Читать книгу Изгнание в Индию - Арам Тер-Газарян - Страница 3

Глава 2
Тайна на миллион

Оглавление

– Она говорит, что видела, как какая-то белая женщина кричала в лодке, – проводник смотрел на Дэвида, ожидая какой-то реакции.

Но Дэвид, потрясенный событиями этой ночи не в силах ответить что-то вразумительное, лишь повторил.

– Кричала…

Женщина-даяки продолжила свой рассказ, но Дэвид не слушал переводчика. Из его слов он лишь понял, что Анна, скорее всего, утонула или разбилась о гранитные глыбы.

– Так я и думал, – сказал офицер, с сочувствием смотря на Дэвида.

Он по-дружески взял его за руку ниже локтя и повел в сторону экипажа, стоявшего в отдалении.

– Мистер Сколфилд, поймите меня правильно… – начал офицер. – Мы бы могли предположить похищение вашей жены с целью выкупа. Но сейчас… когда выясняется, что она одна плыла по реке в лодке… До моря день пути… Там порт…

– Я даже не хочу об этом слышать, офицер! – резко сказал Дэвид.

Он обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на то, что осталось от их дома, – обуглившийся остов с провалившейся крышей.

– Этот дом был нашим спасением… – пробормотал Дэвид и, вдруг спохватившись, сказал: – Почему вы так уверены, что это сделала Анна? Вы не предполагаете, что ее могли похитить…

– Мы уже думали об этом, мистер Сколфилд. Но ни туземцы, ни офицеры, ни хозяин гостиницы не видели никого. В гостинице на дороге тоже никого не было. Сейчас преступников точно бы заметили – дороги размыты, река непригодна для навигации. Не замеченными они даже по реке не проплыли бы – сами знаете, туземцы во время разлива днем и ночью ловят рыбу между деревьев в джунглях. Вы же сами убедились, что ее видели сразу в трех деревнях.

Женщина догнала их и продолжила что-то сбивчиво рассказывать.

– Что ей нужно, Сула? – спросил офицер.

– Она говорит, чтобы вы не думали, что ее не стали спасать, потому что она жена торговца… – смущенно сказал переводчик. – Говорит, что река слишком быстрая и рыбаки сами бы погибли, если бы отвязали лодки от деревьев.

Старик испуганно смотрел на офицера.

– Передай ей, что мы это понимаем и не виним их, – офицер повернулся к Дэвиду. – Вам есть, где остановиться? Если хотите, то мы с радостью предоставим вам левый флигель клуба, мистер Сколфилд.

– Благодарю, мистер Уолтер. Но я уже распорядился перевезти оставшиеся вещи в гостиницу, – ответил Дэвид и направился к экипажу.

– Дэвид, – окликнул его офицер, не отрывая пристального взгляда.

Дэвид обернулся.

– Двести тысяч золотом и украшениями. Зачем вы их держали здесь?

– Хотел перевести в Англию.

– Собирались переезжать?

– Да.

– А она?

– Была против, – ответил Дэвид, усаживаясь в экипаж. – Всю жизнь мечтала о приключениях и далеких странах.

Дэвид посмотрел вокруг, остановил взгляд на пальмовой роще, на противоположном холме.

– Первые полгода она пребывала в полном восторге от всего этого многообразия растительности, животных и туземцев. Она не хотела возвращаться, Джереми. – сказал Дэвид и задумался. – А меня там ждет… или ждало большое финансовое будущее… До встречи.

Повозка двинулась. Офицер, отдав честь, развернулся и направился к месту пожара.

– Я вот что думаю, Джереми. Надо быть сумасшедшей, чтобы сейчас, по реке отправиться до Сандакана. – справа послышался голос его помощника.

– Она здесь чуть больше года, Майкл. С июля месяца. – Уолтер остановился. – Черт!

– Что такое? – Майкл подошел поближе.

– Ты мне скажи… Зачем ему надо было на ней жениться, везти ее из Англии? Чтобы спустя полтора года снова вернуться обратно?

– Мало ли, как у них все получилось…

– Это верно. Только, все равно, история странная. Ты что-нибудь обнаружил?

– Только то, что дом был подожжен с пяти сторон, а не с четырех. На берегу, где была лодка, никаких следов тоже нет.

– Она не оставила следов?

– Нет.

– Ты помнишь ее, Майкл? – спросил Уолтер.

– Да, сэр.

– Как ты думаешь, она могла донести двести тысяч фунтов золотом и украшениями до берега, ни разу не остановившись, чтобы отдохнуть?

