под шляпы, буркнул Дирвен.

Чижики решили, что это не подойдет, и принялись дальше перебирать варианты. Придурки. Ему бы их заботы.

Зинта допоздна просидела в мезонине салубского домика над своей тетрадкой, при свете волшебной лампы в виде вазочки с хрустальной грушей. Почерк у нее был округлый и аккуратный, если она писала медленно, и коряво-невнятный, когда торопилась. Вряд ли кто разберет эти каракули – ну и к лучшему.

Лишь бы ей самой догадаться: что из этого – подсказка Госпожи Вероятностей, а что просто так?

Раз речь идет об Эдмаре, не стоит ли в первую очередь обратить внимание на его же собственные слова?.. Вовсе не обязательно. В таких делах то, что лежит на поверхности, вполне может оказаться обманкой. Пойдешь, да не туда. Зинта решила, что не попадет в эту ловушку. То, что ей нужно найти, затеряно среди всего остального, словно один-единственный особенный камешек в россыпях обкатанной морем гальки.

Подтянутый, гладко выбритый, в сверкающей золотым шитьем парадной мантии, Суно Орвехт выглядел образцовым магом Светлейшей Ложи: один из тех, кто безупречно выполняет свои функции и являет собой пример для коллег, таких же безупречных, примерных и взаимозаменяемых.

За этой бесстрастной маской, надетой по случаю открытия Великого Светлейшего Собрания, его снедало беспокойство.

Плясунья со Змейкой в абенгартском порту так и не объявились. Капитан «Пьяной стрекозы» прождал их сутки, потом вышел в открытое море и отправил мыслевесть Шеро Крелдону. Из порта он этого сделать не мог: если послать мыслевесть магам Ложи с территории Овдабы, об этом непременно узнает овдейская контрразведка, у них там все опутано «чарами сита». По этой же причине нельзя рассчитывать на то, что Хеледика сама свяжется с куратором. Обычно информацию передавали агенты, замаскированные под рыбаков, когда отправлялись «на промысел» в открытое море.

Вторая причина для досады была из области личного. Коллегу Троглехта постигло душевное расстройство: со вчерашнего дня его преследовало ощущение, будто некая важная часть его тела превратилась в моллюска. Стремясь удостовериться, что это не так, он то и дело принимался непристойно шарить руками под мантией, и его услали с торжества, дабы не бросал тень на Ложу. Примечательно, что перед тем как его начали одолевать сии странные опасения, он пообщался с Тейзургом, а до того отобрал у Дирвена амулет «Тайный вожатый» и прогуливался по пергамонским улицам под ручку с Зинтой.

Суно и прежде Троглехта недолюбливал, а когда заметил, как тот посматривает на Зинту, стал еще хуже к нему относиться.

Дирвен рвался туда, куда ему вход воспрещен: на Выставку, в виварий. Опять ему миндального мороженого подавай, то бишь «на куджарха посмотреть». Ради этого он зачаровал с помощью «Тайного вожатого» студентов-надзирателей, лишний раз подтвердив свою репутацию упрямого паршивца и сильнейшего в Ларвезе амулетчика. Если б у него еще ума-разума прибавилось, цены бы парню не было.

Троглехт заявил, что Дирвен и его сторожа испортили «Тайный вожатый»: вероятно, студенты Академии сопротивлялись ментальным чарам, и для артефакта это закончилось плачевно. Давая объяснения, занемогший коллега нервничал и жаловался на невыносимо скверное самочувствие по причине переутомления.

У Суно сложилась собственная версия этого происшествия, но ни с кем делиться своими домыслами он не стал. Коллеге Троглехту поделом, а коллеге Тейзургу впору сказать спасибо. Положительно повезло, что древний маг наткнулся на Зинту и ее предприимчивого поклонника. То, что лекарка с Эдмаром помирились, тоже радует. Отношения между ними сложились, можно сказать, родственные, и это весьма хорошо: с одной стороны, нет поводов для ревности, с другой – Эдмар готов заступиться, если Зинта угодит в неприятности, а Суно рядом не окажется. Это успокаивало, а то, знаете ли, всякое в жизни случается.

– Боги великие, что они хотят этим сказать? – воскликнул коллега Харвет, который вместе с Орвехтом инспектировал шатровый городок, проверяя, все ли в порядке.

Посмотрев, куда он указывал, Суно озадаченно хмыкнул. Над входом в шатер первого амулетчика Светлейшей Ложи висел девиз:

«Не все угроблено, но мы над этим работаем».

Дирвен и трое старшекурсников Академии, услышав их голоса, высыпали наружу. Все при полном параде, согласно предписанию. У Дирвена вид оскорбленно-угрюмый, у его надзирателей – исполнительно-бодрый.

– Это чей полет мысли? – поинтересовался Орвехт, кивнув на кусок ткани с изречением.

– Это мы вместе придумали, – со скромной гордостью отозвался один из студентов.

– Оригинальность – это, юные коллеги, в иных случаях похвально, но вы не находите, что ваш смелый девиз подлежит двоякому истолкованию? – осведомился Харвет.

– Почему – двоякому, учитель?

– Хороший девиз, кому он может не понравиться?

– Простите, учитель, но там все правильно сказано…

Они сначала начали дружно отстаивать свой выбор и лишь потом догадались посмотреть на надпись. Их шокированные физиономии позволили сделать вывод, что увидели они над входом в шатер совсем не то, что ожидали.

– Это чья-то подлость! – вымолвил после недолгой заминки один из парней. – У нас же был другой девиз: «Кто много старается – тот многого добивается», а его кто-то стащил и взамен повесил это…

– Гляньте, тряпка-то наша, – заметил другой. – Пятнышко возле края, и с правой стороны кромка разлохмачена… Значит, не сняли, а использовали какое-то заклинание, чтобы подменить надпись.

– Узнаю, кто сделал – так по башке настучу, что они все заклинания забудут, – пообещал третий, с виду самый решительный и крепко сбитый.

– Как же они умудрились это провернуть? Вроде ерунда, а ведь магия нужна неслабая, чтобы вот так что-то переделать, наверняка целой толпой работали…

Старшие волшебники тоже с любопытством изучали переиначенный девиз: совершенно верно, сей пустячок требует отточенного мастерства, словно какая-нибудь филигранная безделушка, и вдобавок переделка материального объекта невозможна без хорошего расхода энергии. Неужели неизвестные остряки, сыгравшие шутку с Дирвеном и его надзирателями, ради этого безобразия исподтишка зачерпнули порцию силы из Накопителя? Впрочем, со студентов станется.

– Учитель Орвехт, а я знаю, кто это сделал, – хмуро процедил Дирвен. – Это не придурки из Академии, а известно кто! Он тут мимо проходил, и все выглядывали на него посмотреть.

– Во-первых, выражайся так, чтобы окружающие тебя понимали, – одернул его Харвет – нахмурившись, он стал похож на длинноносого злого волшебника из детской книжки. – Мне, например, неизвестно, кого ты имеешь в виду, так что сделай одолжение, излагай свои домыслы связно и внятно – как тебя учили. Во-вторых, в Магической Академии учатся не придурки, а будущие маги Светлейшей Ложи. Ты слишком много себе позволяешь, забывая о том, что звание первого амулетчика скорее накладывает на тебя обязательства, чем дает право на неучтивое поведение. Ничего удивительного, что ты в столь юном возрасте нажил целое сонмище недоброжелателей. Я скорее удивлюсь, если вдруг выяснится, что у тебя есть друзья.

Дирвен выслушал нравоучение с умеренно дерзким выражением на смазливой конопатой физиономии, затененной полями шляпы. А Суно только вздохнул, и то не вслух, а про себя: он был в курсе, кого мальчишка имеет в виду, да и версия не то чтобы вовсе невероятная… Судя по тому, что поведал крухутак, у которого Ложа выиграла ответ, в легендарные времена достопочтенный коллега Тейзург порой откалывал номера в таком духе единственно ради развлечения.

– Кто бы ни сделал, нечего было ротозейничать, – подытожил он сухо. – Это позорище снять, и чтобы через четверть часа тут висел пристойный девиз.

– На обратном пути проверим! – зловещим тоном поддержал его Харвет.

Маги двинулись дальше, но больше никаких нарушений в шатровом городке не обнаружили. Удостоверившись, что команда первого амулетчика распоряжение выполнила, они повернули с площади в ту сторону, где высился Дворец Собраний, сверкающий в лучах вечернего солнца белой колоннадой и золоченым шпилем на куполе.

Дирвен устроился в углу на потрепанной сурийской подушке. Перед ним стояла на специальной подставке деревянная рамка с несколькими парами крючков, на которых были подвешены железные цепочки разной толщины.

Первый амулетчик отдавал приказы «Рвущему цепи, рушащему стены»: порвать все цепочки, порвать все, кроме предпоследней, порвать каждую четную, порвать все, кроме третьей сверху… Лопнувшие он заменял на целые, ему выдали для тренировок полную шкатулку расходного материала.

Он уже достиг в этом деле совершенства. И стенки игрушечных домиков он сокрушал с идеальной точностью. Теперь ему не терпелось дождаться окончания этих дурацких торжеств, чтобы опробовать «Рвущий – рушащий» в полную силу. Дирвен не сомневался, что радиус покрытия у него будет не меньше двух десятых шаба. Во всем, что касалось работы с амулетами, с ним никто не мог сравняться.

«Кто много старается – тот многого добивается» – ха, это для всяких там Веселых Чижиков и Прилежных Кроликов. А если у тебя дар, каким обладают единицы на миллион, остальные могут хоть из кожи вон лезть, все равно того же самого не добьются.

Тем обидней, если тебя не пожелали вознаградить по заслугам. Например, не пускают посмотреть на куджарха. Всем можно, тебе нельзя, хотя по справедливости должно быть наоборот.

Чижики опять трепались о женщинах. Одному больше нравились блондинки и рыженькие, другому – брюнетки, а третьему – все равно какие, лишь бы грудь побольше. Из-за них Дирвен начал думать о Хеледике, которая оказалась шлюхой и обманщицей.

Она исчезла из Аленды еще осенью. Учитель Орвехт сказал, вернулась к себе в Мадру, поскольку Тейзург, как предок-прародитель песчаных ведьм, взял ее под свое покровительство, и община приняла ее обратно. Ага, пусть катится к своим ведьмам… Хорошо, что она теперь далеко и ничто о ней не напоминает. Она не знает, что такое настоящие чувства и для чего нужно беречь свою девственность, поэтому без нее лучше.

Вспомнив заодно и о своей второй любви, Дирвен невольно поежился. Хвала богам, что госпожа Зинта в «Яблочной даме» начала колотить в дверь номера и не позволила свершиться чудовищному… Когда Великое Светлейшее Собрание закончится, он опять напишет на мишени для метательных ножей имя «Энга».

Посмотреть на куджарха ему хотелось не только ради интереса, а еще из-за Хеледики. Чтобы убедиться, что ничего страшного нет в этом куджархе, все равно бы он ее не съел, угроза для ее жизни была пшиком, и она просто-напросто последняя шлюха, а Дирвен прав, что бы там ни говорил по этому поводу учитель Орвехт.

Время от времени его все же что-то царапало – какое-то неудобство в душе, словно острый камешек в ботинке. Это было неприятно, хотелось от этого избавиться, и Дирвен решил, что оно наверняка пройдет после того, как он увидит куджарха: ведь тогда он окончательно убедится в своей правоте и в подлости Хеледики.

Для него это важно, а его туда не пускают. Вспомнилась фраза из старой книги, читанной при подготовке к выпускным экзаменам в школе амулетчиков: «Даже если ты лучший из лучших и высишься над другими, как осиянная вершина, это не спасет тебя от людской несправедливости».

Наверное, Челинсе проще было бы украсть булку хлеба в лавке или ударить человека ножом, чем подойти к лекарке и сделать то, что она собиралась сделать. Лишь гордость не позволяла ей передумать и повернуть обратно.

Она дошла следом за Зинтой до Дворца Собраний. Дальше простую горожанку не пропустили бы, да Челинса и не пыталась затесаться туда, где ей не положено находиться.

Остановившись у подножия парадной лестницы, уводящей к грандиозной белой колоннаде, как будто Дворец стоял на облаке и был слеплен из того же облачного материала, преследовательница смотрела вслед Зинте, досадуя, что снова ее упустила. Струхнула, чего уж там, слишком много вокруг свидетелей.

В нескольких шагах от начала ступеней расположились продавцы пирожков, сластей, мороженого и жареных колбасок. Торговля шла бойко: и участники Собрания, и студенты, которых поселили в шатрах на рыночной площади, и пришедшие на гулянье расфранченные горожане – все не прочь угоститься. Из пергамонских и салубских Челинса много кого знала, и никто не удивлялся, что она тоже здесь.

