Читать книгу Люди от искусства. Непридуманные истории - Антон Успенский - Страница 3

Когда я был рязанским художником, мы очень много времени проводили в мастерских. Многие там жили подолгу, некоторые постоянно. Бывало, что мы там и работали, хотя такого слова у нас не было, например, живописцы говорили: «Пойду, покрашу немного». Но сейчас не об этом, сейчас – три эпизода из рассказов о художниках девяностых годов прошлого века.

1.

К этому времени Ника Васильевна пришла с огорода и увидев Толю, через открытую дверь позвала его рукой, свободной от тяпки, домой. (Вообще-то про Толю и Нику Васильевну нужно написать отдельную сагу – про любовь, про то, как он, редчайшей доброты человек, стал жить в мастерской, оставив все жилье любимым женщинам, и как одна из этих женщин через много лет пришла, точнее, стала приходить к нему и помогать по хозяйству, которого у него почти и не было… – но это в другой раз).

Толя не сопротивлялся: выпивать он не мог, а пик афористичности был им уже взят. Минут шесть назад он говорил о любви. Старые знакомые встретились у нас в мастерской на фоне мужского застолья.

– Валя! – сказал Толя.

– Толя? – не узнала Валя.

Несмотря на свой больной указательный палец, обернутый голубой изолентой, Толя сжал Валину ручку и спросил у нас всех:

– Ты помнишь, как я тебя любил?

– Не меня одну! – уточнила Валя.

– Неважно, вспомни, как я тебя любил! И сейчас, стоя последней ногой в могиле, могу сказать…

Сказать ему не дали. Валя оказалась единственной дамой в компании и ее берегли. Она давно обещала зайти и интуитивно угадала. Появившись с двумя бутылками вина, пакетом сока и кофе за опустошенным мужским столом, она стала неминуемо популярна.

2.

– Валя, хочешь, я тебя познакомлю с гениальным художником? У него такая графика! – предложил радушный Газаватин.

– Хочу!

– Знакомься! – и газаватинская рука указала на Валиного соседа слева, художника Кроткого. Гений слева задумался.

– А что он нарисовал? – оживилась Валя.

– Сейчас увидишь! – Газаватин закопался в серой лохматой папке.

– Вот! – и прикнопил цветной лист к стене.

– Это чье? – опередил Валю талантливый график.

– Твое, – отмахнулся Газаватин, ожидая замедленной женской реакции.

– Гениально! – кивнула головой Валя и, слегка подумав, вдруг решительно добавила:

– Я – проститутка!

– Я – проститутка? – заинтересовался график.

– Нет, я – проститутка, я в газете работаю, – пояснила Валя.

– Тогда я тоже – проститутка, отозвался гениальный график, – я матрешек рисую.

Диалог завязывался, Газаватин довольно раскачивался на стуле.

3.

Котя среди художников обладал неоспоримым преимуществом. Он, единственный на втором этаже бывшего барака, кто поставил у себя в мастерской унитаз. Унитаз красовался на возвышении в коридоре и был декорирован занавесью из расписного шелка. Посетившие наш этаж дамы через несколько часов неизбежно находили Котину достопримечательность.

– Северное сияние… – начал издалека эстет Котя.

– Рекомендую… – бросал он в пространство рядом с Валей.

– Натуральный шелк, авторская роспись, – не скупился владелец унитаза.

Такой рекламы не выдержал сидящий рядом ювелир Бобов:

– Можно я пойду?

– Дамы – вперед! – пояснил Котя.

– А мне не хочется, – увиливала Валя.

– Так можно мне? – нервничал Бобов.

– Дамы – вперед! – настаивал Котя, отпихивая наивного ювелира.

– Валя, ты – женщина эпохи модерн! – объявил Котя после возвращения простодушного Бобова.

– У меня есть картина, которую ты должна увидеть! – и они удалились.

Следом, в направлении «северного сияния» двинулся завистливый Бобов. Вернувшись, он с уважением сказал:

– Сидят рядом, у стены – холст. Молчат, смотрят как кино, уже минут десять.