Читать книгу Искусство, сновидение и общество - Антонио Менегетти - Страница 3

Тема «Искусство, сновидение и общество» вызывает интерес, но в ней сокрыто и нечто «дьявольское». Это «мутная вода», где все реально, причем есть вещи, которые загрязняют, а есть те, которые могут быть полезными. Так, способ, которым нам ежедневно преподносят информацию (в фильмах, песнях, музыке или театре, который, на мой взгляд, обладает еще большим воздействием), представляет актуальную ситуацию весьма жестоким, а иногда и откровенно кровавым образом. Складывается впечатление, что сегодня люди выискивают и превозносят все то, что некогда подвергалось цензуре.

Если рассмотреть, например, странные эпидемии, гуляющие по нашей планете (от проказы до так называемого «свиного гриппа» и различных заболеваний иммунной системы), с учетом посредственности большинства людей (особенно молодежи), то можно сделать вывод, что естественная защита человека находится под угрозой. Эту ситуацию описывает не только Всемирная организация здравоохранения и подобные ей институты: есть данные «ненаучных» источников, которые красочно преподносят происходящее. Например, говорят о вампиризме[32] как о «генетической мутации»[33] и уточняют, что «превращение человека в вампира может длиться от шести до девяти месяцев. В этот период индивид претерпевает физические, психологические и умственные изменения». В частности описывают, обнаруженный при коровьем бешенстве,[34] примитивнейший вирус, так называемый прион. Читаем: «Многие вирусы вызывают болезни, внедряясь в жизненную систему хозяина, атакуя его специфические клетки и заменяя клеточную ДНК своей копией (…). Тело хозяина распознает инфицированные клетки как “чужие” и пытается устранить их с помощью иммунной системы». И далее: «Иммунная система хозяина отчасти продолжает признавать инфицированные клетки нормальными, и поэтому действует против них менее агрессивно». На второй стадии «индивид остается человеком лишь внешне, новая ДНК стремится увеличить существующую структуру, а не изменить ее». Также уточняется, что «вирус успешно действует путем адаптации, а не разрушения».

Существует также предположение о том, что в прошлом мифы и легенды о вампирах порождались так называемыми «порфириями» – группой заболеваний, вызывающих анемию, эритродонтоз (патология, при которой зубы приобретают фосфоресцирующий оттенок), светочувствительность и непереносимость чеснока. Эти симптомы создавали вокруг людей, болеющих неизведанной тогда порфириновой болезнью, ареол таинственности.

В литературе (от Библии до книг современной культуры[35]) мифы и легенды о вампирах описываются как вариант культуры черной магии северно-восточного славянского мира, то есть территорий современной Литвы, Чехии, Польши, Венгрии, Сербии, Германии, Румынии[36].

Среди самых известных современных авторов[37] отметим имя писательницы Стефани Майер[38] – автора серии романов под названием «Сага о Новолунии» («Сумерки», «Новолуние», «Затмение», «Ломая рассвет»[39]), повествующих о перипетиях жизни Изабеллы Свон, молодой особы, влюбившейся в вампира Эдварда Каллена. Эта серия из четырех книг (которые продаются в киосках на соседних с хлебом полках) служит образцом и создается сильнейшая структурная связь таких заболеваний как ликантропия и вампиризм с огромным массовым потоком кинофильмов[40], театральных постановок, песен, поэзии прежде всего в жанре ужасов. Ужасы востребованы и любимы массой несчастных, больных людей, а также молодежью[41]: на третьем месте по популярности после наркотиков и навязчивого секса идут «ужастики». Культура подобного удовольствия востребована везде – от Японии до Великобритании.

Писательница Джордан Скотт обвинила Стефани Майер в плагиате. По ее мнению, Майер скопировала ее роман «Ноктюрн». По-моему, плагиата не было, просто обе они, как и другие, менее известные авторы, составили своеобразный «декалог», описали норму наваждений, присущих компенсаторным фантазиям многих женщин. Это одна из программ латентной шизофрении, привнесенной монитором отклонения. Тридцать лет назад в ходе исследования женской психологии я обнаружил в бессознательном многих женщин присутствие одной и той же динамической структуры. Известно, что Фрейд[42], Юнг[43], Адлер[44] и другие психологи ограничивались анализом пациентов, принадлежавших лишь к одной определенной культуре, но никто из них не проанализировал, например, африканцев, китайцев или представителей других народов. Я же хотел проанализировать всех и понял, что в стереотипах – особенно связанных с монитором отклонения, – все люди одинаковы: они используют одни и те же слова, образы, способ мышления. Поэтому писатели определенного склада, привыкшие прислушиваться к «голосу в голове» или обращать внимание на особые ночные видения, пишут одинаковые романы. Таким образом, и Джордан Скотт, и Стефани Майер обратились к одному и тому же источнику, к одинаковой копии.

Отмечу также, что ночные сновидения, внедренные монитором отклонения (когда нейронные цепи головного мозга пассивны к просмотру определенных «фильмов» от монитора отклонения), одинаковы во всех первобытных и современных культурах[45].

К слову сказать, та же Майер утверждает, что на написание «Сумерек» и серии романов о вампирах ее вдохновил собственный сон, в котором девушка на поляне увлеченно беседовала с красавцем-вампиром. Это сновидение навязчиво повторялось до тех пор, пока Майер не решила описать эти образы. Автор признает, что мир вампиров всегда привлекал ее, но она никогда не думала, что напишет что-то на эту тему. Писательница также добавляет, что работает преимущественно по ночам и непременно под любимую музыку (альтернативный рок, поп-рок, панк-рок).

