Читать книгу Горизонт - Антон Владимирович Ерхов - Страница 7

Со зрением у Колодезного было не очень, но очки он не носил (никогда, даже дома), считая, что «очкарик» – это приговор, что на людей в очках смотрят, как на «ботаников», зануд и неудачников, а Колодезный не хотел казаться ни одним, ни другим, ни третьим. Подумывал про контактные линзы, но наслушавшись, причём от людей с нормальным зрением, – что линзы и стоят чёрт знает сколько, и если врач чего-то не то подберёт, можно поцарапать роговицу, да и отёк какой-нибудь может случиться, – отказался от этой идеи. Не совсем же слепой? Конечно, близорукость доставляла неудобства: надо было садиться к телику поближе, придвигать к себе монитор, чуть ли не тыкаться носом в книги-газеты. А чтобы прочитать какую-нибудь надпись или что-нибудь рассмотреть, приходилось щуриться. Знакомые подкалывали Колодезного: «Русский с китайцем – братья навек».

Сейчас присматриваться было не нужно: неразмытое, поблизости, в фокусе. Они сидели как заговорщики – поставив локти на стол, склонившись над каким-то несуществующим планом – «узкий круг посвящённых», им бы ещё шептаться и поочерёдно коситься по сторонам.

Межник убрал весь «спам» (переложил рекламу и журнал «Кофеёк» на соседний столик), сдвинул в один ряд – на «нерабочий» край, тот, что к окну – салфетницу, стаканчик с зубочистками, соль, перец, сахар.

– Приговорённые к расстрелу, – пошутил Полевой и выстрелил пальцем в солонку.

– Герои мексиканской революции, – кивнул Межник.

На столе стояли две чашечки кофе, только что принесённые, и калебаса с совсем уж остывшей бомбильей. Мате, похоже, осталось всего ничего – когда Полевой потягивал чай, травяная заварка булькала и чавкала. От кофе поднимался пар, в лучах весеннего солнца – рекламная картинка: неповторимый вкус, отборные зёрна.

А ведь я давно их знаю, подумал Колодезный, считай всю жизнь. Не именно этих двоих, а других таких же, других тех же самых – полевых и межников. Ведь они появлялись и появлялись, появлялись и исчезали, и в школе, и потом, в институте и на работе – одноклассники и одногруппники, коллеги и соседи – товарищи, приятели, друзья, или же случайные попутчики. Вроде Холмса и Ватсона: когда Роу и Кокс, когда Бретт и Бурк, когда Ливанов с Соломиным.

«Осторожно!» – сказал «Межник» Колодезному пару лет назад на выходе из кафе. В тот вечер Колодезный был совсем скисшим и подавленным. Всё как всегда: «Оксана, Оксана! Прощавай, кохана!» После разговора по телефону с Ксюшкой, кончившегося её резким «Прощай», Колодезный побродил туда-сюда по квартире (бессмысленно – из комнаты на кухню, обратно) и набрал «Межника». Они встретились в центре, немного прошлись и засели «У людоеда». Винно-водочные посиделки: один – «грустно без неё»; другой – «нашёл, блин, повод убиваться». «Да?» – отозвался Колодезный на осторожно. «Рогами за дверь не зацепись!» – заржал «Межник».

Или ещё раньше, уже с другим «Межником», тоже после «Куди поділась?» и «Не кидай мене в жовтні і навесні» – они проходили мимо пьяного мужика, плакавшего – на самом деле, взрослый, крепкий мужик стоял на остановке и рыдал: «Сука! Да как ты могла? Ведь я тебе, а ты! Проститутка». «Межник», смеясь, подтолкнул локтем Колодезного: «Становись, поной рядышком».

