Читать книгу Память, что зовется империей - Аркади Мартин - Страница 6

Внутри каждой клетки – бутон химического пламени,

[ИМЯ ПОКОЙНОГО] препоручается [земле/солнцу]

и зацветет тысячью цветов – по числу вздохов за жизнь,

и мы вспомним его/ее имя,

его имя и имя его предка (ов),

и в честь тех имен все собравшиеся

позволяют крови расцвести на своей ладони, и так же обратят

химическое пламя к [земле/солнцу] …

Стандартная тейкскалаанская траурная речь (отрывок), написанная по образцу панегирика эзуазуакату Два Амаранту, самое раннее появление – второй индикт императрицы всего Тейкскалаана Двенадцать Солнечной Вспышки.

* * *

[помехи]… повторяю, потерял контроль высоты… кувыркаюсь… неизвестное энергетическое оружие, пожар в кабине [неразборчиво] [неразборчиво] [ругательство] черные… черные корабли, быстрые, это дыры в [ругательство] бездне… звезд нет… там [неразборчиво] не могу… [ругательство] их еще больше [крик в течение 0,5 секунды, после чего следует рев – предположительно, взрывная декомпрессия, – в течение 1,9 секунды до потери сигнала]

Последняя трансляция лселского пилота Арага Чтела во время рекогносцировки на окраине сектора 242.3.11 (по тейкскалаанскому летоисчислению, правление Шесть Пути)

На сей раз Махит явилась к комплексу Юстиции пешком, пока Три Саргасс и Двенадцать Азалия шли рядом, то и дело меняя свое положение. Она чувствовала себя заложницей или возможной жертвой политического покушения – и то и другое было слишком похоже на правду, чтобы сохранять оптимизм. Кроме того, она собиралась проникнуть в морг. Или помочь человеку с законным доступом в морг провести туда людей без доступа. Короче говоря. Теперь она политик.

Она жалела, что не получила более четких указаний от совета станции, как именно участвовать в политике. Большая часть указаний – после «узнать, что случилось с Искандром Агавном», – была в духе «делать работу на совесть, отстаивать права наших граждан, не позволить тейкскалаанцам нас аннексировать, если такой вопрос возникнет». Осталось такое впечатление, будто почти половина Совета – особенно Акнель Амнардбат, советница по культурному наследию, склонная считать дипломатию и сохранение культуры своей вотчиной, – надеялась, что тейкскалаанская культура ей нравится достаточно, чтобы получать удовольствие от назначения, и не нравится настолько, чтобы не допускать дальнейшее взаимосмешение этой культуры с искусством и литературой станционников. Другая же половина Совета – под предводительством советника по шахтерам Тарацем и советницей по пилотам Ончу (их Махит считала практичной половиной правительства из шести человек – а надежды Акнель Амнардбат высоко бы не ставила) давила на следующее: «Не дать империи нас аннексировать, но проследить, чтобы мы оставались главным источником молибдена, вольфрама и осмия – не говоря уже о доступе и информации о Вратах Анхамемат». Так считать ли вариант «моего предшественника убили, а меня, кажется, втягивают в закулисное расследование ради защиты станционных технологий» частным случаем пункта «не дать империи нас аннексировать»? Вот Искандр знал бы. Или хотя бы имел свое четкое мнение.

Район Города, где находилось правительство империи, огромный и старинный, был построен в виде шестиконечной звезды: секторы Восток, Запад, Север и Юг, а также Небо – вытянутый между Севером и Востоком, – и Земля – торчащий между Югом и Западом. Каждый сектор состоял из заостренных башен, набитых архивами и офисами, связанных многоэтажными мостами и арками. В воздухе между самыми населенными башнями висели дворы – с полами прозрачными или инкрустированными песчаником и золотом. В центре каждого располагался гидропонный сад, где в стоячей воде плавала фотосинтезирующая растительность. Невероятная роскошь, доступная только на планете. Цветы в гидропонных садах, похоже, подбирались по расцветке; чем ближе к министерству юстиции, тем краснее и краснее становились лепестки, пока середина каждого двора уже не смахивала на пруд из светящейся крови, и тут Махит увидела здание, ставшее ее первым пунктом назначения – практически немыслимое число часов назад, этим утром.

