Читать книгу Тихие воды последней пристани. Книга воспоминаний - Архимандрит Иов (Гумеров) - Страница 12

Хорошо помню один эпизод, который относится к первому году нашего пребывания в Уфе. Я стал усиленно просить родителей отвести меня в школу. Меня не могли принять учиться, потому что мне было только шесть лет. Однако у мамы была замечательная черта: она никогда не подавляла нашу детскую волю. И на этот раз она поступила мудро и с любовью. Мама хотела мне показать готовность исполнить мою просьбу и повела меня в школу. Там мне объяснили (кажется, это был завуч), что меня примут в следующем году. Я остался доволен.

Однажды, отроком, я попросил купить на рынке клетку для птички. Мама сказала: «Купить недолго, а ты сам сделай ее». Я начал делать. Мы жили при радиоцентре, поэтому было легко найти необходимые материалы: фанеру, рейки, стальную проволоку. Клетка, которую я смастерил, представляла собой ловушку. Я насыпал корм и выставил ее во двор. Попалась синичка. Они в неволе не живут. Я этого не знал. Случившееся вызвало в моей душе печаль. Больше я птиц не ловил.

Наконец настал долгожданный день – меня повели в школу. Учиться я очень любил. В школу всегда ходил охотно. Располагал к этому и мой общительный характер.

С 1949 года до четвертого класса я учился во 2-й начальной железнодорожной школе. Построена она была, как и многие другие, в 1911 году в связи с программой введения в царской России всеобщего начального образования. В советские годы, на которые выпало мое детство, она находилась на углу уже переименованных улиц Большой Гражданской и Клары Цеткин. Затем я перешел в школу № 7 с полным десятилетним обучением.

Ближайшим к нашему дому был Дачный переулок. По нему мы с братом ходили в школу. Переулок был кривой, без асфальта, в мокрую погоду пробраться по нему можно было только в сапогах. Мы с братом носили сапоги, сделанные «на заказ», – склеенные из кусков автомобильной камеры. Они надевались на стеганые ватные сапожки. Помню, что надевать и снимать такую двойную обувь было очень нелегко.

В восемь часов утра все школьники и учителя должны были строем стоять в коридоре первого этажа, чтобы прослушать гимн Советского Союза, с исполнения которого начиналось в Москве в шесть часов радиовещание. До революции учащиеся в нашей стране начинали занятия с молитвы. Новая власть совершила подмену традиции, но не отторгла ее полностью. Тотальное разрушение традиций – дело постсоветского времени.

Директором школы при мне был Иосиф Антонович Избицкий, грузный и молчаливый. Мне никогда не приходилось разговаривать с ним. Работая над книгой, я прочитал воспоминания о нем его дочери Валерии Иосифовны, которая вела у нас потом в школе № 7 уроки литературы. По национальности он был поляк. Дед его был дворянин. За участие в антиправительственном восстании 1830–1831 годов род Избицких был лишен дворянства. Его потомкам высочайшим повелением дворянское звание было возвращено, но, кроме титула, ничего дворянского уже не было: жили крестьянским трудом. Несмотря на бедность, Иосиф Антонович окончил учительские курсы и трудился на ниве просвещения крестьянских детей. В Первой мировой войне участвовал как фельдшер. Получил контузию. В 1918 году Иосиф Антонович отправился трудиться в Уфимскую губернию. Выбор не был случайным: у него начался туберкулез. Несмотря на столь тяжелую болезнь, он много сделал для постановки учительского дела в Уфе. В воспоминаниях его дочери я прочитал: «В начале 1950-х он встречался с гастролировавшим тогда в Уфе А. Н. Вертинским – с ним Иосифа Антоновича связывали родственные связи, – и они долго вспоминали о молодости, о прежних людях. И наверное, о родине. Родине, которая для Иосифа Антоновича была потеряна и которую Александр Николаевич вновь обрел»[3].

Жена И. А. Избицкого, Мария Григорьевна, преподавала нам математику. Из тех же воспоминаний Валерии Иосифовны я узнал, что Мария Григорьевна называла себя кержачкой. Кержаки – этнографическая общность старообрядцев. Название происходит от реки Керженец в Нижегородской области. В широком значении кержаками стали называть всех старообрядцев.

Помню, как хоронили И. А. Избицкого. Мне хотелось в эти дни утешить Марию Григорьевну. В классе я всем сказал, чтобы на ее уроках не позволяли себе шалости. Сидел я за одной из первых парт. Когда слышал сзади шум, поворачивался и грозил своим маленьким кулачком. Мария Григорьевна это заметила и не могла скрыть волнения.

В школу носили не только учебники, линейку, карандаши, но и перьевую ручку. Патент на металлическую перьевую ручку был впервые выдан в Европе в 1803 году. К середине XIX века они вытеснят гусиные перья, а потом и сами будут потеснены. Я застал конец этой эпохи. С 1960-х годов в нашей стране повсеместно стали употребляться шариковые ручки. Они были удобны, но это приобретение обернулось гораздо большей потерей – умением красиво писать. Каллиграфия, конечно, прежде всего зависит от личных способностей учащегося, однако шариковая ручка, упрощая технику письма, способствовала небрежности, так как ранее, хотя бы для того чтобы не поставить кляксу, пишущий должен был быть собран и аккуратен. К тому же известно: человек серьезнее относится к тому, что ему сложнее дается.