И всякий раз после таких разговоров, прощаясь, межники говорили хором: «Потрахал и хватит, другим оставь», или «Не бери дурного в голову, а тяжёлого в руки», или просто «Не парься». И действительно, на следующий день проблема исчезала, даже – не исчезала, а становилась настолько незначительной – потерял десять копеек, проспал фильм, забыл купить чай, – что и переживать по её поводу (проблемы или ксюши) было как-то несерьёзно. Наступала невыносимая лёгкость бытия. Впрочем, ненадолго, не зря же в своё время Колодезного прозвали ВВ – Влюбчивая Ворона.

Что было общего у всех этих межников? Уверенность в себе? Пофигизм? Чувство юмора? Да. Да. И ещё раз да. Любой негаразд уменьшался рядом с межником (все они, к слову, были высокими), ну а что значат слова «грустить», «одиночество», «скука», «тоска», он и не знал – не по неграмотности, а за ненадобностью, ведь живут же люди, не зная большинства уст. слов (на то они и устаревшие), даже не задумываясь, чем, например, шестокрыл отличается от шестопёра.

Так, по крайней мере, казалось со стороны.

А полевые? «На тебя все девки пялятся, а ты этим совсем не пользуешься!» – сказал однажды Колодезный «Полевому». Они пили джин или виски, что-то непривычное, в «Фараманте». Было за полночь, благо бар работал круглосуточно, и можно сидеть сколько влезет. Парочки порасходились, улыбаясь друг другу, обнимаясь, целуясь, остались девочки-подружки и парни-кореша – женские компании, мужские компании – и ни одной смешанной. И девчонки, будто сговорившись, поглядывали на «Полевого» – улыбались, что-то шептали друг другу. Даже официантка, принося очередные порции, улыбалась дольше и вроде как искренней, чем парням за другими столиками. «У них нет шансов, – сказал Колодезный, покосившись по сторонам, – все тёлки – наши». Но «Полевой» в тот день был как назло совсем не в настроении с кем-то знакомиться.

Хотя это только в тот раз и тот «Полевой». А были и другие вечера, ночи, дни. Другие ситуации и другие настроения.

…два дружка из драмкружка…

Сказка Гайдука «Про одинаковых людей»: «Гена смотрит на одного Костю, слушает другого Костю и чувствует, что его разрывает на две головы, в одну голову это никак не вмещается». Наверное, расплодись полевые-межники как агенты-смиты в «Reloaded», у Колодезного тоже поехала бы крыша, но встречать одновременно двух полевых или двух межников ему не доводилось. Новый «межник» или «полевой» появлялся, лишь когда его предшественник куда-нибудь переезжал или терялся – оставался жить там, где и жил, но уже не друг и не приятель.

Значит, подумал Колодезный, я нуждаюсь в них.

Ничего удивительного, легко понять, какие именно плюсы полевых и межников притягивали минусы Колодезного. Плюсы и одного, и другого – это умение разруливать проблемы. У каждого – вроде как своя специализация. Можно сказать, «Полевой» был докой по проблемам с женщинами, а «Межник» – по проблемам с мужчинами. Ведь тёлка кинула – всё же проблема мужчины с самим собой, а отсутствие тёлки, как ни крути, – проблема с тёлками.

Полевые не были сеньорами благородными Жуанами – без хвастливых историй (если и вспоминали про своих бывших-нынешних, то вскользь, в контексте, говоря о чём-то другом), да и ко всяким поискам-знакомствам относились предвзято: «Давай лучше просто выпьем пива»… Но, как дальше в песне про Жуана: «Ему не убежать, катится любовь», – девушки находились сами, сами начинали игру и от полевых требовалось скорее не заигрывание, а подыгрывание, как бы между прочим.

