Читать книгу Хроники Бальдра. Творение рук человеческих - Артем Белов - Страница 6

Тьма. Всепоглощающая, заполняющая собой все пространство. Воплощенное зло и, одновременно с этим, спокойствие и безмятежность. Я все еще мыслил, все еще цеплялся за жизнь – значит, мой путь на Бальдре не завершен. Но я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой – просто не чувствовал их, не видел; я пытался кричать, звать на помощь, но тщетно – ни звука не раздавалось во тьме. Что это – Кархайм, а меня отправили в черное ничто за ослушание? Или я стою на пороге царства мертвых, Хель? Постепенно в голову прокрадывались воспоминания – я сражался и пал, пронзенный стрелами бывшего соратника. Как его зовут? Не могу вспомнить…

Я попробовал оглядеться, и в шее заныло, хоть моего тела и не было видно. Нет, нет, умирать нельзя! Если я сейчас останусь здесь, во тьме, то она не выпустит меня больше никогда – нужно рассказать всем о предательстве! Великом предательстве… Но я не мог припомнить, кто нас предал. В памяти, наконец, всплыло слово – Бледные. Точно! Боги предали нас, превратив в рабов, заставляя своими повелениями творить ужасные вещи. Этот обман тянется сквозь года, а ведь я считал, что убить за ослушание Бледным – великая честь и священный долг! Люди слепо верят колдунам, а конунг велит бросить тело собственного сына в лес, чтобы оставить на съедение зверям. Ни за что! Бальдр сбросит позорное ярмо! Если бы мне только…

Невероятным усилием воли я открыл глаза и тут же зашелся страшным кашлем. Во рту появился соленый металлический привкус – кровь. Перед глазами легла пелена, но вместо вездесущей темноты я увидел размытые цветные пятна – зеленые, голубые, белые… Постепенно, моргая изо всех сил, я различил угрюмые ели, нависшие надо мной, как палачи; сверху взирало синее небо с белыми рваными облаками. Лес – значит, приказ конунга исполнен. Словно пробуждаясь вместе со мной, в тело вонзился холод – меня бросили прямо в снежный сугроб. Не чувствую пальцев… Застонав от боли, повернул голову – из тела торчали обломки стрел, а кольчуга и рубаха под ней заляпаны кровью. Я попробовал приподняться и не смог – тело просто отказывалось повиноваться. Внезапно до моих ушей донесся низкий рык – припадая к снегу и жадно нюхая следы, шел тощий, голодный волк. Те, кто притащил меня в лес, давно ушли, зато мой запах манил лесного хищника все ближе. Я мог только беспомощно смотреть на него, не в силах двинуть пальцем – увидев меня, волк зарычал громче.

– Прочь… Пошел прочь… – через боль и муки я сдвинул правую руку, но оружия при мне, конечно же, не оказалось.

Глупо было надеяться, что я выживу в лесу. Судьба зачем-то позволила мне вырваться из плена тьмы – лучше бы там и оставался. Проснуться, выжить, только чтобы посмотреть в глаза верной смерти – слишком жестокая судьба для человека. Облизывая пересохшие губы и прерывисто дыша, я глядел на длинные клыки и нити липкой слюны, протянувшиеся между ними, как паутина. Снег скрипел под лапами зверя все громче. Вдруг он насторожился и навострил уши – кто-то идет! Я услыхал легкие, почти невесомые шаги; взмах, свист рассекаемого воздуха – и в дерево рядом с волком вонзился метательный топорик. Альв! Только этого не хватало! Заскулив, зверь бросился наутек, а я, сплюнув густую кровь, опустил веки. На меня легла тень – альв, одетый в подобие меховой куртки, нагнулся надо мной, принюхиваясь и разглядывая раны. От него шел стойкий запах жареного мяса, хвои и кошачьей шерсти. Я вновь открыл глаза – альв сжимал в руке короткий нож, но, казалось, что-то остановило его от последнего удара; он смотрел скорее с любопытством, потирая подбородок.

– Хахун.

Залепетав на своем языке, житель леса коснулся обломка стрелы в плече, и я застонал.

