Читать книгу Восьмая жена Синей Бороды - Ариша Дашковская - Страница 2

Ханна внесла два ведра с нагретой водой в комнату и исчезла за тканевой ширмой, скрывающей деревянную лохань. В камине пылали дрова, но в комнате чувствовались зябкость и сырость. Послышался плеск наливаемой воды, и Энни слезла с подоконника и поплелась к Ханне. Иначе она раскричится.

– Ты что ползешь как гусеница? – Ханна уже включила режим ворчливой старухи.

– Да иду я, иду.

Оказавшись перед строгой кухаркой, Энни, уставившись в пол, принялась спешно развязывать передник. Пальцы не слушались.

– Божечки, передник уделала, платье уделала, – всплеснула руками Ханна, а потом помогла Энни с никак не поддававшимся девочке узлом.

Продолжая ругаться, Ханна сняла передник, ослабила шнурки на вороте платья и, велев Энни поднять руки, сама стащила его.

– Где же вас черти носили, позвольте полюбопытствовать? Этот молчит, та губы дует, хоть от тебя добьюсь ответа?

– Мы гуляли.

– Оно и ежу понятно. Где?

Энни вцепилась тонкими пальцами в борта лохани и залезла внутрь. Села, прижала ноги к подбородку.

– Гуляли где, говорю? – прогромыхал прямо над ухом голос Ханны.

– То там, то сям.

Ханна хмыкнула и стала расплетать жидкую, светлую косу нарочито небрежно.

– Ай, больно же! – вскрикнула Энни.

– А батюшке твоему не больно? За сердце хватался, потом за ружье, потом снова за сердце.

Энни виновато вздохнула.

– Когда сеньора Маргарет приедет, она твоему отцу всю кровь выпьет, если Катарина расскажет ей, чем вы тут занимались. Меня не жалеешь, хоть батюшку пожалей.

Ханна зачерпнула воду и вылила на макушку своей маленькой госпожи. Волосы облепили неприятными сосульками лицо Энни, вода попадала в глаза и нос. А когда Ханна взялась за мыло, Энни не сдержалась и захныкала:

– Щиплет! Ай! Ой!

Энни жмурилась изо всех сил, но от пены не было никакого спасения. Ханна же к ее невыносимым мучениям относилась равнодушно и продолжала яростно намыливать волосы и растирать покрасневшую кожу. Энни молилась про себя, чтобы экзекуция закончилась как можно быстрее. И только когда Ханна стала поливать ее чистой водой, Энни поняла, что пытка завершена.

Энни вылезла из лохани, оставляя на полу лужицы. С ее слипшихся волос ручейками стекала вода. От холода на коже появились пупырышки. Энни обхватила себя за плечи, пытаясь согреться. Вид ее был настолько жалок, что Ханна сменила гнев на милость.

Она накинула на дрожащие плечи Энни и бережно промокнула воду, стараясь не касаться синяков.

– Подралась с кем-то?

– Упала, – и, увидев недоверие в глазах Ханны, Энни поспешно добавила: – Несколько раз.

Ханна покачала головой:

– Я постираю вещи.

Она нагнулась за небрежно брошенными на полу вещами, и только когда она дошла до двери, Энни осенило, и она, чуть не свалив ширму. Бросилась за кухаркой:

– Ханна, Ханночка, верни мой передник?

– Зачем это? – Ханна подозрительно прищурилась.

– Там кое-что мое в кармане…Орешки.

Ханна отдала передник, наблюдая за ней. Энни тем временем нащупала кольцо и схватила его в кулак вместе с орехами.

– Орешки, говоришь? Уж не в лесу ли вы их набрали?

Энни потупилась, а Ханна затолкала ее в комнату и зашипела:

– Мать твою задрал Зверь. И на смертном одре она взяла с меня обещание, что ты никогда не пойдешь в лес. Зверь учует тебя, он будет искать тебя, Эниана, и не успокоится, пока не найдет.

– Мама так и сказала? – Энни испуганно пятилась назад от грозно наступающей на нее Ханны.

– Именно так. Господь свидетель.

– Ты нарочно пугаешь меня.

– Думай что хочешь! Но в лес путь тебе заказан. Костьми лягу, богу душу отдам, а в лес тебя не пущу.