Увидев Зинту, сбежавшую по лестнице и устремившуюся сквозь праздничную толпу в глубь булыжных улочек, Атаманша поняла, что лекарка спешит на зов, – и бросилась за ней. Может, в этот раз наконец-то выгорит?

Помощь понадобилась старому часовщику Крешонгу. Опять у него ущемило грыжу. Запыхавшаяся Челинса решила, что непременно дождется Зинту – и дальше будь что будет.

По соседству жила Глименда, ее племянница, вышедшая замуж за негодящего пропойцу. Из переулка доносились их голоса: тот с заунывным надрывом просился домой, а жена его не пускала.

«Еще чуть-чуть – и пожалеет мерзавца, дуреха несчастная, – прислушавшись, определила Челинса. – Пойти, научить девку уму-разуму, пока лекарка занята? А то ведь уступит, как последняя размазня!»

Она всех учила уму-разуму, из самых лучших побуждений, так как знала, что правильно, а что – нет. И любое дело у нее спорилось, хоть плетение кружев, хоть мытье полов, поэтому ничего худого не было в том, что она всегда бралась руководить товарками при совместной работе. С Зинтой из-за этого сшиблись… Но госпожа должна держать себя как госпожа, а если она молчком присоединилась к занятым уборкой работницам, поди пойми, кто она такая.

Раздраженно хмурясь от этих мыслей, Атаманша повернула за угол. Возле крыльца Савдо не было, его душераздирающие вопли доносились из-за дома. Она дернула шнур дверного колокольчика.

– Тетушка! – выглянувшая Глименда говорила шепотом. – Как себя чувствует Сабрила?

– Все хорошо с ней, с растяпой несчастной, обошлось, – вздохнула Челинса. – Урок ей, другой раз не будет тягать кастрюлю с кипятком, витая мыслями незнамо где. Растяпы вы, девки, и в кого такие выросли… Твой-то чего орет? Я думала, ты его, пьяного, домой не пускаешь, как я научила.

– Так он за домом стоит и орет. И смех, и грех: вы же знаете, у нас там, на западной стенке, оберег намалеван – запертая от всякого худа дверь, вот он и разоряется перед нарисованной-то дверью, думает, я ему открывать не хочу. Слышите?

– Глименда, открой по-хорошему, не по-людски поступаешь! По-людски же прошу, не буяню… Боги-милостивцы, пустите меня домой!

– Боги его домой не пускают! – заметила Челинса едко. – Последний умишко пропил.

– Не знаю, позвать его или нет, он там уже давно…

– Не зови, – отрезала Атаманша. – Делай, как я сказала. Пусть урок ему будет, нечего винищем заливаться чворкам на смех. Идем к нам ночевать, а дом запри, и пусть орет хоть до утра.

– Ой, спасибо вам, тетушка! И с Сабрилой повидаюсь…

– Только подожди маленько. Я за тобой зайду.

Она вернулась к дому Крешонга с вывеской в виде большого циферблата с узорчатыми стрелками. Через некоторое время лекарка вышла на улицу, дожевывая на ходу пирожок. Челинса, с ураганом в душе и стиснутыми, как перед дракой, кулаками, шагнув из-за угла, заступила ей дорогу. Зинта попятилась и едва не подавилась пирожком.

– Спасибо вам, госпожа лекарка, – испугавшись, что она сейчас убежит, и тогда опять за ней гоняйся, торопливо заговорила Атаманша. – За дочку мою Сабрилу спасибо, она обварилась, а вы ее вылечили. И простите, что я про вас всяких зряшных глупостей наговорила, виновата я перед вами.

Ну вот, она все-таки это сказала, хотя очень не любила извиняться и признавать свою неправоту.

Зинта выглядела растерянной, даже смущенной, и смотрела на нее, обескураженнно моргая, а потом промолвила:

– Так ведь и я тоже хороша… Надо было сперва по-доброжительски объясниться, а я сразу вас уволила… Как дела у Сабрилы?

– Все уж затянулось, спасибо вам и хвала Тавше. Она мажет ноги той мазью, которую вы прописали. А вот это для вас! – Атаманша открыла украшенную матерчатыми цветами сумочку из крашеной холстины, которую сама себе сшила, и вытащила подарки.

– Какая прелесть, – ахнула Зинта, разглядывая серебристый кружевной воротник – хризантемы, как будто сотканные из инея на стекле. – Спасибо… А это что?..

– Чехол на вашу лекарскую сумку, должен оказаться впору. Вы же сейчас на Светлейшее Собрание пойдете, так пусть у вас сумка будет такая же красивая, как все остальное!

– Истреплется ведь, а то и порвется, жаль такую красоту…

– Не порвется, – с гордостью возразила Челинса, довольная и тем, что так легко помирились, и тем, что ее рукоделие лекарке понравилось. – Это из самых прочных китонских нитей, которые у них завсегда на такие вещи идут. Смотрите, вот тут я завязочки сделала, чтобы все было закреплено и легко надевалось.

Одетая в ажурный зеленовато-серый чехол лекарская сумка выглядела нарядно, словно ее оплели побеги какого-то растения, образовав изящный узор.

Попрощались они тепло, не то что в прошлый раз. Ну, да прошлый раз теперь не в счет. На радостях, что все так по-хорошему сложилось, Челинса чуть не забыла о своей племяннице. Если б не услышала горестный вопль: «Глименда, открой!» – так бы и ушла без нее.

Заперев дом, они поскорее, пока Савдо их не увидел, скрылись в переулке, а пьяница так и топтался перед нарисованной на стене дверью, оглашая окрестности своими жалобами.

– …За кафедру приглашается досточтимый коллега Свелдон, архимаг Сокровенного Круга, с докладом о последних достижениях Светлейшей Ложи в области защиты крестьянских хозяйств от сойгрунов!

Пока Свелдон с медлительным достоинством шествовал к установленной на возвышении кафедре, сверкающей позолоченным барельефом, в зале, словно морской прибой, грохотали аплодисменты. Так полагалось. Гости могут не хлопать, а магам и амулетчикам Ложи это вменено в обязанность.

Досточтимый Свелдон, сухонький старичок в блистающей бриллиантами парчовой мантии, говорил глуховато, однако специальные чары разносили его голос на весь огромный зал.

Как известно, сойгруны до пояса смахивают на людей малого роста, но руки у них чересчур длинные, со страшными когтями, а ноги коленками назад, будто у кузнечиков. Эта разновидность волшебного народца обитает в равнинной местности, где вольготно скакать и нетрудно спрятаться среди высокой травы. Они вовсю озоруют, портят посевы, пугают и гоняют скот, нападают, случается, на одиноких прохожих. Человек всегда может откупиться от сойгруна браслетом – не важно, из чего сделанным, хоть из веревочки сплетенным. На браслеты они падки, носят их по нескольку десятков за раз на своих тощих, как плети, длиннющих руках, а не откупишься – закидают грязью, поколотят, исцарапают, иной раз могут и вовсе растерзать.

Посевы и скотину защитить сложнее, но Ложа довольно успешно боролась с окаянными прыгучими тварями, и Свелдон, курировавший это направление, вдохновенно приводил цифры: на какой процент за последние пять лет уменьшилось число хозяйств, пострадавших от сойгрунов, насколько убавилось число нападений на единицу площади сельских угодий, каково ежемесячное соотношение напуганной и не напуганной сойгрунами домашней скотины и как это отразилось на удоях молока в количественном выражении в каждой из ларвезийских провинций – и так далее.

После всякой цифры зал разражался энергичными аплодисментами. Суно подумал, что сегодня-завтра отобьет себе ладони до полной потери чувствительности, поскольку на Чтения о Благих Свершениях отведено немало времени. Больше, чем хотелось бы. Но это крамольный помысел, гнать его надо, ибо Великие Собрания изрядно приумножают славу Светлейшей Ложи, поражая умы прочих магов подлунного мира докладами о не слыханных доселе достижениях. Ну, по крайней мере так официально считается.

Орвехту повезло: поскольку его включили в число дежурных безопасников, ответственных за порядок, он через некоторое время сможет покинуть зал для обхода территории. Большинству коллег, у которых нет уважительной отмазки, чтобы отсюда улизнуть, выпала несравненно худшая участь.

Утешительная мысль о том, что еще немного – и он сбежит, добавила Суно рвения, когда вновь дошло до бурного излияния восторга посредством рукоплесканий.

Увидеть, как злейший из твоих недругов запинается в сумерках о скамеечку и, беспомощно взмахнув широкими шелковыми рукавами, роняет кипу бумаг или, точнее, ярких глянцевых картинок, сшитых в тетрадки, – это, согласитесь, в высшей степени поднимает настроение.

Как раз такую сценку Дирвен и наблюдал в проеме шатра, пряча злорадную ухмылку. Скамеечку забыли снаружи, после того как поменяли девиз над входом, а павлин – птица слишком гордая, чтобы смотреть под ноги. Так и подмывало сказать об этом вслух, но он благоразумно сдержался, а то один брякнул про павлина и до сих пор за правду мучается.

– Прощу прощения, коллеги, – на бледном в свете волшебных фонарей лице древнего мага сожалеющее выражение смешалось с иронически-философским. – Я иногда бываю непозволительно рассеян… Надеюсь, я не помешал вашим тренировкам или таинству созерцания?

Чижики вначале напряглись до судорог – о том, что Тейзурга недолго разозлить каким-нибудь пустяком, все были наслышаны, – однако сейчас он обаятельно улыбался и досадовал лишь на собственную неловкость. Наперебой извиняясь перед досточтимым коллегой, студенты кинулись собирать то, что он рассыпал, а Дирвен, понятное дело, его игнорировал, продолжая как ни в чем не бывало упражняться с цепочками на рамке. До чего же здорово, когда враг стоит в трех шагах от тебя, и ты его вдоволь игнорируешь!

Любопытство все же дало о себе знать. Первый амулетчик покосился на своих надзирателей, недовольно скривившись, чтобы показать, как ему мешает их суета, и заодно вскользь зацепил взглядом Эдмара.

Худощавое удлиненно-треугольное лицо Энги Лифрогед, только отросшие темные волосы отброшены назад, а у той падала на глаза белая челка. Большой насмешливый рот и суженный подбородок – как у шута на картинке, щеки по-девичьи гладкие. Глаза, и без того длинные, искусно подведены угольным карандашом.

Энгу Дирвен тоже, как раньше Хеледику, считал девственницей, потому что она сама о себе так сказала. Ага, конечно… Не бывает настоящих девственниц, и любви не бывает, и верить никому нельзя, все равно обманут. С этой ожесточенной мыслью он вновь уставился на рамку, всем своим видом показывая, что нет ему дела до ихней дурацкой мельтешни, сопровождаемой взаимными любезностями.

Успел еще заметить, что на шелковом одеянии Эдмара узор в виде поганок. Ага, в самый раз: на него достаточно посмотреть, чтобы травануться. Жаль, что заставили надпись с мишени соскоблить.

– До чего дивны эти нагие девы! – вздохнул один из Чижиков, и в его дрогнувшем голосе сквозила пронзительная тоска то ли по золотому веку, то ли по краю обетованному. – Где же такие живут?

– Это журналы из другого мира, – великодушно пояснил Тейзург. – Подарок для кое-кого из моих достойных коллег. Полагаю, должно понравиться…

– Их сладостные полушария волшебно велики и прельстительны, – заметил другой Чижик. – Истинный праздник для очей!

– А ваши речи – праздник для слуха, – вернул комплимент древний маг. – Увы, в том мире, где сии журналы напечатаны, большинство населения высказалось бы по поводу этих восхитительных фотографий удручающе кратко и вульгарно, так что слушать ваши изысканные комментарии – истинная отрада. Невыразимо приятно было побеседовать, но сейчас я, увы, тороплюсь, позвольте откланяться.

Убрался. Наконец-то. Перед тем очаровав до поросячьего восторга Трех Веселых Чижиков, которые позабыли, что они охрана, и взахлеб обмениваются впечатлениями, словно сопливая школота, впервые увидевшая вблизи живого мага. Сами не соображают, как это позорно. Дирвен демонстративно морщил нос, но они в его сторону не смотрели, вдобавок его лицо затеняли поля шляпы, немного там разглядишь.

– А это что?.. Да он же забыл!

Зашелестело. Кто-то из троих присвистнул. Дирвен повернул голову: один из студентов вытащил застрявшую под стенкой шатра блестящую тетрадь с нагой пышногрудой красоткой на обложке.

– И как мы не заметили… – покачал головой его товарищ. – Может, догнать его и отдать?

– По инструкции не имеем права отлучаться, – с затаенным торжеством возразил третий. – Когда сам придет, отдадим, а пока это наше! Все пролистаем… Эй, Дирвен, будешь с нами голых дев смотреть, пока он не вернулся?

– Больно надо, – не тая своего превосходства над ними, процедил амулетчик. – Мне и настоящих хватает, а сейчас у меня тренировка.

