Читать книгу Крепостная - Арина Теплова - Страница 4

Москва, Николаевский вокзал,

1858 год, Апрель, 29.

Поезд, прибывший из Санкт-Петербурга, издал два протяжных гудка, въезжая на заполненную народом платформу. Николаевская железная дорога была вторым по важности путем для передвижения по Российской Империи после царско-сельской. Она открылась семь лет назад и соединяла два крупнейших города Санкт-Петербург и Москву.

Поезда появились сравнительно недавно и для некоторых простых людей были еще в диковинку. Крестьяне, приехавшие в Москву из далеких деревень, стояли на перроне и, крестясь, ошеломленно и немного испуганно смотрели на устрашающий паровоз с трубой, из которой валил дым.

Спустя час пассажиры покинули свои вагоны и рассеялись в многолюдной толпе. На широком перроне остались только две молоденькие девицы. Обе девушки были одеты в светлые дорогие платья по последней французской моде, в кокетливые шляпки и утепленные рединготы. Их немногочисленный багаж состоял всего из полдюжины чемоданов. Прохладная погода не располагала к прогулкам, и девушки зябко ежились от холодного пронизывающего ветра, который гулял по просторной платформе.

Княжна Татьяна Николаевна Урусова недовольно переминалась с ноги на ногу, с каждой минутой все более раздражаясь.

– И почему это нас никто не встречает? – ворчала княжна, обращаясь к своей спутнице. – Еще на той неделе я отписала Елагину. Неужели он решил проигнорировать мое письмо?

– Вряд ли, барышня, Андрей Прохорович всегда точен как часы, – тихо ответила Груша, – Может, его что-то задержало?

Княжна лишь кисло хмыкнула в ответ, напряженно всматриваясь в толпу. Не прошло и минуты, как Татьяна заметила вдалеке высокого, широкоплечего молодого человека в черном сюртуке. Княжна подняла руку и начала энергично махать, стараясь, чтобы Елагин увидел их. Молодой человек, заметив девушек, приблизился.

Андрей Прохорович Елагин, управляющий князей Урусовых, двадцати девяти лет от роду, отличался величавой статью и широкой костью. Он имел крепкий торс, широкие плечи и мускулистые сильные ноги. Гордая посадка темноволосой головы, чуть заметная надменность во взгляде голубых глаз и упрямо сжатая складка у губ выдавали в нем дворянскую породу. Движения – уверенные, энергичные и немного вальяжные – делали его похожим на опасного хищного зверя. Лицо молодого человека, суровое приятное, чуть загорелое, имело крупные выразительные черты. Он носил короткую густую бороду и усы. Он не был красив, но на него хотелось смотреть, ибо от Андрея так и веяло какой-то притягательной силой и мужественностью.

Едва молодой человек подошел к девушкам, как Груша, бросила быстрый оценивающий взор на Елагина и сразу же, смущенно покраснев, опустила глаза на свои руки.

– Здравствуйте, Татьяна Николаевна, – обратился с почтением Андрей к высокой темноволосой княжне Татьяне. – Аграфена Сергеевна, день добрый, – уже мягче добавил молодой человек, стремительно переведя взор на изящную фигуру прелестной светловолосой девушки, стоявшей рядом с княжной. Горящий взволнованный взор Елагина остановился на ее красивом нежном лице, явно ожидая от нее ответного взгляда. Груша подняла глаза на молодого человека и тихо поздоровалась.

– Наконец-то! – раздраженно воскликнула Татьяна, окидывая жадным взглядом статную фигуру Андрея. Княжна демонстративно проигнорировала приветствие молодого человека, посчитав, что Андрей Прохорович не заслужил своим опозданием ее расположения, и начала отчитывать управляющего: – Мы стоим на платформе битых четверть часа! Я уж подумала, что никто не приедет за нами.

– Как же вы так думали, ваше сиятельство? – заметил извиняющимся тоном Андрей, заставив себя перевести взор на княжну, и объяснил свое опоздание: – По дороге колесо в колею попало, да и ось погнуло, пришлось править. Потому и опоздал немного.

– Ясно, – бросила колко Татьяна, видя на его темных штанах грязные разводы.

– Тогда пойдемте? – спросил Елагин вежливо и твердо. Княжна кивнула, и Андрей, взяв в руки четыре чемодана, окликнул грузчика, который помог донести оставшиеся вещи девушек до открытой коляски, ожидающей их на шумной улице, простирающейся сразу за вокзалом.

Поставив чемоданы рядом с коляской, Андрей проворно открыл дверцу и поочередно помог взобраться девушкам в коляску, подавая им руку. Когда они уселись на кожаные кресла, молодой человек принялся привязывать их поклажу позади коляски. Проворно крепя чемоданы, Елагин то и дело бросал заинтересованные взгляды на Грушу, сидящую к нему лицом, напротив княжны.

Девушки только что вернулись из столицы, где гостили у родственников Татьяны Николаевны, князей Юсуповых. Почти всю зиму княжна и Груша провели в Москве в фамильном особняке Урусовых, а феврале перебрались в Петербург. И теперь, когда весенняя погода порадовала первым теплом, княжна Татьяна решила, что пора отправиться в Никольское.