Все, что Энни знала о матери, укладывалось в одно слово: красивая. Энни подолгу смотрела на портрет графини Эмилии де Рени, висящий над камином в гостиной. Она гордилась, что эта прекрасная дама, держащая в руках цветок бессмертника, ее мать. Иногда ей казалось, что мать улыбалась ей, когда она пересказывала ей вечером события дня, не замечая сочувствующих взглядов прислуги. Повзрослев, Энни перестала это делать, но все равно, каждый раз, проходя мимо, смотрела на картину.

Энни совершенно не помнила мать. Она умерла, когда девочке минул годик. О причинах смерти в поместье при Энни не говорили. Когда Энни начала задавать вопросы, где ее мама, взрослые либо отмалчивались, либо говорили, что она отправила на небеса. Потом Ханна обмолвилась, что ее загрызли дикие звери в лесу. А теперь оказалось вдруг, что зверь был один. Тот самый зверь. И матери удалось каким-то чудом добраться домой.

– Как это случилось? Ханна я уже выросла. Я смогу понять.

Ханна пожевала губу и воровато оглянулась по сторонам, будто боялась, что ее могут подслушать.

– Ее привез кузнец, отец Франца. Он ехал с ярмарки. Ему практически ничего не удалось продать, да и вырученные деньги у него украли. Он подсчитывал убытки и думал, что сегодня несомненно худший день в его жизни. Он задумался, и не сразу заметил, что из лесу на дорогу бросилась женщина, прям перед его повозкой. Якоб чудом успел увести телегу в сторону и остановился. Женщина упала в грязь. Больше она не поднялась. Якоб бросился к ней и когда перевернул ее, то, к своему ужасу, узнал госпожу Эмилию. Все ее лицо, одежда и тело были измазаны грязью и кровью. И он не мог понять ее это кровь или чужая. Когда лекарь осмотрел ее, оказалось, что кровь не ее. На ее теле не было ран. Но было много синяков, и несколько ребер было сломано. Ее тело горело. Она металась в бреду и только и говорила о чудовище, звере. Но ничего такого, что помогло бы его найти.

– Я не пойму, ты говоришь о звере, как о человеке. Кто это?

– Да кто бы ни был! Сущность у него звериная. С тех самых пор и стали пропадать в лесу девушки. Зверь ищет тебя, Эниана.

Ханна посчитала свою миссию по запугиванию исполненной и направилась к двери.

– И не ложись в постель с мокрой головой. Высуши волосы у камина. И не вздумай меня обмануть, – она погрозила узловатым пальцем. – Приду, проверю.

Как только за Ханной затворилась дверь, Энни поспешила к своему тайнику. Она обнаружила его случайно три года назад. Украшением комнаты был камин. Он был облицован керамическими плитками. На каждой красовался определенный узор: огненно-красный тюльпан, диковинная птица, либо грозный лев, окруженные замысловатым орнаментом. Больше всего Энни впечатляли сказочные птицы с головами юных девушек вместо птичьих и огромными похожими на раскрытые веера красочными хвостами. Как-то она заметила, что на одной из плиток у дивной птицы в хвосте не шесть перьев, как у остальных, а семь. Энни пересчитала перья еще раз и внимательно осмотрела со всех сторон камин в поисках похожих плиток. То, что такая плитка единственная, навело Энни на мысль, что здесь скрывается какая-то тайна.

Она рассмотрела узор в поисках подсказок, но лишнее перо было единственным отличием. Сдаваться Энни не собиралась. Она ощупала плитку, водила по ней пальцами и так и эдак, но к разгадке тайны необычной плитки ее это не приблизило. Тогда Энни постучала по ней, уже особо ни на что не надеясь. И тут плитка немного выдвинулась вперед. Сдержав победный крик, Энни осторожно потянула плитку на себя. Не каждый день везет отыскать самый настоящий тайник. Этот был похож на небольшой выдвижной ящик. К тому же он оказался не пустой. Внутри Энни нащупала какой-то предмет. Это была шкатулка, искусно выточенная из белой кости. Подняв резную крышку, Энни увидела белый завиток детских волос, перевязанный тонкой ленточкой, и простую тонкую цепочку.

Сначала Энни хотела показать находку отцу и похвастаться своей сообразительностью, но потом она смекнула, что если бы ему полагалось знать о тайнике, он бы знал. А раз он жил в неведении столько лет, то спокойно может обойтись без этого знания и дальше.