– Не хочешь – как хочешь.

Он бы к ним присоединился, если б эти картинки принес кто другой. Даже чуток обидно. Зато он гордый, и девок у него было много – наверняка больше, чем у Трех Веселых Чижиков, вместе взятых, хотя эти парни его старше. Но первому амулетчику Светлейшей Ложи довольно мизинцем шевельнуть, чтоб ему тотчас привезли какую-нибудь шлюшку, а они о таких привилегиях даже мечтать не могут, только и остается им в утешение нарисованных девок разглядывать.

Чижики сгрудились со своим сокровищем под волшебным фонарем, прицепленным к стенке шатра, и про того, за кем должны присматривать, как будто вовсе забыли.

Вначале полнейшее отсутствие внимания с их стороны задело Дирвена за живое. Потом он с сарказмом подумал: хороши надзиратели, одно слово – Чижики! Если кому-нибудь взбредет в голову повторить глупую шутку с девизом, опять прозевают. А потом дошло, что это Шанс – в кои-то веки никому нет до него дела! Это значит, что сейчас можно улизнуть от этих придурков. Это свобода, от которой он давно отвык.

Дирвен поспешно отвел взгляд от увлекшейся компании. Не стоит смотреть в упор на тех, от кого собираешься сбежать, особенно если они маги и приучены улавливать незримое. Правда, этим троим незримое без разницы – они на зримое пялятся, глаз оторвать не могут. Придурки же.

Он чувствовал себя по сравнению с ними бывалым мужчиной, который дурью маяться не станет. Пока они пускают слюни над «вот такенными прельстительными округлостями», он по-быстрому смотается посмотреть на куджарха.

В одном из потайных карманов лежал «стручок подобия» – редкий одноразовый артефакт, выданный под расписку, на крайний случай, ради пущей личной безопасности первого амулетчика. Если израсходовать просто так – влетит, но потом все равно простят.

Да и влетит скорее всего не Дирвену Корицу, а Трем Веселым Чижикам: с тех пор, как к нему приставили надзирателей, с них и спрашивали за его провинности – почему недосмотрели.

Глядя на рамку, будто бы он по-прежнему всецело поглощен своими упражнениями, Дирвен вытащил полупрозрачный блекло-зеленый стручок с одной-единственной горошиной внутри. Надорвал его, отдав мысленный приказ, и горошина упала на застланный циновками пол шатра.

Всего мгновение, чтобы смыться… Полоснув ножом по ткани, амулетчик ловко нырнул наружу, и буквально в эту же секунду на том месте, где он только что сидел, возникло его неотличимое подобие. И дышит, и глаза как будто смотрят, разве что разговаривать не умеет. Оно склонилось над рамкой с цепочками, точь-в-точь как Дирвен в момент приказа. Несколько часов так просидит, а потом само собой исчезнет. Хотя Чижики наверняка раньше спохватятся, заметив, что их подопечный не шевелится.

Довольный тем, что трюк удался, беглый амулетчик двинулся по проходу меж поставленных в ряд шатров, озаренных желтыми, оранжевыми и зеленовато-лимонными волшебными фонариками. Пологи нараспашку, изнутри доносились голоса и вроде бы даже девичье хихиканье, кто играл в сандалу, кто бренчал на гитаре или на сурийской маранче. Нечего надеяться, что тебя не заметят, но Дирвен целеустремленно и неторопливо направился в ту сторону, где стояла новенькая дощатая уборная, и это никому подозрительным не показалось.

Ясно же, зачем человек пошел в такое место. Всяко не для того, чтобы вдруг ринуться, пригнувшись, в темень, спугнуть ухоженного откормленного кота с атласной розочкой на ошейнике, увлеченно копавшегося в корзине с мусором, и ловко перемахнуть через забор, задействовав амулеты, позволяющие преодолевать магические преграды.

Кто другой через этот забор не перелез бы. Его бы не пропустили сторожевые заклинания, а попытайся он прорваться силой – поднялся бы трезвон, набежала бы охрана. Защиту здесь поставили что надо, но Дирвен на то и был первым амулетчиком, чтобы выжимать из артефактов невозможное. Он мог пройти там, где другие не пройдут, за что его и ценили. Вот и сейчас он привел в действие единицы своего снаряжения именно в той последовательности, которая позволила ему проскользнуть сквозь препятствие, словно иголке сквозь марлю.

Амулеты сообщили ему о характере охранных чар, и Дирвен мигом определил нужную комбинацию, как на учебе или на боевом задании. Это давалось ему легко. Даже учитель Орвехт однажды похвалил: «Есть же у тебя мозги! Если б ты еще и в повседневной жизни ими пользовался…» Похвала была не то чтобы совсем похвала, но учитель признал главное – то, что Дирвен крутой амулетчик и в этой области соображает лучше всех, а остальное не так уж важно.

Не задерживаясь возле забора, он сиганул в ближайший переулок. Не нарваться бы на патруль… Позади тихо – значит, Чижики до сих пор не заметили, что он их одурачил.

Улицы Пергамона освещали часто поставленные масляные фонари, специальные заклинания усиливали их свет в несколько раз, а купол Дворца Собраний сиял над городом, будто громадная золотая лампа, и на шпиле мерцала звезда. По тротуарам прогуливались нарядные горожане, из чайных и трактиров доносилась музыка – скрипка, гитара, флейта, кое-где еще и пели.

Первый амулетчик крался задворками, стараясь не попадаться никому на глаза. Он проберется на Выставку, посмотрит на куджарха, на других обитателей вивария, а потом тихо-мирно вернется обратно, и тогда все поймут, что глупо было его туда не пускать, потому что вот же он там побывал – и ничего из-за этого не случилось.

– Глименда, открой!.. Человек будет на улице ночевать, если ты меня домой не пустишь, постыдись перед богами!.. Открывай, говорю, по-хорошему!

На задней стенке одноэтажного домика была нарисована запертая на три засова – от раздоров, от болезней и от безденежья – обережная дверь, перед ней топтался пьяный. Его охрипший голос звучал уныло и обиженно, с нотками угрозы. Время от времени он принимался молотить кулаками по озаренной тусклым светом одинокого фонаря оштукатуренной поверхности, но потом опускал руки и обескураженно жаловался:

– Да что ж это творится, боги-милостивцы, к себе домой попасть не могу!

«Во придурок», – презрительно ухмыльнулся Дирвен, проскочив открытый участок пространства у него за спиной.

Он выбирал самые глухие закоулки. Из тени в тень, словно ловкий вор. Когда впереди показалась ограда, за которой белели павильоны Выставки, он отдал команду «Зонтику Ланки» – амулету кратковременного действия, быстро расходовавшему накопленную силу, зато в период активации делавшему своего хозяина невидимым для любой сторожевой магии.

Зинте не пришлось долго скучать, слушая речи почтенных магов в ярко освещенном громадном зале с сахарно-белыми колоннами и пышной позолоченной лепниной. Сначала престарелой волшебнице стало дурно, потом представителя правящего дома княжества Нангер, откушавшего в буфете сверх меры маринованных стеблей луканки болотной, одолела резь в животе, да вслед за этим двое боевых магов из Овдабы и Ширры, уже сшибавшихся прежде при совсем других обстоятельствах, жестоко оскорбили друг друга действием. Всех их не оставила своей милостью Тавше, ибо лекарка под ее дланью оказалась рядом и помогла пострадавшим.

Приведя в порядок сломанные носы подравшихся магов, Зинта отправилась в буфет. Пока затишье, хорошо бы поесть, а то, неровен час, опять кто-нибудь или обожрется деликатесами, или столкнется в кулуарах с заклятым врагом, и придется ей снова призывать силу Милосердной.

Вино в буфете продавалось, прочее угощение было бесплатное, за счет Ложи. Устроившись за столиком возле двери, лекарка ела торопливо, готовая в любой момент сорваться кому-нибудь на помощь. Это ее служение, на это она никогда не роптала. Но мысль о том, что здесь можно встретить гостей из Молоны – и что они ей скажут, а она им что скажет, они же ее зложительницей назовут, и никак ей перед ними не оправдаться, – заставляла ее сидеть как на иголках и прятать лицо, чуть ли не уткнувшись в тарелку. Лишь бы доброжители из молонской делегации ее не застукали.

– Зинта, ты репетируешь сценку для любительского представления? Пластический этюд «Смерть червяка» или живая картина на тему «Нет, не грабила я вашу лавку»?

Услышав свое имя, она едва не подскочила на стуле, но в следующий момент расслабилась – это Эдмар.

Баэга на нем была на первый взгляд неброская, но если знать в этом толк, отменно роскошная. Двухслойная: нижняя коричневато-лиловая, переливчатая, верхняя из тончайшего прозрачного шелка с серебристым узором – традиционный китонский орнамент, изысканно изящные декоративные грибы, как будто любовно срисованные с натуры. Насколько Зинта могла судить, королевское одеяние. Наверняка дареное. В древности, до своего ухода из Сонхи, Тейзург оказывал покровительство предкам нынешних китони, и за все это время в нелюдской стране Китон о нем не забыли.

– Как бы меня не заметили те, кто приехал из Молоны, – поделилась она своими опасениями.

– Допустим, заметят – и что с того? – он уселся напротив. – Навести на тебя чары все равно не посмеют.

– Зато застыдят.

– И что с того?

– Стыдно мне станет, понял?

– Какая интересная бывает у людей жизнь, – усмехнулся Тейзург, задумчиво сощурив подведенные глаза. – Любопытные, должно быть, ощущения, когда тебе стыдно. Увы, ни разу не испытывал. Зинта, если не хочешь привлекать к себе лишнего внимания, расправь плечи, держи осанку и смотри по сторонам с достоинством – тогда не будешь выделяться среди окружающих, и молонцы тебя не узнают. В этом платье ты выглядишь как элегантная алендийка, отдающая дань моде, ничего общего с Молоной. И чехол у тебя на сумке очаровательный…

– Подарок, – пояснила Зинта.

Лекарская сумка лежала на соседнем стуле. Не сказать, чтобы она сочеталась с нарядным платьем, но куда же без нее? Эдмару хорошо: у по-настоящему сильных магов есть волшебные кладовки, их владельцы всегда могут что-то взять оттуда или, наоборот, запихнуть туда с глаз долой, поэтому им не приходится таскать с собой нужные вещи в карманах, саквояжах или кошелках, а то и под мышкой.

– Прелесть, какая искусная работа, – заметил он одобрительно. – Коллега Суно здесь?

– Где-то ходит, за порядком приглядывает.

У лекарки невольно вырвался вздох. Эдмар, всегда подмечавший детали, слегка изогнул бровь:

– Что-то случилось?

– Дамы к нему так и липнут, – понизив голос, поделилась Зинта. – И красивые, и знатные, и волшебницы… Нравится он им. Это понятно, мне ведь тоже понравился, а вдруг… – она смешалась и умолкла.

– Напрасно беспокоишься. Даже если он не станет пренебрегать их благосклонностью, это будут всего лишь мимолетные приключения. Можно пресытиться и вином, и хмельным медовым напитком, и шербетом, и лучшими сортами шоколада, пополни этот список чем угодно еще – зато хрустальной родниковой водой пресытиться нельзя. Так что тебя он не бросит, если ты об этом. Поверь, даже если он порой гуляет на стороне, это нельзя считать за полновесную измену. На стороне ведь, а потом все равно возвращается к тебе.

– Да я все это понимаю. Но иногда, как увижу возле него какую-нибудь, прости меня Тавше, кралю, неспокойно становится на душе. А когда он рядом, опять все в порядке.

– Вы с Орвехтом восхитительно гармоничная пара, этого не сможет не признать даже отъявленный циник. Когда вы с коллегой Суно смотрите друг на друга, буквально зависть разбирает. От разделенной любви светятся глаза, от неразделенной светится фонарь под глазом… Ты ведь помнишь, с каким фонарем я тогда вернулся?

– Так вот, значит, в чем дело? А говорил, ни с того ни с сего побили.

– Я и сейчас повторю то же самое. Что ж, зато после меня там ни одного целого монитора не осталось! А вот не стоило учинять мордобой в ответ на трепетное признание в любви, тем более в стенах полицейского учреждения.

– Постой, ты же раньше рассказывал, что напомнил о каком-то долге…

– Это все кусочки одной мозаики, – он с горечью ухмыльнулся, и было непонятно, то ли ему и впрямь больно, то ли театральничает напоказ. – Бесценные отвергнутые осколки моего сердца, взывающие к мести…

Зинта могла бы по этому поводу высказаться, но он ее только что утешал, поэтому не стала в который раз объяснять ему разницу между доброжительским и зложительским отношением к жизни. Тем более что через минуту ей пришлось схватить со стула свою сумку и поспешить на зов: кого-то из гостей прямо в зале хватил мозговой удар от нескончаемых торжественных речей и громоподобных рукоплесканий.

