Читать книгу Бог судил мне быть исповедником. Житие священноисповедника Романа Медведя - Архимандрит Дамаскин (Орловский) - Страница 2

В 1901 году 7 января Роман Иванович обвенчался с Анной Николаевной Невзоровой, дочерью священника, служившего в церкви в Старорусском уезде Новгородской губернии. 22 января 1901 года епископ Черниговский и Нежинский Антоний (Соколов) назначил Романа Ивановича на место священника в Крестовоздвиженскую церковь на хуторе Воздвиженске и 25 февраля рукоположил его во диакона, а 4 марта – во священника.

Хутор Воздвиженск и храм располагались в имении помещика Николая Николаевича Неплюева, который был не только основателем, административным главой, но и духовным руководителем Крестовоздвиженского трудового братства. Приехав на место своего первого пастырского служения, отец Роман был в какой-то степени ошеломлен порядками, имевшимися в приходе. Если до своего приезда он обещал редакции «Миссионерского обозрения», что будет регулярно посылать в журнал свои статьи, описывая в них жизнь знаменитого Крестовоздвиженского братства, то теперь он понял, что еще долго не сможет выполнить своего обещания, потому что ему самому еще предстояло во всём разобраться. Только через год он смог писать о Братстве, не возводя напраслины, не преувеличивая и не преуменьшая его достоинств.

Изложив свои соображения относительно Братства письменно, в виде отчета о своей деятельности за минувший год епархиальному архиерею, епископу Черниговскому и Нежинскому Антонию, отец Роман сначала предполагал послать доклад по почте, но затем подумал, что к нему могут понадобиться и устные разъяснения, тем более необходимые, что в течение года он ничего не писал о проблемах в Братстве, и потому решил лично встретиться с епископом и, если будет нужно, ответить на все могущие быть недоумения.

Объяснения действительно потребовались; для епископа прежде всего было неясно, почему священник столь долго молчал. Отец Роман объяснил, что молчал потому, что не хотел ошибиться, высказать в столь важном вопросе что-то скоропалительное и, может быть, ошибочное, что не вполне бы соответствовало действительности. На уяснение неординарного – религиозного и социально-общественного – явления, внутри которого он оказался, потребовался год. Но теперь он мог вполне взвешенно высказать епископу Антонию взгляд на свое положение в Братстве как пастыря Православной Церкви. Епископу Антонию сказанное священником показалось столь существенным, что он пожелал, чтобы отец Роман лично сообщил об этом Святейшему Синоду.

Отец Роман отправился в Санкт-Петербург и 8 июля 1902 года представил свой доклад о положении дел в Братстве обер-прокурору Синода К. П. Победоносцеву, также направил копии докладов митрополиту Санкт-Петербургскому Антонию, архиепископу Харьковскому Флавиану (Городецкому), которого он знал по его деятельности епископом Люблинским, а затем Холмско-Варшавским, и некоторым другим.

Вопросы, которые поставила священнику жизнь во время его служения в Крестовоздвиженском братстве, оказались исключительно важными, так как Братство, состоя из людей православных, являлось в то же время замкнутой социально-экономической общиной, как бы небольшим государством со своими уже сложившимися правилами и обычаями, так что предстояло решить, что пастырь считает принципиальным и существенным для себя, от чего ему ни в коем случае не следует отступаться, столкнувшись с уже установившимися в Братстве порядками. Служение в общине побудило отца Романа четче сформулировать для себя задачи пастырства. В дополнение к докладу он написал большую статью под названием: «Какими принципами я руководствуюсь в своей пастырской деятельности?»

В ней он, в частности, писал: «… молю Бога, чтобы и мое пастырство не было тщетным, но вполне бы соответствовало носимому мною сану православного иерея <…>, чтобы быть верным служителем Пресвятой Троицы. Я понимаю, что пастырство есть высшее служение для христианина на земле, и не дай Бог ни мне, ни всякому другому пастырю служение Богу променять на служение человеку, каковы бы ни были его личные достоинства и высокое земное положение. Высота пастырского служения несравнима. <…>

Способы пастырского руководства <…> не могут быть однообразными. Одно можно сказать с совершенной несомненностью. Везде громадное значение имеет исповедь как констатирование во всей действительной наготе настоящей действительности. Исповедь есть лот, которым определяется церковная глубина и отдельного христианина, и христианских обществ. Без неё невозможно определить настоящего уровня церковной жизни, сохранить правду церковную и нормальное развитие вперед. Исповедь является как бы почвой всего христианского делания, основное выражение любви пасомых к пастырю и пастырей к высшим руководителям христианской жизни. Равно и обратно: духовническое руководство – высшая форма любви к пасомым. Исповедь и нормальное ее положение вырастает в первостепенный вопрос для Церкви и государства, потому что она есть истинное самопознание, без которого немыслимо никакое христианское движение. А пастырское разрешение и вязание является самым интенсивным охранителем церковной целости, высоты и роста. Дело – необычайной важности и трудности для каждого пастыря. <…>