– Это… Это есть… – альв пытался выговорить человеческие слова. – Это есть стрела от человек. Человеческий стрела.

Я не смог ответить.

– Человек бить человек, – пробормотал альв и выпрямился.

Не в силах больше терпеть боли, я закатил глаза и снова погрузился во тьму, утопая в ней, как в холодном непроглядном море. Не знаю, сколько времени мне пришлось провести в забытьи, но во тьме возникло новое ощущение – тепло. Я очнулся от того, что все тело ломило, а в нос ударял мощный запах сосновых иголок.

– Пей.

Постепенно глаза сфокусировались, и я понял, что лежу на грубой кровати, укрытый длинным теплым одеялом с разноцветным орнаментом. Видимо, меня притащили в какое-то жилище – вокруг стояли стены из кожи, а дым от очага уходил вверх, в дыру в потолке. Седой альв с морщинистым лицом протягивал мне глиняную чашечку с каким-то мутным пойлом, от которого поднимался пар. Увидев перед собой лицо с раскосыми глазами, я попытался приподняться на локте, но не сумел; отбиваясь ногами, отполз в самый край жилища, схватив первую попавшуюся под руку палку.

– Не приближайся, – прохрипел я.

Альв посуровел:

– Пей! Никто твоей смерти не желает. Кроме тебе подобных.

Кровь кипела в венах, когда передо мной проносились лица убитых альвами соратников. Ненависть заполнила душу, но через пелену злобы донеслись слова старика:

– В тебя стреляли люди. Значит, человек хороший. Пей, у тебя много тяжелых ран.

Я не поверил ушам – альв пытается меня вылечить? Зачем? Казалось, что от тьмы уже не очнуться, и я отправлюсь в Хель, когда тот лесной охотник перережет мне глотку ножом… Но вместо этого он приволок меня сюда. С какой целью?

– Что это? – закашлявшись, спросил я.

– Отвар хвои. Пей и спи, – альв поставил чашку передо мной и ушел к очагу, выставив ладони к огню.

Я нерешительно понюхал питье – от терпкого запаха сводило скулы. Что, если меня хотят отравить? Нет, тогда бы не стали ради этого тащить через лес. Вздохнув, я одним мощным глотком осушил чашку и поморщился было, но оказалось, что отвар не так уж и плох. Я осторожно огляделся – жилище представляло собой высокий конус; на каркас из обструганных палок крепились шкуры лесных оленей, размалеванные рисунками. В центре, обложенный почерневшими камнями, полыхал жаркий огонь, прогоняя зимнюю стужу, которая старалась пролезть внутрь. Варево альва согрело внутренности, и мне даже стало жарко, а веки начали слипаться, будто я не спал добрых три дня. Стрел в теле не оказалось – вместо этого меня украшали грубые повязки. Порванная кольчуга пропала, как и испачканная кровью рубашка. Старый альв еще раз обернулся на меня, сверкнув глазами, и принялся вылизывать руки. Закутавшись в одеяло, я уснул, предоставив судьбе решать, что со мной станет.

На ближайшие дни моим единственным облегчением и развлечением стал сон. Я просыпался, ел все, что старый альв оставлял мне на глиняной тарелке, и засыпал снова. Меня мучили кошмары – Сверр, отец, мать и друид с татуировкой змеи преследовали меня в длинных коридорах, заваленных магическими пультами, а сверху, сорвав потолок, смотрели загадочные Бледные, желая увидеть, как я погибну в руках предателей. Медленно, очень медленно раны затягивались – я чудом остался в живых, и теперь, с помощью прошлых заклятых врагов, выздоравливал, постепенно приходя в себя. Изредка лесной народ появлялся в жилище старика, но на меня смотрели или с любопытством, или без всякого выражения, и никогда не заговаривали. На своем языке они обсуждали что-то со старым альвом, а он отвечал, рассыпая на расшитом маленьком коврике костяные амулеты. Насколько я смог понять, меня приютил местный шаман – по всему дому, который назывался «типи», он каждый день развешивал обереги, а стены покрывали странные узоры и примитивные изображения животных и каких-то причудливых созданий, напоминавших помесь человека и дерева. Я вспомнил слово, которое слышал от отца – осинники.

