Читать книгу М.Ю.Л. - Антон Рай - Страница 3

Жила на свете барышня – всем пригожая барышня, но сама она считала себя дурнушкой, а ей хотелось быть распервейшей на свете красавицей. Что делать? Обратиться к исполнителю различного рода суетно-тщеславных человеческих желаний, конечно – к самому дьяволу, то есть. Обратилась. Дьявол согласился помочь, но, как водится, под залог души. Девушка тоже согласилась. Тут-то, при передаче души и возникла загвоздка, потому как души у барышни не оказалось. Уж искали они душу-душеньку, уж как искали, – но даже и намека не нашли. Задумался дьявол, крепко задумался, а придумщик он все же большой, так что месяца через два нашел-таки выход из ситуации. «Грешники, – говорит, – обычно расплачиваются душой, ну а у кого нет души, пусть расплачиваются телом. Согласна ли ты изуродовать свое тело, но при условии, что окружающим будет казаться, что оно стало красивее?». «А им точно будет так казаться?» – спросила девушка. «Точно», – пообещал дьявол. Девушка согласилась и во мгновения ока была располосована скальпелем и накачана силиконом, так что из милой барышни превратилась в настоящего крокодила – ну да окружающие девушку люди в своем большинстве считали, что она превратилась-таки в красавицу – их взоры туманил дьявол, любой же человек, от дьявола хоть сколько-то отдаленный, прекрасно видел совершенную подмену. Так родилась пластическая хирургия, штампующая гламурных крокодилов; правда, обман слишком часто выходит наружу и для самых затуманенных глаз (так что только слепой не увидит, что нормальное тело безнадежно изуродовали) – ну да ведь не может же дьявол не обманывать и в мелочах. Такая вот история.

– Сами придумали? – вопросил Александр Высокий.

– Конечно, сам, – не без ехидцы ответил за среднего Михаила маленький Василий.

– Тебя, кажется, не спрашивали, – одернул его Александр.

– Зачем вы так грубо? – вступился за Василия Михаил. – Ни к чему это.

– Пожалуй, что и ни к чему, – согласился Александр. – Да он сам виноват – как будто и рад, что его свысока третируют. А, Вася, не прав я?

– Правы, как же вы можете быть неправы? Десять миллиардов раз правы.

– Видите, Михаил. Он сам напрашивается.

– Он напрашивается, а вы не ведитесь. Человека третируют, он привыкает и начинает вести себя так, как будто напрашивается на третирование – вот его и дальше третируют, причем всё больше и больше, – а он всё больше напрашивается.

– Это уже как будто новая история начинается, – снова не без ехидцы заметил Вася. – Жил на свете человек, которого все третировали…

– Видите – таких персонажей не третировать, так они враз распускаются.

– Ничего, ничего… Жил на свете человек, которого все третировали. Это он меня хорошо поддел… Славно поддедюлил, если уж литературным языком выражаться.

– Поддедюлил – словцо-то какое! Где-то я его встречал, но так сходу не вспомню – где. У Достоевского где-то, – призадумался Александр.

– Какое – у Достоевского. Гоголевское словечко. Типично гоголевское, – выразил свое мнение Василий.

– Достоевское, достоевское, – стоял на своем Александр. – Михаил нам сейчас подтвердит, что достоевское – он-то наверняка помнит.

– Подтверждаю, что гоголевское13, – улыбнулся Михаил. – Но я со своими историями и словечками влез, а вы нам так свою историю и не дорассказали.

– Я уж и забыл, где остановился, – сказал немного раздосадованный своим поражением в споре Александр.

– Как же, как же, – снова напомнил о себе победитель Василий. – На гламурной красавице с обложки и остановились. Той самой, на которую смотришь – она вроде красавица, а на самом деле – испеченный диаволом крокодил. Вы еще из-за этого крокодила с отцом разругались.