Великие Светлейшие Собрания с Выставками и Благими Зрелищами не только тешили самолюбие досточтимых архимагов, но еще и позволяли за каких-то полторы восьмицы получить массу сведений о брожении сил на международном игровом поле. Расходы на сие мероприятие окупались, такого мнения придерживался и Сокровенный Круг Ложи, и банкирский королевский дом Ларвезы.

Между коллегами внутри Ложи тоже шла борьба за расширение влияния и продвижение наверх. Суно Орвехт в эти дела не ввязывался – отчасти потому, что сия возня ему претила, отчасти отдавая себе отчет в том, что «ущербному магу», по определению одиночке, вряд ли удастся многого добиться на поприще групповых интриг, зато пожертвуют им в первую очередь.

Он добросовестно выполнял свои служебные обязанности, держался на дистанции от соперничающих группировок, избегая с ними ссориться, и снискал репутацию ответственного и надежного функционера, для которого интересы Ларвезы превыше всего. Сложилось мнение, что для Ложи он весьма полезен, однако использовать его в чьих-либо частных интересах будет затруднительно, слишком он для этого проницателен, осторожен и сдержан в своих амбициях. Так оно и было, за что Орвехта и ценили.

На Великом Собрании он присматривал за порядком и заодно присматривался к тому, что происходит вокруг. Все спокойно, никаких нежелательных инцидентов. Почти.

Овдеец с ширрийцем подрались, однако у обоих достало ума не пускать в ход магию. Ограничились кулачным боем, вот и молодцы. Что примечательно, оба «ущербные». Как можно было понять из их ругани, эти двое свели знакомство в пограничных стычках. Овдаба постоянно обвиняла Ширру в непросвещенных действиях и нарушении людских прав, Ширра Овдабу – в тайном вредительстве, а истинная причина вражды крылась в том, что они никак не могли поделить озеро Ноан, богатое форелью и ценной водорослью барсальгой.

Еще длиннобородые аснагисские волшебники стояли кучкой и злословили: мол-де видели они вчера среди магов Ложи презренного рукоблудца, самоудовлетворявшегося прилюдно. Коллегу Троглехта они видели, перед тем как несчастного отослали в Аленду. Вспоминая о нем, Суно всякий раз недобро усмехался: неповадно будет в другой раз Зинту зачаровывать.

Было еще несколько мелочей того же рода. Куда больше Орвехта насторожил эпизод, который никак нельзя было отнести к разряду происшествий: коллега Тейзург нынче утром побывал на высочайшей аудиенции в королевском дворце и официально представился как князь ляранский, законный правитель и верховный маг Ляраны, небольшого княжества в Суринани. Все в полном согласии с дипломатическим протоколом. Княжеством он обзавелся еще зимой, но долго не мог придумать для него названия, а теперь, стало быть, придумал.

Все бы ничего, но с какой стати такая спешка? Не горит ведь. Какая разница, сегодня его по-быстрому признают монархом Ляраны или после Собрания, зато со всеми приличествующими церемониями?

То-то и оно, что разница была. Эдмар вот уже полдня обладал статусом легитимного правителя иноземного государства – и, следовательно, полновесной дипломатической неприкосновенностью. Занимательный вопрос, зачем ему это внезапно понадобилось. То ли он кого-то прятать у себя дома собирается – на ляранской, так сказать, суверенной территории, и это бы еще куда ни шло, но если припомнить истории о похождениях Тейзурга в древности, поведанные крухутаком… Вспомнилась народная присказка: «загодя подстелил тюфяк, чтобы мягче было из окна падать». Что он собирается выкинуть, если заранее обеспечил себе пресловутый «тюфяк», то бишь дипломатическую неприкосновенность?

Невнятные подозрения по этому поводу усилились, когда в перерыве попался навстречу встревоженный коллега из числа безопасников и поинтересовался, не видел ли Орвехт достопочтенного Тейзурга.

– А что стряслось? – насторожился Суно.

– Пока ничего. Он смотрел парадные портреты в галерее Премудрых Волшебниц и держался весьма любезно, а потом вдруг спохватился и этак промурлыкал, что ему пора, потому что его ждет не дождется десерт. И скрылся в толпе, я за ним не поспел.

Узкоплечий, похожий на школяра-переростка собеседник виновато развел руками.

– Что ж в этом особенного? – хмыкнул Орвехт.

– Так я его ни в одном из четырех буфетов не нашел. И везде мне отвечали, что никаких десертов он не заказывал. Вот и ломай голову, что он имел в виду… Что у него за десерт… Ничего, если бы это был кто другой, но вы же в курсе, коллега, что о нем крухутак рассказывал.

Суно послал Эдмару мыслевесть. Эдмар не отозвался.

– Идемте его искать!

Их задача осложнялась тем, что в коридорах, залах и на лестницах было полно народу – долгожданный перерыв, ошалевшие от докладов и шквальных аплодисментов участники Великого Собрания наконец-то вырвались на свободу.

Проталкиваясь через толпу, высматривая среди шелестящей мантиями и голосами людской круговерти новоявленного князя Ляраны, Суно мельком подумал, что это похоже на сон, когда кого-то ищешь или догоняешь, а окружающая среда словно задалась целью тебе помешать.

Поднявший тревогу маг-безопасник направился к главной лестнице Дворца Собраний, а он повернул в забитый народом коридор с высокими сводами, когда пришла мыслевесть: «Коллега Орвехт, немедля подойдите в Кедровый кабинет».

Вызывал достопочтенный Оксемонг, непосредственный начальник Шеро Крелдона, один из самых толковых архимагов Ложи.

Выставка бдительно охранялась. Проникнуть туда без дозволения было невозможной задачей. Впрочем, как для кого.

Три рубежа: дозоры амулетчиков, ограда и сторожевые заклинания. Нечего и думать о том, чтобы внаглую пройти через ворота для посетителей – как увидят, кто идет, сразу закричат «Марш отсюда!». То же самое касается служебных ворот. А если наудачу перемахнуть через забор, наверняка заметят и кинутся ловить нарушителя.

Дирвен не сомневался в том, что удерет от поднятой по тревоге охраны, но ему сейчас не нужна беготня. Он ведь пришел сюда не в догонялки играть, а на куджарха посмотреть.

Есть еще один способ преодолеть препятствие такого рода, но это не для тех, у кого кишка тонка. Надо быть нехило одаренным амулетчиком и вдобавок крутым парнем, чтобы использовать «Прыжок хамелеона». А то, если не хватит сил, можешь застрять в той преграде, которую преодолеваешь.

По правилам «Прыжок хамелеона» не полагалось таскать с собой, выполнил задание – сдал на хранение, но Дирвен сплошь и рядом пренебрегал правилами: ясно же, что они писаны для армии старательных середняков, а не для первого амулетчика Ложи.

Его пробрала дрожь, как обычно перед активацией этого опасного артефакта. Страшно. Только ведь иначе до куджарха не добраться. Закусив скомканный платок и отдав приказ «Хамелеону», а также другим амулетам, которые должны были сделать его невидимым для сторожевой магии, Дирвен зажмурился – единственная уступка взвывшему в душе страху – и ринулся на решетку.

Нет, он не расшибся о чугунное кружево. На мгновение он сам стал подобием и частью литого узора. Задыхаясь от боли – закричать в этот момент он не смог бы, даже не будь во рту кляпа, зато собственный язык прокусил бы запросто, почему и требовалась такая мера предосторожности, – Дирвен рывком протиснулся на ту сторону и свалился на плитчатую дорожку, скрученный судорогами.

Расплата за использование «Прыжка». Некоторые расплачивались и похуже – застревали в стене, в заборе или в скале, не сумев прорваться, и умирали в мучительной агонии. По словам очевидцев, выглядело это как в кошмарном бреду, а у Дирвена все прошло гладко, недаром же его прозвали «повелителем амулетов».

Несмотря на жесточайшие спазмы, он тотчас отполз с открытого места под сень подстриженного кустарника. Судороги утихли. Дирвен выплюнул и спрятал в карман платок, испачканный кровавой слюной. Нет уж, обратно он тем же способом выбираться не станет, пойдет через ворота. Его, конечно, обругают, но еще больше обругают Чижиков, и все убедятся, что были не правы, не пуская его на Выставку, так что для него это будет очередная победа.

Ощущая затухающее болезненное напряжение в мышцах, он поднялся и побрел по озаренной разноцветными фонарями пустынной дорожке.

Все тихо, никакой тревоги. Белые павильоны как будто мерцали в темноте, испуская собственное слабое сияние, а за оградой, над черепичными крышами ближайших домов, вздымался, словно громадное золотое светило в ночи, купол Дворца Собраний.

Вокруг никого не было: маги Ложи и почетные гости находились на торжестве, а для других посетителей Выставка в первый день была закрыта. Дирвен в полном одиночестве слонялся по аллеям, умело держась в тени. Напился воды из фонтана, поглядел, как танцуют над клумбами крохотные летающие человечки с узорчатыми крылышками – экзотический волшебный народец из тропиков, а потом целеустремленно двинулся к виварию.

Павильоны с диковинными тварями были заперты, но от первого амулетчика что-то запирать бесполезно – у него был с собой «Ключ Ланки». Тоже та еще штучка, подлежащая обязательной сдаче на хранение.

Посмотрев на волшебных животных, он аккуратно закрывал за собой двери, вновь защелкивая замки: его цель – не набезобразничать, а продемонстрировать сознательность, воспитавшуюся в нем за последние месяцы вопреки предвзятому мнению окружающих.

Красно-золотое оперение шау из тропических лесостепей, что простираются к югу от великой пустыни Олосохар, переливалось, будто фольга. Дирвен покрошил им завалявшееся в кармане печенье, шау склевали – и засияли еще ярче, словно ходячие волшебные фонари.

Тут он заметил табличку «Птиц не кормить!» и поскорей убрался из этого павильона. Он же не нарочно. Да и не случится ничего страшного, шау не входят в список опасных существ, а список этот он, как положено, заучил наизусть, не придурок ведь.

Волосатые пауки величиной с ягненка из китонских заболоченных рощ понравились ему меньше. Написано, что питаются перезрелыми грибами, а посмотришь – не поверишь. Они также охочи до людских снов: подберется к тебе, спящему, такая тварь, нажрется всласть твоей жизненной энергии, а тебе в это самое время приснится какая-нибудь пакость, и потом несколько дней будешь обессиленный, как после болезни. Хуже снаян, которые делают то же самое, но вреда за раз причиняют меньше. Зато снаяны – волшебный народец, и управиться с ними может только сильный экзорцист вроде учителя Орвехта, а паука найдешь да прибьешь, как обычное животное.

Павильон с куджархом был огорожен отдельным заборчиком, и освещенная фонарем табличка возле калитки предупреждала, что сей олосохарский зверь свиреп и опасен, дразнить его строго воспрещается, а невинным девам заходить внутрь не рекомендуется вовсе, ибо куджарх в их присутствии впадает в неистовство и порывается такую девицу съесть.

– Брехня народная, – вполголоса процедил Дирвен, хотя слушателей рядом не было. – Забыли приписать в конце, что это сказки.

Неправда же, что куджарх может съесть человека, в особенности девственницу. Неправда, что Хеледике угрожала смертельная опасность. Она сослалась на эти суеверия, чтобы оправдать свою распущенность, а на самом деле ничего бы с ней не случилось.

Сглотнув от смешанного чувства обиды, злого презрения и непоправимой обделенности – то, что должно было по праву достаться ему, еще несколько лет назад пошло по рукам, – он приложил к замку калитки «Ключ Ланки». Одновременно задействовал в «плавающей» последовательности четыре других артефакта, которые позволяли ему проскальзывать незамеченным через магические рубежи. Плотно прикрыв за собой калитку, шагнул к приземистому кирпичному строению, две секунды потратил на дверь – и оказался там, куда стремился.

– Мы получили сведения, что на Собрание втерся под личиной Чавдо Мулмонг. Что мерзавцу понадобилось, неизвестно. Скорее всего что-нибудь украсть. Ваша задача – найти его и взять, не привлекая внимания. Если будет риск, что уйдет, уничтожьте, но по-тихому. И хорошо бы выяснить, что у него за личина, обманувшая все наши заклинания и амулеты. Если прихлопнете эту каналью, постарайтесь снять как можно более полный слепок.

– Вероятно, личину ему обеспечивает некий артефакт, полученный от вурваны Лормы, царицы одного из самых одиозных олосохарских дворов, – взглядом испросив у архимага разрешение говорить, произнес Орвехт. – Осмелюсь напомнить, Мулмонг пользовался покровительством Лормы и заманивал людей в ее владения. Вместе с ней и скрылся, после того как они перешли дорогу милейшему коллеге Тейзургу. Подробности изложены в моем прошлогоднем отчете.