Через две недели я сумел встать, тяжело опираясь на шамана. Грудь и плечо невероятно саднили, едва не сводя меня с ума, но альв приготовил какую-то мазь, которая прогоняла боль и успокаивала нервы. Спустя месяц я уже мог ходить самостоятельно и все больше времени проводил, сидя у костра. Сильнее всего меня удивляло, что альв приютил человека. Он кормил меня, поил и лечил, но никогда ничего не объяснял и не отвечал на вопросы. Только кивал или пожимал плечами, уходя от разговора.

– Ешь. Ты еще очень слаб, – говорил старик, предлагая мне кусок вареной оленины.

Моя ненависть к лесным жителям сменилась недоумением. Никто из них не желал мне зла, а гости шамана иногда даже стали приветственно кивать. Они указывали старику на меня пальцем и говорили «охитэка». Однажды вечером, осторожно трогая заживающие раны, я спросил у него:

– Что значит охитэка?

Шаман бросил в очаг пригоршню каких-то сухих трав, и к потолку взвился пурпурный туман.

– Это значит «храбрый», – ответил старик.

Я даже и не надеялся получить ответа.

– Почему они так зовут меня?

– Потому что вы, люди, нечасто выступаете против демонов, которым поклоняетесь. Если кто-то из вашего рода не желает исполнять приказы черных духов ночи – то он охитэка. Он хороший.

– Ты поэтому решил меня выходить? И тот альв, которого я видел в лесу… Поэтому меня не убил?

– Именно. В тебе торчали человеческие стрелы, потому Адэхи и принес тебя в деревню. А одна наша охотница, Кэлиска, нашептала мне, что слышала в лесу разговоры людей в тот же день. Они говорили о человеке, убившем колдуна и отказавшемся почитать Бледных. Речные камешки и кости сказали мне, что это ты. Верно?

– Верно, – ответил я.

Шаман помолчал, а потом бросил на богато расшитый коврик разноцветные стеклышки. Поводил в них пальцем и, наконец, посмотрел мне в лицо:

– Кто стрелял в тебя?

– Мой дружинник. То есть, воин, которым я командовал.

– Ваше племя – предательское. Я не удивлен. Но тики-тасы говорят, что в тебе скрыта иная печаль.

Я склонил голову и глубоко вздохнул, а глаза наполнились слезами.

– Отец не стал слушать и мне пришлось сразиться с ним. Он предпочел умилостивить богов, вместо того, чтобы пощадить невинных людей.

Шаман покачал головой и швырнул в очаг новую охапку трав. На сей раз жилище озарило синее сияние. Только сейчас я обратил внимание на то, что тело старика покрывают татуировки. Альв носил только кожаные штаны и подбитые мехом мокасины, а на жилистом теле красовались какие-то строки изречений, записанные на неизвестном мне языке. Глаза отливали малахитом, а седые пряди длинных волос доходили шаману до груди. Он накинул плед и вздохнул:

– Спи. Зима заканчивается – с приходом тепла вернется и твое здоровье.

Спустя еще полтора месяца снег начал таять, ручейки побежали по лесным тропкам, а два ласковых солнца согрели молодые зеленые стебельки первых цветков. Я, опираясь на палку, стоял у входа в шаманский типи, наблюдая за жизнью альвийского поселения в самой гуще леса. Это стало моим любимым развлечением, кроме, пожалуй, прогулок по лесу в сопровождении Чогэна – именно так звали старого альва. Деревня располагалась на небольшой опушке у бурного холодного ручья, спрятанная за могучими соснами и широкими елями. С каждым днем мы заходили все дальше, увлекаясь беседой – шаман рассказывал мне о своем народе, а я – о жизни Стохетхейма и его обитателей, о воинских традициях и культуре людей. Я понял альвов и перестал испытывать к ним ненависть – они нападали на людей в лесах, потому что знали, что дружины убивали невиновных, а колдуны творили жуткие вещи. Жители отдаленных человеческих селений тайно торговали с альвами и иногда искали у них приюта и защиты от собственных хозяев. Так поступали и в Инностинге. Альв также рассказал мне о Спасителях Бальдра, про которых мне доводилось слышать и раньше; большую их часть составляли крестьяне и солдаты-дезертиры, которые вели почти что безнадежную войну со Стохетхеймом и Бледными.