Высокая, статная, темноволосая двадцатилетняя княжна Татьяна Урусова, единственная дочь умершего прошлым летом князя Николая Васильевича Урусова, обладала меланхоличным надменным нравом. Ее немного вытянутое приятное лицо с небольшими темными живыми глазами и тонкими губами отличалось модной бледностью и аристократичностью. Однако постоянно недовольное выражение омрачало ее облик, порой вызывая у окружающих неприязнь. Избалованная и своенравная с детства, княжна просто обожала, когда все происходило по ее желанию. При малейшем непослушании слуг-крепостных, которые занимали более низкое положение, Татьяна в жесткой, а иногда и обидной манере воспитывала и отчитывала подвластных ей людей.

Татьяну Урусову везде сопровождала Груша, которая постоянно была при молодой княжне. У столичных дам было очень модно иметь девушку для доверительных бесед, так называемую компаньонку. Обычно на эту роль богатые дворянки избирали девушек из бедных семей разорившихся дворян. Компаньонки скрашивали монотонное скучное времяпровождение знатных дам, к тому же являясь доверенными подругами. Богатые дворянки поверяли наперсницам свои секреты, во всем советовались с ними и даже иногда давали за ними небольшое приданное, если компаньонка вдруг собиралась замуж, а богатая госпожа не противилась тому. Но в основном бедные пассии были лишь тенью своей богатой хозяйки и подчиняясь правилам и капризам госпожи, зачастую так до старости и оставаясь старыми девами. Хотя компаньонкам и не платили жалования, они жили в богатых домах, при хозяйке, ели за общим столом и носили дорогие наряды. Иногда бывали случаи, когда богатая барыня, устав от ее компании, выплачивала своей наперснице приличное денежное вознаграждение и отпускала от себя. И тогда уже компаньонка могла устроить жизнь по своему усмотрению.

Однако положение Груши было еще более удручающим, поскольку она являлась крепостной князей Урусовых. Еще в четырехлетнем возрасте она осталась сиротой. Мать Грушеньки умерла при рождении девочки, а отец, крепостной крестьянин Сергей Федотов, любимый конюх князей, скоропостижно скончался от пневмонии, оставив трех дочерей в полной нищете. Надо заметить, бедных детей, оставшихся без родителей, часто отдавали на воспитание в другие крестьянские семьи. Княгиня Мария Кирилловна Урусова, мать Татьяны, распорядилась привезти трех девочек к себе в поместье, дабы самой решить, куда их пристроить. Она сразу отметила пригожесть четырехлетней Груши, которая отличалась от своих невзрачных сестер некой врожденной утонченностью. Княгиня оставила девочку у себя и определила ее в компаньонки к своей шестилетней дочери Татьяне. Через год родные сестры Груши умерли во время эпидемии холеры, и девочка осталась совсем одна на этом свете.

Росла она в барском доме и даже имела свою маленькую комнату. Она играла с юной княжной, изучала наравне с Татьяной французский, немецкий, итальянский языки, нотную грамоту и занималась геометрией и арифметикой. Татьяна не любила точные науки и часто отлынивала от занятий у господина Чемизова. Но Груша, понимая, что, возможно, у нее, простой крестьянской девочки, более не будет такого прекрасного шанса научиться всему, с удовольствием и рвением занималась науками, впитывая в себя знания как губка.

Урусовы происходили из старинного княжеского рода, берущего свое начало от татарина Мангита, который был любимым военачальником знаменитого Тамерлана. А Николай Васильевич, отец Татьяны, был потомком известного стольника Петра I, князя Алексея Никитича Урусова.

С детства княгиня Мария Кирилловна определила Груше особое место в доме. Заставляла слуг обращаться с девочкой как с барышней, наряжала в красивые платья и даже отпускала с Татьяной в Петербург. Груша, благодарная княгине за ее доброту и щедрость, неизменно пыталась угодить своей благодетельнице, исполняя все ее просьбы. В конце своей жизни на одном из семейных вечеров княгиня Мария вслух заметила, что любит Грушу как вторую дочь. А красоту и природную любознательность она смогла разглядеть в бедной девочке еще в раннем детстве и возвысить ту до должного уровня. Услышав слова княгини, Груша бросилась перед Марией Кирилловной на колени и начала с благодарностью целовать ей руки. Молодая княжна Татьяна тоже искренне любила Грушу и считала ее своей близкой подругой, поверяла ей все свои тайные желания и чувства. Однако любовь молодой княжны к Груше отличалась от любви Марии Кирилловны. Татьяна скорее была привязана к девушке как к своей любимой собачонке или нужной в данный момент доверенной слушательнице, не более. Но Груша, наивная и добрая сердцем, не замечала этого и искренне любила молодую княжну, считая ее названой сестрой.

Лишь к вечеру, после нескольких часов пути, открытая коляска с девушками, Елагиным и кучером достигла села Никольского, родового поместья Урусовых. Усадьба находилась в версте от села Никольского, самого малочисленного из четырех больших селений, которые располагались в пределах сорока верст на принадлежащих князям Урусовым землях и составляли единое поместье. Князья также имели земельные наделы в Калуге, Перми и на юге России и владели примерно двадцатью тысячами крепостных.

