Читать книгу Одна история миллиона людей - Артем Рафиков - Страница 3

«Мир не идеален, ты посмотри в какой стране ты живешь» – услышал я утром, когда просыпался после длительного сна. Накануне я вернулся поздней ночью, а точнее – ранним утром сегодня, когда время было около пяти часов утра. После подобных длительных походов в бар, проснувшись на следующий день, я всегда испытывал жуткое чувство вины, которое было смешано с чувством обиды. Эта обида волочилась со мной длительное время и стала уже обыденной составляющей моего крошечного мирка. В то время внутри меня не было единого мира, он перестал существовать с того самого момента, как только я начал душить его всеми своими чувствами, с которыми я так долго тащился вниз – на самое дно. Дно, которое я себе выдумал – с обидами, страхами, злостью, нелюбовью, долгами, болью, виной, завистью и ненавистью. Я словно ходил по кругу и не знал, как выйти из него, не хотел признаваться себе, что я сам себя в него завел. Неосознанно оставляя себя в этом состоянии и продлевая его, чтобы вновь испытывать все эти чувства, которые меня опустошали. В той комнатке я постоянно искал жизнь и подтверждения тому, что я жив, тем самым вновь и вновь создавая сопротивление. Когда всё могло бы быть иначе – в легкости и спокойствии, но нет – мне было чуждо каждое из этих состояний. Тогда я не хотел принимать себя слабым и проявляться таковым, боясь что меня таким не примут. Именно поэтому я пытался быть сильным, казался сильным, даже когда сидел без сил на кровати, убеждая себя, что немного посижу, встану бодрым, не слабым и готовым свернуть горы.

Осмотревшись вокруг, я, не чувствуя своего пробужденного тела, очень судорожно под ногами отыскал тапки разного размера, как и всегда, не поняв с первого раза где правый из них, а где левый. Я просунул в них свои стопы и почувствовал, что снова не могу глубоко вздохнуть полной грудью. Чувство, что мне не хватало кислорода, посещало меня каждое утро. Иногда я даже ночью просыпался в каком-то страхе, открывал все окна в комнате и ложась снова в кровать обнимал её, чтобы снизить своё беспокойство, которое, как и обида проявлялось у меня уже на привычном уровне моего сознания. Если раньше я чувствовал беспокойство перед выходом на сцену или перед встречами с руководителями значимых для меня на тот момент компаний, то сейчас я чувствовал его в моменты, когда просто лежал и смотрел в потолок, который я изучил вдоль и поперёк за прошедший год.

Снова не отдышавшись, я продолжил сидеть на кровати молча ещё около десяти минут, листая социальные сети одну за другой и просматривая жизнь других людей. С историей каждого пользователя, внутри меня рождались противоречивые чувства – зависть, неверие, осуждение, отрицание. Многие из них были на фотографиях счастливыми на отдыхе или в своей собственной машине, в которой они слушали музыку, некоторые из них публиковали процесс развития собственного бизнеса, а кто-то совсем недавно получил фотографии с собственной свадьбы. Все эти снимки меня обезоруживали, делали каким-то неприкрытым, было ощущение, что все эти люди будто бы знали как у меня обстоят дела и будто насквозь видели меня в ответ, когда я смотрел на их счастливые лица. Казалось, они даже не знают о моем существовании, но раздражают меня больше, чем даже мои отношения со знакомыми мне людьми или с ней. Мои мысли всегда попадали в тупик, как только я на мгновение вспоминал про неё. Только чувства было не скрыть, в этих чувствах я находил меньше противоречий, но в них было больше вины – будто бы я не могу её просто любить, будто бы мне не позволено это чувство кем-то и от этого на душе становилось еще больнее. Словно, кто-то прибавлял в этот момент внутри меня громкость на приёмнике чувств, который очень долгое время играл на моих нервных окончаниях, как на струнах.

