Читать книгу Марго - Антон Сибиряк - Страница 4

С пропиской в дома для сноса у дирекции института ничего не вышло, и теперь все почему-то обвиняли в этом Лебедева. Особенно возмущалась и даже злобствовала Мария Самуиловна Фурс. На каждом собрании и даже на учёном совете она злобно утверждала, что никакие дела у института не пойдут нормально, пока в его составе имеются сотрудники, которые не думают о коллективе и сплетничают в милиции.

Марию Самуиловну уже одёргивали и упрашивали, но любое её выступление на публике не обходилось без булыжников в адрес Лебедева.

Игорь Александрович невольно начал задумываться о том, как права Маргарита в своих требованиях сменить место работы. И он стал прислушиваться к предложениям о подходящей работе.

Помог случай. Соседка по квартире, где Лебедевы снимали комнату, и которой Игорь Александрович не раз помогал с подъёмом коляски на третий этаж, однажды обратилась к нему с вопросом.

– Вы ведь врач, как я слышала? Наш директор Филиала ленинградского «Объединения» пытается организовать врачебную или токсикологическую лабораторию для проверки новых пластмасс на вредность и безопасность. Он всем сотрудникам приказал подыскивать кандидатуру на роль заведующего лабораторией. Но эту лабораторию надо ещё организовать. Вы бы зашли к директору, поговорили. Это большое предприятие и там квартиры дают иногда.

На второй день Лебедев позвонил на предприятие и попросил разрешения встретиться с директором по поводу новой лаборатории. Встреча состоялась в самом конце дня. Директор филиала, худощавый и усталый человек с интересом и надеждой рассматривал Лебедева, критически оценивая его возможности. А потом неожиданно предложил:

– Давайте, Игорь Александрович, в течение 3-4 дней переходите к нам и начнём работать. Вначале, конечно, Вам в должности «исполняющего обязанности» нужно будет поехать в Ленинград, представиться Генеральному директору «Объединения», он должен дать «добро» и тогда я Вас официально оформлю в штат. Если же высшее начальство отвергнет Вашу кандидатуру, то я возьму Вас на должность заместителя начальника лаборатории. Вот такой расклад на сегодня.

– Прямо так решительно уволиться из института? – недоверчиво переспросил Лебедев.

– А чего медлить и резину тянуть? Вы мне подходите. Сразу начнём работу. А на вашем оловозаводе Вы скоро инвалидом станете. Там ужасные условия… и дирекция какая-то непонятная…

Жена восприняла известие с жаром замученной хозяйки:

– Иди хоть куда, лишь бы квартиру дали.

Командировка в Ленинград была запланирована на три дня. Заместитель Генерального директора «Объединения» Сажин долго и обстоятельно выяснял все жизненные ситуации Лебедева, между делом предложил рассчитать площадь круга и объём бочки по представленному чертежу и попросил рассказать о вредном влиянии ртути на организм человека. К обеденному перерыву Сажин устал от разговоров и попросил собеседника прийти завтра утром к 8-30 к нему в кабинет. Завтра он намеревался познакомить Лебедева с заведующим токсикологической лаборатории «Объединения» и присутствовать при разговоре о профильных направлениях будущей работы в новой лаборатории.

Во вторую половину дня Лебедев не нашёл ничего лучшего, как плотно пообедать и позвонить Маргарите по рабочему телефону в городскую поликлинику города Огре. По телефону ему ответили, что Маргарита Алексеевна на выезде и консультирует кого-то там в каком-то месте. Лебедев не запомнил ни название места, ни того, кого консультируют. И сразу же настороженно подумал: «Как же Марго там работает, когда везде столько непонятных слов и названий? Позвоню поздно вечером по домашнему телефону, когда она приедет домой».

Но и вечером домашний телефон у Маргариты был отключён. Тогда Лебедев принял решение, что завтра, как только завершит все дела в «Объединении», зайдёт в ближайшую почту и напишет ласковое письмо Марго. Женщину нужно было поддержать в её временных трудностях.

Разговоры и встречи с руководством «Объединения» прошли успешно. Кандидатуру Лебедева одобрили. Теперь ему необходимо было запасаться каталогами, заказывать лабораторное оборудование и набирать будущих сотрудников в количестве 4 человек. Было разрешено принять также четырёх лаборантов. На первое время этого было достаточно. Были определены и первые образцы полимерных композиций для токсикологического исследования.

В Новосибирск Лебедев вернулся в приподнятом настроении.

На Главпочтамте его ждало увесистое письмо из Риги.

«Ой, Игорь! Здравствуй, конечно, но всё равно «ОЙ!» В моей семье перемены. Не могу больше терпеть и развожусь. Да и как нам не разводиться, когда мы просто генетически чужие люди?