Энни привычно трижды постучала по тайной плитке и достала шкатулку. К цепочке и локону успели прибавиться плоский круглый камень с дыркой, найденный Жаном у реки в прошлом году, почти черный зуб с единственным длинным извилистым корнем, позаимствованный из коллекции зубодера, и голубое перышко лазурной сойки. Энни положила в шкатулку подарок герцога Уэйна, но потом, подумав, достала цепочку и, пропустив ее через кольцо, надела на шею. Вдруг получится встретить герцога, тогда она ему и вернет подарок.

После Энни достала из сундука свежее белье, стянула с себя мокрое полотенце и надела сорочку. Желая успеть до прихода Ханны, Энни вычерпала из лохани мутную воду с хлопьями серой пены. Наполнив ведра, Энни вынесла их по очереди в коридор и поставила их у двери. Затем протерла пол и, как и просила Ханна, села у камина, наклонив голову и расправив волосы завесой, и задумчиво наблюдала, как огонь жадно пожирает поленья.

Так ее и застала Катарина, как мышь, пробравшаяся в ее комнату.

– Почему ты не спишь? – услышав скрип половиц, повернулась к гостье Энни.

– Разве я могу уснуть, не узнав подробности?

– Да нечего рассказывать. Я взяла капусту из той кучи, на которую указал Франц, а потом на меня напала огромная собака.

– Тебе не следовало туда ходить. Все и так знали, что Франц сочиняет на голубом глазу. Только тебе могло прийти в голову доказывать то, что всем и так понятно.

Энни хмыкнула.

– Я просила их пойти за тобой и остановить тебя. Самой бы мне не хватило на это духу. Но они сказали, что ты не дура и вернешься. А потом начало темнеть, а ты все не возвращалась. Единственным верным решением было позвать взрослых.

– Они не пошли за мной, потому что испугались.

– Они проявили благоразумие.

– А если бы меня разорвала собака?

– То вряд ли кто-нибудь из них смог бы тебе помочь.

– Хорошо хоть герцог оказался не таким чудовищем, как его описывают.

– А каким он оказался? – Катарина уселась поудобнее, настроившись слушать.

– Ну, он оказался человеком, – пожала плечами Энни. – У него было ровно две руки, две ноги и никаких рогов и хвоста.

– А подробнее? Он красив? Какого цвета у него глаза?

– Он не урод, – Энни задумалась. – Моложе Зубодера и даже моложе отца Франца. Руки у него изящные такие и пальцы длинные, и под ногтями грязи нет.

– Рассказчица ты, конечно, та еще, – разочарованно протянула Катарина. – Уж про его ногти я хотела бы узнать в последнюю очередь. Расскажи хоть, что вы с ним делали.

– Он напоил меня чаем и отвез домой.

– Он не рассердился на тебя за капусту?

– Думаю, нет. Во-первых, у него ее предостаточно, а во-вторых, я ее забыла у него на кухне.

Неизвестно, что еще спросила бы Катарина, если бы не внезапно появившаяся Ханна. Увидев на полу лужицы воды, она заворчала:

– Ведра вынесла, а полы вытирать старушка Ханна должна.

– Я вытирала их.

– Чем так вытирать, лучше не вытирать вообще.

Катарина хоть и жила в гостях у дядюшки неделю, но так и не привыкла к такому поведению прислуги. В их городском доме и кухарки, и горничные были безупречно вышколены. Мать без сожалений порола их за малейшую провинность и расставалась с ними, как только видела, что их ресурс исчерпан.

Продолжая брюзжать под нос, Ханна вытерла пол, но не ушла, как того ожидала Катарина, а распахнула дверь и встала возле нее, как часовой.

– Маленькой госпоже пора спать, – это адресовалось Катарине, но она сделала вид, что не услышала служанку.

Но настойчивости Ханне было не занимать.

– Завтра приедет ваша матушка, и она не обрадуется, узнав, что вы не соблюдаете ваш режим.

Катарина нехотя вышла из комнаты – ей еще нужно было столько всего узнать. Ханна убедилась, что Катарина скрылась за дверями своей спальни, и только потом отправилась в крошечную каморку у кухни, которую она делила с Жаном.