Тогда я знал, что она где-то на кухне готовит завтрак, который на Востоке считался бы уже вторым обедом. Она всегда вставала раньше меня, каждое утро для неё всегда было особенным – тренировка, медитация, пробежка в парке, контрастный душ и чтение книг. Подумав о том, что же она читает сейчас, я начал взглядом перебирать полку с книгами, которые стояли ровно одна за другой. В этот момент я вспомнил, что сам давно хочу их прочесть, но всё руки не доходят. «Начну сегодня…» – подумал я, «…с книги Наполеона Хилла Думай и Богатей, трижды эта книга попадала ко мне в руки, но я так и не удосужился её прочесть». Через мгновение, я почувствовал, как в комнату проник аромат утреннего завтрака. Остановившись на мысли, что меня скоро будут звать на завтрак, я посмотрел сквозь опухшее лицо на часы, чтобы хоть как-то сориентироваться во времени и понять сколько же я проспал сегодня.

Часы показывали время двенадцать часов пятьдесят одну минуту. Я вновь почувствовал, как во мне усилилось чувство вины, а мысли забегали с невероятной скоростью, будто бы внутренний паникер проснулся чуть позже, чем я сам и теперь его выход. Он всегда во мне просыпался, как только возникал вопрос о том, как заглушить в себе противоречивые чувства, которые я ощущал, когда глядел на часы в момент пробуждения. Часы, что стояли в комнате, я не особо любил, они были какими-то старыми, ветхими, вокруг них еще более печальный антураж – в них не было ни красоты, ни эстетики. Дерево, из которого была собрана поверхность этих часов, отдавало не только ароматом старого лака, но и историей, которая засела в этих часах глубоко внутри во всем их механизме, что спрятался за оболочкой часовой конструкции. Каждый раз когда я смотрел на них, у меня складывалось ощущение, что я тоже какой-то старый, ветхий и как стрелки часов – тоже хожу по одному и тому же кругу. Будто бы все, что у меня есть – это циферблат, который я заполняю самыми бесполезными действиями в течении суток, старея вместе с часами. Быть старым и ветхим мне точно не хотелось, а признаваться в этом тем более. В то время мое внимание было вечно рассеянно, и даже если бы мне кто-то на красоту и указал, я бы её всё равно не разглядел, живя в страхе, что так и проживу всю свою жизнь шагая стрелкой по белому циферблату.

В той маленькой комнатке я ощущал сопротивления больше, чем когда-либо. Четыре стены для меня были полны страха, который зачастую и был причиной моего бегства из комнаты, хотя я бежал и от нее, но она будто бы знала, что сколько раз бы я не уходил, я всё равно вернусь. И она была права – я возвращался, прежде давая себе слово, что не вернусь. Так было и вчера – я ушел не попрощавшись и вернулся, когда она уже спала на своей стороне кровати, будто в ожидании, что по возвращении я её вновь обниму.

Продолжая молча сидеть на кровати, я думал: «Может я и есть тот самый страх, что чувствую каждый день и просто проявляюсь им? Бред какой-то, что это за мысли лезут ко мне в голову!» – мысленно воскликнул я и повернулся в сторону окна, реагируя на странный звук птиц. За окном я увидел, как темное облако покидало солнце и лучи плавно ложились на весь город, согревая весенние ветреные улочки. Спустя мгновение, я услышал привычный мне звук часов где-то под ногами, который меня быстро вернул в привычное мне состояние. Они звучали каждый день и даже успели мне немного надоесть за всё то время, что я проводил бессонные ночи. Услышав первые три звучания, я поднял свой взгляд на ветхие часы и понял, что времени прошло ровно девять минут с момента моего пробуждения. Я знал, что этот звук издавали соседские часы, которые отбивали тринадцать часов ноль минут, вновь предательски напоминая мне о циферблате и стрелках, что беспрестанно двигались по кругу. Девять минут – я даже не заметил как они пролетели, впрочем, как в то время я не замечал и свою жизнь. Жизнь, которая летела незаметно и с невероятной скоростью куда-то вниз, именно от этого мне становилось еще страшнее.