– Да не из-за нее, я же сказал. Разругались мы совсем по другим причинам, а тут еще эта история с гламурной «красавицей»; ну, я ему и высказал пару слов.

– А он?

– А он мне пинка под зад. Проклял, лишил наследства и выбросил на улицу. Звучит, как в романе девятнадцатого века, но и в двадцать первом веке такое случается.

– А из-за чего вы изначально поссорились-то, вы нам так и не рассказали.

– Верно, не рассказал, хотя это самое главное и есть. Я хотел свой собственный бизнес открыть, а из отцова бизнеса, соответственно, уйти. Он и не то, чтобы сильно возражал, но его взбесило, что именно за бизнес я хотел открыть. А хотел я замутить (ужасное слово – и совсем не гоголевское!), так вот, хотел я организовать свое издательство.

Здесь Михаил, несмотря на всё свое величаво-непоколебимое спокойствие, заметно оживился и почти воскликнул:

– Издательство!

– Именно. Давняя моя мечта. Тут придется небольшую предысторию рассказать – о том, как моя жизнь складывалась. Отец всегда деньги зарабатывал – такой, знаете, купчина настоящий, разве что без бороды. Заработал, прогулял, – и опять на заработки. Заработал, прогулял – на заработки. Романтика!14 Но это я шучу, хотя гулякой он был и отменным – как и зарабатывальщиком, впрочем. Крепкий мужик и одновременно рубаха-парень. Но, как часто бывает с такими грубоватыми гуляками, жену он себе нашел почти полную противоположность – образованную и тихую «хорошую» девушку, библиотекаря.

– Каким же ветром его в библиотеку занесло?!

– О, это часть семейной легенды. Полагаю, что ложь, ну да легенда как сложится – опровергать ее уже бесполезно. Как сказали, что Менделеев увидел периодическую таблицу, когда ему во сне упало яблоко на голову – всё, значит, так оно и есть. Да и мать говорила, что это правда – не про Менделеева, а про отца. Якобы он редкую книгу искал – хотел подарок кому-то там сделать; надеюсь, хоть, деловому партнеру, а не постельной партнерше. Книгу ему насилу выдали (редкая книга), а он ее и подарил – возвращать и не подумал. Безумный штраф еще заплатил. Вообще, отец вокруг любого дела умел какой-то нездоровый шум и возню устроить – есть такие люди. А параллельно он в мою будущую мать влюбился, если только можно назвать его темную страсть столь чистым именем15. Произвести впечатление он умел, в этом ему не откажешь. Хвост распушил – и давай очаровывать. В общем, скоро и свадьба состоялась, а через какое-то время и я на свет божий выплыл. Отец был из тех отцов, которые детьми (пока они маленькие) интересуются мало, так что я больше на материнском попечении находился. Мелкая, но характерная деталь: отец настоял, чтобы мать бросила работу. Ну а что остается женщине без работы? Дом и ребенок. Домом она почти не занималась, готовить не умела и не любила (да отец и редко когда дома ел) – в общем, занималась она почти исключительно мною. А больше всего любила она мне читать. Жюль Верна и Конан Дойля – пока я был маленький, а как чуть подрос, так и более серьезную литературу, вплоть до Толстого с Достоевским. Очень любил я эти чтения, особенно ласково-баюкающий материнский голос. Любящие мамы – лучшие аудиокниги на свете.