Не бойся, дорогой Игорь! Я не агрессивна… Скорее даже наоборот пассивна.

И снова не смущайся, мой дорогой. Здесь просто мечты без всяких действий, и даже любовь – без всяких последствий.

Узнав о моём желании развестись, муж изматерил меня вдоль и поперёк и дважды сильно ударил кулаком по спине. Я теперь хожу немного скрюченная на левый бок. Но пытаюсь никому не рассказывать и не показывать ничего. Видимо, перелом ребра… Он бросил меня в квартире и теперь боится появляться здесь.

P.S.

Игорь, спасибо тебе за хорошее письмо. Ты меня по-настоящему лечишь. Ты бы знал, как нужны мне твои письма! Даже Валерка замечает, что после письма я бываю добрая. Он у меня шаловливый. Недавно поразил меня. Я, говорит, уже четвёрку по поведению получил. Чего мне ещё добиваться? И это слова младшего школьника!

Игорь, теперь я чувствую эпоху перемен на своей спине. Я действительно настолько сильно изменилась, что в скором времени ты даже не сможешь узнать мои письма по стилю и почерку. Поэтому я, скорее всего, начну рисовать. Терпи, дорогой!

Твоя искалеченная Марго».

Организация новой токсикологической лаборатории оказалась совсем не простым делом. Лебедев просиживал целыми днями за изучением каталогов и рекламных буклетов для выбора оборудования и материалов для изучения пластических масс с точки зрения их безопасности для здоровья людей. По каталогам составлялись заявки и утверждались директором Филиала Грачёвым Иваном Ивановичем. Попутно нужно было искать новых сотрудников и лаборантов, писать служебные инструкции и разрабатывать технологические регламенты.

В процессе такой утомительной работы неожиданно выяснилось, что камеры для необходимой выдержки животных в парах или аэрозолях компонентов пластмасс вообще никто не изготавливает. Это нужно было сделать самим в своих механических мастерских. Лебедев тут же уселся делать предварительные эскизы этих затравочных камер и советовался с инженерами по поводу вентиляции, подогрева и других параметров воздушной среды внутри этих замкнутых устройств. Камеры должны быть сделаны из толстого витринного стекла, которое тоже нужно было разыскать и заказать официально через институт. И дела семейные так не кстати наслаивались на производственные заботы и… мешали работать.

С больной головой от избытка забот Лебедев неожиданно решил, что на работе можно сделать перерыв и написать письмо Маргарите. Написание писем помогало ему концентрировать мысли, и это качество было бы сейчас очень важным положительным моментом. Он решительно отодвинул от себя кучу бумаг и взял чистый лист бумаги.

«Здравствуй, дорогая Маргарита! – начал он письмо привычной фразой и тут же задумался. – Как-то тривиально всё у меня. Надо бы понежнее, поласковее… Но потом решил подправить уже готовое письмо немного позже. – Вот так, Марго… Собираю по кусочкам лабораторию. Много заказов делаю, но до их исполнения пройдёт много времени, а работы нужно начинать как можно быстрее. Подал заявки в мединститут на двух врачей, то же самое ─ в одно из медицинских училищ на двух-трёх лаборантов, и то же самое – сделал заявку в университет на двух химиков. Всё это может состояться только к концу учебного года. Хочу попробовать позвать Ларионова. Помнишь в нашем спортлагере он с копьём всё бегал и бегал, бросал и бросал. Кое-как остановили парня. Его куда-то в Павлодар распределили. Возможно, сумею его найти и привлечь к работе.

Сейчас приспосабливаем одну большую комнату для содержания крыс и мышей, а вторую, маленькую ─ для лаборатории. Переделываем вентиляцию и отопление. Животным не нужно много тепла, им нужна прохлада. Делаем стеллажи для будущих клеток.

Заново листаю все конспекты по гигиене труда и токсикологии. Литературы мало в этой области».

Лебедев перечитал начатое письмо и снова задумался: «Какое-то время неудачное, – сморщился он. – Плохо всё получается. Такое письмо не годится… Женщина в трансе, в заботах, в переживаниях… Письмо по стилю не проходит для Марго. Ей надо что-то поласковее, потеплее… Зачем ей знать мои трудности с лабораторией? У неё и так проблем хватает…»

Письмо было отложено, тем более, что в его кабинет уже стучали…

Создание новой лаборатории оживило активность всех сотрудников в институте и принесло много хлопот отделу снабжения. Некоторые завлабы упрашивали Лебедева включить в его заявки свои потребности, так как отдел снабжения совсем заснул и много месяцев почти ничего не делает для института. Лебедеву не было возможности ожидать активности пожилого человека и одной его помощницы, поэтому ему самому пришлось ездить по предприятиям, заключать договора, покупать по чековой книжке сырьё, оборудование и материалы… а также выполнять заказы механической мастерской, где уже приступили к изготовлению стеллажей для клеток с животными.