Пастырство есть основной узел к разрешению всех христианских проблем. Вопрос о пастырстве вырастает в первостепенный вопрос Церкви и христианского государства. И едва ли прозвучит неправдой, если мы скажем, что только должное решение его даст надежду, что наконец мгла, облегающая наше Отечество, рассеется, Церковь и христианское государство прочно станут на свои исторические устои…»

Отец Роман не скрывал своего отношения к духовным проблемам Братства, как он их видел, не пытался выстроить «лояльных» отношений с братчиками в ущерб христианским принципам, но, наоборот, попытался публично указать на их недостатки, чтобы тем вернее найти путь к их исправлению. Священнику было не по душе, что самой формой устроения Братства и установками его руководителя у людей была отобрана свобода нравственного поступка, возможность относиться ко всякому человеку по-христиански, вне зависимости от того, является ли он или нет членом Братства. Не по душе было и то, что жизнь в Братстве устраивалась на условиях лидерства одного человека, председателя Братства, которому было выгодно держать остальных в некотором невежестве, не давая им права на свои собственные воззрения. Прискорбным было и то, что руководитель Братства не испытывал ревности относительно исполнения церковного устава, например поста. Но, не желая показать свою слабость перед подчиненными ему членами Братства, он оправдывал себя казуистическими рассуждениями с ложными ссылками на Священное Писание, чтобы иметь возможность и самому не поститься, и подталкивать к тому же других. Свободное обращение с церковным уставом и ничем не оправданное отступление от него приводило к душевному и телесному расслаблению членов Братства.

В 1902 году отец Роман, в соответствии с уставом Крестовоздвиженского трудового братства, подал в общее собрание всех полноправных и приемных его членов заявление о религиозно-нравственной стороне жизни Братства. В нем он попытался ответить на кардинальные для Братства вопросы: «Сознательно ли православно Братство? Насколько Братство восприняло истины православия? Каково в Братстве братское общение? Каков в Братстве труд?»

Особенно поразило отца Романа нехристианское отношение к людям, не состоящим в Братстве. «В отношениях к „не братьям“, – писал он, – рекомендуется жесткость и бесчувственность через принципиальное отвержение необходимости для себя частной благотворительности. Это показывает, что „высшая систематическая благотворительность“ Братства – мертвая умственная выкладка для замаскирования своего эгоизма и скупости, а не составляет истинной потребности Братства на основе жалости к человеческому горю. <…> Отсекать от себя частную благотворительность – значит <…> отсекать от себя питающие соки живого чувства, значит застраховать себя от возможного сознания своих ошибок и мертвости своего дела через встречу с истинной человеческой бедой».

Отец Роман заметил руководителю Братства Н. Н. Неплюеву, что тот сознательно держит членов Братства в невежестве. «Усвоения православного учения почти нет, – писал он. – Первоначальное научение в начальной школе и то же первоначальное научение в низших сельскохозяйственных школах при одном-двух уроках в неделю и только – этого времени для приобретения полноты учения Церкви крайне недостаточно. Так дело обстоит в школах. В Братстве еще хуже. <…> Учредитель Братства не желает большого умственного развития для членов Братства; он прямо боится его и считает излишним…»

Эти общие установки Братства создавали тяжелые отношения между членами Братства и служившими здесь священниками – ни один из них не смог прослужить в Братстве в течение сколько-нибудь продолжительного времени. Столкновения с жесткими порядками Братства подтолкнули отца Романа к тому, что он вынужден был определить четко для себя самого, каким он видит образ христианского пастыря, что считает идеалом и от каких христианских принципов считает невозможным отказаться. Его церковные представления о месте пастыря в приходе и принципы, которыми руководствовалось Братство, оказались в непримиримом противоречии.