Если Катарина любила понежиться в кровати, то Энни, напротив, вскакивала, как только солнце касалось лучами ее щек и ресниц. Закутавшись в одеяло и переступая босыми ногами по холодному полу, Энни подошла к окну и чуть не задохнулась от возмущения. По дорожке к воротам, закатав штанины и закинув удочку на плечо, спешил Жан. За забором его поджидал Франц. Мальчишки перекинулись парой фраз и, зубоскаля, поспешили к реке. А ведь они еще позавчера договаривались, что пойдут на рыбалку вместе. Ух, она им этого не простит!

Позабыв о холоде, Энни скинула с плеч одеяло, на ходу сунула ноги в башмаки, натянула мятое платье и – поскакала вниз по лестнице.

Да они о ней даже не вспомнили! И никакого сожаления и бесконечной грусти на их рожах замечено не было.

И когда ей до свободы оставалась считанная пара шагов, путь ей преградила будто из-под земли выросшая фигура Ханны.

Спустись Энни минутой раньше или минутой позже, ей бы удалось улизнуть. Ханна поставила ведро с молоком на пол и встала в дверях, сложив руки на груди.

– Ханночка, милая, пропусти, пожалуйста, они же сейчас уйдут, – пропищала Энни.

– Помнится мне, вчера вечером батюшка запретил тебе покидать дом.

– Он погорячился. И уже забыл об этом.

– Нет.

Ханна была непреклонна и стояла как монолитная, бездушная глыба.

– Но Жан же ушел. А он тоже наказан.

– Жан вчера получил свое.

– Так накажи и меня. Отхлестай полотенцем. Только быстренько.

– Я бы с радостью, но господин такое не одобрит.

– Так нечестно.

Энни поняла, что спорить с Ханной бесполезно, топнула ногой и шмыгнула на кухню. Между тем Ханна, пройдя за ней, перелила молоко в кувшин, излишки вылила в кружку и с ломтем еще горячего хлеба протянула ее Энни.

– Ханна, – Энни отхлебнула молоко и слизала белые «усы» над губой, – скажи, а правда у герцога было шесть жен? И почему они умерли?

– А тебе пошто?

– Да так, интересно.

– Болели они. Так говорят.

Энни вспомнила дорогу к замку, которую нещадно размывает дождями в сезон дождей. Наверное, болели они как раз тогда, когда лекарь к ним не мог добраться. Но что-то герцог был не особо острого ума, раз шесть смертей не навели его на мысль обосноваться в другом месте. Хотя чего переживать, если всегда можно взять новую жену.

– Значит, он их не убивал… И не хоронил под яблонями, – разочарованно протянула Энни.

– Да конечно нет! Я сама вот этими глазами видела жен его в гробах в церкви. Не всех, но последние четыре точно. И так они были прекрасны! Будто спали сладким сном. И вообще, хватит болтать! Скоро тетушка твоя приедет, а мне нечего и к обеду подать. Гастон принес уток, – Энни покосилась на три окровавленные тушки в углу. – Хочешь послушать про герцога Уэйна, ощипай их, тогда и поговорим.

Энни еще раз покосилась в угол, собрала крошки со стола, отправила в рот, схватила самое спелое из корзины и смылась из кухни.

– То-то же, – хихикнула кухарка, – Ханна на всех управу найдет.

Энни слонялась из комнаты в комнату, изнывая от скуки. Отец таким образом наказывал ее впервые. И если бы на нее не давило бремя наказания, она бы заперлась в библиотеке и читала бы книги о дальних странах, дивных зверях и птицах и смелых воинах.

Но, чувствуя себя несчастной узницей, Энни страдала и мешала слугам, сбившимся с ног, чтобы успеть привести в порядок дом к приезду тетушки Маргарет.

Энни выглянула во двор. Подъездную дорожку мели метлами. Гастон собирал лошадиные лепешки и откидывал их подальше, чтобы запах не смутил гостей.

В доме две девушки, нанятые в помощь Хромоножке, сметали паутину по углам, выбивали гобелены и протирали пыль.

Сама Хромоножка, задрав тощий зад выше головы, с усердием терла ступени.

– Грета, а почему жены герцога Уэйна так часто умирали? – застыв у подножья лестницы и наблюдая за работой Греты, поинтересовалась Энни.

– Затрахивал он их до смерти, – выпалила Грета не подумав. Одновременно думать и работать у нее не получалось.

– Что? – переспросила Энни.

– Упахивал он их работой, – поняв, что сморозила лишнее, выкрутилась служанка.

– А разве у него нет прислуги? – не поверила Энни.