– Это невозможно.

– А что возможно?

– Ей кто-то помогал. И это был, как минимум, один сильный и очень предусмотрительный мужчина, – ответил Майкл.

– А теперь подумай, кто бы это мог быть.

Майкл недоумевающее посмотрел на шефа.

– Так. Езжай в Сандакан и выясни во всех страховых компаниях, не имеет ли Сколфилд страховки на свои сбережения. Понял? Прямо сейчас – чтобы через два дня я уже получил от тебя первую телеграмму.

Майкл кивнул и направился к своему коню.

Идея проехаться по бездорожью ему не очень понравилась. Но, с другой стороны, Сандакан – столица Британского Борнео – хорошее место для того чтобы несколько дней посидеть в пабах и развлечься. В конце концов, ему не так часто предоставлялась возможность отдохнуть за счет Британской компании Северного Борнео. Поселение, в которое его направили служить после окончания школы капралов в Дели, было идеальным местом для таких, как Майкл. Романтик и лентяй с замашками мародера, он за последние три года расследовал только одно дело, когда из каравана с пряностями, который Сколфилд после сбора урожая отправил в Сандакан, пропал мешок калгана. Кто похитил эту дорогую пряность так и не выяснили. Но и тогда Майкл допрашивал туземцев без пристрастия – скорее для проформы. С одной стороны ему было жалко этих несчастных людей, вынужденных работать на богатеньких сынков, вроде Сколфилда. С другой – он прекрасно понимал, что все равно добиться от них признания можно только пытками, а марать руки из-за мешка вонючих кореньев он не собирался.

Роджер Сколфид или Сколфилд-старший или туан-рума, как его на свой манер звали даяки, решил построить семейное гнездышко рядом с плантациями. Компания, имевшая свою долю в его бизнесе, прислала туда батальон наемников, которые, по сути, были местной полицией. Для солдат были построены казармы, потом и дома.

Постепенно вокруг дома Сколфилда образовался поселок с больницей для белых и местных, офицерский клуб, гостиница, трактир с бильярдом и магазин. Понятно, что всем, кроме офицерского клуба владел сам Сколфилд. И хотя доходы поселок приносил небольшие, меньше тысячной части того, что давали плантации, старик старался выжать из его жителей максимум прибыли. Сколфилд-старший был настолько прижимист, что даже не стал выстраивать себе каменный дом.

Для семьи он построил большую и добротную деревянную двухэтажную избу, в которой по его замыслу должны были вырасти все его пятеро сыновей. Но планам не суждено было сбыться. Эпидемия лихорадки, в одно лето лишила Сколфилда почти всей семьи. Выжить удалось только третьему по счету мальчику – шестнадцатилетнему Дэвиду.

Похоронив жену с сыновьями, старик вдруг задумался о душе, и, увидев в постигшем его горе, Божью кару, долго размышлял над своей жизнью и сделал неожиданное открытие: все его грехи – это попытка защититься от подлости окружающих. Сколфилд-старший месяцами перебирал в голове все неприглядные поступки людей, встречавшихся у него на пути, начиная от деспотичного деда – основателя династии, похоже, ненавидевшего всех людей без исключения, до деловых партнеров, пытавшихся обобрать его при каждом удобном случае. К его великому разочарованию, религиозная литература Англиканской Церкви не могла ответить на все волновавшие его смущенную горем душу вопросы и объяснить причины возникновения того или иного греха. И Сколфилд-старший обратился за помощью к католичеству. К этому времени он уже почти полностью передал дела своему двадцатилетнему сыну, посчитав, что использование рабского труда даяки – это главный и самый страшный грех, совершенный им. Все его попытки переубедить сына, отказаться от семейного дела, продать плантации и потратить деньги на богоугодное дело закончились полным фиаско. Наоборот, Дэвид, уже достигший двадцатидвухлетнего возраста, предложил выкупить долю отца за счет собственных сбережений, накопившихся за несколько лет управления плантациями. Роджер согласился, по отечески попросив у сына лишь десятую часть от стоимости своей доли. К этому времени душа старика уже полностью была во власти богоугодных стремлений. За шесть лет изучения трудов святых, он убедил себя в несостоятельности англиканского богословия и перешел в католичество. Исповедовавшись во всех своих грехах, список которых составлялся несколько лет, по мере возникавших в памяти воспоминаний, он вдруг почувствовал снисхождение к окружающим. Новое чувство дало Роджеру ощущение отстраненного превосходства над человечеством. И это ему так понравилось, что Сколфилд-старший попросту перестал грешить. Чувство относительной безгрешности, после нескольких лет угрызений совести, очень сильно увлекло старика, и он во что бы то ни стало решил больше не совершать греховных поступков. Роджер перестал общаться с окружающими. Он только читал книги, молился и принимал пищу. То есть, не давал шансов греху снова подчинить себя. Когда же состоялась сделка с Дэвидом, Роджер, не видевший в торговле с сыном ничего предосудительного, в последний раз объехал свои плантации, зашел во все хижины крестьян, прося у них прощения, раздал почти треть из полученных с продажи денег, после чего, благословил сына и отправился в Новую Зеландию. Оставшиеся два года своей жизни он провел в странствиях по селениям воинственных маори, пока, в конце концов, не стал жертвой алчности. Предложив одному из колониальных администраторов построить в джунглях современный госпиталь для маори, Роджер сам того не подозревая, подписал себе смертный приговор. Ушлый чиновник обманул проповедника, показав липовые документы, в которых стояло разрешение министра по делам колоний на строительство сразу двенадцати госпиталей для туземцев. К «разрешению» прилагалось и «распоряжение» нанять десять тысяч отбывших свои сроки каторжан, чтобы, как можно быстрее, приступить к лечению коренного населения.