Двенадцать Азалия провел указательным пальцем по полированной пластинке из зеленого металла рядом с дверью, нарисовав фигуру, которую Махит приняла за его каллиграфическую роспись – уловила где-то в середине спрятанный глиф, обозначающий «цветок», а в его имени при написании должны быть глиф «двенадцать», глиф «цветок» и уточнение вида цветка. Дверь в министерство с шипением открылась. Когда Три Саргасс тоже подняла руку к пластине, Двенадцать Азалия перехватил ее запястье.

– Просто заходи, – сказал он тихо, поторопив обеих внутрь и позволив дверям плотно закрыться у них за спиной. – Можно подумать, ты никуда не пролезала тайком…

– У нас же есть законный доступ, – прошипела Три Саргасс. – А кроме того, нас записывали камеры Города…

– И наш хозяин не желает, чтобы мы ассоциировались с его приходом, – отметила Махит не громче, чем нужно, чтобы ее услышали.

– Именно, – сказал Двенадцать Азалия, – и если дойдет до того, что кто-то начнет шарить по аудиовизуалке Города в поисках, кто заходил сегодня в министерство, значит, у нас и так уже серьезные проблемы, Травинка.

Махит вздохнула.

– Давайте быстрее; веди к моему предшественнику.

Губы Три Саргасс сжались в тонкую задумчивую линию, и она вернулась за левое плечо Махит, пока Двенадцать Азалия заводил их под землю.

Морг выглядел так же. Воздух прохладный, и пахнет неестественно чисто, словно его прогоняли через фильтры. Икспланатль – или Двенадцать Азалия после собственного расследования – накрыл тело Искандра тканью. Махит резко охватил ползучий страх: в последний раз, когда она здесь стояла, ее имаго выплеснул эмоции вместе с гормонами эндокринной системы и исчез. А она все равно сюда вернулась. Снова всплыла скверная мысль о саботаже: не может ли вредно воздействовать само помещение? (Или это ей так хочется, чтобы дело было в помещении и саботаж не оказался ее собственным провалом или работой кого-то на Лселе?)

Двенадцать Азалия снова стянул простыню, обнажая лицо мертвого Искандра Агавна. Махит подошла ближе. Пыталась видеть в трупе только материальную оболочку; физическую задачку из нынешнего времени, а не то, что когда-то хранило в себе личность – точно так же, как хранила она. Одну и ту же личность.

Двенадцать Азалия надел стерильные хирургические перчатки и аккуратно приподнял голову трупа, повернув так, чтобы Махит видела затылок, и спрятав самое крупное место инъекции консерванта – в большой вене на горле. Труп, податливый и обмякший, двигался так, словно он свежее трехмесячной давности.

– Разглядеть трудно – шрам маленький, – сказал он, – но если надавить сверху на шейный отдел позвоночника, уверен, ты почувствуешь аберрацию.

Махит надавила большим пальцем в ложбинке черепа Искандра, прямо между связками. Кожа казалась резиновой. Слишком поддавалась, причем неправильно. Под подушечкой пальца предстал крошечной аномалией мелкий имаго-шрам; под ним скрывалась развернутая архитектура имаго-аппарата – твердость знакомая, как сами кости черепа. У нее то же самое. Во время учебы у нее была привычка поглаживать его большим пальцем. Не делала так с тех пор, как ей хирургическим путем установили имаго-аппарат с пятью годами опыта Искандра. Это не входило в его привычные жесты и вне станции могло выдать тайну, так что она позволила жесту раствориться в той новой совмещенной личности, какой они должны были стать.

– Да, – сказала она. – Чувствую.

– Ну вот, – улыбнулся Двенадцать Азалия. – Что это, по-твоему?

Она могла бы рассказать. Будь вместо него Три Саргасс, она бы и рассказала – хотя знала, что такой позыв даже чувствовать опасно; ничем не лучше признаваться одному тейкскалаанцу, а не другому, после всего лишь дня знакомства, – но она находилась в таком отчаянном одиночестве, без Искандра, и ей так хотелось.

