Читать книгу Сплетение песен и чувств - Антон Тарасов - Страница 3

Идти вечером по промзоне было непривычно: люди шли к троллейбусной остановке или к железнодорожной станции на электричку, а Артём шел мимо серых бетонных стен по направлению к проходной. Он нисколько не опаздывал и не волновался по этому поводу. Его мысли занимало другое: от Алины не было ни строчки, и на последнее сообщение она вообще не ответила.

«Ладно, утром вернусь, она уже точно напишет, – успокаивал себя Артём. – Приду, а на столе телефон и сообщение от нее. Прочту и лягу спать, и она будет мне сниться».

В лучах заходящего солнца комбинат выглядел впечатляюще. Что-то сюрреалистическое было в красно-желтых бликах, разбросанных по оборудованию компрессорного цеха. Его трубы, по которым текли вода, соленый рассол для охлаждения и что-то еще, были не грязно-зеленого, а какого-то непонятного красноватого цвета, а само здание цеха, построенного из красного кирпича, казалось заметно выше и новее. На закате оно словно преображалось, молодилось: не были заметны трещины, сколы и проросший тут и там между кирпичей темный мох.

Еще поднимаясь по лестнице, Артём почувствовал непривычную тишину. Не работал упаковочный автомат центральной линии, не постукивали насосы и компрессоры.

– А, пришел, молодец, – Василич стоял в дверях слесарной мастерской и, несмотря на запрет, курил.

По тому, насколько нервно он это делал, Артём понял, что что-то случилось.

– Ну, что смотришь как баран на новые ворота? – Василич выпустил большой столб дыма изо рта и поперхнулся. – Линия сломалась, не поднимается дозатор и никак не пустить конвейер в морозильном тоннеле. Да ты иди, переодевайся, сейчас в мешки и контейнеры мороженое делать будем, а дальше посмотрим.

В ночную смену работали не больше двадцати пяти человек – всего две линии. Мужская раздевалка была совершенно пуста. Шкафчик Артёма был рядом с окном. Переодеваясь, Артём смотрел на небо, чистое, слегка красноватое. Ему хотелось в ту минуту, чтобы Алина тоже стояла у окна и так же любовалась закатом у себя в Архангельске – только как узнать, так ли это или нет?

«Если спросить, то наверняка не ответит, только засмеется и придется сменить тему разговора, – Артём нервно закрывал шкафчик на ключ. – А что делать, если не напишет? Нет, не хочу об этом думать. Алиночка, Алинка моя».

Все работники с центральной линии столпились в дальнем углу цеха. Рядом стояла целая гора пластмассовых контейнеров, белых, продолговатых, с закругленными боками. Тут же на поддоне были и крышки.

– Смотри сюда, Тёма, и ничего не перепутай, – бригадирша Жанна была в своем репертуаре. – Ставишь на весы, поворачиваешь трубу. Два с половиной килограмма набираешь, ставишь следующий. Тот контейнер закрываешь, лепишь этикетку, кладешь в коробку.

– Ясно – пробурчал Артём.

– Ты не спеши, я тебе так поспешу, все зубы пересчитаю, – Жанна славилась склонностью к насилию в извращенной форме, но к счастью, все было только на словах, до дела же никогда не доходило. – Набираешь второй контейнер и точно так же закрываешь. А потом этот второй контейнер кладешь в коробку, ее завязываешь и клеишь еще одну этикетку. Запомнил, горе ты мое?

Артём кивнул головой.

– Но смотри, сделаешь что не так, руки суну в насос, на вал намотаю, с вала соскоблю и котлет налеплю. Ты понял меня?

Вокруг смеялись от души, смех не мог скрыть даже шум работающего рядом насоса и фризера. Не над Артёмом, конечно. Но он почему-то воспринял все на свой счет.

– Все я понял – кричал он. – Вот вечно все нужно опошлить, извратить, довести до абсурда. А я не дурак, и все понимаю с первого раза. Зачем разводить всю эту демагогию и делать из меня идиота?

Жанна задумалась и притихла, но это было лишь секундное замешательство перед очередной психологической атакой.

– Не чеши языком, умный больно. Язык я у тебя тоже оторву и собакам скормлю. Иди, работай, я, что ли, буду тут с контейнерами стоять? Вперед, Тёма, к светлому будущему, твою мать!

– А Вы мою маму не трогайте – прокричал Артём вслед Жанне, когда та, выполнив, как ей казалось, важную и ответственную миссию, направилась к выходу из цеха.

«Курить» – догадался Артём.

Контейнеры были скользкими и неудобными. Они наполнялись мороженым как-то странно: сначала из раструба вылезала огромная сосиска и с грохотом падала на дно контейнера. Электронные весы показывали четыреста-пятьсот граммов, не более. Затем наступало затишье – на конце раструба накапливалась огромная масса мороженого и лениво стекала вниз. Цифры на весах бешено прыгали: килограмм, кило двести, полтора килограмма. Мороженое прибывало: еще немного, еще. Два килограмма двести граммов. Еще немного – в контейнер падало немного и снова где-то там, в раструбе готовилось что-то огромное и устрашающее. Хлюп – ровно два с половиной килограмма.