– Тогда надобно изъять у него этот артефакт. Возможно, что-то вроде… – достопочтенный Оксемонг адресовал Шеро и Суно многозначительный взгляд.

Те поняли: вроде той булавки-родинки, превратившей Хеледику в Талинсу Булонг. Эту ценную древнюю штучку подарил песчаной ведьме Эдмар. Современный мир таких артефактов не знает, и крайне желательно, чтобы он и дальше пребывал в неведении.

Не относящийся к делу укол тревоги: от Плясуньи, Змейки и капитана «Пьяной стрекозы» до сих пор никаких известий.

– Действуйте, коллеги, – распорядился архимаг.

Что ж, если они ухитрятся поймать или прикончить пройдоху Мулмонга, неуловимую живую легенду, пример для всех мошенников просвещенного мира, о них самих впору будет сказки рассказывать.

Чавдо Мулмонг, подобно Суно Орвехту и Шеро Крелдону, был «ущербным магом». Та карьера, на какую может рассчитывать обладатель упомянутого недостатка, его не прельщала. Безбедное продвижение по служебной лестнице на общих основаниях – это для «правильных» волшебников, для неущербного большинства, а тебе приличное жалованье придется зарабатывать в поте лица, за просто так не дадут. Награды, почет, приобщение к секретам – все это можно заслужить, принося пользу Ложе и Ларвезе, но сие требует большой самоотдачи и нередко сопряжено с риском.

В отличие от Крелдона и Орвехта, Чавдо не имел склонности лезть из кожи вон ради блага Ларвезы. Это же чворкам на смех! Он лез из кожи ради собственного блага, а когда его на этом застукали, пустился в свободное плавание.

Суд Светлейшей Ложи заочно приговорил его к заключению в Накопитель, но Мулмонг пользовался расположением воровского бога Ланки – должно быть, отменно развлекал Хитроумного своими плутнями, и ему всегда везло переходить речку вброд, не замочивши ноги.

В начале прошлого лета маг-возвратник Эдмар, после злополучного купания в Лилейном омуте вспомнивший, кем он был раньше, отправился с наспех снаряженной экспедицией в пустыню Олосохар. На раскопки. Где-то там, под многовековым слоем песка, лежали остатки Марнейи – города, когда-то принадлежавшего ему и сожженного врагами почти дотла. Тейзург хотел добраться до дворцового подвала, который должен был уцелеть при пожаре, а затесавшийся к нему в экспедицию Мулмонг собирался доставить ко двору царицы Лормы очередную партию провианта.

Есть гипотеза, что вурваны – это бывшие люди, в силу тех или иных причин ставшие волшебными существами. В данном случае так оно и было: еще в незапамятные времена Лорму прокляли боги.

Сытого вурвана не отличишь от человека, голодный похож на высохшую клыкастую мумию. Лорму постоянно терзала жажда крови, а пронырливый и предприимчивый Чавдо Мулмонг поставлял ей живые бурдюки с кровью, и продолжалось это сотрудничество, к обоюдному удовольствию, до тех пор, пока в тех краях не объявился Тейзург.

Покуситься на убийство могущественного древнего мага с целью сожрать без помех нанятых им работников – это определенно была не та авантюра, которую стоило претворять в жизнь. В этот раз Мулмонг прогадал и проиграл.

В результате Лорме со всем ее двором пришлось убраться из обжитого района пустыни, территория осталась за Эдмаром. Чавдо сбежал вместе со своей покровительницей. Суно так и думал, что прохвост уцелеет: он слишком полезен вурване, чтобы его бросили или съели.

Что заставило его сунуться обратно в Ларвезу, да еще на Светлейшее Собрание, несмотря на то, что в случае ареста его ждет участь хуже смерти? До того как спалиться на своих махинациях, Мулмонг успел продвинуться достаточно, чтобы узнать правду о Накопителях. Значит, его должен манить немалый куш, или над ним должен висеть топор изрядных размеров, или и то, и другое сразу.

Возможно, что-то здесь понадобилось Лорме. Допустим, артефакт, который позволит ей дольше оставаться в обличье красивой женщины, – либо же ингредиент для зелья аналогичного действия?

Задача осложнялась тем, что народу вокруг – словно песка на речном дне, а Чавдо Мулмонг – «ущербный маг» того же уровня, что Орвехт и Крелдон. И наверняка у него припрятаны в потайных карманах какие-нибудь амулеты вроде тех, с помощью которых вурвана и мошенник едва не разделались в пустыне с Тейзургом, натравив на него одураченного Дирвена.

Дознаватели устроились в одном из гостевых кабинетов, где стояли вазы с фруктами и лежали завлекательно оформленные книжицы «Распорядок Великого Светлейшего Собрания по дням и часам, а также описание Выставки и назидательных Благих Зрелищ».

Суно извлек из своей волшебной кладовки Магическую Энциклопедию: специально поместил туда полный комплект, если вдруг понадобится в полевых условиях. Крелдон тем же манером достал копию старинного раритетного трактата о вурванах. Если удастся вычислить, к чему тянет загребущие руки Чавдо Мулмонг, останется только устроить засаду и ждать.

Вурваны – редкие существа, информации о них не столь уж много. Если такая напасть где-нибудь заведется, ее стараются поскорей уничтожить. Судя по тем скудным сведениям, которые Суно собрал о Лорме после прошлогодней стычки в олосохарских песках, она была воистину неистребимой вурваной – то ли в наказание, то ли еще по какой причине.

– Посмотри, что там есть об ожерелье «Морская кровь», – в голосе Шеро, листавшего «Описание Выставки», сквозил сдержанный азарт.

Орвехт открыл тяжелый потрепанный том. Ага. Возможно, то самое.

Старинный артефакт неизвестного происхождения (считается, что его однажды нашли на берегу океана в полосе прибоя), из кораллов цвета крови. Шлифованные продолговатые бусины покрыты черными крапинками – если посмотреть под увеличительным стеклом, крохотными иероглифами, похожими на древнесиянские, нанесенными неведомым способом.

Ожерелье, заключающее в себе могучую живительную силу моря, исцеляет своего владельца от болезней, которые считаются неизлечимыми, способствует долголетию и бодрости духа. Если его наденет страждущий от голода и жажды, оно своим воздействием заменит ему воду и пищу, а если его будет носить вурван или вурвана, сия тварь, хоть и не перестанет алкать крови, сможет сколь угодно долго сохранять человеческий облик.

Бесценное сокровище для царицы Лормы.

Вряд ли «Морская кровь» все это время пылилась в хранилище редкостей. Можно побиться об заклад, чудодейственное ожерелье нарасхват у дряхлеющих архимагов. В этот раз его решили продемонстрировать на Выставке вместе с другими волшебными диковинами, ради пущей славы Ложи, и если Мулмонг узнал об этом загодя – значит, у него есть информаторы среди бывших коллег. Но об этом можно будет поразмыслить потом, а сейчас главное – упредить «живую легенду».

Внутри пахло мертвечиной и гнилыми фруктами. В облицованной каменными плитами яме неподвижно лежала чудовищная туша с раскоряченными чешуйчатыми лапами по бокам. Этакая синевато-пятнистая колбаса толщиной с раскормленную свинью и длиной в дюжину шагов. «Колбасу» фиксировало множество цепей – одни тянулись к охватывающим лапы оковам, другие – к массивным кольцам, продетым сквозь заскорузлые складки шкуры.

Дирвен с профессиональным интересом прикинул, сумел ли бы он все эти цепи одним махом порвать, отдав команду «Рвущему – рушащему»? Понятное дело, не просто так, а если бы приказали? Он ведь пока еще не тренировался на таких больших объектах.

И неправда, что животное вроде этого могло бы съесть Хеледику. Специальные женские выдумки, чтоб тебя разжалобить и голову заморочить.

Он усмехнулся презрительно и горько, чувствуя себя битым жизнью парнем, который на дешевые байки не купится. Потом огляделся в поисках какой-нибудь палки или метлы: ткнуть куджарха через решетку, а то зверюга то ли дрыхнет, то ли вовсе издохла.

Метлы в поле зрения не оказалось, тогда он с досады прицельно плюнул в яму, но куджарх не обратил на это внимания.

– Впечатляет зрелище?

Дирвен вздрогнул от неожиданности. Он же здесь один… Нет, уже не один.

Возле служебной двери стоял Эдмар. Видимо, оттуда и появился. Его шелковое одеяние с изысканными китонскими поганками серебрилось в свете подвешенных на цепях волшебных ламп. Отдельные пряди длинных темных волос были выкрашены в пижонский фиолетовый цвет. Жаль, что в дополнение к этому он не написал у себя на лбу изящным каллиграфическим почерком: «Я придурок».

– Не впечатляет.

Дирвен решил держаться с ним как ни в чем не бывало. В конце-то концов, они познакомились еще до того, как тот вспомнил свое прежнее имя и стал Тейзургом. Если на то пошло, сам же и спихнул его невзначай в Лилейный омут… Но это, понятное дело, не то деяние, которым можно гордиться, как раз из-за этой истории к Дирвену и приставили для надзора Трех Прилежных Кроликов, которых сменили Три Веселых Чижика.

– Отчего же? – Эдмар картинно заломил бровь, а глаза у него были золотисто-желтые, как у демона.

– Да что в нем особенного… Обыкновенный червяк, только очень большой. Жрал много, вот и вырос. Ты не видел, там за дверью нет метлы или щетки с длинным древком?

Дирвен решил, что не будет рассусоливать с ним на «вы», вначале-то они были на «ты». И кроме того, пусть Тейзург – древний маг, зато он – первый амулетчик Светлейшей Ложи.

– Зачем тебе?

– Потыкать его, чтобы хоть проснулся и пасть раззявил, а то посмотреть не на что.

– Если желаешь, я тебе и так его разбужу. Без щетки.

Тейзург щелкнул пальцами.

Загремели цепи, животное зашевелилось, издало вибрирующий утробный рык. Запах падали и перепревших фруктов усилился. Распахнулась пасть – да в ней бы взрослый человек уместился! Огромный, как тюфяк, бурый язык, усеянный отвратительными желтоватыми зубами, заколыхался, словно был самостоятельной тварью, норовившей куда-то уползти. У основания торчавших из нижней челюсти клыков длиной с ладонь блестела вязкая темная слюна.

Вот теперь впечатлило, только Дирвен об этом вслух не сказал.

– Голодный… – заметил Эдмар. – Если бросить ему что-нибудь живое, он тотчас захлопнет челюсти и начнет перетирать добычу между языком и небом – видишь, наверху тоже плоские зубы. Потом примется заглатывать получившуюся мясную кашицу небольшими порциями, а все лишнее отрыгнет. Такому монстру собирались отдать Хеледику. Разве можно винить девочку в том, что она захотела спастись от этой участи?

– Все равно она должна была сберечь свою честь, – недовольно буркнул Дирвен. – Не могла, что ли, просто убежать и спрятаться… Девушку нельзя уважать, если она готова пожертвовать самым главным. И она должна была подумать о том, кто ее когда-нибудь полюбит. Ну, то есть обо мне, а она обо мне не подумала, – его голос дрогнул от застарелой обиды. – Поэтому я никому из них больше не верю.

– Если б она сберегла в нетронутом виде свою девственную плеву, которую ты поэтически называешь честью, ее бы швырнули в пасть куджарху. Кстати, обрати внимание, сколько слюны – этого зверя с тех пор, как поймали, держали впроголодь, так что он сейчас кого угодно с благодарностью оприходует, не обязательно невинную девицу. Попробуй представить себя на месте Хеледики.

На душе у Дирвена стало слегка тревожно, возникло ощущение смутной угрозы, но он с чувством превосходства процедил:

– Да к чворкам эту шлюху. Не люблю шлюх.

– Какое поразительное совпадение, шлюхи тоже тебя не любят. Я имею в виду тех прелестниц из алендийских борделей, которым приходится удовлетворять твои незамысловатые потребности. Скажу по секрету, эти приятные дамы о Дирвене Корице весьма невысокого мнения.

– Ты-то откуда знаешь?! – вскинулся Дирвен.

– Я ведь тоже, бывает, пользуюсь их услугами. С большинством из них еще и поболтать можно. Они ценят любезное обращение и могут порассказать много интересного.

Учитель Орвехт о девках из борделей говорил то же самое, но Дирвен тогда, не рискуя с ним спорить, про себя подумал, что все равно они хуже уличной грязи под ногами, и разговаривать с ними не о чем. Попользовался – и все дела, и пусть будут довольны… А если всякую там информацию собираешь, всегда можно заплатить или припугнуть. И они еще смеют высказывать какое-то мнение о первом амулетчике Светлейшей Ложи!

– Самые впечатлительные начинают кривиться и некультурно плеваться, если заведешь с ними речь о тебе. И ведь девочки просто чудо какие милые, хоть в постели, хоть за чашкой шоколада, это как же надо было постараться, чтобы они смазливого мальчишку вроде тебя настолько не жаловали?