– И прислугу упахивал.

Энни собиралась уточнить, как именно он это делал и зачем, но Грета, уже вываливающая язык от усталости, не была склонна к беседам.

– Вам бы, госпожа, – лучше подняться к себе в комнату и не путаться тут под ногами.

– Не хочу топтаться по чистому, – буркнула Энни и направилась к входной двери.

Грета то ли не знала о наказании Энни, то ли ей было наплевать, куда ушла девчонка – лишь бы отстала, но она не стала ее задерживать.

Энни же оббежала дом вокруг и припустила к конюшням. Никто ее не остановил. Никому не было до нее дела.

Оказавшись в загоне, она тихонечко позвала:

– Грачик! Грачик!

Ответом ей было негромкое ржание. Из денника выглянула черная лошадиная морда.

– Грачик, а я тебе яблочко принесла.

Энни достала из кармана наливное яблоко и поднесла жеребцу на открытой ладони. Конь осторожно, одними губами коснулся ее кожи, принимая подношение.

– Ну вот, молодец.

Грачик ответил сочным хрустом.

– А меня заперли дома, – пожаловалась она, – представляешь? Просто за то, что я гуляла по лесу. Это несправедливо, Грачик. Лучше б высекли. Тебя тоже сегодня не выводили гулять? Небось ноги уже затекли. А до тебя никому дела нет. Все ждут тетушку, будто она сама королева. Но мы с тобой сможем прогуляться.

Энни открыла дверь в денник.

– Ты же хочешь прогуляться?

Грачик хотел. Он стоял смирно и позволил себя взнуздать, но когда Энни собралась оседлывать его, забил нетерпеливо копытом, зафыркал.

– Ну ладно, Грачик. Не хочешь, не надо.

Энни повесила седло на место, отыскала взглядом небольшую грубо сколоченную из бревен скамейку и притащила ее в денник.

Грачик терпеливо ждал, пока маленькая хозяйка вскарабкается на его спину. Про Грачика говорили, что он злой и норовистый. Безбожно врали. Ну подумаешь, кого-то грызанул пару раз, кого-то лягнул в живот. И что? Ходят теперь к нему с опаской, ждут подвоха. Впрочем, Грачик всегда давал им новый повод посудачить о своем дурном нраве. Чтоб не расслаблялись. Но с хозяйкой он вел себя как самое чистокровное и благородное животное. Она доверяла ему, а он не мог не оправдать доверие. Ну а еще она часто забегала к нему и рассказывала что-то, попутно угощая яблоками, а яблоки Грачик очень любил.

Вырвавшись из конюшни, Грачик и Энни не стали утруждать себя открыванием ворот, а перемахнули через изгородь, которой был огорожен задний двор. Энни направила Грачика к окраине селения. Там простирались луга, сочные и зеленые летом и блеклые и пожухшие теперь.

За лугом звенела под шатром из сплетенных ветвями крон деревьев мелкая речушка. Вода была в ней прозрачной и ледяной в любое время года.

Грачик часто останавливался здесь на водопой. Если Грачик был под седлом, то Энни спешивалась, опускалась на колени, черпала воду пригоршнями и глотала ее так же жадно, как и разгоряченный быстрой ездой жеребец.

Ниже по течению была заводь, как раз там деревенские часто ловили рыбу.

По пути Энни попались возвращавшиеся с рыбалки Жан и Франц. Жан оглянулся, не веря, что Энни хватило наглости нарушить запрет отца.

– Тебя, Жан, дома ждут утиные тушки. Так что поторапливайся! – радостно крикнула ему Энни.

Жан почесал затылок и резко сбавил скорость.

Поносившись по лугу, Энни направила довольного Грачика домой. Как бы она ни бахвалилась, на душе все равно скребли кошки. Что если отец узнает, что вместо того, чтобы смиренно сидеть в комнате и думать о своем поведении, она разъезжает по окрестностям на Грачике?

Большой ошибкой Энни, было то, что вместо того, чтобы вернуться домой тем же путем, она поехала по главной дороге. Слишком поздно она увидела экипаж, въезжающий в ворота. Ее точно заметили и поворачивать назад не было смысла. Кучер проворно спрыгнул с козел и открыл двери. Из крытой повозки вышла чета Дамери – тетушка Маргарет и ее муж Леонард. Все-таки они были не столь богаты, чтоб иметь еще и лакея.