Межники разрешали проблемы по-мужски: никаких тебе «не плачь, всё наладится», как в девчачьих разговорах про козлов, но и никаких «ты хоть понимаешь, кто здесь ты и кто здесь я?», привычных, если верить подругам, в женских коллективах. А ещё, самое главное, межники не терялись перед гоп-компаниями и прочими мудаками. Колодезный обычно застывал, как кролик, встретивший удава, сдавался сразу же, и лишь изредка пытался как-то ответить, что-то сделать – возразить, ударить, убежать. Межники же мгновенно оценивали ситуацию и…

Нельзя сказать, что Колодезный был полным лузером, но все свои удачи – что дал в морду, что дала – он считал везением, стечением обстоятельств – неким мистическим актом, мол, звёзды правильно на небе выстроились, – Колодезный был уверен, что одна удача, вторая, третья никак не означают четвёртую и пятую. Он всё так же менжевался перед понравившейся девушкой, и всё так же нервно оборачивался, возвращаясь поздним вечером домой. А потому нуждался в межниках и полевых, будто бы знавших какой-то секрет – правильные воззрение и намерение, речь и поведение, благодаря которым проблема, неважно – с мужиками или бабами, переставала быть проблемой.

– А теперь, – сказал Саныч, – самое главное.

Мы сидели на кафельном полу в просторной ванной, рядом с двумя ящичками с инструментом (потребовался, правда, лишь разводной ключ – потёртый, бывалый), в обуви – как и положено настоящим сантехникам.

– Надо выждать минут двадцать-тридцать.

– Проверить, что не течёт? – предположил я.

– Не-а, – покачал головой Саныч.

Он зашёл ко мне час назад, спросил: «Не хочешь немного заработать?» И тут же сказал: «Давай надевай чего-нибудь рабочее, и помчали, тут неподалёку. За пару часов справимся». Ответа Саныч дожидаться не стал – знал, что и как у меня с деньгами, – спустился на пол-этажа, приоткрыл подъездное окошко и закурил.

«Да, – сказал я самому себе. – Сейчас».

Каждый вечер у Саныча находились «варианты», это уже после его основной работы – так сказать, допзаработок, шабашки. Всякие разные – от малоденежных – разгрузить фуру – до более прибыльных и менее тяжёлых, физически уж точно, перепродаж видеокарточек и телефонов. Сегодняшний «вариант» находился в высотке на кругу 18-го.

«Краны протекают, – сказал Саныч. – Считай, конец света».

Мы выслушали хозяина, с серьёзными лицами прошли в ванную, разложили инструмент. Саныч порой переигрывал, как актёр-рабочий из плохого фильма – я еле сдерживался, чтобы не засмеяться. Краны были починены минут за десять.

– Если мы прямо сейчас скажем хозяину, мол, всё в порядке, всё фурычит, – Саныч покрутил в руках ключ, – плакали наши денежки. Хрен он заплатит нормально за десять минут работы. Так что, – он протянул ключ мне, – сидим полчасика, набиваем себе цену.

– А если… – не успел спросить я.

– Что б не было «если», – ответил Саныч, – садись у вентиля и будешь крутить его, когда я скажу.

Хозяин действительно заглядывал пару раз, спрашивал:

– Ну что?

– Да вроде получается, – отвечал Саныч и тут же командовал: – Так, студент, крути вентиль – только по чуть-чуть, не торопись.

Мы честно выждали полчаса, хозяин без вопросов заплатил столько, сколько попросил Саныч:

– Спасибо вам, я уж задолбался с этими кранами.

– Случай запущенный, – сказал Саныч, – но не смертельный.

В лифте он вручил мне мою долю.

– Спасибо, – кивнул я.

– И тебе, – ответил он.

И вдруг я почему-то подумал, что не знаю о Саныче, пожалуй, самого главного – а ведь знакомы мы не день и не два.

– Слушай, а кем ты работаешь? – спросил я, когда мы вышли на улицу. – В смысле, есть же у тебя работа, чтоб с трудовой там, официальная, так сказать, дневная.

– Учитель математики, – ответил Саныч. – В школе.

Я остановился и посмотрел на него.

– Да ну.

