Читать книгу Князь - Антуан д'Эстет - Страница 2

Молодой человек, наслаждаясь веявшим с моря легким бризом, поднимался по проторенной им самим кривой и узкой тропе на вершину высокого утеса. Оттуда он, едва ли не каждый день, острым и немного сумрачным взором озирал открывавшиеся с высоты горизонты. Казалось, будто лишь бескрайние морские дали с одной стороны и бесконечные пески пустыни – с другой, окружали этот утес и, приютившееся недалеко у его подножья, поселение, но молодой человек, глядя на синие и белые глади вод и песка, видел гораздо больше. Он знал, что далеко на севере, над некогда прекрасными островами Краеугольного архипелага, бушует, непрекращающаяся годами, яростная гроза; на юго-востоке, за редкими оазисами, вокруг которых теснятся мелкие поселения, притаился богатейший и великолепнейший город Халиф-ар-Сад – легендарная столица страны песков Сандаана; далеко-далеко на северо-западе, за морем и таинственным зеленоватым туманом располагается огромный, полный загадок и интриг, материк Мидгард; а мир в целом, несмотря на кажущееся спокойствие, стоит на грани великих потрясений.

Теплые, ласкающие солнечные лучи и шум прибоя, разбивающего слабые волны о подножие утеса, действовали умиротворяюще, однако молодой человек выглядел весьма напряженным. Он приходил сюда отнюдь не в поисках успокоения, а лишь для того, чтобы подумать над чем-то очень его заботившим. Впрочем, сегодня его размышления были прерваны, раздавшимся ниже по тропе шорохом. Это зашелестели, под руками кого-то раздвигавшего их, листья густого кустарника.

Молодой человек обернулся и увидел, как к нему приближается мальчик с необычного цвета, почти зеленой с синеватыми оттенками, кожей и желтыми с вертикальными зрачками глазами. Этот, отдаленно напоминавший огромную змею, мальчик появился в поселении недавно, приплыв с беженцами с одного из островов Краеугольного архипелага, и за то недолгое время, что он провел здесь, успел обзавестись недоброй славой. Подробностей молодой человек, сам мало общавшийся с поселенцами в силу почти безвылазной работы в лаборатории, не знал, но и заговорить с ним не торопился. Какое-то время он просто наблюдал за мальчиком, а тот, в свою очередь не испытывая тяги к общению, молча, вглядывался в горизонт в северном направлении.

– Скучаешь по дому? – скорее заключил, чем спросил, молодой человек, понимая, что мальчик смотрит в сторону архипелага.

– Нет, – отозвался тот. – Скучаю по тому, каким дом был раньше.

– Понимаю, – проговорил молодой человек.

И перед мысленным взором его предстали образы того, что теперь представляли из себя некогда райские острова Краеугольного архипелага: непрекращающийся ни на минуту холодный дождь, превративший все в грязь и лужи; яростные порывы ветра, за годы рассыпавшие, до этого стоявшие веками, строения; круглосуточная непроглядная тьма, озаряемая лишь частыми вспышками молний, сжигающих даже насквозь вымокшие деревья, и страшный, пронизывающий до костей холод.

Эти картины представлялись настолько живо, что казалось, будто на несколько мгновений заменили собою реальность, и молодой человек словно ощутил на себе тяжелые дождевые капли и, заставлявший содрогаться от леденящего озноба, ветер. Он был на одном из этих островов, когда кризис Краеугольного архипелага еще только начинался, он видел как яркий тропический остров превращается в месиво холодных серых тонов, и не понаслышке знал, о чем сожалеет его маленький собеседник.

– А где ваш дом? – в свою очередь поинтересовался мальчик. – Вы не похожи на коренных Сандаанцев.

И мрачные картины островов сменились в воспоминаниях молодого человека на образы цветущих долин, густых лесов, прохладных рек и высоких гор далекого Мидгарда. Впрочем, ненадолго.

– У меня больше нет дома, – ответил он, почему-то отгоняя столь приятные образы.