Артём с силой выдернул из-под трубы контейнер и подставил новый. Потом следующий, дальше, дальше. Он почему-то представил, как Алина пытается съесть целый контейнер пломбира. Сидит с ложкой и, улыбаясь, просит Артёма помочь.

Почувствовав, что не может без музыки, Артём ощупал карманы. «Забыл в раздевалке, – понял он, не найдя ничего, кроме ключа от шкафчика и часов, которые носил в кармане. – Жалко, в перерыв обязательно сбегаю за плеером».

– Ну, работается как? – противный голос Василича разбил все фантазии вдребезги. Артёму хотелось запустить в него мороженым или клеем, которым клеились этикетки к коробкам. – У вас еще пятьсот килограммов смеси, это на пару часов. Потом отдохнешь, а под утро машина придет. Слышишь меня?

– Слышу – отозвался Артём, пристально следя за наполнением очередного контейнера. – А сколько отдыхать-то?

– Не знаю, где-то час, может, чуть больше.

– Ясно.

– Ты привыкай, у нас ночью вообще очень спокойно, – не унимался Василич, ему явно хотелось с кем-то поговорить.

Разговоры отвлекают от нестерпимого желания прилечь где-нибудь в уголке на сложенные стопками картонные коробки, и как следует выспаться, не обращая никакого внимания на гул оборудования и крики на линии.

– Ну, ну, я заметил, как тихо – возразил Артём и кивнул на Жанну, неторопливо крутившую ручки на оборудовании и вытиравшую руки большой белой тряпкой.

– Эй, Жанка, ты, что ли, нашего парня напугала? – Василич стал серьезнее. – Смотри у меня! У нас один парень во всей смене. А то сама будешь телеги катать и коробки грузить. Парню семнадцать лет, а ты уже пристаешь. Как не стыдно тебе, а?

Жанна повесила тряпку на батарею, поправила свою панаму и показала Василичу средний палец левой руки.

– Так и знал, что твоего интеллекта хватит только на это, – вздохнул Василич. – Да пойми же, парню семнадцать, мы не то, что работать в ночь – трудиться полную смену заставить его не можем. Малолетка он, понимаешь?

– Я попрошу не обижать… – Артём обиделся.

– А я и не обижаю, – загоготал Василич. – Я просто констатирую факты. Тебе семнадцать, ты просился работать, тебе нужны деньги, мы пошли тебе навстречу, все равно народу у нас не хватает. Так что, Артём, тут давай уже без обид.

– Ладно, убедили – еле слышно ответил Артём, теребя в руках кусок картона.

Он соглашался на что угодно, лишь бы заработать денег. За первый месяц работы он получил довольно солидную сумму. Новые шорты, джинсы, футболка, наушники к плееру взамен окончательно сломавшихся – все это было заработано в буквальном смысле потом и кровью: поначалу Артём больно резал руки о кромки картонных коробок. Основную часть заработанного он, конечно, отложил. Осенью нужно было купить куртку. Да и Алина – хотелось сходить в кино. К тому же идею о том, чтобы жить вместе, Артём не отметал. Ему лишь казалось, что нельзя торопить события, как бы этого не хотелось. Все должно идти своим чередом.

– Детский сад, – Жанна, как бригадир, часто повторяла это. – Только такие матерые и прожженные жизнью анаконды, как я, могут навести здесь какой-то порядок.

Василич, несмотря на статус начальника, побаивался Жанны. Она всегда была спокойна, но могла сказать такое, что не укладывалось ни в какие рамки. Спорить с ней было совершенно бесполезно, как и возражать или призывать к порядку.

– Ты помолчала бы – решился произнести Василич. Приходилось кричать: оборудование шумело нестерпимо, Артём довольно долго привыкал к полному отсутствию тишины в цеху.

Жанна притихла и принялась перекладывать контейнеры и крышки к ним поближе к Артёму. А Артём снова замечтался и даже не заметил, как Василич ушел, Жанна засуетилась у оборудования, а через какое-то время мороженое из раструба перестало идти в контейнер.

– Все, Тёма, приехали, смесь закончилась, – как ни в чем не бывало орала Жанна. – Сейчас помоем линию, и отдыхать пойдешь.

Артём отнесся к этой новости спокойно. У соседней линии работа продолжала кипеть: там мороженое упаковывали в огромные пластиковые мешки по десять килограммов и перевязывали веревкой. Некоторые пакеты попадались бракованные: стоило набрать в них мороженое и завязать, собираясь положить в ящик, как мешок лопался по шву. Масса мороженого почти мгновенно стекала на ноги упаковщицы, повизгивающей от негодования.

Часто случалось и другое. Пакет в ящике отправляли в морозильную камеру, а спустя несколько минут из-за деревянной дверцы, прикрывавшей приемное окно, слышалась ругань: пакет разрывало прямо в руках у грузчика. Мороженое падало на пол камеры и мгновенно к ней примерзало, образуя небольшой холмик, который приходилось отколачивать с помощью железного лома.