– Точно не органической природы, – сказала она. – Но это у него уже давно, – уклончиво. Нужно покончить с этим безрассудным осмотром трупов, вернуться к себе, запереться и покончить с желанием… найти друзей. С гражданами Тейкскалаана не дружат. Особенно не дружат с асекретами, причем эти оба из министерства информации…

– Никогда не слышала, чтобы ему проводили операцию на позвоночнике, – сказала Три Саргасс. – За все время его пребывания на планете. Ни из-за эпилепсии, ни из-за чего-либо еще.

– Ты бы знала? – спросила Махит.

– При том, сколько времени он проводил при дворе? Твой предшественник все время был на виду. Если бы он исчез хоть на неделю, кто-нибудь сказал бы, что его величество по нему наверняка скучает…

– Неужели, – сказала Махит.

– Я же упоминал, что он политик, – сказал Двенадцать Азалия. – Так, по-твоему, выходит, что металл внедрили до того, как он стал послом.

– И что это делает? – сказала Три Саргасс. – Меня куда больше интригует предназначение, чем время установки, Лепесток.

– Госпоже послу известны такие технические подробности? – спросил Двенадцать Азалия – непринужденно. Дразняще, подумала Махит. Может, даже оскорбительно. Он ее провоцировал.

– Госпожа посол, – сказала она, показывая на себя, – не знаток медицины и не икспланатль и никак не может объяснить в подробностях неврологическое действие подобного устройства.

– Но оно неврологическое, – сказала Три Саргасс.

– Оно же в позвоночнике, – ответил Двенадцать Азалия так, словно это все объясняло. – И технология явно не тейкскалаанская; ни один икспланатль не стал бы изменять работу человеческого мозга таким образом.

– Обойдемся без оскорблений, – сказала Три Саргасс. – Если негражданам хочется набивать череп металлом, это их дело, если только они не планируют стать гражданами…

– Посол явно участвовал в делах тейкскалаанцев, Травинка, – кому, как не тебе, это знать, практически поэтому тебя и назначали посредницей нового, – так что это не пустяк, если ему установили какое-то неврологическое оборудование…

– Эти сведения, конечно, очень интересны, – резко начала Махит и тут же осеклась, когда и Три Саргасс, и Двенадцать Азалия вдруг выпрямились и вызвали на лицах формальную неподвижность. Позади Махит с тихим шипением открылась дверь. Она обернулась.

К ним шла тейкскалаанка, одетая во все белоснежное: штаны, многослойная блузка, длинный асимметричный камзол. Лицо ее было темно-бронзовым, скулы – широкими, нос – словно нож над широким ртом с узкими губами. Сапоги из мягкой кожи ступали по полу беззвучно. Махит показалось, она еще не видела тейкскалаанки красивее – а значит, скорее всего, по местным меркам та считалась невзрачной или уродиной. Слишком стройная, слишком высокая, слишком выделяется нос, слишком трудно отвести взгляд.

«Она привлекает весь свет в помещении и изгибает вокруг себя».

Наблюдение как будто не принадлежало Махит. Всплыло в разуме, словно навык от имаго – словно знание тейкскалаанской жестикуляции или решение задачи с несколькими переменными, совершенно естественное и совершенно чужое для собственного опыта Махит. Она спросила себя, знал ли Искандр эту женщину, и снова рассердилась, что не может спросить. Что он удалился, когда нужен больше всего, оставив только эти обрывки мыслей, краткие впечатления.

Три Саргасс сделала шаг вперед, подняла руки в аккуратном формальном приветствии, едва соприкоснувшись кончиками пальцев, и низко поклонилась.

Новоприбывшая не потрудилась ответить.

– Как неожиданно, – сказала она. – А я-то думала, что единственная навещаю мертвецов в такой час, – смущенной она точно не казалась.

– Позвольте представить нового посла станции Лсел Махит Дзмаре, – сказала Три Саргасс с самой формальной конструкцией фразы, словно все они стояли в приемном зале императора, а не в подвале министерства юстиции.

– Мои соболезнования по поводу кончины твоего предшественника, Махит, – совершенно искренне сказала женщина в белом.

Еще никто в Городе не называл Махит по имени без немалых уговоров. Она вдруг почувствовала себя раскрытой. У всех на виду.