Своим звуком соседские часы мне всегда напоминали новый год, правда даже с такими воспоминаниями я жил в те моменты все равно без присущего мне чувства радости. Хотя если вспомнить детство, в котором это чувство было в новогоднюю ночь вместе с детским шампанским, сладкими подарками, фломастерами под елкой, родительскими эмоциями, которые были самыми душевными при распаковывании нами подарков, то можно на миг было окунуться в это состояние. В состояние ребенка, у которого весь мир для него. Я даже изредка ночью лёжа на кровати фантазировал, что ниже этажом в таком же маленьком, но более светлом пространстве, стоят часы, которые являются маленькой копией кремлевских часов со Спасской башней. Мне всегда было интересно, кто живет ниже этажом, чем они занимаются и вообще бывают ли они дома. Потому что я никогда не слышал ни единого звука и ни единого голоса. Будто бы часы стояли сами по себе одинокими, механически отбивая вечный звук, который пережил уже несколько поколений.

В то время я был тоже одинок, именно так я себя чувствовал, но в отличии от часов, я не пережил еще ни одного поколения. Мне наоборот казалось, что у всех жизнь идет полным ходом независимо от возраста и они живут каждый момент своей жизни. Когда я вместо того, чтобы жить, пребываю со своими воедино собранными чувствами, что родились во мне в процессе бегства от самого себя. Лишь спустя полгода я начну осознавать, что со мной происходило в каждый момент моей жизни, пока я находился в этой маленькой комнатке и как я в неё попал, занимаясь поисками ответов на свои вечные вопросы, на которые не было ответов ни у меня, ни у моего окружения. Если быть точнее, то у нас уже не было сил, чтобы меня хоть как-то переубедить, потому что у меня всегда была своя правда. Правда, которая делала меня в моменте сильным, но создавала сопротивление со всем внешним миром. Не осознавая этого, я разрушал себя изнутри, боролся с чем-то, а точнее с кем-то, кого очень давно перестал видеть в собственном отражении.

Аккуратно поднявшись с кровати, чтобы не усиливать боль в области поясницы, я побрел умываться. В то обеденное утро, я знал, что вновь не почувствую радости от соприкосновения моего тела с водой и даже от ее объятий. В тот момент мне было не до этого – столько мыслей и воспоминаний проносилось в моей голове, хотя я ведь просто шел умыться, почистить зубы и принять душ. В нескончаемом потоке мыслей, я иногда вообще не понимал как такое возможно – вроде только проснулся и уже устал от самого себя, от своих мыслей и вопросов, которые начинали бегать в моей голове, как только я открывал глаза и выдавали огромную порцию непринятых чувств. Мысли носились от уха к уху с такой скоростью, что я не мог даже на мгновение остановиться, чтобы вспомнить что было запланировано у меня в тот день и с кем стояла в календаре встреча на девятнадцать часов тридцать минут в одной из башен в Москва Сити. Все, что я чувствовал в тот момент, для меня было невыносимо, всё это душило меня, как и боль в пояснице, которая стягивала на себя всё моё внимание.

