Читать книгу Навязывание - Ариана Кох - Страница 10

Есть те, у кого нет дома, но хочется им обзавестись, и те, у кого он есть, но кому он не нужен. У некоторых дома некрасивые, у некоторых есть альтернативное жилье, например, жилой фургон, палатка или спальный мешок. Границы между категориями жилья подвижны, как и вообще все границы. Однако можно сказать, что кто-либо временно завладевающий – не принадлежащим ему – местом жительства, с одной стороны, переступает эту подвижную границу, и поэтому, с другой стороны, его можно назвать гостем.

Однажды у меня был друг, которому нравилось, что я постоянно начинаю предложения со слов «с одной стороны» и «с другой стороны», неправильно используя эти обороты. Вместо того чтобы представлять противоположные мнения, я все время утверждала одно и то же.

С одной стороны, «Ротонда» – это военное сооружение, с другой – оборонительное укрепление, из которого можно наблюдать за врагом с безопасного расстояния, например, в бинокль. Если, с одной стороны, нет никакого желания сблизиться с врагом, то, с другой стороны, можно выпустить в него стрелы. У стоящего в «Ротонде» открывается вид на всех врагов или подданных, если они у него есть. Стоя в «Ротонде», можно легко притвориться, будто они есть, даже если их нет. Вокруг «Ротонды» вполне можно представить себе наполненные водой рвы. «Ротонду» стоит посоветовать тем, кому надо уметь почувствовать себя выше других.

Официант «Ротонды» сейчас притворяется, будто не слышит, что я попросила очередное пиво.

Там, откуда приехал гость, его больше нет. Там, где он был, остался только негость. Там, где гостя больше нет, у кого-то образовалась пустота, возможно, звенящая пустота. Кто-то вынужден мириться с отсутствием гостя. Кто-то, вероятно, удивлен, кто-то опечален, а кто-то рад.

Все, чего гость мог бы добиться здесь, он, наверно, не добьется там. Здесь не было недостатка ни в чем. Здесь гостя никто не ждет. Здесь и так всего в изобилии.

Только «Ротонда» медленно разваливается. Приклеенные к стенам золотистые обои все больше отстают от них, да и у тех, кто пьет, сидя у круглой стойки, образуются морщины, сначала только у глаз, потом у рта. Когда-нибудь их второй подбородок дотянется до пивной пены. «Ротонда» все больше превращается в музей с окаменелостями. Иногда я представляю себе подписи, витрины, сосуды для этих окаменелостей: усатый художник; длинноволосая женщина с озабоченным лицом и платьем, похожим на рыбью чешую; женщина с волосами покороче, у нее из рук красиво падают напитки. Да, этим окаменелостям тоже нужен дом.

Всю свою жизнь меня одолевает страстное желание распрощаться, однако я так и не уезжаю. Всю свою жизнь я думаю и говорю об отъезде, но я по-прежнему здесь. Я – самая старая окаменелость и ненавижу этот городок настолько, что мщу ему, не уезжая отсюда, даже если постоянно притворяюсь, будто уеду. Я – самая старая окаменелость, и даже если меня будут коленопреклоненно просить уехать, я все равно останусь.

Может быть, гость – единственный, кто понял разницу между возможным и реальным. Может быть, ему никуда не хотелось ехать, и он хотел остаться на всю жизнь, но сумел предпочесть неизбежное нежеланию.

Я думала, мне надо сказать гостю, что он может гордиться собой, поскольку понял нечто, до чего ни за что не додуматься полному окаменелостей городку – даже если интерьер посыплется им на черепные коробки. Я думала, что могу рассказать гостю о своем возможном отъезде, чтобы он предсказал мне его выполнимость. Во всяком случае, я надеялась, что – если я сближусь с гостем – мне передастся немного его отстраненного бытия, и оно волной выплеснет меня из городка. Короче говоря, мне требовался специалист.

Порой я думаю, что мне больше не следует говорить об отъезде, поскольку я и так слишком много о нем говорила. Я говорю об отъезде каждый день и никогда не устаю от этого. Интересно, можно ли остановиться где-нибудь, если все время говорить об отъезде. А тот, кто все время собирается оставаться, внутренне давным-давно уехал, не так ли?