Крестьяне села Никольского, состоявшего из трех сотен дворов, в основном обслуживали барскую усадьбу: двухэтажный особняк, парк, большую конюшню и другие хозяйственные постройки. Остальные же крепостные из близлежащих сел трудились на полях, заготавливали материал для лесопилки и работали на других производствах, которые также принадлежали князьям и давали весьма ощутимый годовой доход.

Андрей Прохорович Елагин служил главным управляющим над всеми четырьмя многочисленными поселениями и предприятиями. Другие имения и вотчины князей, в дальних губерниях, были не так многочисленны, и тамошние управляющие раз в год непременно приезжали в Москву для отчета о делах. В ведении Елагина, помимо восьми тысяч крепостных, были обширные поля, тянувшиеся на многие версты, лесопилка, ткацкая фабрика и два небольших производства по изготовлению конской упряжи. Елагин жил в Никольском при дворце князей и постоянно мотался по округе, ибо за всем обширным хозяйством Урусовых постоянно требовался присмотр.

Никольское, парадная загородная усадьба князей Урусовых, обустраивалось во второй половине XVIII века дворянином А. П. Глебовым, затем ею владели Безобразовы. В начале 20-х годов XIX века Никольское и три близлежащие деревни: Чубарово, Губино и Папино, – с крестьянами купил Николай Васильевич Урусов, отец Татьяны. Чуть позже по замыслу князя Урусова был выстроен помпезный большой дворец и разбит парк.

Дворец, боковые флигеля, два служебных корпуса для дворовых людей составляли единый ансамбль, выполненный в духе классицизма. Главный фасад был украшен шестью колоннадами и венчался куполом, на котором была установлена чугунная статуя Венеры, отлитая на уральских заводах Демидова. Окна западного фасада выходили на реку Нару, открывая взору чудесный пейзаж. Дворец находился в центре квадратного парадного двора, по углам которого были выстроены двухэтажные корпуса, обработанные рустом. В северном, отдельно стоявшем корпусе жил управляющий и пара десятков слуг-мужчин, а в южном обитала женская прислуга во главе с Агафьей, бывшей няней Груши. Чуть далее находились более простые строения, где обитали остальные дворовые, которые жили семьями.

На восточной стороне, куда выходила парадная лестница с чугунными львами, располагался главный въезд во двор. С западный стороны он имел менее помпезный вид и выходил на липовую аллею, которая спускалась к реке Наре. С северной, восточной и южной сторон главный особняк был окружен регулярным парком во французском стиле: с прудами, гротами, беседками и липовой аллеей. Причудливый, ажурный мостик соединял между собой два пруда, в которых росли розовые лилии и кувшинки. Беседка под названием «Храм Венеры», расположенная чуть поодаль, на вершине небольшого холма, имела округлую форму, восемь колон и круглый шарообразный купол.

Недалеко от дворца, на берегу реки Нары возвышалась разрушенная церковь Рождества Богородицы, выстроенная в стиле итальянского барокко с одним переделом внутри. Князь Николай Васильевич, будучи не сильно набожным, не считал нужным реставрировать заброшенное здание. А для многочисленных крепостных все требы и необходимые церковные службы совершались в Николаевской церкви в соседнем селе Губино, что находилось в семи верстах от усадьбы.

В поместье Урусовых также были выстроены конный двор с манежем, стеклянная оранжерея, скотный двор, рига, несколько амбаров и сараев для хранения зерновых и других сельскохозяйственных культур. Оранжерея, возведенная еще при первой хозяйке, Ольге Павловне Глебовой, в настоящее время находилась в запустении. Обветшавшее здание и немногие сохранившиеся растения пребывали в упадке. Княжна Татьяна не считала нужным сохранять диковинные цветы и совершенно не занималась посадками. Постоянно занятому Елагину также не было дела до растений в оранжерее. Единственным человеком, который истинно любил это старинное заброшенное здание с зеленым царством цветов, являлась Груша. Здесь девушка проводила целые часы, копаясь в земле и ухаживая за растениями и кустарниками.

Едва коляска Урусовых въехала во двор и остановилась у большого двухэтажного дворца с мезонином, Андрей, который сидел вместе с кучером Фомой на козлах, быстро спрыгнул на землю и, подав руку княжне, помог ей спуститься. Татьяна, все еще выражая всем своим видом недовольство из-за того, что Елагин заставил себя ждать целых десять минут на промозглом перроне, царственной походкой проследовала на крыльцо дома.

Елагин, поняв, что княжна не собирается давать ему никаких поручений, обернулся к Груше. Протянул ей руку, и девушка, улыбнувшись молодому человеку, оперлась на его широкую ладонь, затянутую в перчатку, и выпорхнула из коляски, поблагодарив его. Однако Андрей не отошел, а, лишь отпустив ее руку, придвинулся к девушке ближе и тихо произнес:

– Я хотел вас спросить, Грушенька, как вы провели эту зиму?

– Весьма интересно, – ответила девушка, устремив прелестный взор на суровое лицо молодого человека.

– Вы так долго не приезжали к нам в деревню, почитай, пять месяцев, – заметил Елагин дрогнувшим голосом, обращаясь к девушке, и, чуть склоняясь к Груше, пристально посмотрел ей в глаза и глухо вымолвил одними губами: – Я даже успел соскучиться по вам, Грушенька…

Девушка вмиг смутилась от его проникновенных слов и опустила глаза.