– Было совсем кисло с работой, – сказал Полевой. – Я пообзванивал друзей, знакомых – у всех без вариантов. Что поделаешь – накупил каких-то газет типа «Вакансии». Засел с утра, смотрю объявления: водители, реализаторы, охранники, – он провёл пальцем по столу, будто там был напечатан список, – а потом – раз – читаю: «требуются менеджеры по продажам», – палец остановился. – Ну, думаю, отлично, звоню по номеру. И мне так сразу, – Полевой растянул улыбку, – осталось одно место, за час успеете подъехать?

Как всегда: «история в лицах и красках». Жесты, интонации.

– Ого, думаю, ажиотаж! – продолжил Полевой. – Я бегом в душ, моюсь-бреюсь, надеваю белую рубашку, галстук, костюм, – каждое действие – движением рук: бреюсь – провёл пальцами по щекам; надеваю рубашку – застегнул невидимые пуговицы… Игра «крокодил». Или «корова». – Выскакиваю из дома, хватаю такси.

А на сегодняшнее собеседование, подумал Колодезный, пришёл без галстука. Впрочем, может, у него и не было собеседования. Или было, но не сегодня. Колодезный представил Полевого, этого Полевого, в офисе на Баума – как он вошёл – ведь наверняка же что-то сказал, вроде как на публику, пусть никого рядом и не было – и про тяжёлую дверь, и про стрелку-указатель, и про дурацкую вывеску «ООО А.А.А.», и потом – скорей всего шёпотом, или же просто подумал – про саму обстановку в кабинете: жёлтый ковер, большую нелепую люстру, окна с поломанными жалюзи, дубовый стол, три стула в ряд… Интересно, на какой из них он присел? Не стоял же, словно та школьница с картины «Приём в комсомол»?

– Смотрю на часы – без пяти, – сказал Полевой, – отлично, думаю, не опоздал. Перед дверью выдохнул, поправил галстук и захожу. Меня встречает пузатый мужик в поношенных спортивных штанах, – Полевой провёл руками по джинсам, – весь такой помятый, на вид – охранник. Говорю ему: так и так, я насчёт работы менеджером, с кем можно из начальства поговорить? А он мне, усмехнувшись: так я и есть начальник. И тут же, не успел я сообразить что к чему, вручает пачку визиток «Пластиковые окна» и говорит: стой у входа, менеджер, и раздавай – будем с тобой окнами торговать.

– И что? – засмеялся Межник. – Долго проработал?

– Да уж, один-три, – сказал Полевой. – Спросил: вы что издеваетесь? Мужик и не понял, в чём дело. Ещё такой нахмурился, обиделся.

Колодезный не засмеялся, даже не улыбнулся. Он был вроде как не с ними, и реагировать на шутку – всё равно что рассмеяться анекдоту, рассказанному кому-то за соседним столиком. Сижу тут и подслушиваю. «Ты что, на ушном?» – фыркала старшая сестра.

Колодезный вдруг подумал, что почти всегда межник и полевой были знакомы. Они часто шлялись втроём – сачковали пары в институте (обычно межник придумывал что-нибудь, «на хрен вам это право, весна на улице!»), или куда-нибудь шли после школы – в док, в гаражи, заброшенный дом или подвал – кстати, тоже, почти всегда это были идеи межника. «Там иногда, бывает, бичи собираются, не страшно?»

– У меня тоже была история с работой, – сказал Межник. – Пару месяцев торчал без бабла, не мог никуда пристроиться. А тут вдруг с соседом слово за слово, и он говорит, что их фирме нужны охранники. Только не в офисе, а где-то за городом. Платить обещали хорошо, а по тем временам так вообще замечательно. И фирма звалась «нефте-что-то». Сразу впечатлило. График – типа неделю работаешь, неделю отдыхаешь. Я согласился – на безденежье, как говорится. Следующим вечером сосед сказал, что поговорил с директором, типа всё в порядке и меня ждут на объекте через день или два, в общем – вот-вот.