От резкой боли я сразу вспомнил вчерашний день. Чтобы хоть как-то мне себя отвлечь от мыслительного потока, шума, всех разрушающих меня длительное время чувств и беспрерывного хождения по кругу, из которого я не видел выхода – я напился. В таком состоянии, я хоть как-то мог остановить мыслительный шум своего ума и немного расслабиться. Всегда есть друг, который выслушает тебя с твоими проблемами по телефону, а возможно и приедет побыть с тобой, чтобы разделить твою боль. Даже если не приедет он, есть тот друг, который всегда приезжает, но либо уже не всегда. Именно вчера был тот самый день, когда ко мне не приехали друзья, уже не первый вечер. Я чувствовал, что они устали уже от моих историй и от одних и тех же фраз, что «я от нее уйду», что «запущу свое направление бизнеса» и что «вокруг происходит вечно какая-то неразбериха». Ситуация отсутствия друзей на встрече со мной повторялась, с каждым разом она была для меня все больнее и больнее, чувство одиночества подавляло все мое рвение и стремление куда-либо двигаться, оно же и усиливало во мне еще большее чувство вины. В тот момент я понимал, что запутался, но как выходить из этого состояния, несмотря на мое бурное воображение и фантазию, я себе представить даже не мог. К тому же, одиночество, что было на моей душе, завинчивало последний болтик на крышке люка в моем заболоченном колодце, где я, посадив себя на дно, ударялся о него всеми частями своего тела, в попытках из него выбраться. И эта история повторялась со мной уже несколько лет, когда я, карабкаясь руками о стены, стирал с лица всю грязь предплечьем, которая смешивалась с чем-то мокрым и холодным.

В тот момент я уже с трудом мог отличить что это. То ли капли дождя на моем лице, то ли это пот, который выходил из меня дурью и несогласием с самим собой, то ли слезы, которых я не видел у себя уже длительное время. Чтобы хотя бы это понять, у меня не было ни сил, ни желания, но, несмотря на всё внутреннее свое сопротивление, я пытался. Пытался как всегда всё объяснить умом, подбирал довольно таки странные слова – вроде бы и не соленые, и даже не пресные капли на моем лице. Во всей этой абсурдной для себя ситуации я точно знал, что не смогу понять на вкус что это, потому что я даже не знал вкус слезы. Ведь с самого детства я пытался быть взрослым и сильным, тем самым уже с малых лет перестав быть просто сыном и мальчишкой, у которого тоже могли быть чувства. Но мальчики и мужчины не плачут – это проявление слабости, говорили мне еще в детстве и тем, кто это говорил, я верил, блокируя в себе все истинные качества сына и мужчины. Мужчины, который еще будучи мальчишкой, имел возможность не забыть о том, что он мужчина, научившись признавать в себе все свои слабости, которых по факту и не было, как только он их в себе признает. Ведь со временем этот мальчишка вспомнит себя и узнает, что все это время не было ни силы, ни слабости – с ним всегда была смелость, которая позволяет ему признаваться самому себе и просить о помощи других.

В то время я об этом и подумать не мог, в тот период, живя в маленькой комнатке я так часто думал о своих слабостях, что не было даже минуты, чтобы признавать их в себе. Мысли о них особенно усиливались в те моменты, когда я был рядом с ней. И тщетные попытки объяснить умом очередной раз вкус этих капель, лишь снова возвращали меня в то состояние, от которого я мысленно пытался уйти. Находясь в пространстве четырех стен, я точно понимал, что у этих капель на моем лице был свой вкус, который стал лишь продолжением моего чувства – нового чувства, которым я раньше не проявлялся. Оно было примерно того же плана, что и все остальные чувства в виде вины, обиды, злости, ненависти. Но его что-то отличало от других – оно точно было намного сильнее, выводящее меня на совершенно новый уровень чувствования. Это чувство усиливало собой боль, обиду, вину, но больше всего оно усиливало во мне страх, который проживал за меня мою жизнь.

Тем чувством, что я проявлялся в тот момент, которое и усиливало всё моё состояние – была горечь. Горечь, когда все живы и здоровы, когда все твердят вокруг, что все хорошо, когда в жизни происходит столько событий, о которых человек даже представить себе не мог будучи ребенком. И при всем при этом он чувствует горечь. Горечь от того, что где-то внутри него умирает человек, который физически проживет долгую жизнь, но он не будет живым – с тем взглядом, улыбкой и чувством юмора, с той максимальной отдачей в своем деле и в общении с людьми, с той семьей, в которой каждый счастлив и он является их отражением, с тем рвением, которое было у него в младенческом возрасте и тем огоньком в глазах, который зажигал в других людях веру в себя, любовь и воспоминание о себе, с тем собой, о котором он возможно так и не узнает, как и то, на что он способен и как он в этом хорош.