Жители альвийской деревушки едва говорили по-человечески, и шаман поведал мне, что выучил язык у одного из торговцев, который раньше часто приходил к ним в стан. Альвы жили простой жизнью охотников и собирателей, преследуя оленей и кабанов меж деревьев. Женщины бились и охотились наравне с мужчинами; дети играли возле ручья, заливисто смеясь и пуская в воздух странные штуки на веревках. Из листов грубой бумаги они складывали причудливые фигурки и заставляли их парить на ветру. Раскрашивали таких «воздушных змеев» все на свой лад – чей-то изображал птицу, иной был разукрашен в красный и скалился нарисованной пастью чудовища. Я любил сидеть у порога шаманского типи и наблюдать за плавным полетом бумажных чудищ, размышляя о судьбе отца, Кэри и о том, что же мне теперь делать. Остаться навсегда я не мог – хоть мне и пришлось по душе общество альвов. Как только здоровье окончательно вернется, нужно двигаться дальше. Только вот куда и зачем – это покрыто завесой тайны. Шаман загадочно молчал и порой лишь говорил, что меня ждут великие дела. По крайней мере, так сказали ему разноцветные стекла, тики-тасы.

Понемногу я стал понимать причудливое наречие альвов. Хотя, понимать – это слишком громко сказано; я выучил пару фраз и с десяток полезных слов, а разговоры лесных жителей приобрели немного больше смысла, чем раньше. Я, наконец, раздобыл некое подобие бритвы и, помешкав немного, сбрил усы и бороду начисто. Волосы обрезал так, чтоб они опускались на плечи. У альвов на лице волосы не росли от природы – Чогэн с искренним любопытством меня разглядывал. Он находил забавным, что нам приходится применять специальные инструменты, чтобы убрать растительность на лице. Разумеется, обычно воины Стохетхейма на брились вообще, но я не хотел больше иметь ничего общего ни с армией конунга, ни с теми, кто поклоняется Бледным. Когда весна стала подходить к концу, ручей согрелся достаточно, чтобы можно было мыться, не грея воду в горшке над очагом. Что я сразу и сделал с великим удовольствием. Чогэн пытался учить меня вылизываться, как кошка, но я не обладал той гибкостью тела, которой могли похвастать альвы. В один из прекрасных, теплых и наполненных спокойствием вечеров, шаман измельчал в ступе лекарственные травы, а я сидел рядом с ним, стараясь запоминать все, что делает старый альв.

– Это, – Чогэн показал мне серебристый листок, – мечелист. Мазь из него прекрасно заживляет раны. А если смешать сушеные листья драконьей погибели и толченые коренья комарника, то получится такая смесь, что вдохнешь – и сможешь не спать всю ночь. Будешь быстр, как лань!

Я кивнул.

– Близится первый день лета. Праздник Цветения, – продолжал шаман. – Осинники, наконец, пробудятся ото сна и вернутся к нам. Цветение священно как для них, так и для нас – именно в этот день ты найдешь ответы на все свои вопросы.

– Как? – я насторожился. – Что мне нужно будет сделать?

– Тебе – ничего. Я приготовлю отвар провидцев и увижу все в твоих глазах. Я не просто так приютил тебя и выходил. Ты здоров, бодр, полон сил – в тебе есть запал! Ты – не простой человек; ни одному альву не под силу то, что суждено тебе. Но все альвы этого хотят.

– Что же это?

– Свобода, – шаман добавил к смеси побег какого-то кустарника, – ваши боги, Бледные, прокляли Бальдр, заполонили его скверной. Их нужно остановить, отвадить! Но куда нам одним тягаться с богами… Только все вместе мы можем завоевать собственную свободу. Спасителям Бальдра помогут осинники – и мы снова выйдем на тропу войны с людьми, если понадобится. Но тебе отведена особенная роль. Ты уже и сам готов, хоть и не знаешь пока этого.