Скоро можно было уже начинать понемногу покупать и завозить животных, которых Лебедев по предварительным договорённостям выпросил у мединститута и некоторых институтов Академгородка. А ещё недельки через две можно будет уже сообщать в головной институт о готовности лаборатории к исследованию первичных токсикологических параметров какого-нибудь конкретного пластика.

В составе лаборатории уже был начальник и три лаборанта.

Голова Лебедева была забита множеством разных забот. Целый месяц он не был на Главпочтамте. Но как-то всё же выкроил два часа в воскресный день и посетил почту.

Оператор почтового отдела вручила ему пять писем с явной завистью, но вслух ничего не сказала.

«Господи! – прошептал про себя Лебедев, получая письма, – когда же я всё сумею прочитать, осмыслить и ответить?..»

Он уселся на свободное место за общим столом, разложил их по датам и скрыл первое письмо.

«Здравствуй, Игорь! Спасибо тебе, дорогой, за советы. Мы начали в детских учреждениях развешивать полотенца, смоченные отваром пихтовой хвои и капать на них несколько капель пихтового масла. Среди детишек стало меньше сопливых, они меньше кашляют. Большинство родителей одобрили эту инициативу, но были и такие, которым не нравится запах скипидара, на котором готовят пихтовое масло. наверное, нам скоро запретят это самовольство по «порче» казённых полотенец. придётся перейти на марлю или бинты.

Работаю и думаю о тебе. Думаю о тебе и работаю.

До свидания, дорогой Игорь! До свидания… Спокойной тебе ночи с глубоким, тихим сном». Твоя мечтающая Марго».

Лебедев тут же взял беленькую открытку и написал иронически:

Он вложил открытку в распечатанный конверт и аккуратно его закрыл снова. «Это пригодится для ответного письма, которое мне придётся писать ночью», – подумал он и не торопясь взял другой конверт.

Медленно развернув сложенные листы второго письма, он стал неторопливо читать.

«Привет из Риги! Здравствуй, дорогой Игорь! У меня сейчас продолжительная специализация в Риге. Нас готовят для работы на скорой помощи. Там почему-то никто не хочет работать, и в Риге катастрофически не хватает врачей скорой помощи. Наверное, там просто тяжело работать. Естественно, там беспокойно, ответственно и физически иногда трудно. Потому там большинство временных врачей, которые при любом удобном случае уйдут.

Валерка с бабушкой… приехала мирить нас с нашкодившим мужем. Живу по пять дней в неделе в общежитии. Народу много, все интеллигентного вида, но общаться, практически, не с кем. Вот такой народ… Просто удивительно, но так… Много узнала чисто прибалтийского. Приходят на званый вечер со своими бутербродами, едят их и постоянно нахваливают.

Муженёк мой так и не показался ни разу, не извинился. Я уже хожу с прямой спиной, но бок иногда всё же сильно побаливает. Резких движений не делаю и хожу плавно, как лебёдушка. Жить, конечно, можно… если сильно захотеть… Но крепимся понемногу. Специализация отвлекает от плохих и грустных мыслей. Но всё равно мысли о тебе не дают мне покоя.

Целую! Целую! Целую! И не отговаривай меня…»

Лебедев закрыл глаза и опустил голову. Постороннему наблюдателю могло показаться, что у этого молодого, сильного и красивого человека произошла неожиданная трагедия, которая сразу сделала его слабым и беспомощным. Встряхнув временное оцепенение, Лебедев осторожно открыл третий конверт.

«Игорь, милый! Ты пишешь, что у тебя уже появились седые пряди волос и тебе уже нельзя считать себя молодым. Брось эти дурные мысли!! Не смей!!!

Дорогой мой Игорёчек! Отвлекись от невесёлых мыслей. Для твоего отвлечения расскажу тебе о нашей специализации.

Нас уже начали обучать управлять РАФиком. Говорят, что «на всякий случай». Вдруг что-нибудь случится. А что конкретно может случиться – не говорят. Я понемногу тупею, дурею на этой специализации. Мы в институте уже на четвёртом курсе знали всё досконально, почти наизусть. Единственно, чего не было, так это курсов шоферов-любителей. Из нас врачей готовили, а не извозчиков. Вот так, в своей новой тупости я сообразила, наконец, что все врачи являются военнообязанными. Весело было. Начинаю понимать, что когда наступит «в случае чего», то мы будем первыми, как комсомольцы первых пятилеток.