Для Артёма все здесь было по-новому: сама атмосфера, работа, люди, суета и одновременно спокойствие, способное навести тоску. Но наряду с этим Артём понимал и самое главное – это была свобода. Он ни от кого не зависел, действовал на свое усмотрение, думал о своем личном заработке и мало заботился о том, что делают остальные. А еще он отдыхал от учебы, монотонных дней, проводимых за занятиями и книгами.

Из трубы вместо мороженого текла вода. Артём спешно отодвинул стол, на котором лежали коробки.

– Не зевай – крикнула Жанна. – А то оболью как надо. Лучше эти коробки унеси обратно на склад, все равно не будем сегодня ничего делать на этой линии, а они только под контейнеры.

– Уже несу – ответил Артём.

Впервые за ночь ему захотелось спать.

«Прилечь бы – подумал он. – Представить, что все это уже закончилось, что рядом Алина и вокруг тихо-тихо».

Словно противясь этим мыслям, на другом конце склада загрохотало что-то металлическое – Аня, укладчица со второй линии, пыталась ручным погрузчиком сдвинуть с места поддон с коробками.

– Ну, кто так делает? – спросил Артём. Аня от неожиданности вздрогнула. Это была невысокая девчушка лет восемнадцати. На ее тонких руках виднелись темные следы и длинные царапины.

«Кошка» – догадался Артём.

– Я так делаю, ясно? – невозмутимо пропищала Аня. – Коробки-то все равно нужны, надо как-то вытащить. Может, поможешь, а? Или только языком чесать?

Артём задумался, подошел ближе, оттолкнул Аню и, кряхтя, налег на ручку подъемника. Поддон заскрипел. Артём оставил погрузчик и с трудом, но подвинул соседний поддон. Аня отошла к выходу и сложив руки на груди, молча наблюдала за происходящим. Наконец, Артём сдвинул с помощью погрузчика нужный поддон с места и откатил к выходу. Аня зааплодировала.

– Лучше толкать помоги – заметил Артём. – Я же не железный, а тут явно килограмм двести.

Коробки то и дело норовили сползти с поддона и рассыпаться по проходу, хоть и были связаны вместе липкой лентой, заменявшей веревку. Пол коридора был неровным. У входа на склад начинался скат вниз. Артём и Аня толкали погрузчик с поддоном вперед как на горку. Колеса погрузчика поскрипывали.

– Слушай, сейчас рухнет все – испугалась Аня. – Давай позовем кого-то?

– Кого? – удивился Артём. – Василич вряд ли согласится прийти и подтолкнуть.

За сложенными у стены коридора коробками что-то зашуршало.

– Чего там с вами? Надеюсь, добрым словом меня поминаете? – голос Василича звучал как будто из ведра. Наконец из-за огромной горы коробок показался и он сам, отряхивая с себя обрывки бумаги и пыль, – Вот, пересчитываю тут, пока есть время и возможность. А как затеют переучет, так совсем некогда будет. Ну что, моя сладкая парочка, помочь вам?

– Вообще-то мы обсуждали как раз именно это – заулыбалась Аня. – Вы ведь подтолкнете поддон? А я буду держать, чтобы не рухнуло все. Идет?

Василич уперся в коробки плечом.

– Как будто у меня есть выбор – прокряхтел он. – А ну, поднажми!

В конце концов, поддон с коробками поддался и вкатился на погрузчике в цех. Аня спешно собрала и втиснула обратно коробки, упавшие с горы стоявших вдоль коридора в то время, как Артём и Василич проталкивали погрузчик по узкому проходу.

– Ну что, Тёма, иди, отдыхай часик или полтора, грузовик еще не пришел, застрял где-то, – Василич покопался в кармане и достал телефон. – Так и есть, не звонили пока. Короче говоря, набирайся сил, нам предстоят великие дела!

Василич потирал руки в нетерпении. Артём ко всему этому относился скептически. Он считал, что раз линия неисправна, значит работает он в минус и в итоге не получит того, что мог бы получить.

Неожиданно в дальнем углу цеха послышалась ругань Жанны. Этому Артём уже не удивлялся, да и Василич почти не обратил внимания. Но вслед за руганью последовал визг – долгий, пронзительный и, несомненно, это был визг отчаяния. Жанна держалась руками за трубу, по которой к оборудованию поступал хладоноситель, стащив с головы неизменную панаму и закрывая ею нос. Почти сразу и Василич, и Артём поморщились от удушливого и неприятного запаха аммиака.

– Вот женщины! – кричал на бегу Василич. – Просишь их вентиль не трогать, а они все равно трогают. Теперь будем нюхать всю смену вонь эту! Чтоб ее, а!

Жанна выглядела жалко, как маленький нашкодивший котенок, которого начинало подташнивать. Она уже не ругалась, не говорила ничего – просто одной рукой, комкая панаму, закрывала нос и лицо, а другой показывала на вентиль на толстой ржавой трубе.

– Чего мычишь? Просил же не трогать вентиль, даже не прикасаться к нему! Ну, Жанка, достала ты меня со своей инициативой, слышишь? – Василич не спеша заворачивал вентиль.

Сделав пару оборотов, он отошел и стал стирать с рук налипшую грязь. Артём стоял за спиной и молча наблюдал.

– Я просто решила его помыть, – Жанна, наконец, решилась сделать глубокий вдох.