– Ее превосходительство эзуазуакат Девятнадцать Тесло, – продолжила Три Саргасс, а затем пробормотала: – Чей приход озаряет нас подобно блеску ножа, – единая партиципная фраза на тейкскалаанском из пятнадцати слогов, словно женщине в белом полагался собственный готовый поэтический эпитет. Возможно, так и было. Эзуазуакаты считались верными наперсниками императора, его ближайшими советниками и сотрапезниками. Тысячелетия назад, когда тейкскалаанцы еще не покинули планету, эзуазуакаты служили и его личной дружиной. Согласно доступным на Лселе историческим источникам, в последние века должность была куда менее жестокой.

Насчет «менее жестокой» Махит усомнилась, учитывая эпитет. Поклонилась.

– Благодарю за сочувствие, ваше превосходительство, – сказала она, согнувшись от талии и снова выпрямляясь, а потом встала навытяжку, вообразила себя человеком, который может нависать – возможно, нависать даже над безвкусно высокими тейкскалаанцами с опасными титулами, – и поинтересовалась: – Что же привело человека ваших полномочий, как вы выразились, навестить мертвецов?

– Он мне нравился, – сказала Девятнадцать Тесло, – и я слышала, ты собираешься его сжечь.

Она приблизилась. Махит обнаружила, что стоит с ней плечом к плечу, глядя на труп. Девятнадцать Тесло поправила голову Искандра, как та лежала раньше, и мягким и фамильярным жестом убрала волосы со лба. На большом пальце блеснула печатка.

– Вы пришли попрощаться, – сказала Махит, подпустив в голос искреннее сомнение. Эзуазуакату нет нужды красться, как обычному послу и ее шаловливым компаньонам-асекретам, – уж точно не для того, чтобы взглянуть на труп. У нее имелись какие-то свои резоны. Для нее что-то изменилоcь c прибытием Махит – или с ее ответом икспланатлю, что тело Искандра следует сжечь. Махит понимала, что из-за появления нового посла начнутся какие-то политические маневры – она же не идиотка, – но не подумала, что волны поднимутся до самого внутреннего круга императора. «Искандр, – подумала она, – чем же ты тут занимался?»

– Никогда не прощаюсь, – сказала Девятнадцать Тесло. Взглянула искоса на Махит, с кратким проблеском белой улыбки между губ. – Как это невежливо – воображать вечную разлуку с таким выдающимся человеком, не говоря уже о друге.

Не ищут ли ее руки, такие бережные на коже трупа, тот же самый аппарат, который заметил Двенадцать Азалия? Возможно, она намекнула, что ей известно о процедуре имаго; возможно, она даже воображала, будто разговаривает с Искандром в теле Махит. Эзуазуакату не повезло – он ее не слышит; впрочем, не повезло и Махит.

– Вы явно выбрали для этого необычное время, – сказала Махит как можно более нейтрально.

– Не более необычное, чем ты. Да еще с такой любопытной компанией.

– Заверяю ваше превосходительство, – вклинился Двенадцать Азалия, – что…

– … что я привела свою культурную посредницу и ее коллегу-асекрету в качестве свидетелей для лселского траурного ритуала, – сказала Махит.

– В самом деле? – сказала Девятнадцать Тесло. В глазах Три Саргасс за ее спиной отчетливо – несмотря на фундаментальные культурные различия в привычных выражениях лиц – читалось обескураженное восхищение дерзостью.

– В самом деле, – ответила Махит.

– И в чем же он заключается? – поинтересовалась Девятнадцать Тесло самым формальным и утонченно вежливым тоном, что Махит когда-либо слышала.

Возможно, когда Махит удостоится собственного поэтического эпитета в пятнадцать слогов, в него войдет «удачное развитие своих паршивых идей».

– Это бдение, – сочиняла она на ходу. – Преемник приходит к телу предшественника на один полуоборот станции – девять часов по вашему счислению, – чтобы предать своей памяти черты того, кем она станет, прежде чем эти черты обратятся в пепел. Для бдения требуются два свидетеля, вот почему я привела Три Саргасс и Двенадцать Азалию. После бдения преемник поедает те сожженные останки, которые желает сохранить, – в плане выдуманных ритуалов этот был не так уж плох. Махит была бы не против и провести такую церемонию в рамках интеграции со своим имаго. Если она еще когда-нибудь вернется на Лсел, то, может, даже его предложит. Впрочем, в ее случае разницы нет.

