Читать книгу ОПРИЧНИК - Арина Теплова - Страница 4

Мирон вышел на улицу и отметил, что горожане, так и не расходились со двора воеводы. Все оживленно обсуждали упырей и, видимо, их с Василием. Брат же его стоял рядом с некой румяной девицей, с которой перемигивался полчаса назад и что-то говорил ей. Девица в синем сарафане, крутила пальцами конец косы и смущенно кокетливо бросала на Василия взоры и улыбалась. Мирон направился к своему коню и, проходя мимо брата, хлопнул его по плечу.

– Опять девкам зубы заговариваешь? – беззлобно сказал Мирон Василию и, уже обращаясь к девице, сказал. – Он ведь не только до упырей охоч, но еще и до девок. Смотри, одурачит тебя.

Девица вмиг перестала улыбаться и начала перемещать непонимающий взор то с Мирона на Василия, то обратно.

– Да ты что, Мирон! – выпалил Василий. – Не слушайте его, Ульяна Ильинична.

– Поехали, – велел Мирон. – Воевода три рубля серебром дал. К упряжнику заедем, сбрую да седла новые купим.

Василий быстро распрощался со своей новой знакомой и поспешил за братом.

В толпе возбужденно говорящих горожан и зевак, которые толпились во дворе и на улице возле ворот воеводы, стояла молоденькая девушка с длинной темной косой. С интересом следя за всем происходящим, она вдруг обратилась к старику-ремесленнику:

– А что, дедушка, случилось? Отчего, вы так благодарите этих опричников?

– Дак они упырей лесных извели, которых жуть как все боялись.

– Упырей? – опешила девушка и округлила яркие глаза.

– А ты что, девка, не знала, что нежить то у нас на дороге Ростовской водится?

– Нет, дедушка. Я не местная, с соседнего села. К бабке одной за снадобьем приходила.

– А ну тогда понятно, отчего не знаешь. Наш воевода специально Мирона Сабурова из Москвы вызвал, чтобы он разобрался тут. Так они с братцем молодцы, за полдня все и сделали. Теперь, упырей нет и все хорошо.

– А что, этот Сабуров, такой умелый вояка? – не унималась девушка.

– Еще какой. Он, посчитай, самый умелый из сотни волчьей, которая за нечистью гоняется. Прошлой весной, только Мирону Сабурову удалось изловить в Новгороде вредную колдунью, которая воду в реке травила, а людишки болели от этого язвами всякими.

– А куда они сейчас путь держат?

– Дак, к царю батюшке. Они в войске опричников состоят, личные охранники царя и семейства его, – сказал старик и, как-то подозрительно взглянув на девицу, спросил. – А че это ты, девка, все выспрашиваешь то?

– А я, дедушка, люблю всякие сказки слушать. А Вы, так чудесно рассказываете про упырей и другое.

– Это не сказки, девка, это быль.

– Спасибо, что объяснили, дедушка, пойду я.

Девушка засуетилась и уже через миг исчезла в толпе. Старик проводил ее стройную невысокую фигурку в темном плаще прищуренным взглядом и сплюнул на землю.

Сабуровы приблизились к своим привязанным лошадям и дворовый мальчишка услужливо подал им короткие плетки. Мирон поблагодарил его и, расправляя вожжи, запутанные в черной гриве жеребца, искоса посмотрел на брата.

– Видел бы старец Радогор, как ты девкам приветы расточаешь. Вмиг бы выгнал тебя из монастыря, – тихо бросил Мирон через плечо, намекая на то, что все витязи, которые состояли в “Волчьей сотне” на время службы давали обет целомудрия, и не могли ни жениться, ни завести семью. Ибо их наставники, семь старцев-монахов полагали, что женатые витязи не смогут достичь совершенства в изучении тайных знаний и военных умений.

– А откуда он узнает? Ты расскажешь? – надулся Василий, оправляя седло у своего коня и добавил. – Служба когда-нибудь кончится. А я пока жену подыщу. Я же не ты, бирюк бесчувственный. Вообще не пойму, отчего на тебя девки смотрят, когда тебе они вовсе не нужны. У тебя одни игры с оружием на уме.