Почувствовав, что дышать стало возможно, она нацепила изрядно помятую панаму обратно и снова стала похожа на Жанну – бригадиршу, матершинницу, наводившую ужас на всех новеньких, таких, как Артём.

– Дура ты – заключил Василич, которому так и не удалось очистить руки от чего-то липкого и ржавого. – А еще пытаешься казаться умной. Там же иней намерзает, не дает вентилю раскручиваться. А ты на него, небось, горячей водой. Так?

Он посмотрел на Жанну по-доброму, но строго, от чего ей стало не по себе.

– Да можешь не отвечать, все и так понятно, – Василич взглянул на часы и ткнул в Артёма пальцем. – Ты иди, отдыхай. Можешь пройти на второй ярус, там дверь на крышу открыта. Здесь воняет и будет вонять еще долго, так что можешь побыть там. А как машина придет, я тебя свистну. Идет?

Артём кивнул и быстро побежал к выходу и лестнице наверх, в раздевалку. Находиться в цеху было действительно неприятно. Пробегая мимо двух работавших линий, он слышал, как укладчицы, не имевшие возможность отойти от конвейера, на все лады проклинали Жанну. Артём улыбнулся – вся эта история начинала его забавлять.

В шкафчике на перекладине висели шорты, в кармане которых остался плеер. «Жаль, нет телефона – подумал Артём. – А ведь Алинка наверняка написала что-нибудь». Быстро достав плеер и закрыв шкафчик, Артём снова отправился в цех, по дороге нацепляя на себя наушники.

Пройдя по коридору, там, где они с Аней везли поддон с коробками, Артём дернул тяжелую дверь справа и попал в камеру. От холодного воздуха, ледяного, неестественного, пронзительного, мгновенно стали слезиться глаза.

– Смотри, замерзнешь – весело произнес грузчик Макар, складывавший коробки с мороженым на огромную телегу. Он смахивал на полярника: в ватнике и ватных штанах, варежках, большой ушанке и в огромных черных валенках.

«Надо же, а здесь аммиаком не пахнет» – это было первое, что пришло Артёму в голову. Съежившись, он взял из стоявшей в углу коробки пару небольших картонных туб с фруктовым щербетом. Артём обожал это мороженое: за раз он мог съесть десять, а может и пятнадцать таких. Только делали их раз или два в неделю, когда слесарям удавалось привести в чувство полуразвалившийся автомат. Остатки мороженого, не вошедшие в упакованные и отправленные на склад коробки, хранились в камере сразу за дверью.

«Обязательно накормлю таким мороженым Алину, ей понравится, обязательно понравится. Она ведь у меня сластена» – не переставал мечтать Артём. Он улыбнулся Макару, закрыл за собой дверь в камеру: в коридоре ему показалось необыкновенно тепло. Под завистливые взгляды упаковщиц Артём прошмыгнул по металлической лестнице на второй ярус. Проход на крышу действительно был открыт…

Что-то есть в августовских ночах такое, чего лишены и знаменитые белые ночи, и сентябрьские, наполненные сыростью и дымкой. Артём лежал на пологой крыше пристройки, покрытой рубероидом. Внизу под ним гудел цех, а над головой поблескивали звезды, и было полнейшее спокойствие. Вкус мороженого казался Артёму каким-то особенным. Щербет, пролежав сутки в камере, не спешил таять.

Артём сделал музыку погромче. Было три часа ночи. По радио передавали сплошь спокойные, медленные треки. Артём представлял, как ведущие, зевая, нажимают ту или иную кнопку. Нарисовав своим воображением картину, Артём засмеялся, но тут же замолчал и, привстав, вынул наушник из правого уха. Ему показалось, что смеялся он слишком громко и укладчицы на линии через открытую дверь должны были его слышать.

Мороженое слегка похрустывало и было безумно холодным. Артём согревал его в руках и потихоньку ел. Изредка попадались маленькие косточки от черной смородины. Среди всех станций Артём выбрал ту, где музыка была, по крайней мере, веселее, чем на других; к песням он особо не прислушивался, но все же одна заставила его улыбнуться.

«Лишь одну преграду взять не могу, но из-за нее мы ходим по кругу. Убей мою подругу! – Артём повторил про себя слова. – Слышал уже пару раз эту песню, но чего-то и не задумывался, что они такое поют». Мороженое в тубе, которую Артём держал в руках, стало мягким, он с удовольствием набил им рот и положил пустую тубу рядом с собой.

«Интересно, как все-таки придумывают эти песни, – Артёму показалось, что звезды на небе не просто горят, а слегка подмигивают. Шея затекла, он подложил под голову руку. – Не верю, чтобы это все было из жизни, просто не верю. Как кто-то может попросить убить подругу ради того, чтоб провести ночь с кем-то, всего одну ночь? Фантазией, короче говоря, не блещут».

Через приоткрытую дверь в цех до Артёма начал доноситься запах аммиака.

«Неужели Жанна снова колдует над вентилем?», – спросил он сам у себя. Но запах почти сразу исчез и вопрос отпал сам собой.