Андрей же замер над ней и, казалось, не собирался отходить. Он с интересом и тайными думами рассматривал стоявшую перед ним девушку, воспоминания о которой в последнее время постоянно бередили его сердце.

Грушеньке едва исполнилось восемнадцать, но страстные навязчивые думы о девушке уже давно преследовали Елагина. Ее округлое румяное лицо с нежной кожей, невозможно прелестное, юное и изысканное, с тонкими чертами, невероятными чудесными глазами, с пухлыми красиво очерченными губами вызывало в душе Андрея невольный трепет. Молодому человеку казалось, что красота Груши с каждым годом ее взросления сильнее расцветала, и порой Елагину думалось, что земная девушка не может быть столь прекрасна, будто выдуманная сказочная фея. Среднего роста, Грушенька обладала изящным станом, с невероятно тонкой талией, округлыми бедрами и высокой девичьей грудью. Ее легкая поступь, грациозность, плавность движений, нежный голос, немного наивный пленительный взор вызвали в сердце молодого человека потаенные пламенные терзания. Ее светло-русые длинные волосы, которые она обычно собирала в изысканный узел на затылке или в косы-крали над ушами имели сочный светло-медовый цвет, придавая ее коже теплый оттенок. Однако самыми необычными казались дивные большие глаза, которые имели редкий фиолетовый цвет. Волшебные, словно у колдуньи, глаза Груши напоминали своим оттенком драгоценный камень аметист. Чудный взор Грушеньки стоял перед глазами Елагина денно и нощно, травя его душу своей прелестью.

В ушах Груши зашумело, потому что фраза молодого человека вызвала в ее душе целую гамму чувств. Она ощутила, что ей не просто приятно от его откровенных слов, а невозможно сладостно. Почувствовала, как сердце забилось глухими сильными ударами. Вновь подняв прелестный взгляд на лицо Андрея, Грушенька отметила тот же пристальный поглощающий взор молодого человека, что и минутой раньше.

– Татьяна Николаевна немого простыла в январе, – произнесла Груша, смотря в ласковые голубые глаза Елагина. – А так она посещала все балы, на которые ее приглашали, – произнесла Груша совершенно пустую фразу, чтобы разрядить страстное напряжение, которое возникло между ними после откровенных слов Елагина.

– А как же вы, Грушенька? Вы не болели? – заметил Андрей обеспокоенно.

– Нет, – ответила она и вновь опустила глаза, уже не в силах выдержать горящего взора, который молодой человек, видимо, не собирался отводить от ее лица.

– Груша! – раздался звонкий недовольный голос Татьяны сверху лестницы. Княжна, обернувшись, стояла около парадных дверей и сердито смотрела на Грушу.

– Извините меня, – прошептала девушка Елагину и, проворно подхватив юбки, направилась к княжне.

Простота наружной отделки дворца резко контрастировала с роскошным внутренним убранством. Прекрасные интерьеры, а в особенности большой бальный зал – главный зал дворца – украшались богатыми росписями, плафонами, лепниной, позолотой, зеркалами и декоративными тканями. В строении имелось более тридцати залов и комнат.

На первом этаже располагались бело-золотой бальный зал, голубая, малиновая и золотая гостиные, фарфоровый, чайный и итальянский салоны, розовая столовая, кабинет, библиотека, картинная галерея. Широкая лестница, облицованная мрамором, прямо из широкой парадной вела на второй этаж. Наверху находилась музыкальная гостиная овальной формы, увенчанная куполом мезонина, литературный салон, курительная, спальни хозяев, биллиардная, комнаты для гостей и гувернеров. В правом одноэтажном флигеле была буфетная и кухня с кладовкой, а в левом располагались девичья и прядильная комнаты.

Комнатка Груши находилась на втором этаже в самом конце анфилады господских спален в западном крыле. Спальня девушки была выполнена в бордовых тонах и когда-то давно служила комнатой для гувернантки княжеских детей. Из окон Грушиной комнаты виднелись липовая аллея и часть реки Нары. Простое убранство составляли кровать, плательный шкаф, зеркало и небольшой письменный столик с креслом. Однако девушка очень любила свою маленькую мрачноватую спальню, ибо до сих пор помнила ту убогую крестьянскую избу, в которой жила с отцом до четырех лет.

Без промедления переодевшись в домашнее розовое платье, Груша направилась по широкому коридору, украшенному по низу стен светлыми деревянными панелями, в спальню княжны. Открыв тяжелую помпезную дубовую дверь, девушка оказалась в яркой комнате с гобеленами на стенах, изображавшими большие бледно-розовые цветы. Княжна полулежала на небольшом гобеленовом диванчике и, недовольно вздыхая, закладывала в рот крупные виноградины, которые лежали на серебряном блюде перед ней.

– Ах, Груша, сядь со мной. Отчего-то мне так тоскливо, – велела Татьяна.

– Просто вы устали, Татьяна Николаевна, – сказала Груша, опустившись на кресло, стоявшее напротив диванчика. – Дорога из Петербурга такая утомительная.

– Да нет, дело не в этом, – раздраженно заметила княжна и со звоном поставила серебряное блюдо с виноградом на резной ореховый столик. – Константин никак не едет. А я так устала заниматься этими нудными делами в усадьбе.