– Я не выношу загадок, Чогэн. Что мне предстоит совершить? Клянусь, я сделаю все, чтобы Бледные забыли об этом месте!

– Терпение, охитэка. Терпение. Дождись Цветения – и все поймешь. А пока, раз твои руки окрепли, возьмись за оружие – вспомни, каково это. Я попрошу охотницу Макои, она тебе поможет. Ей нет равных.

– Мне не нужна помощь, я прекрасно владею мечом…

– Меч у альвов не в почете. Можешь ли ты так кинуть топор, чтобы сбить с ветки осторожную белку? Бьюсь об заклад, ты и в дерево не попадешь! Послушай мудрого совета и отправляйся завтра к Макои. У тебя впереди много боев, Верманд. Как и у нас всех.

На следующее утро я отправился в один из отдаленных типи, у самого ручья – именно там проживала охотница. Альвы просыпались рано – спокойное журчание воды нарушал детский смех и песни женщин, которые готовили еду на кострах. Я втянул пряный запах жареной оленины – казалось, никаких хитростей в приготовлении еды у лесного народа не водилось, но она получалась такой вкусной, что повара конунга могли позавидовать. Откашлявшись, я подошел к входу в типи.

– Макои? Я могу войти?

Молчание. Я назвал охотницу по имени еще раз, но безрезультатно. Тогда я немного отодвинул полог и заглянул внутрь. Пусто – видимо, уже ушла в лес за добычей. Что ж, делать мне все равно нечего… Я сел на большой плоский камень у ручья и скрестил ноги. Пожалуй, никто из знакомых, друзей или врагов, меня бы сейчас и не узнал – одет как самый настоящий альв и, если б не светлая кожа и человеческие глаза, то вполне сошел бы за «своего». Мягкие штаны, украшенные тесьмой и альвийскими узорами, такие же мокасины и голый торс – погода стояла теплая и приятная. Я наблюдал за играющими и вылизывающимися детьми и думал о том, как ошибался всего несколько лет назад. Стохетхеймцы считают альвов дикарями и свирепыми хищниками леса, и у меня не было никаких причин в этом сомневаться после рокового боя в лесу. Ненависть терзала мое сердце, заставляя бросить все и направить дружину в леса, чтобы искать встречи с лесными жителями и вырезать их всех до единого, в память об Олафе и боевых товарищах. Как верно научил меня Чогэн, ненависть – чувство от Бледных. Они нас создали подобно себе, вложив самые плохие из эмоций. Наш отряд был разбит за то, что пролил кровь невинных на радость темных человеческим богам – справедливость заставила альвов забрать кровавую плату, раз мы посмели идти через их леса.

– Зачем искать себе повелителей в темноте космоса, когда настоящие чудеса ходят среди нас? – спросил меня однажды шаман. – Посмотри на осинников – разве это не чудо природы? Вот, кого мы должны слушать – тех, кто ближе всех к планете.

Я был безмерно благодарен Чогэну и остальным за спасение – если бы не Адэхи, то меня сожрал бы голодный волк. Если бы не дальновидность и мудрость шамана – то я погиб бы от ран и потери крови… Я уже начал забывать залы родного замка, свыкаясь с жизнью в лесу. Только по вечерам накатывала тоска, когда в воспоминаниях появлялись рыжие волосы Кэри. Где она сейчас? Что делает? Наверняка меня считают мертвым – тяжело в это не поверить, когда видишь, как в человека вонзаются стрелы, одна за другой. И она тоже верит, что меня больше нет в живых…

Я обязан альвам по гроб жизни – удивительно, как из заклятых врагов они смогли превратиться в верных друзей и спасителей. Чем здоровее я становился, тем чаще стал помогать лесному народу в повседневных делах – таскал воду, помогал чинить дома, разводил костры, а иногда даже готовил пищу. Альвы посмеивались, пробуя мои «блюда», но с благодарностью ели, даже если я сам считал их невкусными. У шамана мне удалось обучиться искусству травника, и порой я сам собирал все необходимые ингредиенты для мазей, порошков и настоек, помогая Чогэну лечить больных. Мои мускулы укрепились и вновь обрели прежние формы. В теле стала ощущаться необыкновенная легкость, и я частенько выходил в леса только для того, чтобы пробежаться. Куда быстрее, чем раньше, как настоящий стремительный зверь, я несся вперед, легко уклоняясь от ветвей и прыгая через поваленные древесные стволы. Но все тяжелее на плечи ложился груз судьбы – предательство не может остаться без ответа, а меня предали собственный отец, мать, народ… Все. Нужно найти Спасителей Бальдра и предложить им свой меч – все ради того, чтобы сбросить с планеты оковы Бледных! Хуже всего, что люди Стохетхейма добровольно надевают на себя эти кандалы и пытаются заковать в них всех вокруг.