Не каждому в жизни дается почувствовать свободу. Вернее, дается-то каждому, но сделать нужные выводы из своих ощущений может не всякий. Артём же старался оценить и запомнить каждое мгновение. Над ним не стояли сейчас родители, оставшиеся там, под Вологдой, и решавшие только им ведомые проблемы. Жанна, ворчавшая на Артёма заметно чаще других, отходила после аммиачно-воздушной ванны и слушала упреки со стороны всей смены где-то внизу, под крышей и верхним ярусом цеха. До начала эпопеи с погрузкой коробок было еще минимум полчаса. Артём вдохнул поглубже и прикрыл глаза. Сейчас он откроет глаза – и окажется на лужайке в солнечный день, а рядом будет Алина, грызть чипсы и отнимать у него плеер. А потом они вместе пойдут в кофейню, будут пить кофе с пирожными, ведь у Артёма теперь есть деньги и он может себе это позволить. Конечно, не каждый день, но пару раз точно можно. Алина любит все сладкое, а Артём любит ее за то, какая она есть. Все это называется счастье – конечно, можно подобрать и какое-нибудь другое слово, но это такое простое и понятное, что мудрить не хочется.

– Тёма, а Тёма? Ты слышишь меня? – голос Василича раздавался откуда-то сверху. Артём даже подумал: откуда взяться Василичу, если здесь только они с Алиной и больше никого. – Давай просыпайся, хватит валяться. Машина пришла, надо поработать.

Артёма как будто ударило током – он понял, что заснул и проспал около часа, так как уже начинало светать. Проведя рукой по лицу, он нехотя поднялся.

– Ух, сколько наел, – Василич показал пальцем на пустые тубы из-под щербета. – Не забудь с собой забрать, в цеху выкинешь, а то кто-нибудь узнает, что я тебя сюда пускал, и огребу как последняя крыса. Ну, проснулся?

– Ага, – пробубнил Артём, все еще потирая лицо и собираясь с мыслями.

– Идем, – скомандовал Василич, поправляя криво надетый халат, который из ослепительно белого всего за полсмены превратился в слегка коричневатый, усыпанный какими-то мелкими пятнами. – От этой вони мутит меня. Ну, Жанка, отличилась сегодня. Слушай, Тёма, перетаскать придется почти двадцать пять тонн. Тебе поможет Макар. Справитесь?

– Справимся, куда ж денемся, – не сразу ответил Артём. С Василичем они осторожно прошли по крыше к двери, оказались на втором ярусе, спустились по металлической лестнице вниз. Артём выбросил смятые упаковки от мороженого в пластиковое ведро в углу у линии; упаковщицы не обратили на него ровным счетом никакого внимания, лишь Аня подмигнула.

– Доброе утро, Тёма! – с издевкой крикнула она. Что-то было в этом приветствии, но вот что? И еще это ее внимание к нему. Нет, лучше забыть и сосредоточиться на работе.

Макар уже ждал у двери в камеру.

– Слушай, давай так – я постепенно буду свозить телеги к эстакаде со стороны улицы. Знаешь, где она?

– Я его провожу – ответил за Артёма Василич. – Только дай ему перчатки и фартук, все-таки не жарко там, да и перегружать будете в рефрижератор.

Макар замешкался и с недовольным видом побежал в комнатку за фанерной перегородкой, где грузчики пили чай и сушили ватники. Вернувшись с двумя парами новеньких перчаток и потрепанными синими фартуками, он продолжил:

– Так вот, я буду подвозить телеги, а ты, Тёма, начинай перекидывать коробки, я тоже буду помогать. Как телегу освободим, я за следующей сбегаю. Идет?

– Идет, – Артёма пугали эти приготовления.

Ему вдруг стало казаться, что он не справится. Шутка ли – двадцать пять тонн мороженого из камеры в машину? Но он сразу подумал об Алине – ради нее стоило стараться, работать изо всех сил, делать то, чего он не делал никогда и вряд ли бы сделал в какой-то другой ситуации.

С Василичем они вышли из цеха через центральную лестницу на улицу.

«А корпус на рассвете выглядит еще интереснее, чем на закате» – подумал Артём, останавливаясь на ходу и поглядывая вверх, на здание.

– Чего туда-то смотреть? – вдруг спросил Василич, прибавляя шаг и спотыкаясь о бесконечные трещины в асфальте. – Вон, гляди, машина уже ждет и нам нужно сделать все быстро, как говорится, без шума и пыли.

Действительно, за углом у эстакады стояла машина с огромным длинным прицепом. Номера на прицепе были московские. Двигатель чуть слышно работал, в прицепе что-то посвистывало. Водитель, загорелый парень в спортивном костюме, курил, прислонившись к кабине; дым дешевой сигареты показался Артёму каким-то особенно отвратительным.

– А вот и наш боец – сказал ему Василич. – А второй там, в камере, сейчас уже пригонит первый поддон. Значит, договорились. На проходной я предупредил, документы от начальника цеха тебе отдал. Там и накладные, и платежка, и все остальное. Ну, я обратно, там без меня никак. А ты моих орлов не обижай!