– Но ведь Андрей Прохорович неплохо справляется с хозяйственными делами, – ответила Груша, не понимая, с чего вдруг княжна решила, что она занимается делами усадьбы. Еще ни разу со смерти старого князя Груша не видала, чтобы Татьяна Николаевна решала хоть один вопрос, касающийся поместья.

– Да прям, справляется, – как-то кисло сказала княжна. – Тогда отчего же, едва мы по осени уехали с тобой в Москву, он уже через месяц письмо прислал, да в нем просил, чтобы мы вернулись обратно, а то он не знает, в какой цвет восточный флигель перекрашивать. Так что Елагин не может ничего и решить-то без меня. Ты же знаешь, как он всю зиму чуть ли не в каждом письме зазывал меня обратно сюда, в деревню, и постоянно писал, приезжайте да приезжайте. Все же он не понимает, как чудесно время проводить в столицах, – добавила недовольно княжна. – Вот раньше, когда папенька был жив, так я по полгода в Петербурге жила.

– Так и было, – ответила Груша. Она вспомнила, как все свои детские и отроческие годы безвылазно провела здесь, в Никольском. Князья с дочерью каждую зиму переселялись в свой особняк в Москву или гостили в Петербурге у родственников, наслаждаясь зимними балами, забавами и всякими увеселениями. Груша же зимой часто скучала в деревне и в огромном количестве читала разнообразные книги, которых было множество в дворцовой библиотеке Урусовых. Груше было все интересно. И астрономия, и история, и другие науки. Все зимы напролет девушка проводила в саду с книжкой, сидя в уютном кресле. Чтобы занять свое время в отсутствие князей, Груша также часто помогала на кухне кухаркам или Агафье с управлением по дому. Но едва в поместье в апреле появлялась княгиня с дочерью, Груша более не дерзала показываться на кухне или рядом с простыми девушками-служанками, так как знала, что Мария Кирилловна будет недовольна этим. Лишь в этот год, после смерти отца, Татьяна, ощущая одиночество, решила взять Грушу с собой в Москву, дабы не так сильно скучать по умершим родителям.

Воодушевленная поездкой в Москву, Груша около месяца пребывала в некой эйфории по поводу предстоящей поездки. Однако, впервые попав в Москву, а потом и в Санкт-Петербург этой зимой, Груша была разочарована этими шумными, помпезными столицами, а также их высокомерными надменными жителями-дворянами. Именитые мужчины, едва знакомясь с Грушей, немедля начинали проявлять симпатию к девушке. Но, едва узнав, что она крепостная княжны Урусовой, утрачивали к ней всякий интерес, а при следующих встречах лишь бросали на нее странные долгие взгляды и не заходили в общении с ней далее приветствия. Великосветские дамы и девицы вообще презрительно и ехидно смотрели на нее и практически никогда не здоровались, явно считая себя выше. Это отношение московского и петербургского высшего общества почти не беспокоило Грушу, ибо еще с детства она осознавала свое положение в доме Урусовых и знала, что не должна жить подобно барышне, ведь ее настоящее место было среди простых крестьян и мастеровых, из среды которых были родом родители.

Оттого нынче, вернувшись в Никольское, Груша в воодушевлении поняла, что здесь, в деревне, где все люди проще, понятливее и добрее, она чувствует себя гораздо лучше и душевно, и морально. К тому же здесь жил Елагин, и именно этот факт делал загородное имение князей самым желанным и любимым местом для Груши. Никольское с его прудами, парком, ягодным садом и бурной рекой было неразрывно связано с детством девушки, с ее трепетной влюбленностью в молодого управляющего Андрея и с покойный, умиротворенным состоянием души.

– А сейчас я должна запереть себя в этой глуши, где нет никаких достойных развлечений, – печально заметила княжна, вздыхая.

– Можно съездить в гости к соседям или устроить бал, – подсказала Груша. – Вы немого развеетесь.

– Какой еще бал?! Для кого его устраивать в этой глуши? – раздраженно произнесла Татьяна. – Скорее бы уж Костя приехал из-за границы.

– Жаль, что Константин Николаевич не едет, – произнесла нужную фразу Груша, чувствуя, что ей совершенно все равно, приедет брат Татьяны или нет. В последний раз Груша видела Константина Николаевича Урусова, которому в сию пору было далеко за тридцать, давно, еще в раннем детстве. И его образ, какой-то расплывчатый и непонятный, не оставил в душе девушки никакого заметного следа.

– Да за границей веселее, нежели у нас в Петербурге, – пожала плечами княжна. – Как я его понимаю. Хотя, знаешь, Груша, – тихо добавила Татьяна, наклоняясь к девушке, – У нас-то молодые дворянчики все же лучше, чем там, в Европе. Ты ведь помнишь мой вояж с отцом в Париж прошлым годом. Насмотрелась я там на этих заграничных дворян. Бррр… странные они какие-то. Только глазами стреляют, да и все. Так вот, скажу я тебе, наши русские дворяне гораздо интереснее, смелее да романтичнее, чем европейские. Наши-то молодые люди и шаль придержат, и ручку так поцелуют, что аж до мурашек пробирает. Помнишь, как корнет Лежнев увивался за мной этой зимой? – мечтательно заметила княжна. – И не просто цветы каждый день от него приносили, а вон еще чего удумал: под моими окнами стоял. Да один раз даже на балкон залез! Ну, ты же помнишь, как вся дворня сбежалась, когда он спрыгнул ко мне на балкон, и я с перепугу закричала.