Ехать надо было в область. Ну, добираюсь на автобусе, нахожу их управление. Объясняю на проходной что к чему. Они там куда-то звонят, кого-то зовут, и через минуту меня выходит встречать… – Межник на секунду замолчал и подмигнул Полевому, – нет, не пузатый мужик, а наоборот, такой высокий подтянутый дядька в униформе. Зашибись, думаю, будет по утрам и физподготовка. Он проводил меня на кухню – оказывается, еда тоже за счёт фирмы – и говорит типа: давай кушай, умывайся, переодевайся – показал, где шкафчики – и часиков в пять поедем охранять.

Слушая историю Межника, Полевой едва заметно кивал. Не потому, что соглашался с чем-то или хотел показать, что охотно всему верит, а словно в такт рассказу, будто бы Межник читал рэп, даже не вживую, а это была запись, которую Полевой крутил в машине – открытый верх, солнце, пляж, пальмы – bienvenido a Miami.

– Пока суть да дело, пять часов. И тут начал подтягиваться странный народ. С пропитыми мордами, в грязной одежде, чуть ли не бомжи. Чего-то суетятся, а потом раз, – Межник постучал пальцами по ребру стола, – и выстроились. Равняйсь, смирно – все дела. Вышел тот дядька в форме, что-то сказал всем, и такой: давайте в машины. И мне – садись в ту зелёную.

Сажусь, там уже трое этих и водитель. Причём водитель чистый, в форме. Ну, поехали. Вывернули к полю и мчим. Тут какой-то большущий вентиль возле дороги. Водитель сбавил скорость, один из этих – хоп, – Межник махнул рукой куда-то за окно, – и выпрыгнул. Едем дальше – какая-то будка. Хоп – другой пошёл. Ещё минуты через пять – хоп – третий.

– А тебя завозят в самую глушь? – усмехнулся Полевой.

– Глушь – не глушь, но представь – поле, считай, от горизонта до горизонта, лишь совсем далеко, еле видно – какие-то домики, наверное, деревня…

При слове «горизонт» Колодезный вздрогнул. Будто коснулся чего-то горячего.

– И посреди всего этого великолепия – экскаватор. Жёлтый, новенький, импортный какой-то. По-моему, «Катерпиллер». Водитель говорит: охраняешь экскаватор, завтра в пять я подъеду, заберу тебя. Если что, типа – звони на базу. И уехал.

Межник хлебнул кофе.

– Я сразу вспомнил один рассказ. Старая фантастика, читал в журнале. Там космонавт рухнул на какую-то планетку и торчал возле разбитой ракеты – ждал, когда за ним прилетят спасатели. Ему ещё спать нельзя было.

– Брэдбери, – сказал Полевой.

– Наверное, – пожал плечами Межник. – Так вот… Когда я разговаривал с соседом, то подумал, что буду торчать где-то в помещении. Что ж – другой работы всё равно нету. Я обошёл экскаватор, посмотрел по сторонам. А была ранняя осень, сентябрь, начало октября. Поле такое пожелтевшее, даже с каким-то серым оттенком. Чуть дальше – снопы, не модные нынче рулеты, как у импортных фермеров, а нашенские горки-развалюхи. Прям картина: столбы с проводами, красно-белая мачта-ретранслятор… Тут внутри у меня что-то дёрнуло. Не дай бог, думаю. Достаю мобильник… Фух! – Межник провёл тыльной стороной ладони по лбу, вроде вытер пот. – Связь есть, заряд полный… А я как раз книжек накачал в телефон. Заняться нечем, сел возле экскаватора, начал читать. Прочёл совсем чуток, смотрю – уже почти стемнело…

– Смеркалось, – сказал Полевой.

– Именно, – согласился Межник. – Так ещё и небо тучами затянуло. Только, блин, дождя мне и не хватало…

Колодезный вдруг подумал, что и полевые с межниками знакомились друг с другом не просто так, а, как и он, искали что-то один в другом, что-то, что дополняет, чего не хватает в себе.