– Завидуешь что ли? – по-доброму оскалился Мирон, умело вскочив в седло.

Василий промолчал на это заявление брата. Мирон же, отметив, что Василий так же взобрался на коня, поднял руку, чтобы горожане обратили на него внимание и громко произнес:

– Прощайте, люди добрые. Дай Бог еще свидимся!

Понукая своих жеребцов, Сабуровы стремглав выехали со двора воеводы и, пустив коней в галоп, устремились по мокрой дороге.

Пригород Москвы, Саввино-Сторожевской

мужской тайный монастырь,

1572 год, 18 мая

Едва завернув за угол невысокой деревянной бани, которая располагалась в череде бань у восточной части каменного забора, Мирон резко остановился. Перед ним предстал старец Радогор. Облаченный в простое монашеское одеяние, в схиму, с корявой палкой на которую опирался, старец вскинул на молодого человека цепкий взор и строго вымолвил:

– Тебе же велено сегодня к покоям царицы явиться, Мирон. Почему ты до сих пор здесь?

– Я собирался ехать туда, отче, – ответил Мирон, нахмурившись и стараясь отвести глаза, ощущая себя неловко. Уважение и бескрайнее доверие к старцу Радогору глубоко сидело в сердце Мирона.

– Ступай немедля! – чуть повышая голос, велел старец. – Не дай Бог, царь узнает, что новоявленная царица без охраны!

– Да не привык я по теремам женским слоняться. Мне бы в поле куда, да в сечу, побиться с нечистью какой.

– Прекрати. И ступай, куда велено.

– Иду, отче, – тихо ответил Мирон и, развернувшись, направился в сторону конюшен.

– Иди уже, мальчишка, – произнес тихо ему в след старец, провожая высокую, широкоплечую фигуру молодого человека строгим взглядом. – Теперь, главное, царицу в живосте сохранить…

Александровская слобода,

резиденция царя Ивана IV Грозного

1572 год, 18 мая

Последние красноватые лучи заходящего солнца озаряли дымчатое небо, когда Мирон въехал на своем вороном жеребце в слободу. Направляя коня по пыльной дороге в сторону Александровского кремля, который виднелся вдалеке, Сабуров не мог отделаться от гнетущих мыслей. Сегодня, он нес службу на царском дворе, и эта служба была ему не по душе. Дозор, как охранника у покоев государыни, в женском тереме выпадала несколько раз в месяц каждому из ратников-волков, как называли себя между собой воины “Волчьей сотни”. Но Мирона, эта служба особенно тяготила. Более по душе ему было сопровождение царского семейства на богомолье в один из монастырей или в путешествии в другой город. Но, он не мог ослушаться и не явиться в распоряжение царского воеводы теперь, ибо об охране царицы Иван IV просил лично старца Радогора.

Последние семь лет, царь Иван Васильевич в Москве не жил. Устав от произвола бояр и дворян, которые не только “тащили” царскую казну, но и “измены делали” царь поселился в Александровской слободе, которая находилась в сотне верст от Москвы.

Построенный еще его отцом, Василием III в 1513 году, как загородная резиденция для царского семейства, теперь, Александровский дворец являл собой белокаменный кремль. Деревянные укрепления, возведенные еще при его отце, Иван Васильевич велел выложить кирпичом от земли до бойниц. И, сейчас, белокаменный дворец-кремль, опоясанный по периметру неприступной стеной ограждением, красовался с высокими башнями и с церквями, с теремами-дворцами царя и царицы, с конюшенным двором.

В описываемые нами времена, Александровская слобода стала фактически новой столицей Руси, и ее доходы стояли на первом месте среди других русских городов.