Мы живем в поврежденном грехом мире. К сожалению, любое техническое изобретение, являясь кажущимся благом, почти всегда имеет серьезные негативные последствия для человека и его жизнедеятельности. Преподобный Паисий Святогорец (1924–1994) говорил: «Прежде люди работали с помощью животных и отличались состраданием. Если ты нагружал на несчастное животное груз больший, чем тот, который оно могло понести, то оно опускалось на колени, и тебе становилось его жалко. Если оно было голодным и жалобно глядело на тебя, то твое сердце обливалось кровью… А сегодня люди имеют дело с железками, и сердца их тоже железные. Лопнула какая-нибудь железяка? На сварку ее. Сломалась машина? Везут в автосервис. Нельзя починить? На свалку, душа не болит: железо, говорят, оно и есть железо. Сердца людей нисколечко не работают, а ведь таким образом в человеке возделывается самолюбие, эгоизм»[4].

В итоге из виду теряется главное – сам человек. Атрофируются не только сердце, но и ум. Массовое внедрение калькуляторов обернулось тем, что многие дети не знают теперь таблицы умножения. Появление почти в каждом доме компьютеров привело к еще одному бедствию: современное молодое поколение не имеет любви к чтению.

Я застал еще то время, когда в школу нужно было носить с собой и чернильницу. Для этого к портфелю привязывались специальные мешочки. Края чернильницы собирались к центру сосуда в виде конусообразной воронки, и если она переворачивалась, то уровень чернил все равно был ниже края этой воронки и они не проливались. Это приспособление называли чернильница-непроливайка.

Обязательной принадлежностью школьников была перочистка: несколько слоев тряпичных кружочков, скрепленных в центре ниткой. Сверху была пришита пуговица, чтобы было удобно держать. В тетрадку был вложен лист пористой бумаги – промокашка. Все это научало прилежанию. Надо было не ставить клякс, следить за чистотой рук, парты. С семи лет ребенок приобретал навыки собранности и ответственности.

В те годы школьники и школьницы носили обязательную форму. Введена она была в 1948 году, но до нашей школы очередь дошла не скоро, кажется, лет через шесть, когда я учился уже в пятом классе. Помню серую гимнастерку с металлическими пуговицами, такого же цвета брюки и фуражку с черным пластмассовым козырьком. На поясе был ремень с большой желтой пряжкой. На ней были изображены две скрещенные ветки, раскрытая книга, лента и буква «Ш». Образцом для формы 1948 года стала форма дореволюционных гимназий. Только раньше гимнастерки были синие, а брюки черные. Была также у гимназистов шинель, похожая на офицерскую: светло-серая, двубортная. У нас все было проще и беднее. Школьницы носили коричневое платье с фартуком – повседневным черным и белым для торжественных дней.

Единая форма укрепляет сознание общности, сплачивает и дисциплинирует. Она лишает учащихся и родителей повода проявлять тщеславие и демонстрировать в одежде свои материальные возможности. Возражения против единой формы очень слабые. Противники говорят, что она нивелирует личность и ограничивает проявление индивидуальности. Странно, неужели форма может как-то влиять на индивидуальность человека, если она у него действительно есть?

У меня случайно сохранилось несколько листков дневника, который я вел в шестнадцать лет. Перечитывая их, понимаю, что сейчас совсем не помню своей внутренней жизни тех лет: мыслей, чувств, переживаний. Память этого не сохранила. Приведу некоторые записи:

«21 февраля 1958 г. Начал дневник. Начал я его не только потому, что нужно искоренить некоторые отрицательные черты, но и передать все внутренние чувства, которые не всегда приходится передавать кому-либо словами. Какие же отрицательные черты, о которых я уже упомянул, у меня имеются? Во-первых, безволие. Постараюсь обосновать последнее предложение. Я часто раздражаюсь, когда мне говорят напротив. Даю сам себе обещания, но иногда их не выполняю. Следить, например, за своей речью. Не обзывать ребят. Во-вторых. Эту черту я даже затрудняюсь назвать одним словом. Может быть, это – малодушие. Я очень редко плачу, когда ударюсь или сильно ушибусь. Например, когда я сломал руку, не только не заплакал, но, наоборот, рассмеялся (для храбрости, наверно). Но если меня кто-нибудь сильно обидит, то у меня сразу же на глазах появляются слезы. Скажу несколько слов о моей повседневной жизни. Я ложусь между 11 и 12 часами ночи (когда как). Встав, делаю зарядку и, умывшись и покушав, приступаю к урокам. Нужно сказать, что уроки я делаю добросовестно, но иногда некоторые предметы бывают слабо выучены (но такое, к счастью, случается редко, и это от недостатка времени, а не от лени). Я еще не совсем внимателен на уроках. Иногда задумываюсь о чем-нибудь другом. Думаю, на сегодня хватит.

22 февраля 1958 г. День прошел как обычно. Плохо слушал урок химии. Сегодня был математический вечер, но я на него не остался, так как не желал зря терять время на увеселения.

Попросил Т. Лебедева нарисовать карикатуру Глеба, за что я сам себя потом упрекнул.

Сегодня день рождения Эмиля. Был один только Шурик.

Подводя итоги дня, можно отметить два проступка, о которых я уже упомянул в сегодняшней записи.

Хочу попросить в школьной библиотеке что-нибудь об Авиценне. Я как-то немного читал о нем, и мне показалось это очень интересным.

25 февраля 1958 г.