– А голограмма не сойдет? – справилась Девятнадцать Тесло. – Не хочу принижать габитус вашей культуры. Это лишь академический интерес.

Уж в этом Махит не сомневалась.

– Физический аспект наличия самого трупа добавляет опыту жизнеподобия, – сказала она.

Двенадцать Азалия издал тихий удушенный звук.

– Жизнеподобия, – повторил он.

Махит важно кивнула. Оказывается, она все-таки доверяет своим асекретам – или хотя бы верит, что они не выйдут из образа. Сердце бешено колотилось. Девятнадцать Тесло с нескрываемым удовольствием перевела взгляд с нее на Три Саргасс, которая казалась совершенно собранной, если не считать широко распахнутых глаз. Махит уже не сомневалась, что вся ее выдумка сейчас рухнет ей же на голову. Что ж, она хотя бы уже внутри Юстиции; если эзуазуакат решит ее арестовать, далеко идти не придется.

– Искандр никогда не упоминал о подобном, – сказала Девятнадцать Тесло, – но он вечно недоговаривал о смерти на Лселе.

– Обычно это куда более личная тема, – сказала Махит, солгав только отчасти. Смерть была личной темой, пока не становилась началом самого интимного контакта, что только может быть между двумя людьми.

Девятнадцать Тесло натянула простыню на грудь трупа, раз пригладила и отступила.

– Ты так на него не похожа, – сказала она. – Разве что чувством юмора, но не более. Удивлена.

– Правда?

– Весьма.

– Тейкскалаанцы тоже не все одинаковы.

Девятнадцать Тесло рассмеялась – один резкий смешок.

– Нет, но у нас есть типы. Например, твои асекреты. Она – точный образец оратора-дипломата Одиннадцать Станка, только женщина и слишком худощавая в груди. Сама спроси – у нее от зубов отскакивает все его творчество, даже из тех времен, когда он необдуманно спутался с варварами.

Три Саргасс сделала жест одной рукой – одновременно и горестный, и польщенный.

– Я и не думала, что ваше превосходительство обращает на меня внимание, – сказала она.

– И никогда так не думай, Три Саргасс, – сказала Девятнадцать Тесло. Махит не поняла, подразумевалась ли тут угроза. Возможно, она просто говорит так всегда.

– Было интересно с тобой встретиться, Махит, – продолжала она. – Уверена, не в последний раз.

– Уверена.

– Тебе пора вернуться к бдению, верно? Искренне желаю радостного воссоединения с предшественником.

Махит была близка к истерическому смеху.

– И я себе этого желаю, – ответила она. – Вы оказали большую честь Искандру своим присутствием.

На эти слова у Девятнадцать Тесло была какая-то сложная внутренняя реакция. Махит еще недостаточно ознакомилась с выражениями тейкскалаанских лиц, чтобы расшифровать ее.

– Спокойной ночи, Махит, – сказала она. – Асекреты, – развернулась на каблуке и вышла так же неторопливо, как пришла.

Стоило двери за ней закрыться, как Три Саргасс спросила:

– Что из всего этого правда, госпожа посол?

– Кое-что, – иронично ответила Махит. – Концовка, когда она пожелала мне радостного воссоединения, а я согласилась. Это – точно правда. – Она помолчала, мысленно поскрипела зубами и продолжила: – Я благодарна вам за поддержку. Обоим.

– Просто никак не ожидала видеть эзуазуаката в морге, – сказала Три Саргасс. – Особенно ее.

– А лично мне хотелось посмотреть, как ты справишься, – добавил Двенадцать Азалия. – Если бы я перебил, то все бы испортил.

– Я бы могла сказать правду, – ответила Махит. – Вот она я – новенькая в Городе, сбита с пути моей собственной культурной посредницей и придворным авантюристом.

Двенадцать Азалия сложил руки на груди.

– И мы могли бы сказать ей правду, – заметил он. – У ее друга, покойного посла, есть таинственные и наверняка незаконные неврологические имплантаты.

– Как для нас удачно, что все врут, – весело заметила Три Саргасс.