– Шлюхи-потаскухи, что с них взять, – презрительно бросил Дирвен.

Хотелось сказать Эдмару «Ну и придурок!», но он все-таки не решился.

– И Энгу Лифрогед ты напрасно оскорбил, – сощурив длинные накрашенные глаза, небрежно бросил собеседник. – Она ведь девушка гордая, пренебрежения не прощает… А ты, бессовестный маленький обманщик, столько авансов ей расточал, но так и не лег с ней в постель. Энгу это жестоко ранило.

– Так ведь не было никакой Энги! – растерявшись, вымолвил Дирвен. – На самом деле же не было…

– А кому ты тогда в любви объяснялся? – ухмыльнулся этот мерзавец.

Он стушевался и промолчал: уж лучше не говорить вслух, кому.

– Вот интересно, как бы ты поступил на месте Хеледики? – задумчиво произнес Тейзург после паузы. – Только сделай одолжение, отвечай правду. Представь, что ты оказался перед таким же выбором: или пожертвуешь своей, хм, так называемой честью, или тебя слопает куджарх, хотя бы вот этот, который явно не прочь кем-нибудь из нас двоих закусить.

– Так я же не девица, чтоб такую дурь себе представлять, – ощетинился Дирвен, в глубине души еще сильнее забеспокоившись. – Вообще-то мне пора. Мне здесь торчать нельзя, это нарушение предписания, так что пошел я отсюда. Иначе того и гляди кто-нибудь заявится, здесь же полно народу мимо ходит, каждую минуту может кто-нибудь заглянуть…

Савдо из каретной мастерской, набравшийся вместе с другими подмастерьями по случаю торжества у господ магов – чем не повод выпить? – уже который час не мог попасть к себе домой. Глименда его не пускала, и боги ей в этом черном деле попустительствовали.

Стемнело, из-за соседней крыши выползла круглая желтая луна, а он все топтался перед нарисованной на штукатурке дверью, не догадываясь обойти дом с другой стороны, и тоскливо повторял заплетающимся языком:

– Глименда, открой, сердце твое жабье! На улице же будет человек ночевать… Побойся богов, открой! Боги-милостивцы, пустите меня домой, нехорошо человеку на улице ночевать… В такой день под забором, в праздничный день, это же для человека позор, слышишь, Глименда? Еще замочную скважину чем-то замазала, чтобы ключ не пролез… Посмотрите, боги-милостивцы, сколько несправедливости выпивший человек терпит от козней злой жены! Она дверь заколдовала! Где ж это видано человека домой не пускать? И никто не поможет, никто не скажет ей, что ж ты, жаба, делаешь… – Махнув рукой, он пошатнулся, несколько раз переступил с ноги на ногу, с трудом сохранив равновесие, и с безнадежной горечью вздохнул: – Эх, вы, боги…

Дивные дела порой творятся на свете. Не иначе этот последний тихий упрек достиг слуха милостивцев, и устыдились боги сонхийские, уразумев наконец-то, что негоже выпившему человеку на улице ночевать, потому что окаянная дверь тотчас рассыпалась прахом.

– Спасибо вам, боги! – горячо возблагодарил Савдо и направился сквозь повисшую в воздухе пыль, запинаясь о кучи обломков, в темное нутро дома. – Посрамили вы злую жену, так ее, жабу негодную…

Свершилось самое настоящее чудо: все стены развалились, зато крыша, как прежде, покоилась на опорных столбах, и дверные коробки остались на своих местах, и те участки стен, где находились окна, в которых ни одно стеклышко не треснуло.

– И за это, милостивцы наши, спасибо! – прослезившись от восторга и умиления, прошептал хозяин жилья. – А то какой же дом без окошек? Истинно доброе волшебство…

Сколько бы теперь Глименда ни запирала двери, без стен-то он всяко попадет домой!

Мебель купалась в лунном свете, на темном комоде поблескивало зеркало. Счастливый и благодарный, Савдо напрямик добрел до кровати, забрался, не скидывая башмаков, под одеяло. По соседству шумели, со всех сторон доносились людские крики, словно что-то стряслось. Он накрыл голову подушкой и, уже проваливаясь в умиротворенный пьяный сон, вновь восславил богов за то, что ночует не на улице, а в собственной постели.

На ступенях громадной парадной лестницы Дворца Собраний стояло множество магов Ложи и гостей, вышедших в перерыве подышать свежим воздухом. Чтения о Благих Свершениях продлятся еще с полтора часа, а потом всех пригласят на торжественную трапезу. Крелдону и Орвехту вряд ли доведется там угоститься, они в это время будут охотиться за Мулмонгом.

Экспонаты в павильонах Выставки защищены сильнейшими сторожевыми чарами и печатями, но хитрозадый Чавдо потому и стал живой легендой, героем воровских баек, что тащил, бывало, даже то, что стащить, казалось бы, невозможно.

Двое дознавателей спускались по лестнице, лавируя в толпе. В тот момент, когда Суно ощутил внезапное магическое возмущение – то ли в окружающем пространстве взбурлило нечто невидимое, то ли прокатилась не воспринимаемая обычными человеческими чувствами ударная волна, – у него словно что-то произошло со зрением: очертания пергамонских домов, освещенных фонарями, заколыхались, поплыли… Позади послышался тяжкий грохот. Мимо по ступенькам промчался, подпрыгивая, каменный обломок.

Уже через несколько секунд стало ясно, что с глазами у Суно все в порядке, а вот дома и впрямь… Рассыпались?.. Частично рассыпались. Их черепичные крыши по-прежнему блестели под полной луной, и даже окна продолжали светиться, но при этом строения стали сквозистыми, наподобие беседок.

Развалились стены. Все до единой.

В толпе раздавались потрясенные возгласы. Орвехт оглянулся: Дворец выглядел причудливо, будто колоссальный недоделанный макет или поражающая воображение гигантская руина. И причиной тому было отнюдь не землетрясение, потому что лестницы, колонны, перекрытия, мощные опорные столбы и позолоченный купол со шпилем остались в целости и сохранности.

Зато люстры с волшебными лампами, прежде подвешенные на цепях, теперь лежали на полу, хотя и продолжали сиять, словно бутафорские груды сокровищ на театральных подмостках.

На оголенных этажах суетились люди, напоминая ошалевших муравьев из раздавленного муравейника. Вокруг громоздились обломки.

В толпе прозвучало несколько возгласов: «Магическая атака!» – можно подумать, это могло быть чем-нибудь еще.

Волшебники творили охранные и прощупывающие чары, слали мыслевести в Салубу и в Аленду: там происходит то же самое – или нет? Со всех сторон звали кормильцев. Архимаги Ложи, которые в их помощи не нуждались – они обладали привилегией черпать из Накопителей сколь угодно большими порциями без посредников, – спешно тянули к себе силу.

Суно отправил мыслевесть Зинте, та сразу же отозвалась: с ней все в порядке, но она сильно занята – оказывает помощь пострадавшему, которого ушибло обломками развалившейся стены, и на очереди еще несколько человек.

Каждый приготовился, по мере своих возможностей, отразить нападение, ибо чего еще ожидать после такой прелюдии? Но минуты текли, а ничего не происходило.

Жилые кварталы были охвачены паникой, оттуда доносились вопли, ругань, рыдания, собачий лай.

На тех, кто находился вдали отсюда, обрушился шквал мыслевестей с вопросами, и вначале это их оглушило, а потом посыпались ответы. Весьма утешительные: ни в столице, ни в Салубе, ни в других ларвезийских городах ничего подобного не наблюдалось, да и на окраинах Пергамона дома уцелели. Что бы это ни было, оно охватило территорию относительно небольшую, радиусом в два-три шаба.

Магическое прощупывание позволило заключить, что центр сего возмущения – где-то в районе Выставки. Самопроизвольно сработал какой-то из экспонатов, таивший в себе сюрприз, о котором до поры не подозревали? Если так, для Ложи это конфуз превеликий, не говоря о предстоящих расходах на восстановление городских построек и Дворца Собраний.

– Я бы предположил, что некто привел в действие «Рвущий цепи, рушащий стены», – надтреснутым академическим голосом вымолвил достопочтенный Сибрехт, написавший несколько дюжин научных трудов о природе и свойствах различных артефактов.

– Задействовать «Рвущий – рушащий» с такой небывалой силой смог бы разве что кто-нибудь из великих богов, – не то чтобы возразил, это непозволительно по отношению к архимагу, но заметил с оттенком раздумья загорелый провинциал, в котором недолго было угадать «ущербного» боевого мага.

– Или наш Дирвен, – кисло произнес его бледный столичный коллега.

– Но ведь «Рвущий – рушащий», я надеюсь, сейчас не у Дирвена? – осведомился Сибрехт, до того погруженный в свои исследования, что решения, принятые Сокровенным Кругом, нередко ускользали от его внимания.

– Да именно что у него! – отозвались из толпы.

Орвехт и Крелдон, молча переглянувшись, бросились в сторону Выставки. Худощавый жилистый Суно вырвался вперед, опередив грузного коллегу.

Дома Пергамона напоминали театральные декорации, озаренные фонарями и масляными лампами. Горожане пытались выяснить, что случилось, кое-кто на всякий случай увязывал в узлы свои пожитки. Пострадавших, хвала богам, оказалось немного, это объяснялось характером разрушений: рассыпались только те участки стен, где не было ни окон, ни дверей. Все прочее уцелело и сейчас представляло собой фантасмагорическое зрелище. И кухни, и молельни, и спальни, и отхожие места – все то, что обычно скрыто от посторонних взоров, было выставлено напоказ.

Вывески лавок, чайных, трактиров и мастерских, прежде подвешенные на цепях, теперь валялись на мостовой среди обломков. Приходилось глядеть в оба, чтобы не запнуться.

До высоких арочных ворот Суно добрался первым, но не в одиночку: от него не отставало еще несколько проворных коллег, вперед всех кинувшихся к вероятному источнику бедствия. И ограда, и ворота были в порядке, но из охраны на месте оказался только один парень, доложивший, что остальные пошли на территорию Выставки разбираться, что происходит.

Из-за деревьев доносились вопли, клекот и завывания. Большинство обитателей вивария содержались в клетках и вырваться на волю не могли, но исчезновение стен их растревожило: до сих пор они были заключены в небольших объемах замкнутого пространства, а теперь их дразнила сквозящая за проломами темная даль, масса звуков и запахов, да еще полная луна в небе.

Суно повернул к павильону «Жемчужная раковина». На первый взгляд, все в порядке, не считая того, что строение лишилось стен. Оно теперь выглядело, как беседка с гирляндой из лепных ракушек по карнизу и тонкими белыми колоннами. Магические лампы в виде якорей, прежде подвешенные на цепях, валялись на полу, но давали достаточно света, чтобы рассмотреть инкрустированные перламутром застекленные шкафчики, защищенные от всяческих поползновений мощнейшими чарами.

Стекла в целости и сохранности. Чары тоже, никто не пытался их расплести. А сторожа почему-то не видно… Впрочем, услышав негромкое покашливание, словно кто-то пытался привлечь к себе внимание, но не хотел шуметь, Суно поднял голову и увидел сидящего на раскидистом дереве, на толстом суку довольно высоко от земли, амулетчика Ложи. Мерцавшая у него на куртке бляха с номером павильона позволяла заключить, что он-то и охраняет «Жемчужную раковину».

– Что ты там делаешь? – поинтересовался маг.

– Куджарх! – приглушенным голосом выдавил парень.

– Что – куджарх?

– Туда побежал… – амулетчик махнул рукой в глубь Выставки.

Коллеги управятся с олосохарской тварью, а задача Суно – взять Мулмонга: пройдоха умеет пользоваться обстоятельствами, наверняка он постарается утянуть ожерелье сейчас, под шумок.

Орвехт пригляделся к «Морской крови» за стеклом. И со шкафчиком, и с охранными магическими печатями все в порядке, как положили экспонат, так и лежит… Зато с ним самим что-то не так.

Вновь извлекши из кладовки нужный том Энциклопедии, Суно сравнил артефакт и его изображение. Иллюстрация была создана магическим способом и передавала все детали.

Цвет отличается: на картинке кораллы алые, как артериальная кровь, а у оригинала – гм, оригинала ли? – оттенок, скорее, морковный. И расположение крапинок-иеоглифов на бусинах не совпадает…

Пожалуй, можно не лезть в кусты с целью устроить засаду. Не придет сюда Чавдо. Незачем ему. Уже незачем.

К павильону приближался, тяжело дыша, запыхавшийся Крелдон.

– Можно не торопиться, – негромко произнес Орвехт.

– Сперли?.. – оттянув ворот мантии, обреченно выдохнул начальник, на лбу у него блестели крупные капли пота.