– Спасибо, не обидим, – голос водителя никак не соответствовал его внешности. Артём удивился его тонкому писклявому фальцету, с хрипотцой, почти срывавшемуся, будто дальнобойщик был чем-то до смерти напуган, хотя было видно, что это далеко не так. – Только я сейчас заберу пятнадцать тонн, там в накладной было отмечено. За остальным приеду завтра. Вернее, приедет напарник. А я разгружусь в Москве и на двое суток на отдых.

– Понял, отмечу у себя, – Василич почесал затылок и посмотрел на Артёма. – Ну, видишь, всего пятнадцать тонн, так что справитесь тут с Макаром, думаю, за пару часов. И осторожен будь, студент, не поломай себе чего! Отвечать-то мне!

Василич погрозил пальцем и быстро побежал обратно в цех. При утренней заре и в свете большого фонаря, висевшего у эстакады, грязь на его халате выглядела заметнее, чем при блеклом свете цеховых ламп. Василич, всегда называвший упаковщиц грязнулями, явно не догадывался, что за спиной уже именно про него говорили или, по крайней мере, думали сегодня то же самое.

Макар выкатил на погрузчике поддон с коробками. Артём спешно нацепил фартук, недоумевая, зачем Василич оставил ему еще и второй. Водитель открыл дверцы прицепа – изнутри пахнуло сыростью, холодом и чем-то несвежим. Коробки были настолько ледяными, что холод чувствовался даже сквозь перчатки и фартук. Артём надел сверху второй фартук и натянул поверх одних перчаток другие; мысленно он поблагодарил Василича за предусмотрительность.

– Давай, ставь коробки плотно, в угол – сказал водитель Артёму. Хотелось улыбнуться, услышав снова этот голос, или даже рассмеяться, но Артёму было не до смеха.

Едва переложив коробки с одного поддона, Артём брался за другие. В прицепе внутри лежало четыре пустых поддона – значит, четыре поддона с цеха можно было завезти в прицеп прямо на погрузчике, а пустые поддоны забрать. Это отчасти упрощало бы работу, если бы бетонная кромка эстакады не была вся в ямках и трещинах: колесики погрузчика проваливались в них, и приходилось подталкивать коробки плечом.

Вскоре Макар стал привозить коробки с мороженым не на поддонах, а на телегах.

– Там в мешках по десять килограммов – оправдывался Макар, показывая пальцем на пластиковые ящики и коробки. – А там контейнеры, те самые, которые вы сегодня с Жанкой наделали. Мороженое еще замерзнуть не успело, мягкое. Да, и осторожней будь, сам убирать будешь, если мешок порвется. Они же «самые лучшие в мире»! Начальство заботится о нас по полной программе!

– Ясно – сухо пробурчал Артём.

Он думал об Алине. Что она сказала бы, увидев, как тяжело ему? Наверное, посоветовала бы бросить все и попросить кого-то помочь. Да, девушек не понять, у них своя логика, свои понятия о том, что можно и чего нельзя. Им кажется, что все вокруг непременно и по первому зову будут оказывать им содействие абсолютно во всем: от перепрограммирования плеера до покупки картошки, когда тащить пятикилограммовую сетку от магазина просто несолидно.

На потолке прицепа-рефрижератора скапливался конденсат. Капли капали Артёму за шиворот. Мерзли ноги – пол был холодным и скользким. По лицу же скатывался пот. Теплый, он щекотал лоб, склеивал ресницы, был солоноватым на вкус.

«Нет, Алинка точно бы ужаснулась и покрутила пальцем – решил Артём. – А где я еще заработаю столько? Где? Только здесь, это точно».

Артём устал. Он двигался все медленнее и медленнее. Водитель все курил и изредка заглядывал в прицеп, давая советы, как и куда ставить коробки.

– Давай, не спи, еще немного совсем осталось – наконец сказал он.

Действительно, Макар прикатил две телеги и, помогая Артёму переложить коробки в прицеп, заметил:

– Все, это последние.

На улице было уже совсем светло. Фонарь над эстакадой погас, и внутри рефрижератора стало совсем темно. Поставив в самый центр последние коробки, Артём вышел и сел по-турецки прямо на асфальт.

– Что, малец, забегался? – дымя сигаретой, спросил водитель. Артём молчал. Ему не хотелось как-то выдавать свою усталость. – Держи, это тебе.

Водитель протянул Артёму две купюры по сто рублей.

– Бери – тихо сказал Макар, которому досталось столько же. – Так положено.

Артём стянул перчатки, которые от инея и конденсата стали тяжелыми и какими-то липкими. Он молча взял купюры, свернул их и сунул в карман старых джинсов, которые здесь, в цеху, носил как рабочую одежду. Все тело ныло, покалывало в пояснице. Артём медленно поплелся в цех, на ходу снимая фартуки и размахивая перчатками.

Едва поднявшись по лестнице, Артём почувствовал неладное – к ставшему уже привычным шуму оборудования добавились отчаянные крики. Василич вопил, что есть силы:

– Ну как так можно? Я не понимаю? Вы что, вконец сошли с ума? Сейчас приедет «скорая», и что я им скажу? Нет, сколько живу и работаю, никогда такого не видел!

Аня сидела на деревянной скамейке, стоявшей у мастерских перед входом в цех, и, прислонившись к стене, спокойно ела мороженое, неторопливо откусывая от вафельного стаканчика. По ее виду Артём сделал вывод о том, что эта ночь кажется полным безумием не только ему одному.