– Вы и других людей так любезно принимаете? – этого вопроса не избежать, и задал я его Чогэну еще в начале весны.

– Нет, – покачал старик головой, – ты первый. В нашем селении еще не жил так долго никто из вашего рода. Я убедил остальных, что именно тебе суждено надломить власть Бледных на планете. Они видят в тебе надежду. Некоторые не верят, но не стали противиться. Мне было видение – Оракул в осколках, а над ним не альв, но человек. С оружием в руках и в священных татуировках лесов.

– Откуда вам известно про Бледных? Вы ведь им не поклоняетесь.

– Как и вы, мы созданы их руками. У нас из поколения в поколение передаются сказания о том, как Бледные, желая превзойти природу, превратили священных кошек в нас – подобие людей. Они желали, чтобы мы стали их рабами, но наш путь не таков; поэтому здесь, на Бальдре, мы стережем природу от всяческих посягательств. Нас много, поселений и племен по всем лесам планеты не счесть – и во время Цветения благословенные осинники дают нам возможность общаться друг с другом.

– Общаться на расстоянии? Как это?

– Дождись Цветения, охитэка.

Задумавшись и не замечая ничего вокруг, я утонул в мыслях, убаюканный журчанием воды. Наконец, меня окликнули. Я поднял глаза – Макои в облачении охотника стояла в трех шагах позади меня, попирая ногой поверженного оленя. Добытчики племени вернулись, наполнив стан громкими возгласами и бряцаньем оружия. Мимо меня прошли двое, кивнув и приложив три пальца к левому плечу – жест приветствия. Я ответил им тем же и, захрустев затекшими суставами, поднялся с камня, обернувшись к Макои. Она не знала человеческого языка даже на уровне моего спасителя, Адэхи, поэтому изъяснялась на своем, подкрепляя все жестами. Мне трудно было ее понимать, но раз шаман сказал…

– Привет. Чогэн сказал. Я пришел, – сказал я на ломаном альвийском.

Девушка удивилась и зашла в типи. Спустя несколько минут появилась снова уже в повседневном облачении – длинной белой рубахе до колен. Судя по всему, она никак не могла взять в толк, зачем шаман прислал меня – помощь ей не требовалась, а убитого оленя она может отнести к центру деревни сама. В теплые месяцы альвы принимали пищу вместе – сидя в большом кругу камней посреди поляны. Я указал сначала на убитого оленя, а потом изобразил, будто метаю топор:

– Сражение. Учиться.

Взор альвийки прояснился и она кивнула головой, обнажив белоснежные клыки в улыбке. Внешность ее ничем не выделялась среди других женщин племени – светлые, почти белые волосы, водопадом опускающиеся до самых бедер; во время охоты или боя они убирались в тугой узел на затылке. На голове – расшитый обод, уши украшают большие серьги. Традиции обязывали женщин носить серьги больше, чем у мужчин. На ногах Макои – такие же мягкие мокасины, как и у меня. Ростом девушка была почти с меня – в большинстве своем альвы вообще выше обычного человека.

Легко взвалив оленью тушу на плечи, Макои пошла к остальным, жестами указав мне ждать ее здесь же. Она вернулась спустя всего несколько мгновений и вновь зашла в типи. Вышла, сжимая в руках маленький метательный топорик с двумя красными перьями у обуха; взяв меня за руку, направилась к кромке леса. Мы остановились шагах в десяти от ближайшей сосны – в широком стволе уже виднелось несколько зарубок. Судя по всему, здесь частенько практиковались в меткости.