Вчера был новый «трюк» – нас начали обучать пересадкам кожи. Не знаю, зачем нам эта премудрость, но было интересно. Я с полным вниманием слушала каждое слово… хотя уверена, что это мне никогда не пригодится. Я же детский терапевт, а не хирург.

У нас с тобой много нового: у тебя – новая лаборатория, а у меня – новая и совершенно необычная специализация.

Ну, до свидания, мой старичочек! До свидания, дорогой Игорь! Не болей и не надорвись со своей лабораторией. Нам ещё нужно встретиться. Твоя слишком и даже непозволительно умная Марго».

P.S. Что за время такое? Война в Южном Вьетнаме, потом в Северном Вьетнаме, потом гражданские войны в Лаосе и Камбодже… Столкновение СССР и США в Индокитае. США массированно бомбардируют Северный Вьетнам. Американцы ищут северовьетнамцев и уничтожают их. И никто не вмешивается в такую всемирную бойню со смертельным исходом. И в эти времена мы живём. Ничего меня не радует. Не радует!! Я за мир во всё-ё-ём мире».

Лебедев аккуратно сложил прочитанные письма в карман, огляделся по сторонам, как будто боялся слежки за собой… На сегодняшний день для него уже хватило эмоций. Было как-то тяжело, не по себе… и он почему-то почувствовал себя виноватым. Оставшиеся два письма он решил прочитать на работе… однако тут же передумал и резко вскрыл четвёртый конверт.

«Ничего тебе не стану писать! Сам думай о моих невысказанных мыслях!! Сколько раз я могу приходить на почту, где нет твоих писем?! Ужасный деспот!

Ну, так и быть! Поздороваюсь! Здравствуй, Игорь! Сразу перехожу к делу: ты когда в отпуск собираешься? Если надумаете ехать на Рижское Взморье, то я могу позаботиться о квартире для вас всех. У меня теперь в Риге много знакомых появилось. Но я не люблю появляться на Взморье. Там слишком много толстых и некрасивых людей.

Ой, дорогой! Я тут, наверное, резковато сказала. Извини, хотя это правда. Буду в дальнейшем поласковее…

Ты понимаешь, о чём я мечтаю, дорогой ты мой? Ой, Игорёк ты мой затридевятиземельный! Едем смотреть пересадки кожи! Прощай до завтрашнего письма… До свидания, до обнимания, до понимания… Пока!

Твоя специализирующаяся Марго».

Лебедев решительно встал, сложил письма в карман пиджака и направился к выходу из почтамта. Пятое письмо осталось непрочитанным. Эмоции переполняли его сердце. И в этих эмоциях было больше горькой жалости, сожаления и обиды, чем любви. Он чувствовал, что страдает от таких писем.

Автобуса пришлось ждать чуть ли не 20 минут. Всякие мысли лезли в голову и нагло тревожили все органы в организме. Сев в автобус, Лебедев беспокойно полез в карман и вытащил непрочитанное письмо. Но читать письмо было неудобно: автобус трясло, а в салоне было слишком мало света. Письмо снова отправилось в карман ждать своей очереди. И только придя домой, поужинав и приняв на себя порцию критики своей жены, он вышел на лестничную площадку и решился прочитать последнее письмо.

«Ох, Игорь! Как мы далеко! Как жажду я твоего взгляда… Умираю без твоих писем. Дорогой… напиши…

Всё, дорогой! Не могу больше писать. Совсем нервы расшатались. Не хочу свои письма поливать слезами. Обнимаю тебя и осторожно целую. Спокойной ночи тебе, дорогой!

Твоя осторожная Марго».

В начале сентября пришли ответы по запросам в мединститут и медучилище. Вопрос о двух врачах и двух лаборантках решился положительно. Лебедев невольно обратил внимания, что письма внутри города шли к нему дольше, чем письма из Риги. Но это быстро забылось.

Теперь у Лебедева прибавилось забот по обучению новых сотрудников и лаборантов. А в начале октября пришли два химика-аналитика из университета. Один из них через неделю знакомства исчез и более не появлялся. Но и без этого «товарища» лаборатория начинала приобретать более солидный вид.

Из Ленинграда уже пришли ёмкости с новым пластиком, который назывался поливинилацетатные дисперсии. По первичным тестам продукт обещал быть замечательным товаром народного потребления. Из него можно было готовить клей, краски, облагораживатели для тканей и дерева… и многое другое. Лаборатория начинала свою нормальную научно-исследовательскую работу.

Очередное письмо из Риги немного озадачило Лебедева.