– Ты выглядишь замученным, Тёма – тихо произнесла Аня и снова откусила мороженое.

– Да, так и есть – не сразу ответил Артём. – Хотя, ты на себя-то смотрела в зеркало? Мешки под глазами вон какие. Кстати, чего там Василич кричит-то? Все воспитывает?

Аня удивленно посмотрела на Артёма.

– Как? Где ты был все время?

– На эстакаде, грузил мороженое, – Артём, пытаясь хоть что-то понять, заглянул в цех через приоткрытую стеклянную дверь, затем присел рядом с Аней, на противоположный край скамейки. – А что?

– Да ничего! – она засмеялась. – Вот, «скорую» ждем!

Артём задумался.

– Это я уже знаю! Только чего в этом смешного? Что произошло-то?

– Да, Жанка, бригадирша твоя… – начала Аня.

Артём оборвал ее, даже слегка подпрыгнул на скамейке:

– Она не моя! И никакого отношения ко мне не имеет, если ты не знаешь! Ну, и что Жанка?

– Жанка поругалась с Юлей, она оператором у нас на линии стоит уже неделю, а раньше с ней всегда работала. Жанка подошла и начала хвастаться, что, мол, линия сломалась, они остатки смеси доработали, сделали контейнеры, и раньше домой пойдут.

Аня, наконец, доела стаканчик мороженого и весело отряхнула руки. Артёму показалось, что сон и усталость куда-то вдруг улетучились. А может, он просто о них забыл, переключив внимание на то, что никак не укладывалось в его голове.

– Ну, поругались? Юля отвлеклась и куда-нибудь засунула пальцы? – спросил Артём, припоминая, что пару недель назад укладчица с его линии умудрилась запихать палец под ленту конвейера и сильно порезалась. Помощь ей оказывал Гия – тот самый, из-за отъезда которого Артёма перевели в ночную смену.

– Если бы! – Ане снова было трудно удержаться от смеха. – Юля обозвала Жанку дурой, а Жанка…

– Что Жанка? Ну, не томи! Говори!

– Прости, – вдохнув поглубже, Аня, наконец, справилась со смехом. – Короче, Жанка отошла, взяла с конвейера стаканчик с мороженым, ну, уже после закалки, твердый, и завинтила Юле между глаз.

– А Юля?

– А ей-то что было делать? Схватила швабру и врезала Жанке по шее со всего размаху! – Аня снова начала гоготать.

Посмеивались и механики в мастерской: они вдруг живо начали обсуждать произошедшее. До Артёма доносились их «представляешь», «прикинь» и «вот дают» и запах дыма дешевых сигарет, заставивший его поморщиться.

«Что за ночь? – думал про себя Артём, – Только первую ночь работаю, а уже столько всего случилось. И Алина не написала, и линия сломалась, и я непонятно как уснул, и эта погрузка. Зачем я на нее согласился? И сейчас…».

На лестнице раздался шум: немолодая женщина-врач в белом халате и синей жилетке и молоденькая полная медсестра с чемоданчиком быстро поднимались по ступенькам.

– Ну, идти-то куда? – переводя дыхание, спросила медсестра.

– Туда, в цех, – Аня показала на стеклянную дверь. – Давайте я вас провожу.

Она вскочила со скамейки, одним прыжком оказалась перед врачом и медсестрой, открыла перед ними дверь в цех. Что-то эта вся история Артёму напоминала. Он пытался вспомнить, но от этих попыток снова стало клонить в сон, постреливать в затылке и даже заныли мышцы на руках и ногах.

– Разобрались? Проводили? – на лестнице показалась дежурная с проходной. Она выглядела заспанной и помятой.

– Ага – успел ответить Артём.

Дежурная мгновенно исчезла, зато вернулась Аня.

– Ну что там? – Артёма интересовали подробности. Он, в отличие от многих, не спешил бежать туда, в цех, мешать Василичу разбираться в ситуации, а врачам оказывать помощь. Да и на это уже просто не было сил.

– Ничего, осматривают. Интересуются, что случилось. Говорят, что сообщат в милицию.

– М-да, не завидую Василичу, – Артёму действительно было его жаль. – Спрашивать-то с него будут. К нему и так начальство придирается.

– Нет, мы Василича твоего не дадим в обиду! – весело продекламировала Аня, раскачиваясь на скамейке.

Артём смутился.

– Не мой он! Что ты всех моими делаешь? И вообще, ты в курсе, что мы с тобой сейчас грохнемся с этой скамейки, и помощь оказывать будут уже нам. И вот тогда Василичу действительно попадет!

Аня притихла и прекратила раскачиваться. Они просто сидели рядом, молча. Притихли и в мастерской. Через несколько минут дверь в цех открылась и из нее быстро вышли врач и медсестра. Они посмеивались:

– Да, кому рассказать – не поверят. Бывает же такое, – врач поправила халат и направилась к лестнице.

– Что с ними? – робко спросила Аня.

– Ничего страшного, днем сами в травмпункт сходят по месту жительства. У одной гематома на шее, у другой подозреваю трещину в переносице и легкую черепно-мозговую травму – отчеканила врач. – Но, ничего, не волнуйтесь, девушка, жить они будут.