Что искали полевые в межниках? Колодезный вспомнил, как однажды к нему с полевым – им было лет по шестнадцать – подошли двое: постарше, повыше, пошире в плечах. Дело было в центре города, днём. «Здаров, пацаны! – сказал один из подошедших. – Разговор есть, отойдём в сторонку». «Полевой» и Колодезный, ничего не сказав, пошли с ними, а ведь оба знали, что значат такие «разговоры», тем более Колодезный был как бы при деньгах – только что продал свой старый фотик знакомому – не заоблачная сумма, но ей бы легко нашлось другое применение. Они обошли магазин «Пионер» – дом, в котором был магазин – и уселись на лавочках во дворе.

«Мы могли бы просто настучать вам по печени, – продолжил тот, что предложил отойти, второй молча сидел рядом, – и пробить бабло по карманам, но мы не беспредельщики. Мы занимаемся ломкой денег. Знаете, что это?» Он глянул на одного, на другого. Колодезный и «Полевой» синхронно покачали головами. «Смотрите, – не-беспредельщик достал из кармана деньги – тысячные бумажки, бордовые купоны, штук семь, – берём и считаем. Одна, две, три, четыре, – указательный палец резво перебирал купюры, – пять, шесть, семь… Сколько здесь?» – «Семь», – тихо ответил Колодезный. «Пересчитай», – улыбнулся ломщик и протянул ему деньги. Колодезный взял их – осторожно, медленно – и пересчитал. Получилось шесть. Он пересчитал ещё раз. Всё равно. «Шесть, шесть, – кивнул парень. – А седьмая – вот, – он раскрыл кулак – мятая бумажка, тысяча карбованцев. – Но чтоб нормально подняться, надо побольше таких фантиков…»

Колодезный и «Полевой» отдали всё, что у них было – фотоаппаратные пятнадцать тысяч, и карманные: по пятьсот купонов каждый.

«Знаете пятачок возле Довженко?» – «Да». – «Подойдёте туда через два часа, найдёте меня. Я буду или у памятника, или возле киосков… Только договоримся сразу – если вас не будет, то всё, никаких потом претензий… Сколько я вам должен? Шестнадцать? Округлим до двадцати, для ровного счёта».

Само собой, никто их не ждал на пятачке, ни через два часа, ни через два с половиной, ни через три. «А чего ты хотел?» – спросил «Полевой».

Будь тогда со мной межник, подумал Колодезный, мы бы остались при своих деньгах. Выходит, в межниках и он, и полевые искали одно и тоже.

А межники? Что они искали в полевых?

Колодезный вдруг подумал, что когда они общались втроём, получался даже не треугольник, а вертикаль: межник – начальник, полевой – его зам, а колодезный – подчинённый.

Он вспомнил, как полевой остановился перед вывеской «Вход со своим спиртным запрещён!», а межник сказал: «Не ссы ты, что они нам сделают?» Или памятник, тогда ещё «бобик» подъехал, а чуть раньше полевой дал денег цыганке, и межник спросил: «Ты что – дурак, что ли?» Или кинотеатр на Пушкинской, закрытый уже чёрт знает сколько, тот вечер, когда… Стоп, подумал Колодезный, хватит. Тогда, той весной, ему исполнилось пятнадцать, той весной и летом у него были очередные друзья межники-полевые, а осенью… Колодезный вплотную подошёл к черте, за которой чёрная дыра в календаре и памяти.

Некоторые воспоминания время ни стирает, кто бы там что ни говорил, даже наоборот – усиливает, надумывает, раздувает как ветер костёр.

Колодезному пришлось вытащить себя из прошлого – так Мюнхгаузен вытягивал себя из болота, так иногда вытягиваешь себя из сна – когда снится какая-то муть, и вдруг понимаешь, что это происходит не на самом деле и надо проснуться.

Звонок будильника, холодный душ, кофе. The Sleeper Awakes. Колодезный вернулся в сегодняшний день, в это кафе, к Межнику и Полевому, к истории про экскаватор.