Читать книгу Голубой Майзл. Роман-сюита - Аркадий Львович Фрейдлин - Страница 5

Этот незнакомый, молча принявший меня городок был аккуратно прикрыт невидимой глазу дремотной паутиной. Слегка и по-осеннему устало прикорнув, он выглядел заснувшим, как будто нудный шорох вяло шевелящихся под ленивой игрой ветра опавших листьев мог стать причиной его сладкого, почти гипнотического сна.

Я же во времена беспечного моего отцовства объездил с дочками на машине множество подобных, спрятавшихся на другом уровне бытия человеческих муравейников, где сонные туземцы с трудом могли сфокусировать свой тлеющий взгляд на нашей немногочисленной, но очень шумной семейке из двух баловниц и одного отпускника. Однако этот совсем уж неприметный безропотно остался тогда в стороне. Для выбора наших кратких ночёвок в незнакомой в ту пору Италии мы повиновались слепому наитию старшей моей Юлии, выбирающей пальчиком на обычной бумажной карте самые странные и неподходящие для этого места.

Я приехал сюда вечером, когда уже редкий свет из окон на главной улице мягко желтил плитку мокрых тротуаров. Моросило. В воздухе явственно ощущался запах моря. Я остановил машину, когда навигация бодрым голосом сообщила, что искомый мною приют находится справа от меня. С трудом рассмотрев вывеску пансиона между двумя кустами всё ещё цветущей жимолости, я вышел без зонта, запрокинул голову до хруста в шее, и влага мелкой вездесущей мошкарой из капель мгновенно облепила мне лицо. Затянутое чернеющее небо с просветами в гамме цветов сумеречного моря, казалось, опустилось как можно ниже в желании рассмотреть уставшего меня с лёгкой беззащитной лужайкой на макушке, благодарно вдыхающего неведомые запахи, полные тёплой сырости угасающего лета.

***

Я не знаю, почему она вышла замуж за того итальянца – «милого увальня», который вдруг прославился своим малоподвижным, почти кастрированным от чувств, однако всё же редким по природе басом-профундо. «Ты бы слышал его Командора!.. И он такой дуся, тебе бы он понравился!» – объясняла она мне, лежа обнажённой на кровати одного из наших очередных альпийских пристанищ. Тапок с вышитым золотом вензелем отеля при этом плавно покачивался на самом кончике её изящной ступни. Вот благодаря этому «дусе» мой малодушный вопрос – «А как же теперь быть мне, свет мой?» – лишь покалывал кончик моего языка в боязни её внезапно страшного ответа.

***

Невысокая девушка, почти подросток, с трогательным бейджиком «Габриэлла» открыла мне тяжёлую дверь и буквально затащила вовнутрь. Её взгляд блуждал у меня по рукам в немом поиске какого-нибудь подобия багажа. Я покачал головой – нет, в этот раз я представлял собой облегчённый вариант «пришельца».

Я поехал без смены одежды, даже без бритвы – просто сунул в карман Майзл и обыденно нажал пульт от своего гаража. И всё потому, что она сказала «через два дня» и назвала город в пятистах километрах от меня и в получасе езды от неё. Я же со своей актёрской невостребованностью всегда нуждался в выстраивании нужных мне мизансцен, подборке расшитых природой занавесов и режиссёрской определённости интонаций. В таких случаях я редко заигрывал со временем.

Когда она ответила согласием встретиться, её голос был торопливым и озабоченным. Бог дал мне слух настройщика, и это дополнительное преимущество позволяло мне улавливать в её глубоком сопрано быстро сменяющие друг друга модуляции её настроения.

***

Как-то в Монтрё, куда я повёз своих погодок на кладбище к тёще, я познакомил их с ней, лукаво поиграв со случаем. Мы вместе гуляли по верхнему парку какое-то недолгое упоительное время. И мои девчонки наперебой пытались убедить её, что именно с этого места, откуда открывался вид на весь залив, молодые пустельги учат своих птенцов летать, и смешно взмахивали руками, показывая, как. Она заливисто смеялась и тепло смотрела на меня. Потом, выждав момент и почти прикоснувшись к моему уху своими тонкими губами, тихо сказала на своём переливчатом итальянском: «Я бы тоже хотела иметь от тебя… таких дочек». Я никогда не слышал у неё ранее такую глубокую тональную перебивку, когда гортань слегка спазмирует на непривычной для неё модуляции… И через полгода позвала на свою свадьбу: «Знаю, что ты не придёшь, поэтому и зову».

***

Комната, в которую я поднялся, встретила меня последней вспышкой ушедшей в небытие лампочки. В другой момент я счёл бы это плохим предзнаменованием, но на сегодня всё моё всевластное суеверие было беспомощно, как заблудившаяся в Ватикане античная богиня. И пока растерянные глаза блуждали по темноте, пришлось споткнуться о кровать и познакомиться с твёрдым углом письменного стола: «Чёрт!» Возвращению в богатую фотонами реальность я стал обязанным какому-то позднему шоферу, нагло выхватившему светом фар из полной кромешности всю комнату на вполне достаточное для узнавания расстановки сил моего мебельного противника мгновение.

Уже по памяти найдя настольную лампу, я как Аладдин потер её, чтобы выпустить на волю свет. Первое, что я увидел, – себя в зеркале над столом. Ещё влажное лицо, неприятно знакомые глаза, сдобренные кругами цвета только что ушедшей темноты, прядь волос над правой бровью и безвольная обречённость как контрапункт всему моему нынешнему я.

Пришлось немного полежать на кровати в слабой попытке унять головокружение от быстрой дороги. Однако через несколько минут нервозный голод всё же заставил меня спуститься вниз. В призрачной надежде для этого сонного безвременья я обратился к Габриэлле с мольбой о помощи. Та секунду-другую, вытирая фартуком и без того чистые руки, размышляла над чем-то, а потом уверенно направила меня в Ristorante на углу: «Смело требуйте что-нибудь горячее у Вико. Он ленивый, но добрый! Думаю, печь ради одной пиццы он разжигать уже не будет, но его знаменитые каннеллони Вам ещё удастся попробовать». Не предусматривающим возражения жестом она сунула мне в руки купон на скидку и огромный зонт цвета хаки.

Дождь, как оказалось, зарядил сильнее. Когда часть видимого мира закрыта зонтом, воображение даёт себе волю. Пока я шёл до «угла», а это, как оказалось, ещё добрый километр пути, то по разноцветному отблеску витрин, по мигающим оранжевым пятнам от скрытых от взора светофоров, по отражённым буквам светящихся реклам я без труда дорисовывал перекрёстки, выстраивал дома, додумывал вывески и пытался объять всю полноту угасающей к ночи незнакомой жизни. Влажный воздух, ещё местами тёплый из-за нагретых за день стен домов, уже заигрывал среди лета с запахами осени, как бы пробуя на вкус новые ароматы, только-только входящие в моду.

В моём кармане зазвонил телефон. Я не стал смотреть на экран. Жена сама поставила мне на свой звонок отрывок из Вагнера, и теперь валькирии торжественно закружились у меня в кармане, удивительным образом попадая в такт роящемуся вокруг близкого фонаря мошкариному стаду. Я несколько секунд полюбовался игрой природы в совпадения и сбросил звонок. Она меня поймёт.

***

Я познакомил её со своей женой из-за лёгкого опьянения. Ни она, ни я почти никогда не заговаривали о моём супружестве. Этот неоспоримый факт не обговаривался нами по умолчанию. Так забывается среди близких родственников какое-то увечье или врождённая патология одного из них.