Отец Роман писал по этому поводу в своем заявлении общему собранию Братства: «Братство доселе еще не стало на путь чистого, святого добывания хлеба. Этому мешают винокуренный завод [с наемными рабочими] и смешение помещичьего хозяйства с чисто братским. <…> Настоящая экономическая организация Братства грозит обратить его в коллективного помещика, весьма тяжелого для округи, поскольку всякая частная благотворительность является запрещенной по уставу. Получается самая жесткая форма капиталистического строя без всякого приражения не только христианских, но и просто человеческих чувств. Труд Братства потерял нравственно оздоровляющее значение, следовательно, по своему жизненному принципу Братство неуклонно стремится в самоуслаждение. Между прочим, это доказывается и отношением Братства к постам Церкви. Напрасно оно не решается до конца послушать ее – сделать у себя все ее посты обязательными. В уважении христианской свободы у Церкви только надо учиться.

По вопросу о постах у Братства существует грустный софизм. Не соблюдавший их истово блюститель странно переиначил слова Апостола о ядении мяса, говоря, что по нашему времени их надо бы понимать так: не буду поститься вовек, чтобы не соблазнить брата моего (соседнюю крестьянскую округу, твердо соблюдающую посты, но часто незнакомую с основными истинами христианства, не считающую грехом преступление, но считающую грехом несоблюдение поста). <…>

Итак, Братство принципиально закрывает себе дорогу, ведущую к самоотречению и смерти для мира и греха.

Могут ли после этого быть у Братства чистыми отношения к главному условию духовного развития – Церкви и ее служителям? Есть в Братстве ходячий принцип о предпочитающих торговать своим трудом и духовными силами, вместо того чтобы состоять членом трудового Братства. По этому принципу священник, получающий от Братства жалованье, есть лицо, продающее ему свой труд и духовные силы. Уж не покупает ли у него Братство и благодать таинств за платимое ему жалованье? Едва ли благоразумно ставить себя в такое странное положение в отношении таинств.

Исторические отношения Братства к православному священнику ненормальны. Братство постоянно разделяло в священнике нравственную личность и носимый им сан и через то открыло себе широкую дорогу для осуждения и попирания священства. Согласно этому разделению, всё в пастырском руководстве неприятное для овцы и стада может быть относимо к личности священника, не имеющей никакого отношения к носимому им сану. Пастырь должен пасти овец, как того желают овцы. Если же согласно указаниям своей совести и долга пастырь станет призывать овец к покаянию в сладких для них грехах, овцы назовут это недостойным сана православного священника стремлением к духовному деспотизму и попранием прав мирян Православной Церкви на устроение жизни согласно их личным убеждениям.

Священство – не колдовство, таинства – не шаманские действия. Возможно, и бывают священники, сана недостойные, когда необходимо отделять личность от священства, так как Господь может действовать и через недостойное посредство. Но общая норма – не такова. Священство есть сила нравственно-мистическая. Огульное разделение между священным саном и личностью священника вносит разделение смерти в основную церковную жилу. Презирать священника как личность и получать от него Святые Тайны – не дело доброго мирянина. Добрый мирянин, если увидит болезнь в пастыре, отнесется к ней по образу Сима, а не несчастного его брата, будет болеть от мысли, как прикрыть отчую наготу, сам пойдет во священники и покажет его истинный нравственный образ. Если же Братство этого не сделало даже на одном примере, то пусть убоится предаваться осуждению священства. <…> В противном же случае пусть вспомнит об участи третьего сына Ноева».

Становилось всё более очевидным, что служить дальше при таком устройстве Братства отец Роман вряд ли сможет, и он принял решение просить церковное начальство перевести его на другой приход. Для себя он дал четкий ответ на вопрос, «почему священники долго не могут жить в Крестовоздвиженском трудовом братстве». «О своих предшественниках говорить не имею права, – написал он 16 октября 1902 года, – но о себе должен сказать, что основной причиной, побуждающей меня оставить Братство, есть моя нравственная немощь, которая помешала Братству принять мое пастырское руководство в той форме, в какой оно представлялось мне неизбежным сообразно с духовными немощами моей паствы. Оставаться же в иных отношениях к Братству, кроме пастырских, пребывая священником в Братстве, я не могу.

Осмеливаюсь думать, что, согласно уставу и практике Братства, доселе ни один священник не мог вступить в Братство в роли пастыря. Согласно уставу Братства все права священника как настоятеля приходского братского храма в существе являются номинальными.

В обычных православных приходах священник, являясь ответственным за свою паству перед Богом и Церковью, в своем пастырстве со стороны прихожан не ограничен никакими религиозно-нравственными учреждениями и санами.

В Братстве священник ограничен в своем пастырстве Думой и Блюстителем. Дума устанавливает внутренний уклад жизни Братства в религиозно-нравственном отношении. <…>

Дума с Блюстителем во главе, таким образом, в деле устроения религиозно-нравственной жизни являются лицом и учреждением, параллельным со священником. Священник, по существу, является ниже и Блюстителя и Думы. <…>

Дума имеет право избирать священника.