На территории Александровской слободы располагались и царская книгописная палата, и печатная мастерская, выпускающая книги и монетный двор. В слободе находились боярская дума, с преданными царю дворянами-боярами и основные государственные учреждения – приказы, в ведение которых входило управление всеми сферами жизни государства от военных до ремесленных дел. Сюда прибывали посольства и послы из других стран, здесь царем Иваном принимались законы, подписывались указы, именно, здесь, была утверждена опричнина.

Около десяти вечера, Мирон сменил предыдущего опричника у дверей царицы. Едва заняв свой пост, он невольно вздохнул и, чуть прислонившись к стене у дверей покоев государыни, приготовился к скучной бессонной ночи.

– И что это за служба у бабских спален? – бубнил сам себе по нос Мирон, вынув из ножен длинный нож, внимательно рассматривая его. Он достал из-за пазухи шелковый лоскут ткани и начал с любовью протирать холодное оружие, чтобы хоть как-то занять себя.

Вот уже две недели, как царь Иван Васильевич в третий раз венчался. Невесту, выбранную через смотр невест, звали Марфа и происходила она из неизвестного боярского рода Собакиных. Две предыдущие супруги царя Ивана умерли странным непонятым образом. Молодые и без видимых болезней, они просто начинали чахнуть, а через несколько недель их находили мертвыми. Царь, который жаждал множества наследников, подозревал, что цариц изводят специально, чтобы он не оставил после себя потомства, а русский престол перешел бы в управление другого не менее знатного русского боярского рода. Тайный заговор бояр против него и его семейства чудился царю постоянно и, именно, с целью напугать и найти всех предателей Иван IV создал армию опричников, которые и должны были выявлять неблагонадежных бояр, жаждущих поменять престолонаследие на Руси.

Оттого, женившись в третий раз, царь безумно опасался за жизнь новоявленной девятнадцатилетней супруги, именно оттого, перед ее горницами еще за два месяца до свадьбы, когда она переселилась в царский терем, Иван Васильевич приказал поставить охрану, чтобы никто чужой не имел ходу до царицы Марфы.

Закончив с ножом, Мирон убрал его в ножны и невидящим взором уставился в противоположную стену, размышляя, как лучше показать определенный удар с уложением на землю противника своему новому ученику, парнишке четырнадцати лет, которого поручили ему месяц назад.

Уже через час невыносимой службы, состоящей только из охраны двери, в которую никто не входил и не выходил, молодой человек прислонился к стене плечом. Стемнело и в царских хоромах стало совсем тихо. Уже никто не ходил по коридорам и было пустынно. Служба же Мирона заканчивалась только завтра днем. Сильнее привалившись к стене, он расслабился и чуть прикрыл глаза, ощущая, как после многочасовой вечерней тренировки с мечом в монастыре, его мышцы устали и просили покоя. Он сильнее сомкнул глаза, воображая и вспоминая свое детство, когда матушка брала его на руки и с любовью укачивала его на своих коленях, пока он не засыпал.

Проснулся он резко, около полуночи, от некоего дуновения воздуха. Ни шороха, ни звука не было слышно, лишь невнятный порыв воздуха задел его лицо. Распахнув глаза, Мирон осоловелым от сна взором невольно заметил некий край черной сутаны или плаща, который стремительно скрылся за поворотом коридора. Всего миг и незнакомец или незнакомка в темном одеянии исчез в темноте.

– Эй! Кто здесь?! – воскликнул низким хриплым ото сна голосом Мирон и, быстро сжав руку на рукоятке ножа, устремился в сторону темного поворота, где только что скрылся человек. Он резко повернул за угол, и тут же столкнулся нос к носу с седовласым дворянином. Явно напугав своей горячностью окольничего, следовавшего по терему, Мирон остановился как вкопанный и, удивленно уставившись взором на знакомое лицо, невольно выдохнул:

– Батюшка! Это Вы?

Дворянин, одетый в длинный почти до пола темно – зеленый кафтан, вышитый по краям серебряной нитью, в короткие красные сапоги, с короткой окладистой бородой и добрыми светлыми глазами, удивленно посмотрел на молодого человека и сказал:

– Ты это отчего, Миронушка, бегаешь? Тебе, насколько я знаю, велено у покоев царицы стеречь.