А потом мама умерла, мне тогда было двенадцать лет. Темная история. Когда я подрос, отец решил, что пора меня, как он сформулировал (в присутствии мамы) «оторвать от материнской сиськи», а то я, мол, девчонкой вырасту. Решил и сделал: забрал меня и поселил в отдельной квартире, причем мама даже не знала – где. Для нее это было концом всего, что хоть как-то привязывало ее к жизни. Результат: осенью отец забрал меня, а уже зимой мамы не стало. Я почти не сомневаюсь, что она покончила с собой, хотя официально она умерла от воспаления легких, – ну да кто не хочет жить, найдет способ умереть. Можно, например, заболеть и не лечиться… – а я самолично видел, как во время болезни мама подошла к окну и распахнула его, подставив свое больное тело под порывы ледяного ветра. Я вскрикнул, мама смутилась и сказала, что ей не хватает воздуха… Вскоре она и слегла так, что уже не встала. Вы спросите: как я мог увидеть и вскрикнуть? – ведь я тогда уже не жил дома. Это правда, но память иногда играет с нами странные шутки. Мне кажется, я видел эту сцену – скорее всего раньше – тогда мама тяжело болела, но выздоровела, хотя, похоже, уже тогда она больше хотела умереть. А может, я просто всё себе нафантазировал – не знаю… Но под конец она и так всё время была в подавленном состоянии: из-за неудавшегося брака и отсутствия каких-либо занятий и перспектив. Какое-то время они с отцом сильно ругались (мама находила переписку с девицами в его телефоне), а потом она не то чтобы смирилась, но понемногу снизошла на нет. Только я и поддерживал ее на плаву, а теперь и меня забрали. В общем, она очень быстро превратилась в тень, заболела и умерла.

В конфликтах с отцом я, разумеется, всегда был на ее стороне; я в этом смысле чисто фрейдистский ребенок – маменькин сынок, ненавидящий отца. А уж когда мама умерла, моя ненависть достигла апогея, и я смотрел на отца не иначе как на убийцу. Впрочем, даже сейчас я виню в ее смерти именно его, и уверен, что прав.

Сами понимаете, что при таких условиях наши с отцом отношения выстраивались туго, а после смерти мамы он наконец вплотную «занялся» мною. Убив маму, он захотел убить во мне и всё, что она в меня вложила. Отец вообще хотел вылепить из меня «настоящего мужчину», в самом таком пещерном понимании. Хотя нет, не в чисто пещерном, а в сочетании пещерного понимания с современным. То есть внешне – цивилизованный человек, а на самом деле – всё тот же мужик с дубиной, всех мыслей у которого – как бы побольше территорий пометить и самок обрюхатить. Он мне так прямо и говорил: «Всё, что в книгах написано, и всё, чему вас в университетах учат – муть16. Правда жизни испокон веков не меняется. У кого сила, тот и правит. У кого деньги, тому и поклоняются. Посмотри кругом и убедишься, что я прав. Все эти рефлексирующие нищеброды, которыми заполнена вся эта так называемая литература – сплошь какие-то недоделки. Читал я как-то … „Над пропастью во ржи“, что ли… Этому парню просто ремня надо было вовремя всыпать – он бы школу враз и закончил. Так нет, с ним носятся как с писаной торбой, а сам он носится со своими подростковыми мыслишками и комплексами. Сцена с девушкой по вызову – апофеоз просто! Что делать с ней не знает – и давай разводить антимонии по поводу как ему ее жалко, или что там…17 А вы, глупцы, всё это читаете, и сами потом такими же недоделанными подростками остаетесь».