– Культурный обмен через взаимовыгодный обман, – сказала Махит. Пожала одним плечом.

– Ему недолго быть взаимовыгодным, – сказал Двенадцать Азалия, – если мы трое не договоримся продолжать в том же духе. Мне все еще интересно, для чего нужен имплантат, госпожа посол.

– А мне интересно, с чего это мой предшественник дружил с ее превосходительством эзуазуакатом, а заодно и самим императором.

Три Саргасс уперлась обеими руками в стол, по бокам от головы Искандра. Кольца звякнули по металлу.

– Мы можем обменяться не только ложью, но и правдой, – сказала она. – Давайте по одной с каждого, для уговора.

– Вот это точно из Одиннадцать Станка, – сказал Двенадцать Азалия. – Договор о правде между ним и его верным отрядом инопланетян из пятого тома «Депеш с нуминозного фронтира».

Три Саргасс не сконфузилась, хотя Махит и показалось, что повод у нее есть. Аллюзии и отсылки находились во главе угла высокой тейкскалаанской культуры – но можно ли ими оперировать настолько очевидно, чтобы старый друг точно определил источник цитаты? Сама-то она не читала «Депеши с нуминозного фронтира». Этот текст не доходил до станции Лсел. Похоже, он не из тех, что могли пропустить тейкскалаанские цензоры, – они редко пропускали религиозные тексты или те, которые можно истолковать как руководство по госуправлению либо неотредактированные рассказы о дипломатии или военном деле Тейкскалаана.

– Девятнадцать Тесло не ошиблась насчет меня, – ответила Три Саргасс довольно безмятежно. – Одиннадцать Станку это помогло. Поможет и нам.

– По одной правде с каждого, – сказала Махит. – И мы сохраним чужие секреты.

– Ладно, – сказал Двенадцать Азалия. Провел рукой против прилизанных волос, взъерошил. – Ты первая, Травинка.

– Почему это я первая, – возразила Три Саргасс, – если это ты нас сюда втравил.

– Тогда она первая.

Махит покачала головой.

– Я даже не знаю правил договора о правде, – сказала она, – я не гражданка и не имела удовольствия читать Одиннадцать Станка. Так что вам придется показать пример.

– А ты-то и рада, – сказала Три Саргасс, – когда можно сыграть на своей нецивилизованности.

Махит и правда была рада. Это единственный приятный момент во времена, когда ты одна и тебя то очаровывают, то пугают окружающие тейкскалаанцы, которые до сего дня были одновременно и куда менее тревожными, и куда более доступными по той простой причине, что существовали главным образом в литературе. Она пожала плечами в ответ.

– Может ли не повергать в трепет огромная пропасть, отделяющая меня от граждан Тейкскалаана?

– Вот-вот, – сказала Три Саргасс. – Ладно, я первая. Лепесток, спрашивай.

Двенадцать Азалия чуть склонил голову к плечу, как бы в раздумьях. Махит почти не сомневалась, что вопрос он уже придумал, а тянул только ради театральности. Наконец он спросил:

– Почему ты попросилась в культурные посредницы посла Дзмаре?

– Ой, нечестно! – сказала Три Саргасс. – Остроумно и нечестно! Ты стал в этой игре лучше, чем раньше.

– А я и старше, чем раньше, и на меня уже не действуют твои чары. Теперь давай. Выкладывай правду.

Три Саргасс вздохнула.

– Тщеславные личные амбиции, – начала она, отсчитывая причины на пальцах, начиная с большого, – искренний интерес к необычайному взлету бывшего посла в глазах его величества – у тебя, Махит, очень славная станция, но и довольно маленькая, нет никаких вменяемых причин, чтобы рука императора легла на плечи твоего предшественника, пусть и такие красивые, – и, хм-м… – Она помолчала. Пауза была драматической, но Махит подозревала, что при этом и неподдельной. Вся сконфуженность, которая ранее в Три Саргасс отсутствовала, теперь проявилась в положении подбородка, в том, как она прятала глаза ото всех, даже от трупа. – И – мне нравятся пришельцы.

– Нравятся инопланетяне, – в восторге воскликнул Двенадцать Азалия одновременно с тем, как Махит сказала:

– Я не инопланетянка.