Анализируя способы объединения молодежи в разных уголках мира, например, через музыку, я заметил, что исполнитель для нее относителен. Так, молодые люди использовали The Beatles как предлог собраться вместе и показать свой «ликующий» протест против общества, системы и т. д. Молодые люди ищут встречи друг с другом, используя очередного автора, а диски, фотографии и тому подобные вещи обеспечивают им завоевание превосходства, следовательно, являются формой протагонизма внутри группы, в которой каждому хочется занять главенствующую позицию. Поэтому посредством певца или музыки определенного (ко всему прочему, дистоничного) типа молодые люди по-своему превозносят формирующуюся у них индивидуальную шизофрению.

В романах, о которых говорилось выше, описан поиск навязчивого шизофренического повторения, где в воображении с помощью нескольких зафиксированных образов беспрестанно «прокручивается» связь между равнодушным и внешне добрым, но одновременно готовым в любой момент уничтожить вампиром, и застывшей в ожидании и страдающей жертвой, которая помимо своей воли ищет его и с новой силой желает. В литературном отношении подобные книги также не блещут разнообразием содержания. «Я прикусила губу и на мгновение представила: “Эдвард, если бы ты заметил, что я еду слишком быстро или теряю контроль над мотоциклом, ну, или что-то еще, что бы ты сделал?”». Налицо противостояние смерти с ожиданием вмешательства странного духа. Жертва ищет своего вампира и сосуществует с ним, закусывая губы. Его холодные губы издают в ночи свист, похожий на рычание или злую усмешку, контакт с ним поглощает, а мрак, раскрывающийся с укусом, словно освобождает от невыносимых противоречий между эросом и смертью. Это безостановочная мастурбация, не приводящая к оргазму, а не только интровертированный мир[46]. «Волк Джейкоб отвечал с угрюмым оскалом: “Не волнуйся, я сделаю все, чтобы ты испытала бесконечную агонию”»: это постоянное кружение вокруг да около без видимого поглощения последней капли крови. Все четыре книги отражают это повторение, и последняя книга – «Ломая рассвет» – завершается тем, что девушка становится вампиром, получив особый укус («”Черт подери”, – прорычал он, целуя меня голодным длинным поцелуем в край подбородка…»), чтобы «попасть в вечную жизнь», как они говорят. Но вечная жизнь не имеет смысла, это патология ума, которая постоянно находит выражение в повторении: «“Эту ночь надо отметить”, – пробормотал он и положил руку мне на подбородок, чтобы приблизить мои губы к своим, и я услышала леденящий свист, который пронизал меня до глубины гортани».

С помощью этих нескольких фраз я хотел показать, что существует захват, который нравится людям и вызывает у них эмоциональный отклик, однако необходимо также понять, почему они покупают подобные произведения. Потому что такова реальность массы, молодежи, домохозяек. Чему же тогда учат общественные институты, университеты, религии, различные школы, если растущая толпа платящих деньги потребителей желает именно этого? Здесь нет вины издателей или Стефани Майер, это – рынок. Коллективная шизофрения обуславливает рынок. Любая фраза из этих романов способна приводить в возбуждение, усиливающее действие монитора отклонения. В итоге непонятно откуда в нашей судьбе появляется «дьявол», и жизнь во всех ее деталях подчиняется этому свистящему смеху, который щекочет нервы, возбуждая желание. Но это не то желание, что чувствуется на уровне половых органов или кожи, а обострение безумия, «ослепляющего» и вовлекающего всю церебротоническую зону, это отклоняющий вкус «кокаина в головном мозге». Следовательно, культура, образ, театр, кино[47] заряжают «кокаином» (в том смысле, что лишают жизнь здоровья) через фантазию и образ. «“Не бойся, – прошептал он, – мы принадлежим друг другу”. Этот момент был настолько прекрасен, что нельзя было сомневаться в нем. Ощущение было такое, как будто нервные окончания испускали электричество»: эта иллюзия в буквальном смысле «роет яму» для жизни.

Проведенный клинический анализ внутренней картины коллективного бессознательного с целью понимания характера массового распространения, в частности, определенного типа музыки, при котором происходит передача шизофренической патологии, показывает, что, хотя общественные институты заняты сохранением добра во всех его аспектах, параллельно существует бесконечная свобода в распространении психопатии, которая имеет абсолютно законные права и характер, считаясь невинной в создании определенного рода «культа».

Необходимо помнить о том, что театр, кино, романы, песни всегда таят в себе огромную ложь. Ложь как компенсацию сильнейших экзистенциальных фрустраций.

Нельзя недооценивать взлет популярности Ларса фон Триера[48], который в своей черной трилогии 1984 г. и в «Планете Меланхолии» 2010 г. использует секс, кровь и ужас лишь как слова мрачных сновидений, которые отражают фантазию старой и молодой массы. Благодаря подобным вещам экзистенциальный проигрыш превращается в хвастливую навязчивость и мятеж плоть до самоустранения субъекта. Шизофрения родом из кино и литературы выступает альтернативой философии. Человек утратил истинного Христа, божьего помазанника жизни и теперь превозносит садомазохизм как надменное презрение по отношению к жизни. Такова простая физиологическая психология, когда все утрачено, даже любовь к существованию. Свобода воли на грани распада.