– Как это? – не понял мальчик.

Молодой человек еще раз взглянул на него. Длинные и жесткие русые волосы, зеленая с синевой кожа, вытянутое, почти змеиное, лицо и вертикальные зрачки отдающих зеленью желтых глаз, в купе с замеченным при разговоре чуть раздвоенным языком, делали мальчика очень похожим на змею или ящерицу. Он был изгоем здесь, как молодой человек в родном Мидгарде, и именно он задавал молодому человеку вопрос, над которым, отчасти, тот и сам, едва ли не каждый день, размышлял на этом утесе.

– В этом мире слишком много тайн, – наконец, вздохнув, ответил он. – И, кажется, от одной из них пострадали мы оба.

Мальчик удивился еще больше.

– Вам что-то известно о кризисе Краеугольного архипелага?

И вновь на молодого человека накатили образы воспоминании. Он видел перед собой огромный круглый зал главного храма архипелага, в котором боги трех пантеонов устроили свои конклав; видел в высшей степени благородного лорда, закутанного в черный плащ с вышитым на нем гербом Талара – уравновешенными весами в виде буквы «Т»; видел, как тот уверенным шагом выходит в центр залы и, распахивая плащ, преклоняет пред богами колено, а затем… буквально, сгорает в ярчайшем белом зареве; видел его прах посреди залы и видел его, нетронутый даже яростью богов, меч.

Да, молодому человеку было многое известно, но говорить об этом он не хотел. Тем более кстати оказался новый шум на тропе. Это поднималась на утес девушка: смуглая, с яркими рыжими волосами, в которых порой словно вспыхивали языки алого пламени, и синими глазами, будто излучавшими мягкое голубое свечение. То была Адалинда – одна из служительниц Исиды в местном храме.

– Радж! – воскликнула она, оказавшись на вершине и бросившись к мальчику. – Я же говорила не уходить далеко от храма. Ты здесь не в безопасности.

И только убедившись в том, что мальчик в порядке, девушка обратила внимание на стоявшего чуть поодаль молодого человека.

– Господин Сильвестр, и вы здесь! Какая удача! – обрадовалась она.

– Я вам нужен, сестра? – удивился молодой человек. Обычно люди из храма обращались прямо к его наставнику.

– Да. Дело в том, что в храме закончились кое-какие лекарства, а мастер Зир не может их приготовить… из-за него, – девушка кивнула на мальчика. – Забавная ситуация, вообще-то, но ваш мастер так не считает. Поэтому я и искала вас, господин Сильвестр. Не могли бы вы приготовить для нас лекарства?

– Конечно, сестра Адалинда! Как пожелаете, – согласился молодой человек, впрочем, не вполне понимая, почему его мастер отказался от работы. – Я скоро спущусь.

– Благодарю вас, – улыбнулась девушка и взяла Раджа за руку. – А вот с желаниями, – она снова кивнула на мальчика, – при нем стоит быть осторожнее.

И вновь Сильвестр не понял, что имела в виду Адалинда, а она с Раджем уже двинулась вниз по тропе. Через несколько шагов мальчик на мгновение обернулся и наивно спросил у оставшегося позади молодого человека:

– Вы ведь раскроете эту тайну, правда? Тайну, жертвой которой стали острова Краеугольного архипелага?

Сильвестр в последний раз взглянул на открывающиеся с высоты утеса горизонты и, поворачиваясь, дабы последовать за Адалиндой и Раджем, тихо произнес:

– Я продал бы душу за то, чтобы познать тайны этого мира.

И стоило ему это сказать, как глаза Раджа полыхнули мистическим зеленым огнем.