Обрадовавшийся неожиданной удаче, потерявший бдительность старик, тут же отправился в Веллингтон, откуда привез остатки своих сбережений – сорок две тысячи фунтов стерлингов.

Деньги были помещены в личный сейф администратора района под круглосуточную охрану десяти солдат. После этого чиновник и проповедник отправились в джунгли высматривать подходящие места для больниц. На третий день пути предупрежденные администратором маори напали на их отряд. Им сообщили, что приехавший из Борнео проповедник подкупом получил разрешение на строительство на священных землях маори христианских храмов, в которых под угрозой смерти будут крестить всех туземцев.

Роджер Сколфилд принял мученическую смерть – его привязали к дереву и сожгли заживо под радостные крики разъяренных туземцев. Остальных участников экспедиции маори отпустили, чтобы не ссориться с колониальной властью. А через неделю после этих событий глава колониальной администрации подал прошение об отставке. Перед этим он отправил полное сострадания и подробностей смерти падре Роджера письмо. Спустя еще месяц он уплыл в Америку, везя в багаже заработанные деньги и остатки состояния торговца пряностями, которое собирался вложить в акции какой-то техасской нефтяной компании.

* * *

Дэвид не очень тосковал по отцу. Годы затворничества Роджера отдалили его от сына. А, после того, как отец сообщил, что едет проповедовать среди самого неукротимого колониального народа Британской Империи, Дэвид мысленно похоронил отца. К моменту смерти Роджера, компания Сколфилдов разрослась до огромных размеров. Дэвиду удалось наладить отношения с покупателями по всему миру. Новые связи помогли ему стать известным человеком не только в колониях Индийского океана, но даже в таких Богом забытых уголках мира, как Аляска и Исландия. Представительства компании «Сколфилд спайсес» успешно работали на всех континентах. К тридцати годам Дэвид стал одним из богатейших британских торговцев пряностями.

В тридцать четыре года по совету старших партнеров по бизнесу, он нашел невесту из состоятельной семьи, подобрал хорошего управляющего, и начал готовиться к переезду в Англию. Там он намеревался открыть завод по производству оружия.

* * *

Пожар в доме хозяина, бегство его жены и поездка в Сандакан, не входили в планы Джимми. Поэтому, выехав из поселка, он через несколько километров остановился в гостинице, где служил метрдотелем старый шотландский солдат. Как следует пообедав, Джимми зашел к нему в комнату с бутылкой бренди и предложил сыграть партию в карты.

Джимми не боялся, что до лейтенанта дойдут слухи о его задержке. Пол несколько раз говорил ему, что хорошо знал отца Анны, когда служил в Индии.

«Анна и Дэвид – настоящая пара», – несколько раз говорил он.

Солдаты подшучивали над стариком.

– Что тут настоящего, Пол? У него миллионы, у нее – тысячи? – спрашивали они.

– У нее больше чем тысячи! – отвечал Пол. – У нее сокровищ больше, чем на сотни миллионов.

– Почему ж она с такими деньжищами здесь, а не в Лондоне?

– Потому что ее сокровище – это не деньги.

– Неужели красота? И, как это мы проглядели такое сокровище? – смеялись солдаты.