На крыльце гостей встречали месье Шарль и Катарина. Причем отец, завидев Энни на Грачике, побагровел. Энни повезло, что он не захотел устраивать представление для посторонних.

Энни перекинула ногу и скатилась по боку Грачика на землю.

– Доброго дня, тетушка Маргарет и дядюшка Леонард, – проворковала Энни и сделала книксен. – Я отведу Грачика и вернусь к вам.

Маргарет поджала губы. К столь эффектному появлению племянницы она не была готова. Она не сказала ни слова о своем впечатлении. Для этого еще будет время.

Энни заметила, что на тетушке черное дорожное платье и черная шляпка с вуалью, но не придала этому особого значения.

– Гвидо, отведи Грачика в конюшню и позаботься о лошадях гостей, – приказал месье Шарль болтающемуся неподалеку конюху. – А ты быстро домой и приведи себя в порядок, – процедил он сквозь зубы, смотря тяжелым взглядом на свою дочь.

Энни казалось, что под его взглядом на ее одежде образовались прожженные дыры.

Привести себя в порядок означало надеть праздничное голубое платье из тонкой шерсти и заплести волосы, с чем Энни справилась без посторонней помощи и довольно быстро.

После обеда гости с хозяином заняли сиреневую гостиную. Начало разговора Энни не слышала. То, что за ней послали специально, наводило на мысли о том, что ничего хорошего ждать не приходится.

Графиня де Дамери сидела откинувшись на спинку кресла и нервно обмахивалась веером. Ее супруг Леонард занял софу. А месье Шарль расположился в кресле в дальнем углу и сидел будто на иголках. Щеки отца были багровы, а тетки, напротив, бледны как алебастр.

– Дитя мое, – приветливо улыбнулась графиня, – как ты живешь здесь, в этой глуши? Не обессудь, но ты похожа на простолюдинку. И немудрено. Ведь ты живешь на ферме. Расскажи-ка мне, чему ты научилась.

Чутье подсказало Энни, что графиня вряд ли хочет услышать, что она научилась лазать на самые высокие деревья за птичьими яйцами, скакать, стоя на спине Грачика, и давать кулаком в нос зарвавшимся мальчишкам, а еще на празднике урожая она могла переплясать выпивоху Гастона.

– Святой отец учит меня арифметике, истории и философии, а еще я умею читать и писать, – кротко ответила она.

– Положим, знать счет, чтение и письмо – полезные навыки, которые могут пригодиться при ведении домашнего хозяйства. Но история и философия? Зачем женщине забивать голову тем, что ей никогда не пригодится? Скажи, Эниана, учили ли тебя шитью и игре на музыкальных инструментах.

Энни просияла:

– О да! Я умею играть, – она достала из кармана маленькую дудку и наиграла простенький мотивчик.

Тетушка поморщилась.

– Эниана, ты должна понимать, что тебе пора подумать о замужестве. Каждый благородный господин желает иметь в женах благонравную особу, способную усладить его слух игрой на музыкальных инструментах, радующую кротостью и безупречным воспитанием. Я вижу, что воспитанием твоим здесь совершенно не занимались. Я не виню твоего отца. Он делает все, что в его силах, но многое ускользает от него. Если бы была жива твоя матушка, разве такой она хотела бы тебя видеть? У меня остановилось сердце, когда ты скакала без дамского седла на лошади. Для женщины это неприемлемо. Как такое вообще могло прийти тебе в голову? Твой отец полностью разделяет мое мнение. Ради твоего же блага ты поживешь у нас с Леонардо, пока мы не подыщем тебе подходящего мужа. Еще не поздно сделать из тебя приличную даму.

– А меня вы спрашивать не собираетесь? – она переводила взгляд с одного лица на другое, ожидая поддержки отца. Но отец молчал.

– Дитя, ты не в полной мере осознаешь, что лучше для тебя. Я делаю это ради Эмилии. Мне больно видеть, в кого превращается ее дочь.

Последние слова летели уже в спину Энни, бегущей из гостиной. Она споткнулась на лестнице. Забежав в комнату, она, кряхтя и охая, подтащила тяжелый платяной сундук к двери, забаррикадировав ее.

Через какое-то время пришел отец, стучал в дверь, говорил, что не сможет обеспечить ей достойное будущее, что Маргарет права.

Энни сидела на сундуке и плакала.