– Не сейчас и не отсюда. Глянь, что там лежит.

Шеро с облегчением перевел дух. Виноваты не они, а значит, и спрос будет не с них. Другое дело, если б они кинулись сюда и опоздали. Но «Морскую кровь» подменили еще до того, как ее поместили в этот шкафчик и опечатали заклинаниями.

Злоумышленники взяли нитку кораллов, испещрили бусины мелкими закорючками, а после навели чары подобия – надо сказать, весьма неплохие чары, поскольку до поры до времени никто не заподозрил подвоха. Обычный для волшебного народца трюк. Очевидно, Лорма снабдила своего посланца артефактом, позволяющим наводить морок даже на волшебные предметы. Другое дело, что Мулмонг, разумеется, забрал этот артефакт с собой, а без постоянной поддержки такие чары недолговечны, и видимость начала постепенно таять, словно облезающая под дождем краска. Если еще сегодня утром фальшивое ожерелье было неотличимо от оригинала, то завтра-послезавтра всяк распознал бы обманку.

Спешить некуда. Ясно, что Орвехту предстоит рискованная командировка на юг (кого же еще пошлют в погоню, если не его!), а Шеро – муторное и скрупулезное расследование в столице на предмет выявления вольных или невольных соучастников Чавдо, но сейчас можно присоединиться к остальному обществу.

– Где-то в окрестностях гуляет куджарх, – сообщил Суно, вернув том Энциклопедии в зачарованную кладовку.

– Повезло, однако ж, коллеге Сухрелдону, – хмыкнул Шеро.

А чуть позже, когда они удалились от «Жемчужной раковины», так что сидевший на дереве сторож не мог их услышать, вполголоса добавил:

– И тебе тоже повезло. Если герой вечера – твой протеже, кураторов притянут к ответу по всей строгости: почему не предусмотрели, почему не перевоспитали… А в тебе есть нужда, и Сокровенный Круг тебе все простит, ежели вернешь «Морскую кровь».

Орвехт сумрачно кивнул.

Они направились в ту сторону, где звучали голоса, и, выйдя к площадке, где уже собралась толпа магов, увидели куджарха. Вернее, заднюю часть его толстого пятнистого туловища, торчавшую… из земли?.. Да, из бесценной клумбы достопочтенного коллеги Зибелдона. Вокруг валялись раскиданные комья чернозема и скукоженные ростки иноглярий.

«Посевы сгинут, лишь взойдут, и не видать нам урожая», – припомнил Суно строчки из зарифмованного пророчества Сухрелдона.

Что ж, отрадно хотя бы то, что беда грозила, как выяснилось, не урожаю вообще, а только иногляриям, привезенным из чужого мира Туан Тиги, хотя Зибелдона это, понятное дело, не обрадует.

При всей своей свирепости куджархи трусливы. Если что-нибудь их напугает, в естественных условиях они зарываются в песок.

Сорвавшись с цепей, ужас пустыни Олосохар в два счета разнес свою клетку, а мощные стены павильона еще до того сами собой рассыпались. Зато сторожа-амулетчики оказались ребята не промах и принялись лупить по опасной зверюге зарядами своих боевых артефактов. В результате куджарх испугался. А закапываться на Выставке некуда, все замощено мраморными плитами, для деревьев и кустарника устроены специальные лунки. К счастью и для ошалевшей твари, и для тех, кто мог бы от нее пострадать, на пути оказалась клумба Зибелдона, однако земля – не песок, в нее так просто не нырнешь.

Куджарху удалось зарыться примерно на треть, дальше он уперся в твердую глинистую почву. Выбраться обратно на поверхность у него тоже никак не получалось. Посреди площадки торчала живая чешуйчатая колонна, на ней болтались и гремели обрывки цепей. Нелепо сучили в воздухе массивные лапы с кошмарными загнутыми когтями, кончик сужающегося конусом хвоста нервно дергался.

Удушье куджарху в ближайшие несколько часов не грозило – эти твари, погружаясь в песок, могут подолгу обходиться без воздуха, но было ясно, что он пребывает в не меньшем шоке, чем собравшиеся вокруг люди. Те разделились на два лагеря: одни предлагали убить чудовище от греха подальше, другие ратовали за то, чтобы усыпить его, сковать заклинаниями и доставить в алендийский виварий живым.

Народу все прибывало. Шеро и Суно повернули в боковую аллею, привлеченные голосами, доносившимися сверху:

– Мы тебя еще отлупим, получишь по заслугам, герой ты наш доблестный!

– Ага, так тебе наваляем, что будешь потом свою тупую башку по кусочкам собирать и склеивать!

– Сами вы придурки! – огрызнулись в ответ. – Самих бы склеивать не пришлось!

В белых кронах больших старых яблонь выделялось, заслоняя звезды, несколько темных пятен.

– Это кто там сидит? – поинтересовался, близоруко всматриваясь, один из магов.

– Сдается, наши амулетчики, – угрюмо отозвался Суно.

Голос одного из амулетчиков он точно узнал.

– Расселись, точно весенние коты, – с нотками не вполне уместного умиления заметила уважаемая коллега Джелодия, известная кошатница.

– Эй, марш сюда! – приказал Шеро Крелдон.

Темные пятна зашевелились. Если очутиться одним махом на вершине дерева, спасаясь от разъяренного куджарха, – плевое дело, то спуститься потом вниз, тем более в потемках, – задача на порядок сложнее.

В конце концов обсыпанные белыми яблоневыми лепестками парни друг за дружкой спрыгнули на плиты. Четверо сторожей с бляхами на парадных куртках и пятый – Дирвен.

– Твоя работа? – без всякого выражения осведомился Крелдон.

– Так он полез ко мне! – Дирвен отчаянно сверкнул глазами из-под шляпы, его голос звенел от детской обиды. – Он сказал, я должен выбрать, или он меня это, или то…

– Похвально содержательный доклад, – с сарказмом заметил маг-безопасник. – Не формулировки, а истинные перлы. Кто тебе это сказал – куджарх?

– Нет… – юный амулетчик в замешательстве хлопнул несколько раз пушистыми ресницами. – Куджархи ведь не разговаривают…

– Благодарствую за ценное пояснение, – невозмутимо кивнул Шеро, его расплывшийся двойной подбородок колыхнулся. – И все еще жду ответа на поставленный вопрос.

– Не буду я при всех говорить, – буркнул Дирвен, потупившись. – Это не та информация… Конфиденциальная, в общем.

Что ж, если речь пойдет о сведениях, которые стоило бы засекретить, и впрямь лучше побеседовать в сторонке.

Они втроем отошли к фонтану в виде позолоченной вазы с фруктами.

– Докладывай, – велел Крелдон.

– Он придурок, – доложил амулетчик ломким голосом. – Он сказал, она его родственница, а я вроде как не прав, а я сказал, она тогда обо мне не подумала, а он сказал, ты поставь себя на ее место, а не хочешь, так я тебе помогу…

Он глядел под ноги, на смутно белевшие плиты, и его лицо было скрыто тенью от полей шляпы, но Суно чувствовал, что он напряжен, как струна. Уже осознал примерные масштабы того, что натворил. Впрочем, насчет пергамонских домов он вряд ли в курсе, да и Дворца Собраний еще не видел: купол-то на месте – сияет под полной луной как ни в чем не бывало, а того, что там ни одной целой стенки и все люстры с цепей попадали, отсюда не разглядишь.

Мальчишка находился в мучительном замешательстве, даже свой гонор Самого Лучшего Амулетчика растерял и мямлил какую-то несусветную чушь, хотя умеет говорить бойко и связно. В то же время в нем вызревала готовность к яростным оправданиям и пронзительное чувство обиды: опять Госпожа Вероятностей виновата. Как тогда, с миндальным мороженым.

– Кто придурок? – терпеливо уточнил Шеро. – С кем ты разговаривал?

Желваки на его полном лице напряглись. Похоже, ему очень хотелось вмазать Дирвену каким-нибудь заклятьем, а то и отвесить тяжелую оплеуху, и Суно хорошо его понимал. У самого руки чесались.

– С известно кем…

– Это что еще за формулировка?! Мне, например, неизвестно, кого ты имеешь в виду, поэтому крайне обяжешь, если будешь отвечать, как тебя учили.

– С Тейзургом, – голос первого амулетчика дрогнул от ярости и отвращения. – Он тут непонятно зачем ошивался!

– Положим, почетные гости Светлейшей Ложи ошиваются на Выставке с полным на то основанием, для того она и устроена. Другой вопрос, ты-то что здесь делал?

– На куджарха приходил посмотреть, – теперь его голос прозвучал еле слышно.

– Посмотрел. Молодец. Так посмотрел, что несчастное животное теперь торчит, как морковка на грядке, – Шеро покосился в ту сторону, где раскачивался над толпой мощный чешуйчатый хвост. – Зачем понадобилось валять дурака с артефактом, который тебе выдали для тренировок? Хотел произвести впечатление на господина Тейзурга своей крутизной?

– Он не господин Тейзург, а жабий придурок! Сказал, что она его родственница и чтобы я поставил себя на ее место, и он со мной, как они с ней, а иначе он меня куджарху скормит, и чтобы я сам выбирал. А у него пасть больше корыта, и я решил… Ну, решил, пусть он убежит, все равно ведь его сторожа поймают, – голос Дирвена звучал чем дальше, тем глуше, однако под конец снова окреп. – Мы все вместе загнали его в клумбу. Ну, прямо с деревьев, мы сначала от него залезли, когда он гоняться начал… Теперь его надо вытащить оттуда за хвост каким-нибудь заклинанием, и все дела. А этот придурок стоял и ржал, даже помогать нам не стал, у него-то щиты непрошибаемые, даже «Каменный молот» их не берет, хотя я… Ну, это самое… В общем, куджарх не мог его достать, он и веселился, пока все отдувались и куджарха в клумбу загоняли.

– Ты можешь себе представить, что достопочтенный Зибелдон сделает с вами за эту клумбу? – мягко осведомился Шеро.

– Ну, нельзя же было допустить, чтобы куджарх дальше смылся и на кого-нибудь напал, – виновато выдавил мальчишка.

– Умница, правильно рассуждаешь. А выпустить его на свободу было можно?

После долгого упрямого молчания виновник еле слышно прошептал:

– Я защищал самое дорогое, что у меня есть.

– Устав помнишь? Амулетчик Светлейшей Ложи при необходимости пожертвует головой ради Ложи и Ларвезы – ты в этом торжественно поклялся перед богами и великими псами, когда тебе присвоили звание боевого амулетчика.

– Так речь была не о голове, – пробормотал Дирвен. – О другом… В общем, о совсем другом… Головой я бы пожертвовал, честное слово, а это мне всего дороже… Может, клумбу как-нибудь восстановить можно? Он же, наверное, не все там затоптал и раскидал, что-нибудь по краям осталось…

Крелдон и молчавший до сих пор Орвехт убито переглянулись. Кто такая «она», уточнять незачем. О «ней» лучше вслух не упоминать, вокруг полно чужих ушей, и без того есть опасения, что шпионская карьера Змейки закончилась провалом.

– Что ж, полгорода лежит в руинах, зато наш первый амулетчик сберег самое дорогое, – подытожил Крелдон. – И зачем нам голова, если мы другим местом думаем? Самым дорогим, насколько я понимаю.

– В каких руинах? – изумленно вытаращился виновник катастрофы.

– Ты же задействовал в полную силу «Рвущий цепи, рушащий стены»? Тебя можно поздравить, ты не только все павильоны на Выставке разнес. В радиусе двух с половиной шабов ни одной стенки не уцелело. Включая Дворец Собраний.

– Я такое сделал?..

В первый момент глаза Дирвена счастливо вспыхнули, но он тут же сник, подумав о том, что при данных обстоятельствах его за это достижение не похвалят.

– Кстати, твоя охрана где? – тяжело глядя на него, осведомился Крелдон.

– Так они срамные картинки с голыми девками смотрят. Они мне не сказали, что сейчас нельзя уходить, я и пошел.

«Не все угроблено, но мы над этим работаем», – припомнил Суно злодейский девиз над входом в их шатер.

Ага. Отменно поработали.

Шеро сделал знак группе из двух магов-безопасников и трех амулетчиков, явившихся на его мысленный зов и дисциплинированно маячивших в сторонке.

– Дирвен Кориц арестован. Вам надлежит немедля доставить его в Аленду, в тюрьму нашего ведомства. Все амулеты у него изъять от греха подальше и хорошенько за ним присматривать. Шурсойм! – После того как один из магов выступил вперед, он добавил: – Возьмешь их на хранение, до особых распоряжений. По прибытии в тюрьму составить опись.

Немногим позже до ушей Орвехта донесся сдержанно-удивленный возглас Шурсойма:

– Ничего себе, что ты в карманах таскаешь! Это же все сдавать полагается.