Отец Мирона, Иван Михайлович Сабуров, окольничий Ивана Васильевича, состоял в совете Боярской думы и почти безвылазно находился при царе.

– Батюшка, простите, а Вы здесь никого не видели сейчас? – задал вопрос Мирон, заглядывая за спину отца и пытаясь хоть что-то рассмотреть во мраке узкого коридора. Большие свечи, вставленные в железные подсвечники, закрепленные на стенах, находились на большом расстоянии друг от друга и оттого давали мало света. Молодой человек не увидел ничего подозрительного и, не удержавшись, спросил отца. – Некоего человека? В черном плаще?

– Нет, не видел.

– Странно, – задумался Мирон. – Может, мне привиделось спросони?

– Ох, выдумщик, – с любовью заметил Иван Михайлович Сабуров и, обойдя сына, прошествовал к покоям царицы. Мирон последовал за ним. – Я к царице. Мне поговорить с нею надобно. Царь желает узнать о ее здоровье.

– Да, конечно проходите, батюшка, – произнес Мирон, поклонившись ему головой. Он услужливо открыл перед отцом дверь в покои царицы, отметив, что в прихожей горнице, которая предваряла покои государыни, находятся несколько сенных девок, некая старица и мать царицы Марфы. Кивнув русой головой в знак приветствия всем женщинам, Мирон быстро закрыл двери, отметив, как отец вошел в спальню царицы.

Старый Сабуров вышел спустя полчаса в хмуром расположении духа, словно о чем-то напряженно размышляя.

– Царица то совсем плоха, – вымолвил невольно себе под нос Иван Михайлович и, как будто не видя сына, прошел мимо него, пробубнив. – Как бы не преставилась она, горемычная…

– Что Вы сказали, батюшка? – спросил его Мирон, следя за ним.

Старший Сабуров, как будто очнулся от своих дум и, обратив взор на младшего сына, раздраженно сказал:

– Не твоего ума дело, Мирон. Ты воин царя, вот и неси свою службу, как велено.

– Простите, батюшка.

Окольничий приблизился к молодому человеку, поднял руку и, благословив сына крестным знамением, велел:

– Не забудь на днях матушку проведать. Уж, больно она печалится о тебе. Давно ты не был у нас.

– Я непременно заеду, – кивнул Мирон. Будучи одним из самых бесстрашных и суровых воинов, Мирон Сабуров в тоже время, еще с детства, до судороги в ногах боялся и уважал своего отца. Оттого, с неким благоговением, он вымолвил вслед отцу, который уже направился по едва освещенному коридору. – Доброго здравия Вам, батюшка!

Услышав реплику сына, Иван Михайлович на миг замедлил шаг, а затем, даже не обернувшись, последовал дальше.

Именно в этот миг, двери, ведущие в покои царицы, распахнулись и в коридор выбежала одна из сенных девок царицы.

– Помогите! Помогите! Царице плохо! – заголосила она.

Вмиг обернувшись на истеричные выкрики девицы, Мирон и Иван Михайлович стремительно последовали в спальню Марфы Васильевны.

Нечленораздельный стон царицы вновь наполнил комнату, когда они вошли, и Марфа Васильевна неистово изогнулась на постели, судорожно хватаясь руками за покрывало. За ними в полутемную небольшую спальню вбежали мать царицы и другие сенные девки. Обступив Марфу вкруг, все с испугом смотрели на нее. Светловолосая, белая словно полотно, царица изгибалась на постели, корчилась в муках и жутко стонала. Ее рубашка и распущенные светлые волосы намокли от пота.

Мирон первый бросился к молодой царице и наклонился над нею, пытаясь рассмотреть ее и понять, что происходит.

– Что с Вами, государыня? – выпалил он невольно ей в лицо.