– Почти, – сказала Три Саргасс, совершенно пропустив мимо ушей Двенадцать Азалию. – Причем достаточно человечная, чтобы с тобой можно было поговорить, а так даже лучше. Вот теперь – совершенно точно не моя очередь.

Очевидно, Три Саргасс не тянуло признаваться в подобном перед другим сотрудником министерства информации, и Махит почти понимала почему: ей нравятся – то есть она отдает предпочтение – нецивилизованные лица. Это как практически самой признаться в нецивилизованности. (Не говоря уже о суггестивности. Выбранный глагол был пугающе растяжимым. Об этом Махит задумается позже.) Она решила проявить милосердие, поддержать игру и оставить Три Саргасс в покое.

– Двенадцать Азалия, – сказала она. – Каким было политическое положение моего предшественника сразу перед смертью?

– Это не правда, а университетский реферат, – ответил Двенадцать Азалия. – Сведи вопрос к тому, что я знаю.

Махит пощелкала языком.

– Значит, к тому, что ты знаешь.

– Только он, – подсказала Три Саргасс. – Для паритета.

– Что ты по правде, – начала Махит, осторожно подбирая каждое слово, – выгадаешь от знания об имплантатах в спинном мозге или где-либо еще у посла станции Лсел?

– Его кто-то убил, и мне хочется знать за что, – ответил Двенадцать Азалия. – О, только не стройте такой изумленный вид, госпожа посол! Как будто ты не подумала о том же самом, что бы тебе утром ни наплели Травинка и икспланатль. Уж я-то знаю. У тебя же на лбу написано – вы, варвары, не умеете скрывать. Кто-то убил посла – и никто не признается. Даже в Информации молчат, и у меня действительно есть медицинское образование – сам когда-то чуть не стал икспланатлем, – вот я и решил, что я лучший кандидат для расследования, почему двор замял этот инцидент. Особенно если замяла Наука, а не Юстиция; Десять Перл в Науке уже годами враждует с Два Палисандр…

– Это министр науки и наш министр информации, – пробормотала Три Саргасс, сильно напоминая имаго в своем усердии заполнить пробелы в познаниях.

Двенадцать Азалия кивнул, отмахнулся, попросив тишины, продолжил:

– Я сам себя назначил на расследование, чтобы убедиться, что Десять Перл не подкапывается под Информацию, и спустился сюда для личного осмотра, потому что икспланатль Четыре Рычаг вел себя раздражающе открыто, а я по-прежнему не знаю, почему посол умер. Имплантат я нашел случайно. Теперь-то, заманив сюда тебя, я думаю, что одно связано с другим, но начинал я далеко не с этого. – Он встряхнул рукава, оперся руками на стол. – А теперь моя очередь спрашивать.

Махит подобралась. Она была более чем готова открыть правду – даже склонялась к тому, чтобы сознаться, прямо сейчас, после облегчения от признания Двенадцать Азалии, что Искандра убили, и тем более после прилюдного конфуза Три Саргасс из-за столь нетейкскалаанского, а очень даже человеческого поведения – ну вот, Махит начала перенимать тейкскалаанские привычки и делить всех на цивилизованных и нецивилизованных, только наоборот. Она такой же человек, как и они. Они такие же люди, как и она.

Значит, она раскроет им какую-то долю правды. Когда Двенадцать Азалия неизбежно задаст вопрос. А с последствиями разберется потом. Всё лучше, чем огульно не доверять никому только из-за того, что они – тейкскалаанцы. Что за абсурдная мысль для человека, который все свое детство мечтал быть гражданином империи – пусть даже только из-за одной поэзии…

– Для чего нужен имплантат, госпожа посол?

«Эй, Искандр, – подумала Махит, обратившись к тишине, где должен быть ее имаго, – наблюдай. Я умею крамольничать не хуже некоторых».

– Он делает запись, – начала она. – Копию. Память и паттерны мышления человека. Мы называем это имаго-аппаратом, потому что он создает имаго – версию личности, которая переживет тело. Сейчас его аппарат наверняка бесполезен. Посол мертв, и аппарат три месяца записывал разложение мозга.

– А если бы не был бесполезным, – аккуратно спросила Три Саргасс, – что бы ты с ним сделала?