«Здравствуй, недальновидный ты мой Орфей! Впервые на тебя сержусь, но деликатно. Не пиши мне такие энергоёмкие стихи! Не пиши! Нам не нужны революции. Достаточно, что с диктатурой пролетариата мы мучаемся почти целый век. Всю страну измордовали.

Пусть поэзия будет лёгкой. Пусть каждый встречный-поперечный прочтёт твой стих и спокойно отойдёт в сторону. Однако же, в противном случае, для людей с высоким интеллектом твои стихи могут стать опасными.

По себе знаю, вижу и чувствую. Прошу, не давай читать никому это стихотворение. Не публикуй нигде. Пусть оно станет моим талисманом. Конечно, прошло более пять лет, как ты мне его подарил. За это время я пережила целую эпоху приспособлений, малых и больших стрессов, рождение сына… и я чувствую, что он скоро станет единственной опорой в моей, прямо скажу, несчастной жизни. Но я пережила возрождение духа, что бывает не часто в нашей жизни. Это мне придаёт силы и разум.

Одно твоё стихотворение круто изменило мою жизнь. Конечно, приходится признаться, что почва в моём сердце оказалась благоприятная для взрыва от плохого быта. Но всё же… Не пиши больше таких взрывных стихов. Людям нужен мир, спокойствие, и ласка.

Предполагаю, что твои взрывы эмоций у тебя случились из-за больших проблем с организацией лаборатории. Вот ты и взорвался в письмах ко мне. Последнее стихотворение отличное и даже очень значимое… Его обязательно оценят в народе. Но оно стоило тебе слишком большой энергии. Тебе нужно сохранить силы для своей работы… сохранить себя для семьи и детей. У тебя уже две дочки появилось, как я могла догадаться.

Игорь! Дорогой ты мой человек. Как это не страшно для меня, но я уже понимаю, что тебе сейчас не до меня. Ты на грани срыва, и даже взрыва. Я сама… Слышишь, сама!.. предлагаю тебе прекратить переписку со мной, дурёхой! А себе самой я приказываю не писать любимому человеку – для его здоровья и разума. Как тяжко даются такие решения! Как тяжело…

Твоя поучающая Марго.

P.S. А про Ларионова скажу – это ласковый нахал, индивидуалист, если только не полный паразит. Он постоянно спорит, как будто что-то знает больше всех. Но это не нормальный спорщик, а махинатор. Нормальный спорщик ищет аргументы, а твой Ларионов ищет только эмоции. И кстати, он у меня дважды в спортлагере занимал деньги и не отдал. Суммы, конечно, мизерные и я о них и о Ларионове сразу забыла, но твоё напоминание об этом человеке воскресило в моей памяти его порочную натуру. Будь осторожен. Я бы такого не позвала в свою компанию».

Но Лебедев не обратил особого внимания на негативные мнения Марго о Ларионове. Ему срочно нужны были сотрудники. По телефону он узнал в Омском мединституте место распределения своего хорошего знакомого Ларионова, которого он хотел принять на работу. Но в институте было известно не многое: Ларионова Петра Ивановича распределили в город Павлодар, а куда конкретно – такого никто не знал. В Павлодарский Горздрав полетело письмо от института. В скором времени от Ларионова пришло письмо.

Получив письмо, Лебедев не мог поверить, что у его знакомого такой плохой почерк. Но все слова удалось прочитать. Ларионов работал на санэпидемстанции и попутно преподавал в медицинском училище.

«Похоже, что Петька время даром не теряет, ─ подумал Лебедев. – Зарабатывает деньги по мере возможности». Это обрадовало Лебедева, и он с большей уверенностью написал почти другу обстоятельное письмо с предлагаемой для него работой. Письмо отослали в тот же день.

К октябрю месяцу в токсикологической лаборатории Новосибирского Филиала было уже 9 человек. Из мединститута распределили двоих врачей, но пришёл только один Иван Щербак, из университета распределили тоже двух химиков, но пришёл только один Юра Голиков, из медучилища выделили одного фельдшера Валю Миньчук, и она пришла… Несколько позже появилась подруга жены Синицина, которая разругалась со своим начальством в прежнем институте и срочно уволилась… и, наконец, появилась виварщица по уходу за животными, что сразу сняло напряжение со всей лаборатории. Теперь уже можно было реже назначать помощников в виварий из сотрудников лаборатории. В последние дни ноября месяца из Павлодара приехал Ларионов, сумевший быстро и безболезненно уладить дела по своему отъезду ранее положенного по распределению срока.

Так что наступающий Новый 1971 год грозил стать более спокойным и продуктивным. К экспериментам могли уже подключиться новые сотрудники… Уже несколько месяцев Лебедев с тремя лаборантами изучал поливинилацетатные дисперсии и их составные компоненты по отдельности.