– Помню, – кивнула Груша и нахмурилась, отчетливо вспомнив, как этот корнет Лежнев в ту мартовскую теплую ночь вначале залез на балкон как раз Груши, когда она легла спать. Около полуночи его худощавая высокая фигура появилась под окном. Тогда Груша не на шутку испугалась и, проворно накинув шаль, вышла на балкон. А корнет бесцеремонно заявил, что влюблен в нее, и она непременно должна стать его возлюбленной. Груша же, зябко кутаясь в шаль и опешив от слов молодого человека, тогда заметила, что Лежневу нравится княжна Татьяна, все-таки именно ей он посылает каждый день цветы. На ее заявление корнет скорчил кислую мину и заявил, что заносчивая бледная княжна никогда не интересовала его, а вот она, Грушенька, уже второй месяц является предметом его дум и мечтаний, и только чтобы иметь возможность хоть иногда видеть ее, он был вынужден волочиться за княжной.

После этих слов Лежнев попытался обнять Грушу. И девушка, окончательно оторопев, возмущенно отскочила подальше от прыткого молодого человека, холодно заявив, что Лежнев ей совершенно безразличен, и потребовала, чтобы он немедленно покинул ее балкон. После этой ее фразы корнет побледнел, а затем сразу покраснел, выпалил, что для дворовой девки она слишком высокомерна, и с досады обозвал ее непотребным словом. Груша в ответ отвесила наглецу пощечину и велела ему уйти, пока она не позвала слуг. Лежнев окончательно разозлился и в бешенстве заявил Груше, что в отместку за ее холодность уж точно станет волочиться за княжной. Она никак не прореагировала на его слова. А корнет, видимо, желая подтвердить свою угрозу действиями, направился к перилам балкона и по парапету проворно перебрался на балкон княжны, где его и увидела Татьяна. Все подробности этой неприятной истории Груша, естественно, оставила в тайне, чтобы не разрушать романтичные мечтания княжны, которая потом месяц вспоминала дерзкий поступок корнета с поэтическим восхищением.

– Да… корнет Лежнев весьма горяч был, да и внешне он очень даже ничего. Но вот после того раза он более не ухаживал за мной, а жаль… – произнесла мечтательно Татьяна.

– Жаль, – кивнула Груша, вновь отчетливо вспомнив, как через неделю после той вылазки на балкон ночью Лежнев отчего-то появился около модной лавки, когда Груша дожидалась на улице княжну. Корнет возник рядом с нею неожиданно и, нервно кусая губы, выпалил:

– Вы холодное существо! И как я мог любить вас! Я вам совсем безразличен, вижу!

– Прошу вас, сударь, не надо снова об этом, – тихо произнесла Груша, оглядываясь и моля Бога о том, чтобы из лавки в этот момент не вышла княжна Урусова. – Я же вам уже все объяснила в прошлый раз на балконе…

– Ах! – воскликнул в сердцах Лежнев и трагическим тоном добавил: – Что ж! Завтра же я еду на Кавказ, и, ежели меня там убьют, в этом будете виноваты вы одна!

В этот момент на крыльце лавки появилась княжна. Увидев Грушу и корнета, о чем-то говорящих, Татьяна удивленно округлила глаза. Лежнев, так же заметив княжну, зло окинул взором Татьяну и проворно скрылся в толпе. Княжна же спустилась к Груше и спросила:

– Это был корнет Лежнев?

– Он, Татьяна Николаевна, о вас спрашивал, – мгновенно придумала Груша. – Он опечален тем, что в прошлый раз вы так раскричались на балконе, что отныне боится показаться вам на глаза.

– И напрасно, – кокетливо заметила Татьяна, довольно улыбаясь. – Я все обдумала и поняла, что он весьма приятен, этот корнет. И я была бы совсем не против, если бы он поухаживал за мной.

В данный миг, вспомнив все эти неприятные события, Груша нахмурилась, думая, как перевести разговор на другую тему.

– Странно, отчего ваш братец никак не возвращается? – сказала Груша. – Как-никак еще прошлым летом вы отписали ему, что Николай Васильевич умер.

– Да, и не говори. Константин даже на похороны родителей не приехал, – печально вздохнула Татьяна. – Да и в последнем письме братец писал, что в январе к нам уж точно приедет. А сейчас уже апрель, и где он?

– Рано или поздно надобно ему приехать в Россию, – заметила безразлично Груша. – Ведь ему пора вступить в наследование всеми землями и имениями.

– Да, ты права, – кивнула княжна и добавила: – Сколько же мы не виделись с братцем-то? Наверное, лет девять. Последний раз в Петербурге прощались. Интересно, изменился он или нет? Наверное, все такой же красавец и балагур…

Грушенька нахмурилась, пытаясь вспомнить, как выглядит Константин Николаевич, но память рисовала расплывчатый образ высокого светловолосого молодого человека. Последний раз она видела молодого князя, когда ей было лет пять или шесть, здесь, в усадьбе, летом. Тогда она играла во дворе с крепостными детьми и упала. Не прошло и минуты, как ее подняли чьи-то сильные руки, и Груша, узнав в своем помощнике молодого князя Константина, так испугалась, что не смогла сказать ни слова. А он лишь прищурился и улыбнулся маленькой девочке.