– Я – ничего. Я не нейрохирург. Или какой-нибудь икспланатль. Но если бы я ими была, то поместила бы имаго в человека – и все, что Искандр узнал за последние пятнадцать лет, никогда не будет утрачено.

– Это непристойно, – сказал Двенадцать Азалия. – Мертвец захватывает живое тело. Неудивительно, что вы едите трупы…

– Уж постарайся не оскорблять, – огрызнулась Махит. – Это не замена. А совмещение. Нас на станции Лсел не так уж много. У нас свои методы сохранять знания.

Три Саргасс обошла стол и теперь положила два пальца на тыльную сторону запястья Махит. Прикосновение показалось шокирующе агрессивным.

– А у тебя он есть? – спросила она.

– Мы закончили с договором, Три Саргасс, – сказала Махит. – Угадай. Послали бы меня в Жемчужину Мира без него?

– Я могла бы придумать убедительные аргументы для каждого варианта.

– Для этого-то вы и нужны, да? Вы оба. – Махит знала, что ей пора бы замолчать – в тейкскалаанской культуре эмоциональные выплески считались неприличными и говорили о незрелости, – но все не замолкала. Тем более что молчали все дружественные и успокаивающие голоса, которые должны быть на ее стороне. – Вы, асекреты. Убедительные аргументы, риторика, договоры о правде.

– Да, – сказала Три Саргасс. – Для этого мы и нужны. И извлечение информации, и спасение подопечных из неловких или инкриминирующих ситуаций. В какой мы сейчас и оказались. Мы закончили, Лепесток? Получил, что хотел?

– Отчасти, – сказал Двенадцать Азалия.

– С тебя хватит. Вернемся домой, Махит.

Она вела себя мягко, и это… В этом не было ничего хорошего. Махит отдернула запястье, отпрянула.

– Не хочешь извлечь еще информацию?

– Да, хочу, – ответила Три Саргасс так, будто они говорили о чем-то маловажном. – Но еще у меня есть профессиональная добросовестность.

– Что верно, то верно, – добавил Двенадцать Азалия. – Иногда это раздражает. «Нравятся» ей инопланетяне или нет, но в глубине души Травинка настоящий консерватор.

– Спокойной ночи, Лепесток, – резко сказала Три Саргасс, и Махит не гордилась тем, как обрадовалась, что не ее одну вывели из себя.

* * *

Когда Три Саргасс водворила Махит обратно в их комнаты, ящик для сообщений снова доверху заполнился инфокартами. Махит взглянула на них с глухим и смиренным отчаянием.

– Всё утром, – сказала она. – Я ложусь спать.

– Только эту, – сказала Три Саргасс. Взяла стик из кости, с золотой печатью. Кость наверняка была настоящая, от какого-нибудь убитого крупного животного. Чуть ранее Махит могла бы возмутиться, или заинтересоваться, или все сразу. Теперь же просто отмахнулась: «Если так хочешь». Три Саргасс разломила стик, и тот пролил ей на ладони голограмму бледно-золотого цвета, отражавшуюся от кремовых, красных и рыжих оттенков ее костюма.

– Ее превосходительство эзуазуакат желает встретиться с тобой при ближайшей возможности.

Ну, разумеется. (И, разумеется, ее инфокарт-стики сделаны из живого существа.) Она подозрительна, умна и знала Искандра, и ей помешали в морге с тем, ради чего она пришла, вот она и хочет зайти с другой стороны.

– У меня есть выбор? – спросила Махит. – Нет, не отвечай. Передай ей – «да».

* * *

Постель Искандра не пахла ничем – или тейкскалаанским мылом, пустым запахом лишь с намеком на минеральную воду. Кровать была широкая и завалена одеялами. Свернувшись в ней, Махит почувствовала себя точкой сжатия в центре вселенной, рекурсивно погружаясь сама в себя. Она сама не знала, на каком языке думает. Звездное поле над головой поблескивало в ночи – и правда безвкусица, – и ей не хватало Искандра, и хотелось разозлиться на того, кто поймет, насколько она разозлилась, а Жемчужина Мира за окном издавала тихий оседающий шум, как и любой другой город…

Сон подхватил, как гравитационный колодец, и она поддалась.