– Мне никто не сказал сдавать, я и не сдал, – угнетенно, хотя и с оборонительно-агрессивными нотками, пробурчал в ответ арестованный. – Это все Рогатая Госпожа подстроила, от нее же всякие такие мелкие совпадения зависят…

– Суно, ты зачем его тогда из речки выловил? – мрачно вздохнул Крелдон. – Надо было отпихнуть подальше от берега, да для верности камнем по темени, чтобы не выплыл.

– Полагаю, ничего бы не вышло, – криво усмехнулся Орвехт, – у него была «Удача водоплавателей», а Дирвен с амулетом – это, увы, сила.

– Вот потому-то я и сплавил его отсюда, – поглядев вслед своим подчиненным, которые уводили понурого первого амулетчика прочь по темной аллее, тихонько признался Шеро. – Если каждый из архимагов в сердцах влепит ему по заклятью, потом ведь не расколдуют, а под надлежащим контролем он все-таки приносит пользу, с этим не поспоришь. Разгром сиянских пиратов, спасение подвалов Королевского банка – это тебе не кулек засахаренных орешков. Жаль. Будь у парня мозги, такому исполнителю цены бы не было, но это скорее ходячее орудие, за которым нужен глаз да глаз, чем сообразительный и здравомыслящий функционер. Он способен действовать без вреда для окружающих только под жестким контролем.

– Кое-какие мозги у него, пожалуй, есть. Потенциально. В школе он неплохо успевал и считался смышленым, на заданиях находчив. Но это мозги капризного самовлюбленного мальчишки, полагающего себя пупом мироздания, в том-то и проблема.

– Иными словами, корм для крухутака, никакого другого проку с таких мозгов. Не будь он полезным при должном присмотре орудием, я бы, честно говоря, распорядился удавить остолопа в тюрьме, дабы нынешний праздник не повторился.

Они направились к площадке с клумбой Зибелдона… гм, теперь, скорее уж, к площадке с куджарховым хвостом. Там собралась большая толпа ларвезийских магов и почетных гостей. Видимо, со сторожей Выставки стребовали объяснений, поскольку все уже были в курсе, что бед натворил первый амулетчик Дирвен Кориц. У иных иностранных волшебников сквозил в глазах злорадный блеск: приехали на скучноватое помпезное торжество, а взамен получили балаган, и могущественная Ложа на весь просвещенный мир оконфузилась.

Был здесь и кое-кто из архимагов. Отойдя в сторонку с почтеннейшим Оксемонгом, Крелдон потихоньку доложил, какова ситуация с ожерельем. Мимоходом обругал Дирвена, почтительно ввернув, что напрасно не вняли гласу благоразумных (Оксемонг как раз принадлежал к их числу), ратовавших за то, чтобы не допускать это угробище на мероприятие, вот и коллега Орвехт подавал докладную бумагу, в которой он, как бывший куратор Дирвена, рекомендовал оставить последнего в Аленде под усиленной охраной.

Что ж, спасибо Шеро за это напоминание. Теперь на Совете Сокровенного Круга, когда будет решаться вопрос о том, кого бы наказать, Оксемонг напомнит о докладной остальным достопочтенным коллегам, и немилость, можно надеяться, минует Суно. Он ведь тоже, чего уж там, весьма полезное для Ложи орудие.

Под действием заклинаний куджарх впал в оцепенение, и толстая конусовидная колонна больше не дергалась, а маги обсуждали, каким бы способом его вытащить: сразу тянуть или вначале откопать.

Из гущи толпы доносились велеречивые завывания коллеги Сухрелдона, который, пользуясь случаем, читал свою «Воспитательную поэму»:

Вокруг стихотворца наблюдалось людское брожение: каждый стремился ретироваться за чужие спины, но Сухрелдон преследовал убегавших, все больше повышая голос.

Надвигаясь по аллее на Орвехта, он гнусаво и вдохновенно декламировал:

Когда он сделал паузу, чтобы перевести дух перед следующей строфой, за спиной у Суно небрежно-любезным тоном произнесли:

Сухрелдон воззрился на насмешника, в течение нескольких секунд буравил его гневным взглядом, потом что-то пробормотал себе под нос, развернулся и двинулся в другую сторону.

Разумно.

Бывало, Суно прикидывал ради умственной разминки, как бы он действовал, если б ему довелось схлестнуться с тем или иным из коллег в магическом поединке. Столкнись он с Тейзургом, он бы без вариантов спасался бегством, нанося удары лишь для того, чтобы выгадать время. Сухрелдон тоже не полез на рожон: при всей своей поэтической ажитации, в остальных отношениях он был человеком достаточно практичным.

– Ушел, – с ноткой разочарования заметил вслед ему Тейзург. – А я-то понадеялся, что сейчас узнаю, каково это – получить стихом по вые.

В отличие от большинства, чьи мантии ввиду приключившейся оказии были испачканы штукатуркой, выглядел он безупречно, его одеяние с китонским грибным орнаментом благородно серебрилось в свете луны и фонарей. Ухоженное, будто фарфоровое лицо с резко очерченным узким подбородком казалось довольным. Глаза ушли в иронический прищур, уголки губ слегка приподняты.

– Вы могли бы этого не делать, коллега Эдмар, – сухо заметил Орвехт. – Я имею в виду не ваш ответный стих, а Дирвена и куджарха.

– Решил отдать дань борьбе за добро и справедливость, – доверительно признался собеседник. – Это оказалось забавно… Будем считать, что я не знаю, куда вы дели мою маленькую родственницу, желаю ей всячески преуспеть, но я подумал, почему бы, справедливости ради, за нее не заступиться? И мне было любопытно узнать, изменит ли Дирвен свою точку зрения, если ему придется сделать такой же выбор. Для эксперимента требовался куджарх – и он, как на заказ, под рукой, кто бы на моем месте удержался?

«Лучше б ты боролся за зло и несправедливость. Полагаю, оно бы нам не столь накладно обошлось…»

– Уж поверьте, коллега Тейзург, многие бы удержались.

– Полноте, коллега Суно, не сердитесь. Я принесу вам кофе, отборные зерна, и толстую пачку фотографий с видами других миров – те самые зеркально точные моментальные картинки, которые в моем мире делают с помощью особых линз и механических приспособлений, помните, я вам об этом рассказывал?

– Если мне, как персональному куратору Дирвена, придется отвечать за последствия вашего, мягко выражаясь, эксперимента, мне, боюсь, уже ни кофе, ни картинки других миров не понадобятся.

Орвехт надеялся дешево отделаться: «Морская кровь» нужна пожилым архимагам не меньше, чем вурване Лорме, и если он привезет чудодейственное ожерелье обратно, подвиг Дирвена ему спишут. Но не ведающему стыда стервецу, получившему – на физиономии написано – немалое удовольствие от сей беспримерной катавасии, знать об этом незачем.

– Коллега Суно, не сомневаюсь, что вы, с вашими дарованиями и вашим опытом, не пропадете, как бы все ни повернулось. В случае вашей опалы я хоть сейчас готов взять вас к себе в Лярану первым министром. У моего кофейного княжества теперь есть название – оно созвучно имени того мира, в котором я прожил бессчетное множество жизней, уйдя из Сонхи. Бесподобно красивый мир, хотя, с человеческой точки зрения, он полон странностей и слегка безумен, и солнце там золотисто-зеленое, словно пронизанный светом изумруд. Сами увидите, я вам фотографии принесу. В Лярану вы сможете захватить с собой Зинту, матушку Сименду и кого угодно еще, кого пожелаете. Будете жить в собственном дворце и получать достойное ваших способностей жалованье.

– Благодарствую, коллега Эдмар, но магу Ложи никак нельзя перейти на службу к правителю иноземного государства.

– Жаль… Если все же надумаете, подходящая должность для вас в моем княжестве всегда найдется, имейте в виду.

– Благодарю вас, – учтиво повторил Суно, про себя добавив: «Жабий ты выкормыш».

– Право же, чудный выдался вечер, – промурлыкал Эдмар перед тем, как отойти к компании волшебниц, которые окликали его и делали приглашающие жесты. – Ничуть не раскаиваюсь, что все-таки выбрался на ваше Светлейшее Собрание…

«Это нам впору раскаиваться, что тебя, жабьего стервеца, в почетные гости записали!»

Неподалеку вполголоса бранилось между собой несколько магов довольно высокого ранга, пеняя друг другу на то, что нечего было поддерживать идею насчет тренировок Дирвена Корица с «Рвущим цепи, рушащим стены»:

– Вы, коллега, не проницательней чворка.

– Да я-то как раз был против, а вы или запамятовали, или грешите против истины! Я говорил – не дорос он еще до сего артефакта, это вы захлопали крыльями, как на птичьем дворе…

– Тише, тише, нельзя же ронять лицо, – встревоженно урезонил их третий. – А то древний маг, вон он стоит, может подумать, что у нас упадок нравов, и мы несерьезные люди.

– Честно говоря, коллеги, он уже это подумал, – скучающим тоном обронил Тейзург, слегка повернув голову в их сторону, и тут же вновь отворотился к дамам.

Маги умолкли, нерадостно переглянулись и поспешили скрыться в толпе.

Вновь присоединившийся к Орвехту Шеро сумрачно вымолвил:

– Что ж, ежели вспомнить ответ того крухутака, понятно теперь, почему в давние времена каждый второй-третий из тогдашних мечтал прибить коллегу Тейзурга.

Большой Седой хребет напоминал гигантского хтонического зверя, растянувшегося от одного края земли до другого, спиной достающего до облаков. Возможно, он и был таким зверем, только давным-давно окаменевшим. Под слоем снега проступали складки его шкуры – головокружительные скальные кручи. Хвойные леса издали напоминали пегую темную шерсть.

Наверняка сейчас он называется не Большой Седой, а как-нибудь иначе. Имена гор, морей, пустынь, равнин и рек меняются вместе с народностями и цивилизациями. Хотя иногда бывает, что прежнее имя возвращается, всплыв из пучины времен уже в иную эпоху.

Куду, Вабито, Сохнор и Мофну, в отличие от жителей тундры, которые приютили их и теперь везли на юг, чувствовали себя скверно. Холод, тряска на санях, хлещущий в спины ледяной ветер.

Тейзург, будь он проклят, так и сказал им: «Ваша жизнь не будет легкой, но будет интересной, уж это могу обещать».

Да еще бросил на прощанье: «Когда мы в последний раз виделись с Унбархом, я его убил. Но это было в другом мире, куда он сбежал после своих здешних благих дел».

Все четверо и еще пятый, Тахнор, не переживший гангрены после жестокого обморожения, были учениками Унбарха, великого и мудрого мага. Впрочем, мудрость его дала трещину, ибо он совершил непростительное деяние – подверг пыткам и подтолкнул к самоубийству тогдашнего Стража Сонхийского.

Сам Унбарх позже объяснял: он знать не знал о том, что этот Хальнор и есть Страж Мира в смертном воплощении. Считал его обыкновенным способным магом, негодным учеником, который ослушался приказа и предал своего господина – переметнулся на сторону Тейзурга, чтобы вместе с ним защищать Марнейю, принадлежавший этому мерзавцу город, который Унбарх решил сжечь в назидание всем нечестивцам.

Марнейю в конце концов сожгли, но Тейзурга захватить не удалось. Тот ускользнул, вонзив себе в сердце Клинок Жизни. Когда его, мертвого, нашли, застывшие губы кривила типичная для него издевательская улыбочка.

Зато Хальнора взяли живым. В ходе боя, понимая, что они проиграли, Тейзург попытался его убить, но Куду тогда метнулся наперерез и заслонил предателя, сияющий зачарованный нож вонзился верному ученику в мякоть плеча. Таким образом Куду сослужил службу Унбарху и спас Хальнора от легкой смерти, которая была бы и не смертью в полном смысле слова, а всего лишь безболезненным уходом из обреченной телесной оболочки.

Тейзург ему этого не простил. Так же, как Вабито, Сохнору, Тахнору и Монфу, которые по приказу учителя пытали Хальнора. Он потом их всех поодиночке выследил, выкрал и заколдовал, спрятав в тайнике среди вечных льдов, во владениях Пса Дохрау, который тоже был сильно зол из-за Стража.

Они пребывали в плену мучительных наваждений и терпели неимоверные страдания, сколько времени это длилось – неизвестно. Тейзург тогда предупредил, что оставит их в таком положении до тех пор, пока изувеченная сущность Хальнора не вернет свою былую силу.

Несколько месяцев назад этот изверг явился и освободил их. Сказал, что ему, мол, любопытно, как они сумеют устроиться в современном мире, и добавил с непонятной ухмылкой, что древние маги нынче в цене.

По молчаливому уговору, никаких речей о прошлом они не вели. Каждый пребывал с этим наедине. Обсуждали только насущное, и то нечасто.