Царица провела по молодому человеку невидящим болезненным взором и вновь начала неистово корчиться на постели, словно ее кто-то мучил. Мирон попытался удержать ее, чтобы она невольно не упала на пол, с силой схватив ее за плечи. Она как будто задыхалась и смотрела на него дикими, красными от боли глазами. Лицо и шею царицы покрывали неестественные красные шероховатые пятна и Мирон невольно скользнул взором по небольшим жемчужным серьгам, единственному украшению, которое было на царице. Марфа вновь судорожно скорчилась и жутко прохрипела. В следующий миг, она замерла и безжизненно обмякла, упав на постель и прикрыв глаза. На ее губах выступила кровавая пена.

– Отравлена! – выпалил невольно Мирон и отшатнулся от царицы, отпустив ее плечи. Кровавая пена, смертельная бледность и страшные красные пятна, покрывающие ее горло и руки, а так же красные белки глаз, которые он увидел ранее, подтверждали его чудовищную догадку.

– Пречистая Богородица! – выкрикнула в ужасе одна из сенных девок.

Мирон перевел взор на девицу и невольно заметил сбоку неясный отсвет. Резко повернув голову к подножью кровати царицы, молодой человек похолодел. У постели, в ногах ложа, стояла прозрачная фигура царицы в белых одеждах, с неясными очертаниями. Со спокойным лицом и распущенными волосами, недвижимая, она была похожа на прекрасную статую. Мирон осознал, что это душа царицы и она уже отошла от тела. Понимая, что царица умерла, раз ее душа оказалась отдельно от тела, Мирон медленно выпрямился, уставившись на призрак. Он отметил, что более никто кроме него не видит призрак – душу Марфы. Душа царицы обратила на него взор и пропела приятным голосом:

– ПрОклятый ангел все знает…

Призрак сделал ударение именно на первый слог в слове “проклятый”, пытаясь видимо уточнить определенное значение слова. Мирон понимал, что опять же слова призрака слышит только он, ибо и его отец и бабы с девицами, которые толпились у постели, стояли, замерев над телом царицы, даже не смотря в сторону призрака. Дикими глазами, взирая на неподвижную прозрачную душу Марфы, Мирон одними губами, чтобы никто не услышал, прошептал:

– ПрОклятый ангел?

Призрак – душа царицы медленно кивнула и чуть прикрыла глаза в знак согласия. Привидение быстро развернулось и устремилось прочь, взмыв вверх и уже через миг исчезло.

– Преставилась! – громко произнес Мирон и услышал, как окружающие: мать царицы и сенные девки истошно заголосили и запричитали. Окольничий Иван Михайлович же замер у изголовья кровати и словно не мог поверить во все происходящее.

– Иван Сабуров отравил царицу! – вдруг дико вскричала старица, которая находилась при матери Марфы Васильевны.

Стремительно развернувшись и вклинив убийственный взор в сухую неприятную старуху, Мирон смертельно побледнел.

– Да ты что спятила, старая?! – прохрипел молодой человек, испепеляя серым взором старицу, которая дрожащей рукой указывала на его отца и вся тряслась.

Иван Михайлович стоял с бледным каменным лицом и смотрел на всех окружающих. Ни одно слово не упало с его уст…

В тот же день, окольничий Иван Сабуров, отец Мирона был арестован. На основании того, что он был последним, кто видел царицу до смертельного приступа, Ивана Михайловича обвинили в государственной измене и в отравлении государыни. По указу взбешенного царя, Сабурова-старшего заточили в самую страшную тюрьму Москвы, посадив его в “каменный мешок” – камеру, вырытую в земле, промозглую, влажную и темную. В этом жутком “мешке” человек мог прожить не более полугода, медленно умирая.

Мирона и Василия Сабуровых спасло от опалы и ареста только заступничество старца Радогора, который на коленях, почти несколько часов убеждал царя Ивана Васильевича в невиновности молодых людей и в том, что они не были в сговоре со своим отцом. Только благодаря этому, Мирон и Василий остались на свободе. Но, по царскому указу им навсегда запретили появляться не только в Александровской слободе, но и перед очами государя.

Ивана Михайловича Сабурова приговорили к пожизненному заточению и спасти его могло только чудо…