– Красота – дело проходящее. А ты попробуй, растрать сотню миллионов фунтов за жизнь… – уклончиво отвечал Пол.

Когда об этих разговорах сообщили Анне, она поехала посмотреть на старика. Но разговор у них не получился. Пол был неприветлив и только согласился с тем, что служил у ее отца и знал его задолго до женитьбы.

– Он мог стать святым, а сделался торгашом. За это и поплатился ранней смертью, – довольно грубо сказал он.

На дальнейшие расспросы он ответил, что просто хотел набить цену молодой жене.

– Все считают, что вам повезло выйти замуж за молодого Сколфилда. А я вижу в этом предначертание сверху. И хотя ваш отец сделал свой выбор не в пользу добра, никто не переубедит меня в том, что Бог оставит его потомков без внимания, – туманно объяснился он.

– О каком выборе вы говорите? – спросила Анна.

– Мы брали Дели в 1858 году, во время бунта сипаев. Ваш батюшка поставлял войскам продовольствие в войска. Когда наши пушки пробили бреши в стенах города, генерал Николсон повел нас в город, где всех, в том числе и его, так нашпиговали картечью, что не осталось ни одного целого солдата. Генерал Арчдейл Уилсон приказал отступать, но Николсон, находившийся при смерти, пообещал пристрелить его, если мы сдадим свои позиции. Пока мы удерживали эти кварталы, за стеной, где находились наши, у палаток вашего отца шла бойкая торговля. Перепуганные солдаты раскупали вино и бренди, и к вечеру почти все войско напилось до состояния поросячьего визга. Взбешенный Уилсон приказал уничтожить все торговые ряды. Взамен он обещал вашему отцу хороший куш после взятия Дели. Так оно и случилось. Через две недели Джордж Лансер с огромным караваном самой богатой добычи выехал из города в Бомбей. Он собирался вернуться со всем этим добром в Англию и открыть там свой магазин. Под добычу были зафрахтованы четыре огромных корабля. Но мистер Лансер, добрейшая душа, не отказывавший никогда и никому, подкармливавший местных детишек, струсил.

После взятия Дели, мы выгнали всех жителей за стены города, чтобы расправиться с сипаями. Людей оставили в полях под охраной сикхов и пуштунов. Держали там, как скотов. Видя караван с товарами и золотом, проходивший мимо, в одном лагере начался бунт. Люди прорвали цепь сикхов и приблизились к нам. Я был в отряде охраны мистера Лансера. И я видел, как поначалу он хотел отдать людям часть запасов, которые предназначались для нашего отряда. В этом не было ничего такого… Он без труда закупился бы всем необходимым в любом соседнем городе. Нас было сто сорок человек. При его тогдашнем богатстве он мог кормить нас по три раза в день самыми изысканными блюдами хоть двести подряд. Но это был уже не тот человек, которого я знал все семь лет службы в Индии. Обида на Уилсона после разорения своих прилавков во время осады, и сказочное богатство, свалившееся на него несколько дней спустя, превратили его в одну из тех крыс, которые…

– Ну-ну, старик! – оборвал его Дэвид. – Полегче!

Анна стояла перед стариком ошеломленная историей о своем отце.

– Простите, миссис Сколфилд. – сказал Пол. – Но, я слишком хорошо знал вашего отца, чтобы не заметить перемены, произошедшей с ним. И, простите мне мою старческую вспыльчивость.

– Продолжайте, пожалуйста, – тихо ответила Анна.

– В общем, он приказал стрелять по этим голодным детям, – сказал старик и на его глазах появились слезы. – Я подошел к нему и просто встал рядом, будто бы решил охранять его лично. Я помню его взгляд. Он будто бы просил прощения у меня, а в это время остальные, перестреляв женщин и мужчин, стали добивать детей. Не меньше минуты он смотрел на это убийство, пока не остановил нашего капрала. После этого сел в свой дилижанс и произнес только одну фразу: «Чертовы язычники».

Старик вытер глаза и продолжил.

– На середине пути, около Ахмадабада, когда мы подъезжали над глубокой пропастью, он приказал остановить караван и вышел из дилижанса с тремя сундуками, в которых были золотые монеты. Он распределил золото между нами – солдатами и индусами-носильщиками. А после этого приказал сбросить все телеги в пропасть. Все понимали, что стало причиной этого его поступка. Он выглядел настолько решительным и уверенным в себе, что никто, даже этот лис капрал Гроуф не стали ему перечить. Охранять уже было нечего. Он отпустил нас. Сел в свой дилижанс и отправился в Бомбей уже один. Говорят, там он задержался на месяц, заканчивая какие-то свои дела, после чего уплыл в Англию. В Индии его больше не видели.