– Ну, ты и шустрая, Аграфена, всех мальчишек загоняла, – сказал тогда Урусов по-доброму и пошел дальше по направлению к конюшням. Тогда Константину Николаевичу было около двадцати пяти лет, он едва окончил свою военную карьеру в чине поручика и ушел в отставку. Чуть позже уехал с позволения отца за границу и уже более десяти лет жил на чужбине.

– Помню, как Константин в последний раз на целую неделю бал закатывал по случаю своей отставки, перед своим отъездом за границу. Ты-то не видела, а я в Москве как раз с матушкой была. Так я до сих пор помню, как всю неделю такой кутеж был, что весь квартал по ночам спать не мог. Пока уже отец не возмутился. – Татьяна звонко рассмеялась. – Да, погулять-то братец умеет. Только вот остепенился ли теперь? – продолжала Татьяна. – Все же отныне он глава семьи.

– А вы, Татьяна Николаевна, не забыли о моей просьбе? – очень вежливо и просяще спросила вдруг Груша, устремив на княжну любящий тревожный взор.

– Ты про вольную? – спросила Татьяна. – Нет, Груша, не забыла. Ты же знаешь, что я прав-то не имею. Адвокат ведь сказал, нынче все бумаги может только Константин подписывать. Жаль, что матушка не успела тебе подарить вольную к твоему шестнадцатилетию.

– Жаль, – кивнула Груша. Отчетливо вспомнив, как Мария Кирилловна скоропостижно скончалась два года назад. Ведь именно ко дню рождения Груши в декабре княгиня Урусова обещала выправить вольную для девушки, которую любила как собственную дочь. Позже отец Татьяны, старый князь Николай Васильевич, как-то позабыл о вольной, а Груша боялась просить его. В августе прошлого года старый князь умер от сердечного приступа, и девушка так и осталась без обещанной милости. Теперь же ей надо было ждать возвращения брата Татьяны, чтобы Константин Николаевич уже непременно дал ей вольную, как намеревалась сделать покойная княгиня.

– Ты не беспокойся, Груша. Как только Константин вернется, я сразу же переговорю с ним о тебе. Я думаю, все решится довольно скоро, – сказала Татьяна и подбадривающе улыбнулась девушке.

– Благодарю вас, Татьяна Николаевна, – кивнула Груша и так же улыбнулась княжне по-доброму.

– Знаешь, Груша, я давно хотела тебя спросить, что ты думаешь о нашем управляющем, о Елагине? – вдруг спросила княжна.

– А что я должна о нем думать? – произнесла удивленно Груша.

– Ну как же, Груша, – тихо сказала княжна, и глаза ее загорелись. – Согласись, все же он довольно интересен, не правда ли? – Грушенька пожала плечами и чуть нахмурилась. Она уже привыкла, что Татьяна еще с детства поверяла ей свои секреты и тайные мысли. – Да, да он весьма интересен, мне так кажется, – утвердительно добавила княжна и вдруг, чуть прикрыв глаза, мечтательно вымолвила: – Такой он мужественный, сильный, а выправка у него какая! Сразу видно, что бывший военный. Ты знаешь, Груша, хоть он и беден и оттого и служит у нас управляющим, но в нем сразу чувствуется порода, и что он из дворян. Держится так холодновато и с таким достоинством, что иногда так и хочется переодеть его в парадный фрак, и уж тогда он точно будет не хуже, а наверняка намного эффектнее выглядеть, чем некоторые богатые дворяне.

– Вы столько нафантазировали, Татьяна Николаевна, – улыбнулась Груша.

Княжна же в ответ лукаво улыбнулась и заметила:

– А что, я правду говорю. Вот даже сегодня, когда он забирал нас с вокзала, я обратила внимание на его руки, ладони у него хоть и широкие, но форма кисти такая красивая, мужская. А статный он какой? И плечи широкие, и ноги сильные. А взгляд-то у него какой! Если взглянет так, ах, мурашки по коже пробегают. Вот не был бы нашим управляющим, я бы в него вмиг влюбилась.

– Так вы же в подпоручика Некрасова влюблены, – опешила Груша.

– Это уже в прошлом, – кисло заметила княжна. – Я вот еще зимой подумала, что наш-то Андрей Прохорович уж больно хорош. Так он у меня уже целый месяц из дум не выходит. А как ты думаешь, если я намекну ему на свои чувства, сможет ли он ответить мне тем же?

– Не знаю, Татьяна Николаевна, – пролепетала Груша, тут же опечалившись, и ощутила, что все ее существо сжалось от предчувствия надвигающихся страданий. Ведь последние несколько лет Елагин вызывал в душе Грушеньки противоречивые страстные думы. Уже давно Груша тайно любовалась и восхищалась Андреем и выделяла его среди других мужчин и молодых людей. Своим юным еще неопытным сердечком девушка осознавала, что влюблена в Андрея. Однако боялась открыться кому бы то ни было в своих тайных чувствах к молодому человеку, а более всего опасалась показать свою влюбленность самому Елагину.