В такие моменты умирает не просто личность, которую человек давно связал со своим именем и отделил себя тем самым от других людей, умирает не тело, которое занималось все детство спортом и физическим трудом, умирает даже не социальная роль – сын, парень, друг, партнер, ученик или учитель, а человек, который перестал жить. Вместо того, чтобы жить – я стал как и многие другие выживать, сливая всю свою энергию и отдавая всю свою волю тем, кто может распорядиться ими лучше, чем я сам.

Тогда я не хотел выбираться из этого колодца, мне почему-то всегда хотелось людям что-то показать, доказать и, чтобы они видели какой я молодец. В те моменты я постоянно вспоминал, что мало получал медалей в спорте, когда занимал призовые места. Словно по закону подлости в эти моменты вручали только грамоты, а мне хотелось медаль. Мне даже в школе ее не вручили, когда я окончил школу с двумя четверками, а ведь полагалась серебряная медаль, думал я постоянно с присущей человеку детской обидой.

Ведь если вспомнить, мы в детстве всегда любили получать пятерки и не любили получать то, что было ниже этой отметки. Аттестат с отличием, медали и грамоты мы любили больше, чем себя и наших близких. Что самое интересное, ничего не поменялось – аттестат заменили дипломом, диплом заменили контрактом, контракт заменили договором, договор заменили должностью, должность заменили бизнесом, бизнес заменили делом всей своей жизни, дело всей свой жизни заменили предназначением. Любви как не было, так ее и нет – вечные соревнования, борьба и конкуренция. Для этого даже есть своя фраза, которую мы произносим – «Таков уж мир, хочешь жить, умей вертеться». Только человек вертится по вечному кругу, старея, как стрелки часов вокруг циферблата. В начале оценивали нас, потом мы научились оценивать себя и чтобы хоть как-то оправдать свое бесцельное существование решили, что можем оценивать и других. И все ради очередной медальки, что я молодец, а они нет, оправдывая свои промахи, чтобы только не признаваться в них. Это вечная погоня куда-то и есть бегство от самого себя – в этом нет любви, в этом нет счастья, в этом нет нас. Нас, кто в любой момент времени может вспомнить кто он есть на самом деле и для чего он пришел в этот мир.

В состоянии полной апатии и находясь не в ресурсном состоянии, в тот год я очень хотел, чтобы меня заметили, но как ни странно никто не интересовался моим своеобразным поведением, до боли уже привычном для многих – фантазия у меня закончилась, чтобы придумывать новые сценарии своей жизни. Да и все уже давно свыклись с этим и даже стали говорить в кулуарах: «Это очередная игра у него, в которую он так и не наигрался – все мы знаем, что исход один, но мы больше не хотим быть частью этой постановки, нам даже наскучило быть зрителями, аплодируя стоя, мы удаляемся». Занавес.

Оркестр стих, дирижер вышел за дверь, а актер, который так и не осознал, что сам является создателем и режиссером этого театра, снова погрузился в кромешную тьму.

Я резко почувствовал раздражение тела, когда приподнял ручку крана в ванной, из которого потекла ледяная вода и я начал немного приходить в себя.