У цельного продукта средние смертельные дозы даже не определялись, то есть этот продукт был совершенно безвреден для теплокровных животных. Его можно было разрешать к применению в широкой бытовой практике. Но оставалось оценить отдельные составные компоненты продукта, чтобы разработать безопасные производственные регламенты для рабочих, контактирующих с этими компонентами. Это можно было бы поручить доделывать Щербаку и Ларионову. Но ни у того, ни у другого не было никакой квалификации в токсикологической практике и экспериментаторских навыков, поэтому с каждым сотрудником Лебедеву приходилось выполнять опыты совместно и потом вместе обсуждать и обрабатывать результаты.

Гораздо проще было с Юрой. Он был настоящим химиком-аналитиком и у него не было никаких вопросов по выполнению работ. Даже наоборот, он иногда подсказывал Лебедеву некоторые особенности аналитической оценки продуктов «Объединения» для их авторитетного представления в контрольных санитарных органах. Чувствовалась капитальная университетская подготовка специалиста. Это было серьёзным оптимизирующим фактором, и у завлаба общее высокое нервное напряжение по организации лаборатории постепенно снижалось и уступало место размеренной плановой работе. Действительно, наступающий Новый год обещал быть более спокойным. Однако всё равно, в предстоящие Новогодние праздники нужно было приходить в институт, смотреть за животными, давать им корм и воду и не прерывать длительный хронический эксперимент по воздействию паров компонентов дисперсий. Это необходимо было для подтверждения безвредности продукта при его ежедневном воздействии на теплокровные организмы, в том числе и на человека. А для этого нужно было составить расписание сменных посещений лаборатории в праздники и довести это до сотрудников, охраны и утвердить у директора филиала.

– Игорь Александрович, – Иван Щербак вяло подошёл к своему заведующему, – Вы мне не дадите неделю отпуска до праздников и неделю после праздников? У меня жена в родном городе Сумы уже письма пишет угрожающие. Мол, я теперь в лес часто хожу… Там, говорят, разбойники появились, которые грабят и насилуют. А мне, мол, только того и надо. Игорь Александрович, подпишите мне заявление на отпуск без содержания…

– Ну… Иван Борисович… у нас же эксперименты идут… даже в праздники будем приходить… – Лебедев затруднялся в рациональном ответе своему сотруднику. – Конечно, если такие угрозы от жены, ─ согласился Лебедев, ─ то придётся Вас отпустить.

Заявление на необычный отпуск было подписано, хотя директор филиала Грачев вызвал Лебедева на беседу.

– Уважаемый товарищ, завлаб, – улыбаясь заговорил директор. – Ваш Щербак с первых минут работы внушает мне опасения. Выскажу откровенно и прямо несколько вопросов: почему жена в Сумах, а он в Новосибирске? Почему он учился именно в Новосибирске, а не поближе к родному городу? Уже этих двух вопросов достаточно, чтобы задуматься. Пока Вы думаете над первыми вопросами, ответьте на главное: как с ПВА дисперсиями? Можно их выпускать в продажу? В головном институте уже готовы выпускать продукт в малотоннажном производстве.

– Да, Иван Иванович, можно. Соответствующие материалы мы оформим сразу после окончания хронического эксперимента. Он по плану завершается в феврале месяце, поэтому в марте мы всё сделаем окончательно…

– Я перебью Вас, Игорь Александрович… Материалы нужно сделать в феврале. Уже сейчас выясняйте все тонкости для получения разрешений на выпуск продукта в промышленных масштабах. Уже сейчас знакомьтесь с теми, кто разрешает… Если нужно, то поезжайте в Москву для выяснения этих вопросов лично, без передаточных звеньев. Наш продукт очень важен в народном хозяйстве. Это экономика и даже немного больше. – Директор сделал паузу, посмотрел ласково на своего сотрудника и произнёс, – а теперь позвольте Вас выпороть жгучей крапивой. Вы почему всё делаете своими руками и приходите даже в субботу, чтобы доделывать что-то там? Это задача ваших подчинённых. Вы должны заниматься более важными проблемами, например, получать разрешения на выпуск продукта, получать сертификаты… направлять и подправлять работу сотрудников. Мы работаем для производства продуктов в больших масштабах. Руководителям нельзя отвлекаться от главных задач.

– Иван Иванович, – начал оправдываться Лебедев, – у моих сотрудников нет никакого опыта, приходится помогать, доделывать, а кое-что и переделывать заново… за тем же Щербаком.

– Подготовьте их для специализации в Ленинграде. Там же давно работает токсикологическая лаборатория Данишевского. Пусть учатся. Две недели… на большее не рассчитывайте. Если не научатся, то их придётся уволить. Нам нужны деловые сотрудники… Назначим условно специализацию на начало марта следующего года. Там будет немного полегче и не с таким напряжением будут требовать разные документы.