Едва Груша оказывалась рядом с ним, она начинала бледнеть, дрожать и боялась даже поднять глаза на молодого человека, думая, что он непременно заметит ее интерес. Андрей всегда был вежлив с нею и добр. Но в последнее время Груша стала отмечать, что он стал к ней внимательнее. Ежедневно, при условии, что Елагин оставался в усадьбе, он находил время, чтобы поздороваться с Грушей, а если вдруг она оставалась ненадолго одна, Андрей часто сопровождал ее в прогулках по саду или к реке. Он с интересом расспрашивал Грушеньку обо всех ее занятиях, о том или ином событии и о ее взаимоотношениях с княжной. Во время этих прогулок, когда Елагин начинал уж больно пристально смотреть ей в глаза, девушка часто смущалась, но все же живо и с радостью отвечала на все его вопросы и с удовольствием поддерживала разговор, расспрашивая молодого человека о его работе, занятиях и семье. Пару раз они с Андреем даже ездили верхом прогуляться по окрестностям. Это было прошлой осенью, когда княжна болела и отказывалась ехать вместе с Грушей.

И сейчас, смотря на княжну, девушка отчетливо вспомнила ту верховую прогулку с Елагиным в прошлом октябре. Тогда на конюшне, встретив Андрея, Груша ответила на его вопрос, отчего она едет кататься одна, упомянув о болезни княжны. А молодой человек выразил желание сопроводить девушку на прогулку. Груша смущенно согласилась, в глубине души ликуя от радости. И молодые люди два часа провели вместе, объезжая окрестные луга и поля, обмениваясь впечатлениями об окружающей их увязающей яркой осенней природе. Всю зиму Грушенька провела в Москве и Петербурге с княжной и только сегодня вновь увидела Елагина. Андрей ей показался невозможно родным и желанным. Его голос, его взгляд вызвали в душе девушки трепетное обостренное чувство влюбленности. И в эту минуту, слушая княжну, Груша тихо вздыхала, прекрасно понимая, что та, несомненно права в том, что Елагин исключительный и очень притягательный молодой человек.

– Вот было бы чудесно, если бы Константин разрешил нам обвенчаться… – вымолвила Татьяна мечтательно.

– Но он же управляющий, – пролепетала тихо Груша, придумав тут же единственный аргумент, который, по ее мнению, должен был остудить пыл княжны. Хоть Груша и привязалась к Татьяне всей душой, но влюбленность в Андрея была гораздо сильнее в ее сердце. И одно лишь осознание того, что Елагин и княжна могут обвенчаться, вызвало в душе Груши страдания и боль.

– Ну и что? – капризно заметила Татьяна. – Согласна, он беден, но он все же дворянин! А коли уговорить Константина, то я бы своим богатым приданным составила счастье Андрея. Как ты думаешь?

Груша молчала, печально думая о том, что зря размечталась о Елагине. Как-никак она была крепостной, а он дворянином, как напомнила ей княжна. Конечно же, как и сказала Татьяна, Андрей более подходил в мужья как раз княжне Урусовой, чем ей Груше. Наверняка никогда ни один дворянин не влюбится в крепостную девку и уже тем более не женится на ней. И именно поэтому Груша почти болезненно желала стать свободной. Ведь после этого она могла предполагать, что Елагин обратит на нее внимание и, может, она сделается его женой.

– А может, и правда устроить нам званый вечер? – спросила вдруг княжна. – Например, в эту среду? Как ты думаешь, Груша?

– Наверное, лучше в субботу, Татьяна Николаевна, – осторожно предложила Груша. – До среды всего пять дней осталось, не успеем подготовиться.

– Отчего же? Сейчас велю Агафье, чтобы девки дворовые генеральную уборку дома сделали и непременно все окна вымыли. Хочу, чтобы в гостиных светло было. Думаю, двух дней им хватит. Да и на кухне надо будет распорядиться, чтобы все сготовили. Ах, правда, надо меню банкетное составить. Но ты мне поможешь?

– Конечно, – кивнула Груша, в душе жалея дворовых девушек, поскольку весь помпезный особняк с окнами и лестницами возможно было вымыть не менее чем за неделю, а то и за десять дней. Но, видимо, из-за прихоти княжны дворовые служанки будут вынуждены работать без отдыха, лишь с коротким перерывом на сон. Думая о том, как помочь Агафье с уборкой, Груша почти не слушала княжну и поймала лишь последнюю фразу Татьяны:

– Надо к понедельнику придумать обеденные блюда, и пусть Матрена посчитает, каких продуктов изысканных да фруктов надобно будет. А Андрея Прохоровича пошлем во вторник в Москву, чтобы все привез.

– Но Андрей Прохорович нынче подготовкой к посевной занят. Ему, наверное, некогда будет, – тихо заметила Груша.

– И что же? Неужели эта, его посевная, важнее моего званого вечера? – ощетинилась негодующе княжна. Груша замолчала и более не стала спорить, зная, что Татьяна хоть и относилась к ней с добротой, но все же не любила, когда с ней спорят, а тем более Груша. – Ничего, найдет денек и съездит за продуктами в Москву. А ты не забудь к среде подготовить не менее дюжины романсов. Петь будешь.

– Как скажете, Татьяна Николаевна, – заметила Груша покорно.