«Как я тут оказался? Почему я не помню последние три минуты или пять, а может прошло уже более десяти, пока я брился и чистил зубы. Снова я в своих мыслях, которые унесли меня в какую-то тяжесть о каких-то дирижерах, колодце и детских медалях. Спустись на землю!» – приказным тоном подумал я про себя. В тот момент мое внутреннее напряжение и раздражительность не давали мне покоя, все мое состояние чувствовалось в моих движениях и даже голосе. Через пару минут обнаружив, что как всегда забыл полотенце, я крикнул в сторону кухни, чтобы она мне его принесла. После чего задернул штору в ванной комнате, продолжив смывать шампунь ледяной водой. Я видел как капли из душа медленно падали и касались моего тела, будто бы время замедлилось в тот момент и в уме даже проявилась тишина, но буквально через мгновение раздался двойной стук в дверь:

– К тебе можно? – заботливо спросила она, как будто не заметила моего тона, которым я ее просил.

– Можно! – сухо ответил я и продолжил – Закрой пожалуйста дверь, холодно мне… – и дверь аккуратно захлопнулась, в отдаляющемся милом голосе по ту сторону двери, я услышал.

– Милый, жду тебя на завтрак.

Я прекрасно понимал, что в моем голосе не было просьбы, это было больше похоже на какое-то требование, дабы оправдать свою забывчивость и вечную зависимость от другого человека в такие «сложные» моменты. Помнить о подобных «мелочах» я не мог, ведь мне нужно было решать свои «проблемы», которые крутились в моей голове с момента моего пробуждения ото сна.

Аккуратно выйдя из ванной комнаты по мокрому полу, чтобы не травмировать спину, я вновь с тем же тоном произнес:

– Вечно непонятно мне, какое полотенце стелить на пол для ног!

– Да, я все закинула в стиральную машинку, чтобы постирать, а чистое забыла вынести, прости. Ты идешь кушать? – спросила она – Все уже готово – продолжила улыбаясь.

– Да, иду. Ты же знаешь, что у меня спина болит… – вновь начал я было ворчать и махнув рукой сказал – Ладно, сейчас оденусь и выйду.

В гардеробной висели чистые выглаженные вещи, которые она успела приготовить пока я спал. Я надел брюки, ремень который искал по всей комнате, водолазку и носки. Высушив голову, я вышел из комнаты и подошел к ней на кухне, чтобы обнять ее крепко-крепко, вновь испытывая чувство вины. Она аккуратно погладила меня по спине и поцеловав нежно в губы, обратила своим взглядом мое внимание на стол. На столе стояли две чашки с горячим чаем, чистые тарелки для блинов и сырников, соусники для сгущенного молока и малинового джема, а посередине стола стояли две тарелки, на которых были они во всем своем великолепии. Спустя несколько секунд мы сели с ней завтракать. Честно признаться, завтрак был великолепным, как, впрочем, и она. Я всегда смотрел на нее и думал – как в одной девушке может быть столько прекрасного и нежного: любви, ласки, верности и что-то благородное всегда было в ее движениях. Она готовила завтрак каждый раз с любовью и трепетом, но в моем крошечном мирке «глобальных» проблем для этой любви не было места. Я не думал о вкусе или о ней сидя за столом, в тот момент я больше всего боялся одного вопроса, который она мне задавала каждый день, и, после которого на моей душе всегда чувствовалась еще большая тяжесть. Этот вопрос был о моих планах на день и чем я сегодня буду заниматься помимо моей единственной встречи вечером, о которой я даже думать не хотел. Боялся я этого вопроса лишь по той причине, что заниматься мне было нечем, мой день был настолько неинтересен, что отражал всего меня в моем безликом состоянии. И я понимал, что она знала об этом, но верила в меня больше, чем я в себя сам. Именно поэтому она меня спрашивала, чтобы разбудить меня и дать очередную возможность вспомнить мне про свой потенциал, который проявлялся во всей красе при первой нашей встрече. Но почему-то спустя время, я забыл о нем, как и о любви к ней и себе.