Разговор с директором Филиала «Объединения», как это не странно было осознавать самому Лебедеву, снял с него огромную долю озабоченности. Его охватила жажда нормальной плановой деятельности без второстепенных размышлений и отвлечений. Он решил послать в мединститут только что принятую Инну Синицину для консультации по вопросу определения признаков нарушения беременности крыс при длительном воздействии химических веществ в малых дозах. Это могло стать хорошим аргументом в доказательстве безвредности или вредности конкретного химического вещества, с которым людям придётся контактировать долгое время.

В мединституте уже много лет существовала кафедра эмбриологии. Уж там-то должны были знать все тонкости этого вопроса. Новый сотрудник Иван Щербак хорошо отзывался о профессоре кафедры Субботине, кажется, Михаиле Филимоновиче.

На следующий день Синицина была откомандирована в мединститут на два дня. А Лебедев по-прежнему обучал Ларионова и Щербака токсикологическим методам на примере уже ведущегося хронического эксперимента на мышах и крысах.

– Ой, ой, ой, мой дорогой завлаб, – весело подкатила к Лебедеву Синицина на правах подруги его жены. – Ой, ой расскажу… Познакомилась я там на кафедре с сотрудницами Субботина. Они все иронично высказываются о своём шефе, как это ни странно. А о Щербаке… тоже информацию накидали просто так… Мать Щербака приезжала когда-то в юности к Субботину на консультацию. Она хотела родить девочку, но беременность не наступала. Вообще история более длительная. Она, эта самая мать Щербака, консультировалась вначале в Крыму во время отдыха, заезжала в Симферопольский мединститут. Там ей посоветовали обратиться в Новосибирск, так как Субботин уже защитил докторскую диссертацию и намеревался заведовать кафедрой эмбриологии. Они там знакомы кафедрами чуть ли не с детства. Ну так вот… после консультации с Субботиным беременность наступила, но женщина родила мальчика.

Сотрудницы утверждают, что эту историю они знают от самого Щербака. Он все шесть лет учёбы приходил на кафедру, шушукался с шефом, потом, мол, с нами болтал безудержно. Им кажется, что шеф натаскивал Щербака по трудным для него предметам. Учился он средненько. Но вступил как-то в партию. Наверное, шеф и помог ему. А партийному студенту никогда двойку не поставят. Ну, так вот, они говорят… Посидели мы вот так, подумали и стали называть Щербака «Ванька Щербак от отца Бориса». На всякий случай, чтобы не спутаться. Сама, мол, можешь представить, каким был наш шеф двадцать два года назад. Зверь зверем… всё могло случиться.

– А конкретную методику они посоветовали или нет? – Лебедев теребил карандаш в беспокойной руке.

– Нет. Всё, говорят, будем делать классически: оценивать сам эмбрион за 3-4 дня до рождения.

– Эта методика известна давно-предавно и затратная весьма. Значит, ничего нового не появилось?

– Пока нет, не появилось.

В тот же день в Ленинград полетело письмо с просьбой проконсультировать по вопросу эмбрионального теста на вредность продуктов.

Перед Новым годом Лебедеву удалось забежать на почту. Там было одно письмо от родителей, письмо из лаборатории Данишевского и одно – от Маргариты. Лебедев почти судорожно открыл письмо из Риги.

«Здравствуй, деспот! Я решила тебе не писать и не отвлекать тебя от важного дела… и не пишу, а только поздравляю с Новым годом. Уж это, надеюсь, не отвлечёт тебя и не расстроит нервы… не помешает мыслить и работать дальше.

Твоя бесконечно волевая и терпеливая Марго».

Лебедев аккуратно, даже бережно сложил листки письма и осторожно вложил их в конверт. «Наверное, отвечу, – подумал он, представляя смеющуюся Маргариту на втором или на третьем курсе. – Отвечу. В праздники будет время…»

А родители звали к себе не праздники… даже не догадываясь, что до окончания хронического эксперимента на животных их сыну вообще невозможно уехать их города.

А в письме из Ленинграда один из сотрудников лаборатории Данишевского писал о возможности контролировать патологию беременности крыс по гормонам и ферментам в моче. Но никто толком не представлял, как получить эту драгоценную мочу у крыс. И вопрос снова повис в воздухе.

«Придётся думать и ломать голову, – прошептал про себя Лебедев и сложил письма в портфель. – Никто ничего толком не знает. Везде нужны пробы и ошибки. А сроки-то жёсткие».