***

Фауст проснулся. Какое-то время он продолжал неподвижно лежать в своей постели боясь упустить из памяти и толику столь яркого и отчетливого сновидения, но, наконец, поднялся и с неизменной для себя тщательностью, стараясь не упустить ни малейшей детали, записал свой сон в толстую тетрадь, всегда лежавшую на его прикроватной тумбе. Конечно, он не смог воспроизвести всех имен и названий, но образы и чувства были еще свежи в памяти молодого ученого, как и последняя фраза. «Я продал бы душу за то, чтобы познать тайны этого мира», – записал Фауст в своем дневнике сновидений, и добавил собственный комментарий: «не знаю моя ли это была мысль, подсознанием помещенная в сон, или того человека, которого я в этом сне видел, но одно я знаю точно – я всецело разделяю это желание».

В продолжение всего дня Фауст мысленно возвращался к своему сновидению, и оно придавало ему сил и уверенности, ведь сегодня для Фауста был очень важный день – сегодня, молодой ученый, со студенчества изучавший сновидения, годами анализирующий свои сны и сны родных, друзей, добровольцев, мог, наконец, получить признание и финансирование своих исследований от Академического совета. К этому дню он готовился очень давно, в свой доклад и презентацию в Академии Фауст вложил всю свою страсть ученого, изложил в нем все свои весьма остроумные и интересные исследования, поделился довольно смелыми ожиданиями, но… наткнулся на холодную и суровую реальность.

– Бесперспективны!? Бесперспективны, говорите вы? – возмущался он только-что вынесенному его исследованиям вердикту Академического совета. – Но ведь едва ли не все науки обязаны снам. Месроп Маштоц создал армянский алфавит по подсказке ангела во сне; открытия математика Сриниваса Рамануджане принадлежат индуистской богине, писавшей уравнения в его снах; Фредерик Бакинг во сне открыл инсулин; Фридрих Кекуле увидел во сне молекулу бензола, а периодическая таблица Менделеева, как и история ее открытия, известна всему миру. И вы говорите бесперспективны? Простите, если утомил вас перечислением всех этих удивительных случаев, но я хотел лишь подчеркнуть, что сновидения внесли свой вклад в науку и могут сделать это вновь. А значит, у моих исследований есть перспективы! И не малые.

Но горячности и смелым амбициям молодого Фауста противостояла спокойная и рассудительная серьезность членов Академического совета.

– Тем не менее (и ты сам это заметил), – начал один из них в ответ на тираду Фауста, – все перечисленные люди были учеными, и все они были одержимы проблемой каждый в своей области, одержимы настолько, что, в конце-концов, находили ее решение. Да, во сне. Но никто из них не изучал собственно сновидений, потому, что человек одержимый сновидениями найдет во сне, – он пожал плечами, – лишь сновидения. Прости Фауст, но я вынужден повторить: твои исследования бесперспективны.

Фауст покинул Академию оглушенный, словно ему отвесили тяжелую оплеуху. Он шел по влажным после дождя улицам серого города, ни на что и ни на кого вокруг не обращая внимания. Он был подавлен и не заметил даже как ноги сами привели его к медицинскому институту, где он преподавал, работал и в одном из помещений которого, арендованном им специально для этих целей, проводил свои исследования сновидений. Теперь все это было ему уже не нужно: годы исследований ушли впустую, надежды обратились в прах, а планов на будущее не было. Абсолютно потерянным бродил ученый по своему кабинету с невидящим взором и отсутствующими мыслями, как вдруг, голову его посетило страшное в своей решительности намерение: «Мир сновидений – все для меня! Что ж, туда и отправлюсь!».

Дать себе отчет в дальнейших своих действиях Фауст вряд ли бы сумел. Он вышел куда-то из кабинета, вернулся, держа в руках пузырьки и пакеты с какими-то растворами, что-то вколол себе шприцем, что-то установил в капельницу и, наконец, лег на кушетку. Все это с механическим отсутствием каких-либо эмоций, будто то была дежурная процедура, а не опасное и рискованное погружение в состояние искусственной комы.

– Я продал бы душу за то, чтобы познать тайны этого мира, – повторил Фауст фразу, записанную утром в дневник сновидений, погружаясь в очередной сон. Только в этот раз, он засыпал не на ночь, а на целые годы. С риском никогда больше не проснуться.