Читать книгу В открытое небо (основано на жизни французского писателя и летчика Антуана де Сент-Экзюпери) - Antonio Iturbe - Страница 12

Самолет нацеливается на посадочную полосу из утрамбованной щебенки, частично засыпанную песком. Полосы здесь никто не подметает: невозможно представить себе старослужащего с метлой в руках, словно прилежную домохозяйку. А в Сирии все они старички, с того самого момента, как нога твоя ступает на эту авиабазу, расположенную в пустыне.

Боковой ветер силен, машину при приземлении уводит вбок, и она вихляет по полосе, выписывая кренделя и едва ли не выходя за ее пределы, где точно перевернется. Летчик в звании сержанта, чей комбинезон украшен вызывающе ярким желтым носовым платком, спрыгивает на землю, громко крича и размахивая руками.

Он очень спешит, но спешка эта не имеет ничего общего с вынужденной посадкой, которую он только что совершил, – здесь это рутина, обычное дело.

– Поставить успеваю?

По четвергам в сержантской комнате отдыха играют в покер. И игра идет не по-детски. Поскольку командир выпустил циркуляр, вводящий запрет играть на деньги, на кон ставятся бутылки вина. Когда сержант входит, накурено уже так, что дым можно резать ножом и на хлеб намазывать.

– Да тут у вас видимость похуже, чем в центре пыльной бури!

Мермоз приветствует сержанта из-за целого частокола бутылок. Одна из них пуста. Назавтра ему на дежурство, так что он принимает решение удалиться, освободив место для вновь прибывшего. Он выходит из комнаты, прижимая к груди половину дюжины, и, встречаясь по дороге с приятелями, кидает им бутылки, подхватываемые на лету.

– Выпейте за мое здоровье!

И раздает их все. Оглушающая дневная жара с наступлением вечера на пару-тройку градусов отступила. Мермоз берет одного из гарнизонных верблюдов и ловко на него садится. Верблюды – животные не слишком дружелюбные, но он нашел с ними взаимопонимание: не требует от них больше того, что те готовы дать.

Среди его сослуживцев есть такие, кого с души воротит от жары и отблесков солнца на бескрайней пластине песка. Но в нем пустыня вызывает странную эйфорию: это вызов. Его чаруют многочисленные свидетельства о существовании здесь когда-то древнего царства Пальмиры, что разбросаны в радиусе нескольких километров от базы: полуразрушенные городские стены, поврежденные арки и устремленные в небо колонны посреди пустыни служат доказательством славного прошлого.

Его сводят с ума мысли о царице Зенобии, которая, как и достославная Клеопатра, бросила вызов Риму, основав могущественное государство. Однако императору Аврелию в конце концов удалось ее покорить. Он забрал ее в Рим и там провез по главной улице в золотых цепях как главный военный трофей.

Могущественный город Пальмира, точка пересечения маршрутов всех караванов, стал важнейшим оазисом в центре пустыни благодаря подземным источникам сернокислых вод. В долине, где высятся роскошные каменные надгробия, есть подземная галерея, вызывающая у него искренний восторг. При свете факелов, ступая по высеченным в камне ступеням, ты спускаешься к естественным бассейнам, где можешь искупаться в целебных водах, хотя в пустыне любая вода исцеляет. Французам разрешено купаться здесь каждый день, кроме четверга, потому что четверги отданы шейхам бедуинов – по распоряжению военных французских властей, не желающих вызывать недовольство и дразнить наименее враждебные им племена.

Сегодня как раз четверг. Мермоз направляет верблюда именно туда, хотя и в обход, из осторожности. Он спешивается на расстоянии полукилометра, оставляя верблюда, и тайком подбирается к ближайшей скале. У входа в тысячелетний термальный комплекс привязано с полдюжины верблюдов, а четверо стражников-бедуинов с ятаганами за поясом невозмутимо сидят в тени.

Мермоз делает круг и исчезает под землей, нырнув в боковой ход в скалах. Слабого отсвета факелов хватает, чтобы ориентироваться, и он бесшумно спускается по каменным ступеням, пока ухо не начинает различать плеск воды. Но в подземный зал с термальными источниками он не входит, а сворачивает в параллельный боковой проход, по которому движется, пока не находит отверстие в каменной стене величиной с ладонь и заглядывает в него. То, что предстает его взору, превращает его в камень, подобный окружающим его тысячелетним скалам: обнаженная женщина, до боли прекрасная, льет воду на смуглую кожу. Это, должно быть, одна из жен шейха, возможно, самая любимая. Взглянуть ей в лицо – и то уже здесь нетерпимое оскорбление, а уж насладиться зрелищем кожи цвета оливкового масла, крепких грудей и черного треугольника в низу живота – смертный приговор. Но парализовал его вовсе не страх, а красота этой юной сирийской женщины, которая даже в изящной манере лить на себя из ковша воду обнаруживает поразительную элегантность. Ему кажется, что глаза его видят не кого-нибудь, а саму царицу Зенобию в тех самых подземных термах, в которых время застыло навечно.

То ли из-за галопирующего стука обезумевшего сердца в его груди, то ли почувствовав обнаженной кожей жар его взгляда, но она инстинктивно приподнимает голову – как раз в том направлении, откуда Мермоз следит за ней через отверстие в скале, и их взгляды встречаются. Стоит ей закричать, как четверо стражей ринутся внутрь и у него будет меньше минуты, чтобы взбежать по ступеням и найти тот коридор, который выведет его к боковому выходу. Не поймать его невозможно, приговор, отличный от смерти, также невозможен. От каждой секунды промедления с бегством зависит его жизнь. Но он не бежит. Даже в мыслях нет. Он увяз во взгляде черных сверкающих глаз и интуитивно, в силу того знания, что превыше рациональной логики, уверен, что она не закричит. И она этого не делает.

В неверном свете факелов, в котором ее кожа выглядит еще темнее, она подходит к нему ближе, ступая мягко, словно ее босые ножки подбиты подушечками, как у черной пантеры. Подходит вплотную к отверстию, через которое смотрит Мермоз, прильнув лицом к камням. В ее взгляде – спокойствие, понять которое ему не дано.

Стена в этом месте испещрена дырочками от камушков, которые постепенно осыпались. Она прижимается телом к стене, и рука Мермоза, пройдя сквозь одно из отверстий, касается ее живота. Кожа гладкая, словно намазана ароматическим маслом, и на ощупь такая нежная и мягкая, что у него дыбом встают волоски на теле. Рука перемещается вверх, доходит до грудей, и теперь у него встает уже все. Она находит еще одно отверстие, пониже, и продевает в него свою руку, и касается его. Ее пальцы ощупывают ему живот, затем спускаются ниже. Глаза Мермоза горят и отливают в свете факелов.

С тех самых пор четвергов он ждет с тем же нетерпением, что бедуины – дождя.

В Пальмире ему удалось утолить жажду летать. Взмывая в небо, он чувствует, что все встает на свои места. Летает он с сидящим впереди полусонным механиком, и все рычаги управления – в его руках. И больше ничего во всем мире нет – некому угождать, некому подчиняться, не к кому питать отвращение. Полет – это нечто законченное, совершенное, в нем нет ничего лишнего, а все, что нужно, – в наличии. Он пролетает над песками пустыни на низкой высоте и глядит на собственную тень на песке. «Это я и есть», – говорит он себе.