Анна еще четыре раза заезжала к Полу, чтобы расспросить про отца. И тот рассказывал ей о добром характере…

Джимми стоял за дверью, когда происходил этот разговор и слышал все, о чем рассказывал старик. Сейчас он был уверен, что Пол что-то утаил от дочери Джорджа Лансера. Он постучал в дверь его каморки.

– Кто? – раздался недовольный старческий голос.

– Санта Клаус! – пошутил Джимми.

Старик распахнул дверь и Джимми окутал целый вихрь сивушных испарений.

– Санта Клаусам без бутылки входа нет! – рассмеялся Пол, увидев Джимми.

Тот достал из сумки припрятанную бутылку.

Пол удовлетворенно кивнул и указал Джимми на стол, заставленный стаканами и пустыми бутылками.

– Заходили тут одни… – стал оправдываться старик. – Весь выходной к черту! Обобрали, сволочи, и отыграться не дали.

– А что так? – спросил Джимми.

– Почему отыграться не дали? – развеселился Пол. – Да потому что под стол свалились кузнечики!

Джимми засмеялся.

– А кто такие? – поинтересовался он.

– Шушера с кухни – поваренок и его дружок… Этот – посудомойщик. Сопляки!

– Значит, на мне отыграешься, – сказал Джимми, ставя бутылку на стол.

– А что… идея неплохая! – улыбнулся старик. – Только, ты же такой же. На полбутылки согнешься…

– Посмотрим.

Они сели на табуреты. Пол достал из ящика вяленый окорок и копченый сыр, приговаривая, что для хороших гостей и приличной закуски не жалко.

– Ну! За встречу! – Пол поднял стакан из толстого стекла, наполовину наполненный бренди, и они выпили.

Джимми стал мешать колоду.

Где-то через час, несколько раз проиграв старику по мелочи и хорошенько подпоив его, Джимми приступил к расспросам.

– И все-таки не верю я, Пол, что человек, приказавший расстрелять сотни детей и женщин ради денег, возьмет и откажется от всего своего богатства, – начал он.

Старик отхлебнул из своего стакана.

– А ты не лезь в чужую душу – глядишь, и самому черти сниться не будут.

– А они ему снились что ли? – спросил Джимми.

– Ему и не такое снилось, – мрачно ответил старик.

Он посмотрел на капрала мутным взглядом: «Тебе-то что?».

Джимми поежился на стуле, не зная, что ответить.

– Богатым стать хочу, – сказал он первое, что пришло в голову. – Где эта пропасть?

– Так там ничего уже и не осталось, – ответил Пол. – Тряпки да безделушки были – все сгнило уже давно. А если бы что и осталось, то я бы и сам туда не полез.

– Слишком высоко?

Пол еще раз пристально посмотрел на Джимми.

– Слишком проклято.

Капрал от удивления не знал, что сказать.

– Да… – поучительным тоном сказал Пол. – И тебе будет наука… Язычник или христианин, все одно – человек. И душа у всех человеческая.

– А кто проклял? – спросил Джимми.

– Так, эти… как их… дети и прокляли, – удивился Пол.

Он уже еле сидел на табурете.

– Поднялись все, кто жив остался. Как поняли, что наши их стрелять больше не будут, стали что-то там буробить на своем. Знаешь, так было – в одном конце поля голосок из под трупа, в другом конце – детская голова вылезает из под чьей-то ноги и опять голосок. И так несколько сотен детишек, – продолжил он. – Один, видать, начал, а остальные подхватили. И все громче: «Апа ланата девата!». Это на ихнем, будь ты проклят, означает. И, знаешь, все громче-громче, потом на визг, крик, слезы, все орут, не прекращают… Мне до сих пор, как вспомню, жить тошно становится. Ведь пока собрались, расселись, тронулись – не меньше получаса прошло. А они все скулят это свое: «Апа ланата девата!». Глазенки горят, самые маленькие визжат, убитых пытаются поднять, а те, что постарше – только головы из-под трупов высунули и кричат нам. Попробуй-ка выдержи такое, если ты сам все это сотворил. Тут, делов-то было – накорми их, и езжай себе с миром. И люди-то все простые были. Небось, и те были, которых сам знал, торговал с ними, не сброд трущобный – точно. Нищих в другой лагерь вывезли.