Ни по какому параграфу устава священник не влияет на избрание Блюстителя, членов Думы и даже рядовых членов Братства, если священник получает жалование.

Если же жалования священник не получает, он пользуется даже низшими правами, чем члены Думы, и уравнен с ними лишь в праве голоса.

И в том и в другом случае положение священника является унизительным, не соответствующим его исключительному и единственному положению общего для всего прихода пастыря. <…>

Положение священника, получающего жалование, ниже положения всякого члена Думы, и члены Братства не могут по уставу иначе трактовать священника. Несомненно, истинное нравственное достоинство может завоевать священнику все принадлежащие ему права. Апостолы их завоевали и в языческих организациях. Но в обычных православных приходах священник является на традиционное – готовое. После того как он послан от епископа, ему выслуживаться перед паствой не приходится. Она принимает его со всеми его прерогативами, а не только с обязанностями.

В Братстве дело обстоит иначе. Даже после избрания священнику приходится свое положение завоевывать. Братство предъявляет к нему требования полного удовлетворения тому идеалу священника, какой у него есть, и в своих требованиях опирается на всю свою организацию. Священник на положении испытуемого. Предъявлять к Братству требования в смысле полного удовлетворения его идеалу православной паствы – преждевременно. Прежде докажи нам, что ты на это имеешь нравственное право, и тогда мы признаем тебя свободно, хотя по видимому это сделано гораздо ранее в факте избрания. Священник на этом испытании, неожиданном, но едва ли уставном, не может иметь опоры ни в чем, кроме своего нравственного достоинства.

От подобного положения священника до признания, что он подчинен и юрисдикции Думы наряду с обычными членами Братства, всего один шаг. Священник совершенно очутился в положении овцы у своего пастыря – Думы. И по совести Дума Братства не может утверждать, что свою юрисдикцию она туда никогда не простирала. У священника параллельно с архипастырскою властью явилась другая. <…>

В действительности положение священника гораздо тяжелее, чем даже принимаемого в Братство на испытание.

Братство в отношениях к священнику имеет за собой десятилетнюю историю одного направления и образование соответствующих привычек. Все же бывшие священники Братства по своему опыту жизни в Братстве – одиночки, официально и реально вовсе не связанные в единство преемственного духовного опыта и пастырского руководства. Это делает Братство в отношениях ко всякому новому священнику слишком вооруженным, священник же является, напротив, в полной наготе незнакомства с практикой Братства.

Священника слишком часто трактовали как врага Братства, создалась грустная привычка и в этом отношении, и потому при значительной собранности Братства не может укрыться ни один действительный и даже мнимый промах священника. Обо всём будет оповещен центр именно так, как оповещать привыкли чувствительные нервы.

Если прибавить к этому свойственную и нервам и центру вследствие духовной юности способность за внешностью мелочей и проявлений не видеть основного духа, то положение, в которое попадает священник, будет обрисовано вполне точно. <…>

Настоящий духовный отец Братства есть его учредитель, в действительности и воспитавший всех членов Братства. Будь он и священник, не было бы ничего страшного. Но священник при Блюстителе должен стать духовным отцом Блюстителя со всеми его духовными детьми. А это, конечно, и в той и в другой части зависит от Блюстителя. Когда последний станет истинным духовным сыном священника, станут в нем и все, насколько они его дети. Тяжелая коллизия уничтожится.

Для пастыря подобный приход, как собранный во едино через Думу и Блюстителя, представлял бы явление весьма желательное. – Иначе это две воюющие стороны. <…>

В подобном положении дела общая организация Братства остается почти без перемен. А это положение дела является тем более удобоисполнимым и для Братства не тягостным, что право избрания священника принадлежит Братству.

Впрочем, если практически трудно исполним, но теоретически вполне допустим и этот выход, чтобы священником Братства стал сам Блюститель».

Общение с членами Братства, граждански грамотными, но церковно невежественными, привело отца Романа к мысли о необходимости написания катехизиса в виде рассказов и диалогов, какие обычно бывают среди простых людей, когда они захотят поговорить о вере. И он написал книгу «Вечерние разговоры священника о вере», которая была издана в 1902 году в Санкт-Петербурге Александро-Невским обществом трезвости. Учебный комитет при Святейшем Синоде предложил направить ее «в фундаментальные и ученические библиотеки духовных училищ мужских и женских, в качестве пособия при преподавании и изучении Пространного катехизиса [митрополита Московского Филарета (Дроздова)]».