На ближайшем лабораторном совещании был поставлен злободневный вопрос: как собрать мочу крыс для анализа? Все смутились, кроме Юры. Он тут же набросал эскиз садка для крысы, а под этим садком обозначил корытце, куда могла стекать столь драгоценная в эксперименте жидкость.

Эскиз вызвал разночтения и непонимания у Щербака и Ларионова. Один утверждал, что моча будет испаряться и концентрация веществ станет другой, неестественной, а Ларионов вообще не понимал, как можно работать с несколькими каплями жидкости. Синицина только шутила и улыбалась, глядя на Щербака. А Лебедева вдруг озадачил вопрос: каким образом в университете достигают такого вольного и целенаправленного мышления у своих студентов, какое только что продемонстрировал Юра Голиков. И почему в мединституте никак не вырастает мыслителей?

Эскиз Юры приняли за основу, и механическая мастерская принялась соображать, каким образом выполнить такое задание из органического стекла и сразу в десятке экземпляров. Плод размышлений был тяжелым, и начальник механической службы Семён Петрович тихо попросил у заведующего лабораторией литр спирта «для промывания мозгов, которые засорились от тяжелых раздумий».

Дела в лаборатории токсикологии становились всё более профессиональными и захватывающими. Иван Щербак научился всё же аккуратно обращаться с мышами и крысами и даже освоил внутрижелудочное введение крысам изучаемого вещества. Большие руки Ивана как бы даже мешали тонкой работе токсиколога, и Синицина часто поднимала Щербака на смех в своих шуточных и незлобных каламбурах. Но самому Лебедеву постепенно становилось ясным, что у Щербака страдает тонкая ориентация движений и что для тонкой и ответственной работы токсиколога Щербак совсем не подходит.

С Ларионовым тоже было не совсем ладно. Он поменял свою квартиру в Павлодаре на квартиру в Новосибирске. Обмен оказался не вполне удачный, и Пётр постоянно был озабочен своим длительным доделыванием квартиры до нужного для его жены образца. Жена его оказалась капризной и взбалмошной женщиной, постоянно его ругала и обвиняла во всех смертных грехах. Хорошо, что она быстро нашла себе работу бактериолога, и это скрасило немного семейную жизнь Ларионова.

Но в квартире у Ларионовых оказалось много недоделок, и Пётр часто обращался к своему начальнику дать ему «пузырёк» спирта, чтобы слесаря починили у него подтекающий кран или подвесили карнизы для штор, или установили какой-то стеллаж. Но с ежедневными заданиями по работе Ларионов справлялся, хотя делал всё очень медленно. Это тоже не прошло мимо внимания Синициной, которая часто в шутливых разговорах называла Ларионова черепахой или тормозом.

Хуже было с самой Синициной. Она вообще ничего не умела делать руками, боялась крыс и мышей и всё больше стремилась принять роль командира над лаборантами. В этом плане она преуспевала, и лаборанты выполняли за неё весь объём дневного задания. Складывалось впечатление, что Синицина явный и бесспорный заместитель завлаба, и со временем, некоторые лаборантки приходили к ней отпрашиваться с работы по разным причинам.

Но работа в лаборатории всё же шла по плану и у заведующего не было пока оснований бояться за срыв сроков подачи полного отчёта в конце марта месяца.

Новый год отмечали всем институтом сразу в «соседней столовой». Слово «соседняя столовая» вызывало у многих нездоровый смех, поскольку рядом с институтом в округе пяти километров вообще не было никаких общепитовских заведений, за исключением внутренних столовых на двух соседних заводах. Своя же столовая была небольшой и сотрудники обедали там в две смены по расписанию.

Подходящее помещение нашли в каком-то кафе, название которого ни Лебедев, ни его сотрудники даже не запомнили. Это знала только Синицина, которая неожиданно и негадано оказалась в группе организаторов Новогоднего праздника.

Из выступлений директора и его заместителя Зенкова, Михаила Петровича, Лебедев неожиданно узнал, что в Филиале «Объединения» выполняется два оборонных заказа, о которых никогда не было разговоров. Там изучали и нарабатывали два вида пластиков, которые обещали «переворот» в некоторых областях. Но, по всей видимости, до «переворота» было ещё далеко и потому всем сотрудникам этих двух лабораторий как директор, так и его заместитель желали отчаянных творческих успехов.

Про лабораторию токсикологии тоже упомянули, и Лебедев неожиданно узнал, что предварительные результаты его лаборатории дали основания Данишевскому в Ленинграде заранее предсказать полную безвредность поливинилацетатных дисперсий и оформить временное разрешение на их малотоннажный выпуск для строительных целей. Уже к февралю месяцу «Объединение» взяло на себя обязательство выпустить несколько сотен тонн и даже заключило договор с мощной строительной компанией.