Читать книгу Блистательные годы. Гран-Канария - Арчибалд Кронин - Страница 14

Дункану, спешащему ввечеру из клиники к дому декана Инглиса, казалось, что годы учебы в колледже пролетели так же быстро, как листья, сорванные порывом осеннего ветра. Теперь он был студентом пятого курса, и предстоящей зимой ему надлежало сдать последний экзамен. Через каких-то несколько недель он станет врачом!

Борьба за выживание оставила на нем свой отпечаток. Вначале он зарабатывал на жизнь работой в местном магазине. В конце концов ему пришлось подавить свою гордость и принять предложение декана. Вот уже три года, после занятий, он прислуживал в доме Инглиса. Сам Инглис стал ему нравиться. Под защитной официальной оболочкой маленького декана скрывалась застенчивая, насмешливая сердечность. Однако миссис Инглис была женщиной злой, властной, доводившей Дункана до белого каления, а зарплаты едва хватало, чтобы платить за квартиру и поддерживать дух и тело.

Войдя в дом декана через заднюю дверь, он сменил куртку на фартук в синюю полоску и приступил к своей обычной рутине: колол дрова, наполнял водой ведра, драил кухню, топил печь в подвале. Он был на кухне, когда вошла миссис Инглис, полногрудая, агрессивная, в пышном наряде.

– Стирлинг, я хочу, чтобы ты в гостиной разжег камин.

– Будет сделано, миссис Инглис.

Она пристально посмотрела на него. Он ей не нравился.

– И поскорее. У меня в гостях моя племянница.

Он уже привык к мелким унижениям, которым она подвергала его. Взяв ведро угля и щепу для растопки, он прошел в гостиную. Там сидела с книгой на диване Маргарет Скотт.

При виде ее он замер, только его привыкшее терпеть истомившееся сердце рванулось к ней. Поначалу она не поняла, кто перед ней.

Затем она воскликнула:

– Дункан, ты!

Недоумение ее сменилось веселым звонким смехом. Наконец она выдохнула:

– Ой, прости меня, пожалуйста. Я и не знала, что ты тут вторая горничная!

– Я и первая, и вторая, вместе взятые!

К этому моменту он уже пришел в себя. Одарив ее спокойной улыбкой, он прошел к камину и начал разводить огонь.

Задумавшись, она склонила голову набок и попыталась осмыслить услышанное.

– Ты изменился с тех пор, как я видела тебя в последний раз.

– Для этого были причины.

– Буквально на днях мой отец вспоминал тебя. Он говорил с Джо Овертоном о большой электростанции, которой они занялись наконец. Каким-то образом всплыло твое имя. Тебя почти не видно.

Огонь теперь горел ярко. Дункан выпрямился. Ее легкомысленное замечание внезапно породило безрассудную идею.

– Совершенно верно, – торопливо сказал он. – Я не видел тебя целую вечность, Маргарет. Не могла бы ты… не могла бы ты заглянуть ко мне завтра на чай?

Она была откровенно озадачена.

– Куда? Туда, где ты живешь?

Он кивнул.

Она не могла толком понять его. И все же она подумала, что, в конце концов, было бы забавно встретиться с этим странным парнем у него дома. Несмотря на всю эту нелепость, он изменился до неузнаваемости.

– Завтра я не смогу прийти, – сказала она. – Я встречаюсь с доктором Овертоном.

Он молчал. Больше, чем когда-либо, имя Овертона вызвало в нем приступ враждебности. С тех пор как Дункан успешно сдал экзамен на стипендию Локхарта, этот человек изо всех сил старался игнорировать его или, в тех редких случаях, когда они встречались, относился к нему с преувеличенным презрением.

– Но я могла бы… через день, – сказала Маргарет.

Дункан все еще сиял от счастья, когда в тот вечер добрался до своего жилища. Взбежав по лестнице, он резко остановился на площадке второго пролета. Кто-то играл на рояле. Должно быть, прибыл новый жилец, о котором говорила миссис Гейт. Дункан стоял в тени лестничной площадки, прислушиваясь. Это была действительно прекрасная игра, какой ему еще не доводилось слышать. В обычной ситуации он бы постеснялся пойти на это, но сегодня его счастье преобладало над сдержанностью. Он постучал в дверь и, услышав «войдите», повернул ручку.

– Я случайно проходил мимо и подумал, что мне лучше представиться. Вы доктор Гейслер, не так ли? Я Дункан Стирлинг – я живу над вами.

Продолжая играть, женщина за маленьким роялем повернула голову и посмотрела на него. Ей было лет двадцать восемь. Горестный взгляд ее темных глаз на бледном, довольно простом лице был странно вызывающим. На ней была хлопчатобумажная блузка в бело-голубую полоску с открытым воротом и синие брюки. На босых ногах старые красные сафьяновые тапочки. Ее наспех причесанные черные волосы выглядели столь же хаотично, как и ее одежда. Никогда еще ему не встречалась женщина, настолько лишенная элементарной женственности. Как если бы она сама решила полностью избавиться от обаяния.

Она доиграла до конца музыкальную фразу и внезапно встала.

– О да, – холодно ответила она. – Несравненный студент-медик! С тех пор как я приехала, только и слышу дифирамбы миссис Гейт в твой адрес.

Он рассмеялся, затем оглядел комнату, которая, несмотря на простую обстановку, выглядела необычно: картина над камином – нечто охристо-зеленое, – блестящее кремовое покрывало из атласа на диване, рояль. Странно было увидеть подобное под этой скромной крышей.

Он не смог удержаться от замечания:

– А вы украсили комнату. Полагаю, это ваши вещи?

Выражение ее лица снова стало жестким.

– То, что от них осталось.

Он отвел взгляд. Он уже знал, что она была австрийской беженкой из Вены, поступающей в университетскую клинику врачом-ортопедом в рамках новой программы оказания медицинской помощи, организованной Советом Фонда Уоллеса.

С холодным цинизмом она продолжила:

– Когда хочешь покинуть страну, устроит любой вариант.

– Да, – согласился он. – Видимо, так и есть.

– Мне нравится этот старый дом, – сказала она через мгновение. – Огромное отличие от новой Вены.

Она покачала головой, как бы прогоняя воспоминание.

– Тебе не помешает мой рояль?

– Нет-нет, – поспешил он ответить. – Мне нравится. Какой прекрасный мотив вы играли, когда я вошел.

– Мотив? – передразнила она его, слегка приподняв брови. – Да, это был Шуман, бедный маленький человечек. Он умер, как и многие из них, в сумасшедшем доме.

Она запрокинула голову, устремив взгляд в потолок. Выражение лица было неясным, пальцы мягко перебирали клавиши.

– Музыка! Это наркотик! Вот что она для меня. Заходи и отведай его – в любое время, когда ты не слишком занят. Меня не надо бояться.

Он был отпущен, резко и безучастно. Но, как ни странно, в ее словах не было ничего язвительного.

– Спокойной ночи, доктор Гейслер, – сказал он. – Надеюсь, мы будем друзьями.

Поднимаясь по лестнице, он чувствовал, как ее музыка каким-то гармоничным потоком струится за ним.