Пол расплакался, бормоча что-то пьяным, еле ворочающимся языком.

Джимми налил еще по чуть-чуть, и они молча выпили.

– Не верю, – сказал Джимми. – Врешь ты. Вернее, недоговариваешь.

Он отрезал себе большой жирный ломоть мяса и тут же проглотил его.

Анна умерла сегодня ночью.

– Знаю. Сказали уже, – ответил старик. – Прокляли его. И деньги его.

– Какие деньги?

Старик на секунду протрезвел.

– Не было никаких денег, – спокойно сказал он, но тут же продолжил заплетающимся языком. – Вс-се раз-з… раз-дал…

Джимми понял, что надо пользоваться моментом, иначе в другой раз из старика ничего не вытянешь.

– А остальные? – спросил он.

– Так остальных-то не дал. Кто же остальные даст? – усмехнулся пол. – Остальных-то я до Бомбея не видел.

– Куда же он их дел, если ты их до Бомбея не видел?

– Да, никуда! – крикнул Пол. – При себе держал!

– Зачем?

– Как зачем?

– Ну, зачем он их при себе держал?

– А вот ты, имей ты… два мешка! Два! Один с золотыми монетами, второй – с камнями драгоценными! Ты их что… тетушке бы на хранение оставил?

– При себе бы держал, – согласился Джимми. – Но потом положил бы в банк. А может продал бы.

– Эх… – махнул на него рукой Пол. – Умный… Все вы умные такие, пока молодые… А как повзрослеете, сидите и жалеете, что шансом не воспользовались… И я такой же… Дурак!

Джимми ждал, пока старик договорит.

– Надо было грохнуть его… – тихо сказал Пол. – До Бомбея… Когда он всех отпустил…

– Так вас бы самих там в первую же ночь пристрелили, – сказал Джимми. – Кроме тебя же с ним никого не было.

– А ты откуда знаешь?

– Ты сам только что сказал.

– Да. Сказал, – согласился старик.

Джим подлил ему бренди.

– До Ахмадабада мы вместе с отрядом вернулись, а оттуда до Бомбея поехали на поезде.

Пол посмотрел на Джима и многозначительно кивнул.

– А в Бомбее, почему не грохнул? – спросил Джим.

– Там уже поздно было… Да, я и не думал об этом. Он мне за то, что я его сопровождал пятьсот фунтов отстегнул.

Старик подмигнул Джиму.

– Значить, как он все дела свои обделал, меня отпустил… Я на месяц в борделе засел!

Полу вдруг стало весело, он привстал и попытался что-то станцевать, но тут же повалился на пол и захрапел.

– Ах ты, старый дурак! – разозлился Джим.

Он подбежал к большой деревянной кадке с водой, стоявшей в углу каморки и полностью опрокинул ее на Пола.

– А? – старик открыл глаза. – Кто здесь?

– И куда он понес свои мешки-то? – спросил Джим, склонившись над Полом.

– Кто?

– Лестер.

– Лестер?

– В Бомбее!

– Куда?

– Так ты же его охранял. И не убил. А надо было.

– А-а-а…, – вспомнил Пол. – Да. Не убил. А надо было. Старый дурак.

– Так, где он спрятал мешки? Поехали, достанем их! – пошел в ва-банк Джимми, видя, что через несколько секунд старик отключится уже до самого утра следующего дня.

– Где… В Банке Англии…

– А что ж в Анлию не увез?

– А кто его знает!

Пол с подозрением посмотрел на него.

– Поехали забирать его деньги, – продолжал капрал.

– В Индию надо ехать… – ответил Пол.

– В Индию и едем.

– А ты что – его сын? – спросил старик.

– Нет.

– Так, и не твое это дело. Он все на детей переписал. Чтоб его в Англии никто не грохнул.

– За что его грохнуть должны были?

– Так его за и это и того…

Пол остановил свой взгляд на Джиме, удивленно приподнял брови и заснул.

Около получаса Джим пытался разбудить старика – принес из кухни еще воды, пытался отпоить его кофе, отваром перца. В конце концов, поняв, что впустую тратит время, он запер комнату изнутри и стал обыскивать вещи Пола. Но кроме стариковского барахла, полуистлевших писем от матери, нескольких непригодных патронов и пары сотен фунтов, он там ничего не нашел.

Обойдя каморку еще раз, он вдруг обратил внимание на своего спящего собутыльника, затащил его на кровать, как вдруг заметил торчащие из порвавшегося по шву матраса купюры.

Изгнание в Индию

Подняться наверх