В то время мне было не до осознаний, я постоянно натыкался на новостную ленту. Тогда я еще не замечал, что у меня всегда пропадало желание что-либо делать после чтения новостей, которые публикуют ежедневно СМИ. Читая новости, человеку редко хочется после них жить – он внутри потихоньку умирает. В московском метро в то время была своя атмосфера, я всегда подключался к сети бесплатного wi-fi и меня автоматически перекидывало на страницу с новостями, и чтобы выйти из нее, не застревая на новостях об убийстве или новом задержании, мне необходима была воля. Воля, которой на первый взгляд у меня не было, как и энергии, благодаря которой я смог бы почувствовать хотя бы немного воли, наполняясь ею изнутри. В тот год я предпочел быть безвольным.

Серость Москвы и весь этот смог, о котором меня предупреждали при переезде, еще сильнее сгущал мое внутреннее состояние. Состояние, что я когда-либо в себе носил, от него мне становилось душно внутри, тяжело и беспокойно. Хотя со временем я привык жить с этим состоянием беспокойства и игнорировать его. Оно было проявлением меня вечно расстроенного и потерявшего чувство любви к жизни, себе и другим. В таком состоянии сквозь призму своего мирка я мог только хвататься за то, что никогда не было моим и никогда бы моим не стало, но я хотел хоть как-то удержаться в этом «несправедливом» мире. Богатство я воспринимал только как результат сверх усилия, боли, разочарования в людях, страдания в одиночестве и предательства со стороны близких мне людей. Я в лоб не видел всех своих возможностей, которые у меня появлялись каждый день, не слышал тех, кто мне предлагал варианты решения выдуманных мною проблем, не чувствовал близких по душе мне людей, которые были со мной рядом и просто видели меня насквозь. Меня они чувствовали даже в те моменты, когда я спал, они знали, что проснувшись утром у меня будет все тот же настрой, что и вчера, от которого, как оказывалось по окончании дня, ничего не зависело.

В то утро мне снова казалось, что я проснулся готовым свернуть горы, но это было далеко не так, впрочем, как и всегда. Я не осознавал, что проснувшись утром, мой сон был самым глубоким не во сне ночью, а наяву. Он был даже глубже чем тот, в котором я пребывал после длительных рабочих дней. В те дни, которые становились сутками в моей работе ночами напролет и в конце недели я падал на кровать, засыпая и оправдывая себя утром тем, что мне этот сон до 12 часов выходного дня, просто необходим. И это, действительно был глубочайший сон, в котором я находился не первый год, в тот год он просто сильнее стал проявляться. Сон, в котором я позабыл о своих родителях и близких, о возможности путешествовать, о радости в момент поедания арбуза, о мелодии души, о беге ранним утром с росой, о своих учителях и учениках, о своем потенциале и проявлении, о вкусе укропа в огороде у родителей, о запахе мотоцикла детства, о звездном небе в августе и обо всем, что дает мне познать моя жизнь. Познать то, что я и есть эта жизнь.

Жизнь, в которой нет боли, обид, вины, долга, раздражения, нелюбви, ненависти и страха. Страха завтрашнего дня, который останавливает так много людей в момент выбора – развиваться или оставаться в своем коконе, где безопасно, но страшно, где сыро, но привычно, где не интересно, но определенно. Там, где мира не существует, вместо него есть маленькая комнатка – тот самый мирок, в котором тесно, душно и безлико. И зачастую каждому хочется вырваться из него, но человек привыкает так жить и ждать. Ждать пока его кто-то разбудит и покажет ему путь, вернет ему его же волю и наделит его силой духа, но так не бывает, бывает ровно наоборот. И очень жаль, что не каждый человек это осознаёт, не каждый осознает это в молодости и не каждый увидит свой путь, который позволит ему без борьбы познать себя. Узнать, что ответы у него внутри и что сейчас самое время начать жить, быть, любить и творить. Я тоже этого не осознавал, пока в то утро не услышал за дверью комнатки фразу: «Мир не идеален, ты посмотри в какой стране ты живешь». Когда её произнесли, я узнал эту фразу и понял, что где-то я её уже слышал.