– Просто какое-то «убей мою подругу» получается, или, вообще, как в мыльной опере какой-то! – бросила на ходу медсестра. Артём не удивился – люди с ее комплекцией всегда склонны смотреть на жизнь с легкой иронией.

«Вспомнил! – осенило Артёма. – Вспомнил, что мне напоминает вся эта история! Ту песню, которую я слушал по радио сегодня там, на крыше. Я еще удивился, что такого не бывает, что все это взято не из жизни, придумано каким-то ловким словоблудом. Нет, не все так просто. Интересно, кто написал ее? Надо будет глянуть».

– Подождите, подождите, пожалуйста, доктор! – Василич пулей вылетел из цеха.

Врач уже успела спуститься вниз. Откуда-то с лестницы послышался голос медсестры:

– Что там? Снова кого-то избили мороженым?

– Нет, стойте, – Василич бежал по ступенькам, держа в руках сверток с мороженым. – Это вам! Спасибо вам большое! Угощайтесь!

– А нас с территории-то выпустят с таким угощением? – вопрос медсестры звучал как-то по-особенному издевательски.

– Выпустят, конечно! Спасибо вам большое, что приехали так быстро!

Послышался шелест оберточной бумаги – медсестра приняла угощение. Василич поднялся по лестнице наверх и присел рядом с Артёмом и Аней.

– Вова, а Вова! – крикнул Василич.

– Чего? – отозвался кто-то из мастерской.

– Угости сигареткой – попросил Василич и вздохнул.

Угрюмый механик, высокий, в измазанном чем-то черным рабочем комбинезоне вышел из мастерской, протянул Василичу пачку, дал закурить от зажигалки и молча удалился, как будто его и не было.

– Год не курил – признался, затягиваясь, Василич. – Целый год. А сейчас покурю, пока начальство не пришло. Ну, что сидишь, Тёма? Собирайся домой отсыпаться. Завтра тяжелая смена будет, машина придет снова. Да и линию починят, надеюсь.

Артёму не хотелось заводить разговор. Он медленно направился по лестнице наверх, припоминая…

В эту ночь одинокие люди

Одинокими быть перестанут!

Вот это уже интересно.

Только зачем петь про любовь?

Так, это про бабские выкрутасы,

Только твоя, везде за тобой,

Как Крупская за Лениным.

Но что же мешает?

И вот это место мне нравится,

Где они про подружку поют.

И снова про одиноких,

Которые больше таковыми не будут.

К ним придет любовь.

А к ней?

Нет, она слишком гордая,

Чтобы отдать его сопернице.

Но она все хорошо продумала,

Она ему поможет,

Нужно разорвать этот порочный круг,

Бедная подружка.

«Да, сурово – подумал Артём, переодеваясь и вспоминая конфликт Жанны и Юли. Он не ходил в цех любоваться на них – вид крови и побоев страшил его. Из кармана халата выпали двести рублей. Артём бережно поднял их и, вновь свернув, переложил в джинсы. – На дороге не валяются, куплю что-нибудь вкусненькое Алине или на телефон ей положу. Интересно, что она мне там написала?».

Взяв пропуск у Василича и попрощавшись, Артём вышел по территории за проходную. Хотя был не закат, а рассвет, что-то общее с происходившим накануне поздно вечером, несомненно, было. С той лишь разницей, что вечером все шли с работы, а Артём на работу, а сейчас – рокировка.

В общежитии дежурила баба Даша. Она взглянула на Артёма и заохала:

– Бедный, уморился! Ты бы поел! И выспаться тебе надо!

– Поем и высплюсь, баба Даша – ответил Артём. – Как раз этим сейчас и займусь. У меня все под контролем, будьте спокойны.

Он быстро вошел в комнату, разделся, взял смену белья и шампунь, и помчался на другой конец коридора в душ. Артём сознательно не смотрел телефон: он был уверен, что Алина ему написала. Он предвкушал что-то доброе или даже страстное, что можно было прочесть перед сном в качестве награды за труд, за все запакованные контейнеры, загруженные в рефрижератор коробки, за запах аммиака и разбитое состояние, знакомое всем, кто хоть раз в жизни работал в ночную смену.

Теплый душ расслаблял, но Артём торопился. Переодевшись в чистое, он так же бегом пересек коридор в обратном направлении. В комнате напротив кухни по-прежнему пьянствовали – было слышно, как кто-то бормочет, разговаривая с включенным телевизором.

В холодильнике у Артёма стояли три банки «Пепси», пара стаканчиков йогурта, а в самом дальнем углу томился в ожидании своего часа обрезок докторской колбасы, завернутый в полиэтиленовую пленку. Он потянулся за йогуртом, но передумал и открыл газировку. Пузырьки приятно покалывали в горле. Артём быстро осушил всю банку, поставил ее на стол, лег на кровать и взял в руку телефон. Было одно непрочитанное сообщение.

«Привет! Прости, но мы расстаемся. Я выхожу замуж и забираю документы. За ними приедет мама. Так что не увидимся. Не грусти, сникерсни. Алина».