Книги он вообще ненавидел до самозабвения. Помню, как-то он прокомментировал документальный фильм про нацистов: «Книги и евреев в печку – это правильно». Как видите, помимо того, что он был книго- и жено-ненавистником (точнее, сексистом, то есть женолюбом и женоненавистником одновременно), был он еще и антисемитом. Расистом, точнее – никогда он не упускал случая пошутить про негров, которые не хотят, чтобы их называли неграми. «Как негра ни назови – белее он от этого не становится», – пошучивал он. Вообще, репертуар его расистских подколок был неисчерпаем, но, удивительное дело, если бы вы впрямую спросили у него: расист ли он, то он бы ответил, что – нет, не расист. После чего обязательно добавил бы: «У меня даже есть друг-еврей». О, этот друг-еврей! – каждый современный расист считает себя обязанным иметь такового, чтобы уже полностью развязать себе руки и городить любую расистскую хрень. Я, кстати, так и не увидел этого загадочного друга отца. Подозреваю, что все друзья-евреи антисемитов являются такими же воображаемыми, как и воображаемые друзья одиноких детей. Современность, слава небу, нетерпима к расизму, так что расистам приходится как-то выкручиваться, обманывая в том числе и самих себя. Однако, перефразируя расистскую подколку отца: сколько бы расист ни называл себя не-расистом, меньшим расистом он от этого не становится. Но это так, к слову. Вернемся к моему отцу. Книгофоб, женоненавистник, да еще и расист. Чудное сочетание! Он даже составил длиннющую родословную, по которой выходило, что он является самым чистокровным русаком (а всякий «не-расист» почему-то считает своим долгом доказать, что в нем нет ни капли чужой крови), ведущим свой род от каких-то там уже не вспомню кого из времен Ивана Третьего, а то и еще раньше. При этом Гитлера он не любил, называл истеричкой, а вот про Сталина говорил: «Правильный мужик, суровый». Впрочем, это к делу отношения не имеет – так, еще один штришок к портрету.

Но в одном я бы отдал отцу должное – он вполне разумно не подпускал меня к большим деньгам. Не знаю, может, это просто от жадности, ну да не суть. Главное, что лет до пятнадцати я вообще не понимал, что являюсь сыном миллиардера, а когда до меня наконец дошло, очень мне захотелось получить свою часть пирога, ну хотя бы пирожок, так сказать, но отец был непреклонен: «Мне не нужен избалованный сынок богатых родителей; пока сам не заработаешь – больших денег не увидишь». Но я их видел, конечно, – только со стороны. И деньги большие, и больших людей с большими деньгами. А как со стороны на эту публику посмотришь, так частью этой публики уже не очень и хочется быть. Но как бы то ни было, а, закончив университет (отец, при всей своей нелюбви к обучению, и мысли не допускал, чтобы я остался без диплома18), в бизнес отца я все же впрягся. Отец был тем еще тараном (тиран-таран); если ему что в голову пришло, то противостоять ему мог только человек со сходной силой воли. А я слабовольным не был, но просто я тогда сам не очень-то понимал, чего мне от жизни надо, поэтому плыл по течению, а направлял это течение отец. В общем, я жил тогда, как почти все живут – что-то делал, непонятно зачем, думая иногда: неужели так вся жизнь и пройдет? В голове – котировки акций и всякая прочая дребедень. Одно время я даже книги читать перестал. Наверное, года за три ни страницы не прочел.

Впрочем, это я сейчас так скептически о том времени говорю, а тогда, помнится, здорово я во все эти бизнес-дела втянулся. Хватка у меня была отцовская, да и голова соображала. Знаете, есть свое извращенное удовольствие в том, чтобы следить, как увеличиваются циферки на счете. Вроде как действительно что-то важное происходит. Да и вообще – азарт, адреналин, даже романтика своего рода: утром – деловые переговоры в Париже, вечером – в Риме; женщины роскошные вокруг порхают – эти самые мадамы глянцевые, крокодилы силиконовые. В общем, отец уже почти восторжествовал – я уже почти превратился в самого что ни на есть настоящего мужчину. Еще бы немного и…

Но потом я случайно наткнулся на один текст. В инете. Он назывался «Сон смешного читателя» – стилизация под рассказ Достоевского «Сон смешного человека». Надеюсь, вы читали «Сон смешного человека»?

– Думаю, в нашем купе все и всё читали, – предположил Вася Глупов, Михаил же задумчиво промолчал.

– И я так думаю. А рассказ из инета я вам сейчас тоже прочту, он совсем короткий, а без него и мой рассказ дальше не пойдет. Так что я посчитаю вас как бы Шерлоком Холмсом и доктором Ватсоном, а сам превращусь в доктора Мортимера, читающего им древнюю рукопись19.

Томский достал планшет, несколько секунд ушло у него на поиски требуемого текста, после чего он начал читать: