Читать книгу Воскресные призраки - Артем Северский - Страница 3

1

В спальне стоял тяжёлый дух сигарет, перегара, несвежего белья. Приоткрыв дверь, Лариса увидела, что мать лежит на развороченной постели, наполовину замотавшись в старое покрывало, истрепавшееся с краёв. Волосы матери разметались, укрыв голову, но ничто не скрывало спину и одну грудь, вылезшую вбок. Мать храпела, возле её подушки лежала пустая бутылка из-под пива.

Лариса хотела войти и открыть форточку, но побоялась, что мать проснётся, поэтому осторожно прикрыла дверь и уставилась на отрывной календарь, висящий в коридоре на стенке. Сегодня понедельник, уже десятое июня – идут каникулы. Лариса потёрла лоб, ловя ускользающую мысль, и её сердце в какой-то миг дало сбой, подпрыгнув, сделав сальто и вернувшись на место. Она на цыпочках пошла в ванную, закрыла дверь, умылась; вернувшись в свою комнату, нашла чистую одежду, грязное отнесла обратно и сунула в корзину. Вечером замочит в тазу: стиральная машина сломалась три месяца назад, а новый хахаль матери ничего делать не собирается. Деньги у него есть только на «бухло и жратву», поэтому «отвали и не клянчи, коза». Лариса постоянно одёргивала себя: никаких лишних разговоров с ними, никаких контактов, если только без этого не обойтись, никаких просьб, лучше вовсе не смотреть, не замечать – но на деле не получалось игнорировать очередного «отчима» полностью. Нет-нет да и вырвется слово или вопрос. Про стиральную машину, в конце концов, – это не просто от балды. Мать пьёт и не работает, а если хахаль приносит деньги, чем и гордится, то у кого ещё спрашивать?

Лариса пыталась устроиться на подработку, но брали только на уборку территории на один-два дня по программе занятости школьников от поселковой администрации – смешные деньги. Их Лариса делила пополам: половину себе, половину в семью: покупала продукты. Оплачивать долги по коммуналке такими мизерными вбросами смысла не было. Позавчера хахаль пришёл с работы и съел в одиночку всё, что они с матерью сготовили на три дня вперёд. Как-то влезло такое нереальное для одного человека количество еды, не подавился. Лариса только сжала зубы и заперлась у себя в комнате, проплакав целый вечер. Мать орала, он орал, бились пустые бутылки, разгорелась драка, потом всё затихло. Лариса дважды за ночь выходила в туалет, пила воду, лежала на покрывале одетая, и ждала, сама не зная чего. Мерещилось, что стена дома открывается, а за ней бесконечное поле под слоем тумана. Поле, туман и потрясающая тишина.

Но всё-таки это был сон. Лариса всё ещё помнила его, когда открыла глаза, и ей стало невыносимо грустно от мысли, что она всё ещё здесь, и деваться некуда.

2

Хахаль не вернётся до вечера, мать спит ― значит, есть время позавтракать и собраться.

Лариса прошла на кухню, посмотрела на гору посуды в раковине. Открыла холодильник, взяла колбасу, хлеб и сделала два бутерброда. Подумав, добавила третий, завернула их в пищевую плёнку, чтобы взять с собой. Заварила чай из пакетика без сахара, выпила, глядя в кухонное окно, выходящее во дворик, огороженный ржавым забором из профнастила. За забором лежал разбитый тротуар, по которому шаркали невидимые прохожие.

Мать не шевелилась. Видимо, пролежит до самого вечера, а потом начнёт выть с похмелья. Ларису это не трогало. Их с матерью жизни шли, в основном, параллельно и редко когда соприкасались. Лариса не ждала понимания, участия и любви: просто знала, что однажды случится нечто страшное. Оставалось плыть по течению и ждать развязки – никакие увещевания и уговоры на мать не действовали.

Однажды, когда Лариса, выйдя из себя после очередной материной попойки, выговорила ей всё, что думает, та ударила её по лицу и сказала: «Это моя жизнь, мне нравится». Лариса запомнила ту пощечину, бросив её в копилку к множеству других: мать била, материны ухажёры не отставали, особенно, когда входили в роль папочек. Дерзкую малолетку надо учить, а лучший способ – это хорошенько приложить.

Один, чтобы не оставлять следов на Ларисином лице, высек её ремнём за двойку, а мать стояла рядом и подбадривала. Тогда Лариса убежала из дома и не появлялась два дня, пришла только когда очень сильно проголодалась. К тому времени этот хахаль ушёл, но на его место явился новый. Тот единственный из всех делал вид, что относится к «падчерице» с должным уважением. Однажды ночью он вошёл к ней в комнату, отбросил одеяло, лёг на Ларису голый и пытался сунуть в неё свой член. Лариса завизжала, скинула его на пол и, схватив одежду, убежала в лес.

Там пробыла неделю: воровала продукты из машины, которую разгружали у магазина. Боялась возвращаться, плакала, жила в самодельной землянке, каждую минуту ожидая, что лес наполнится спасателями и полицией. Наконец решила вернуться, и оказалось, что никто её и не искал. Мать была пьяная и, кажется, даже не поняла, что случилось. Лариса сказала, как есть, мать плюнула в неё, возвращаясь к бутылке. В школе попало за прогулы, опять поставили вопрос об исключении. Лариса даже не пыталась звать мать к директору, ведь та всё равно не пошла бы. И опять как-то само собой утихло, только одноклассники лыбились в её сторону, называли «бомжихой». К такому Лариса, впрочем, давно привыкла. Не бьют – и то хорошо, остальное можно как-то пережить.

Подруг у неё, понятно, не было. Последние две перешли в компанию более успешных девчонок, ведь никто не хотел связываться с «чмошницей». Правда, оставалась одна девочка, переведённая не так давно на домашнее обучение, – Лиза. Три года она промучилась со своей коляской в обычной школе, где никому не нужен был ребёнок-инвалид, и за это время они вроде бы сблизились. Теперь Лариса иногда звонила ей, но Лиза чаще бросалась отговорками, не горя желанием общаться.

Тяжко осознавать, что абсолютно всем вокруг ты в тягость. Дом – тюрьма. Школа – пыточный кабинет. Лариса мечтала, чтобы всё побыстрее закончилось. Остался год. Может, учителя дотянут её, может, удастся сдать ЕГЭ, получить аттестат. Может. Может. Куда двигаться потом, Лариса не представляла. Она бы с удовольствием осталась жить в лесу в настоящем одиночестве, не опасном – не в том, что среди людей, которым плевать.

3

Вернувшись в комнату, проверила, заряжен ли телефон, положила вещи в рюкзак, оделась и вышла из дома. Захлопнула входную дверь, пересекла двор, закрыла калитку своим ключом.

Утро встретило её облаками, свежим северным ветерком, запахом зелени. Было так хорошо, что Лариса начала улыбаться. Смотрела на солнце, прячущееся за кронами придорожных деревьев, жмурилась, шла, не глядя под ноги, словно намереваясь взлететь. Идя всё дальше и дальше, попала в тень, но та не несла угрозы, а будто нашёптывала что-то приятное, хотя и неразборчивое.

Вынув телефон, Лариса убедилась, что никто не звонил, и бросила Лизе смс: «Что делаешь? Как дела?» На ответ привычно не надеялась, однако через несколько минут та написала: «Вроде ничего. Хочешь в гости?» Лариса не то что бы хотела, но решила: «Почему бы не убить время?»

Ответив на смс подруги «Уже иду», на перекрёстке она повернула направо, а не налево как обычно, и зашагала вниз по Флотской улице. Идти надо было до самого конца – дома 22.

4

Из окна соседней пятиэтажки, двор которой Лариса пересекла по диагонали, на неё смотрела странная собака, похожая на пенсионерку. Этот взгляд сулил смерть. А вот и дом Лизы. В подъезде было темно и привычно пахло кровью, которую давным-давно пролили в большом количестве и с той поры безуспешно замывали.

Лариса поднялась на второй этаж, увидела, что дверь Лизы приоткрыта, вошла на цыпочках. Едва переступив порог квартиры, она ощутила резкую перемену окружающего, словно кто-то переключил саму жизнь с одного режима на другой.

Лариса притворила дверь. В сумрачной прихожей толком ничего не было видно.

– Эй…

Оказалось, что Лиза сидит в своей коляске прямо напротив неё.

– Ой, напугала! Привет.

– Привет. Ты так быстро пришла. Гуляла?

– Я как раз в лес отправилась.

– Круто. Ты можешь, – выдохнула Лиза, – а я вот целыми днями дома торчу. Достало.

Лариса всегда испытывала перед ней эту неловкость: за то, что может ходить, бегать, делать привычные вещи. Она замерла, подбирая ответ. Ощущение иного стало сильнее, оно было похоже на сон, где ты совершенно уверен, что бодрствуешь Разве в таких снах странности не воспринимаются нормально? Лариса вздохнула, подумав: «Не надо было приходить». Если долго жить в одиночестве, в итоге находишь в этом удовольствие, и даже обычные разговоры могут превратиться в нечто неприятное.

– Ты не говорила… – начала Лариса неожиданно для себя, – ты… почему ушла из школы? То есть, по болезни, да?

– По болезни, – кивнула Лиза, оставаясь в тени. – Мне уже недолго осталось. Вот, отучилась год на домашнем, а осенью уже не буду заниматься.

– Почему?

– Умру.

– Да?

– Точно. Зажги лампу.

Лариса потянулась к выключателю, надавила на кнопку. Тусклый жёлтый свет разогнал сумрак, и она увидела Лизу: в кресле сидел скелет, одетый в джинсы и толстовку. Жидкие волосы собраны в хвост, руки, тонкие как ветки, обтянутые пергаментом, лежат на подлокотниках. Больше всего поражали глаза с желтоватыми склерами, страшные, словно у мертвеца, и Лариса подумала: «Вдруг Лиза и правда мёртвая: заманила её к себе, чтобы убить и выпить кровь». Может, так теперь девочка и живёт, питаясь чужими жизнями и кое-как продлевая свою. Впрочем, голос Лизы был вполне уверенный и сильный, ничем не отличался от прежнего.

– Прикинь, если бы я появилась сейчас в школе! – она широко улыбнулась синюшными губами.

Лариса коротко хихикнула, испытывая одновременно стыд, жалость и ужас. Так близко к болезни и смерти она ещё не была.

– Наверное, все бы сдохли, особенно хорошо, если Харин и Сазонова.

– Ага!

– Я бы на это посмотрела. Ведь не хочется умирать, зная, что уроды продолжат жить и не вспомнят о тебе никогда. Никто не вспомнит.

Лариса, покрасневшая, переминалась с ноги на ногу. Харин и Сазонова издевались над Лизой больше всех, и, бывало, сама Лариса радовалась их изобретательности. Все хохотали и одобряли, почему же ей отставать? Хотя, сгорая от стыда всё чаще, Лариса убедила себя, что не будет больше поддерживать травлю. Попадало и ей, когда она защищала подругу. Говорили, встретились два фрика, две вонючих лесбухи.

– Может, ты не умрешь. Может, выздоровеешь. Бывает же.

– Бывает, – подтвердила Лиза. – С кем-то другим. Счастье всегда с кем-то другим, а не с тобой.

Лариса кивнула. Близкая смерть сделала Лизу до невозможности умной. От этого было ещё страшнее.

– А ты как? Мама?

– Бухает, – ответила Лариса.

– Я не могла с тобой общаться, извини. Я плохая.

Лариса не знала ответа.

– Слушай, – бросила Лиза, когда пауза слишком затянулась. Обе понимали, что прежнего не вернуть, оно мертво, что теперь надо действовать как-то по-другому. Лиза знала как. Больше никто не мог помочь ей с осуществлением Грандиозного Плана. – Отвези меня в лес. Знаю, ты там часто гуляешь, а я никогда в лесу не была, у меня его даже из окон не видно, только, вот, дурацкие тополя вокруг дома. Я хочу, прежде чем умереть, хотя бы один раз там побывать.

Ларисе такое в голову не приходило. Она даже испугалась.

– А что… твоя мама скажет?

– На работе до вечера, а мы вернёмся раньше, – глаза Лизы не то что блестели, а сверкали. Лариса приросла к месту, задрожали колени. Туча «если» росла у неё в голове: если Лиза покалечится, если на них кто-нибудь нападет, если подруга умрёт у неё на руках, просто вдохнув лесного воздуха…

Но она сказала:

– Давай сходим.

5

Лиза поехала в комнату, где лежал на кровати собранный рюкзак. Лариса не решилась спросить, что внутри: может, какие-нибудь вещи, необходимые при смертельной болезни. То, что обычным людям видеть не положено.

Открыв входную дверь, Лариса кинула собственный рюкзак на пол и подошла к коляске. Просовывая руки под тело девочки, она ощущала запах лекарств, мазей, постиранной одежды, чего-то затхлого, слегка – мочи и пота. Это не вызвало у неё отвращения, ошарашило другое: раньше Лиза была гораздо тяжелее, сейчас же казалась невесомой, как пустотелая кукла.

Подруга обхватила её тонкими руками-проволочками, уткнулась в шею, задышала тяжело, с присвистом. Лариса выпрямилась, шагнула за порог, понесла Лизу вниз, раскачиваясь на ходу. Ничего не говорили. Потея, Лариса вышла из подъезда со своей ношей и, радуясь, что никого рядом нет, усадила Лизу на скамейку. Та отдала ей ключи закрыть квартиру. Лариса взлетела на второй этаж, взяла свой рюкзак, коляску, провернула ключ в замке и поспешила назад, нелепо опасаясь, что подругу кто-нибудь украдёт.

Никто не украл. Лариса поставила коляску на асфальт, установила тормоз. Получив рюкзак, Лиза вытащила из него бейсболку, надела на голову. При свете дня подруга выглядела ещё ужаснее, её шея, казалось, была не толще запястья.

– И умереть не жалко в такой день, да? – бросила она. – Ну, погнали.

Лариса усадила её обратно в кресло и покатила прочь со двора, следуя своим старым путём, но в обратную сторону. Правда, теперь в горку. Лиза по пути вертела головой как маленький ребёнок, всё ей было интересно.

Добрались до перекрёстка: если свернуть налево, там дом Ларисы, если прямо, то дальше лес.

6

Пошли прямо. Лариса напирала на ручки кресла, не в силах отогнать мысль, что кто-то решит, что она похитительница. Постепенно перешла на бег, отчего Лиза была только в восторге. Словно в каком-то кино, она расставила руки и задрала голову, дескать, лечу. Лариса обливалась потом и смогла расслабиться только когда они оказались у проезжей части.

Машин почти не было. Перешли на ту сторону, где за серой полосой асфальта начинался лес. Двигались быстро, коляска затряслась по грунтовке, посыпанной гравием. Дорога от трассы уходила в лес, теряясь в зелёной полутени. Что там, Лариса не представляла, ведь обычно она ходила иными путями.

– Там много комаров, да? – спросила Лиза, возясь с капюшоном толстовки. Лариса надела свой, затянула шнурок под подбородком.

– Ну да. Будут жрать.

– И ладно.

Пройдя метров десять, Лариса остановилась и сказала:

– Надо сворачивать, – указала на заросли и лесное пространство за ними, – но там коляска не пройдёт.

– Неси меня, – ответила Лиза, надевая рюкзак на спину.

Подруги обменялись взглядами. Лариса, на которую уже слетались комары, кивнула, огляделась, наметила место, где можно спрятать коляску, и приступила к работе. Ссадила Лизу на траву, отнесла коляску в заросли, вернулась. Кинула свой рюкзак на землю.

– Я мёртвая, поэтому комары на меня не садятся, – хихикнула Лиза.

– Да прекрати ты. Ты живее меня будешь.

– Спорим?

– Не надо. Твоя мама тебя любит, пылинки с тебя сдувает, а вот ты бы пожила с моей.

– Пожила бы. Повеселее было бы.

– Сейчас! Дура, что ли?! – разозлилась Лариса.

– Моя мама как монашка: по струнке живёт, по струнке ходит. Никогда не матерится даже.

– Потому что она хорошая. Не алкашка, которой на тебя наплевать. Не водит домой всяких уродов.

– Она чокнутая. Факт моей близкой смерти свернул ей мозги, – покрутила Лиза пальцем у виска. Лариса посмотрела на подругу с неприязнью. Сидящая на траве, та казалась странным отвратным существом, словно раздавленная лягушка. – Она живёт этим моим смертным будущим-не-будущим. В её глазах ничего нет, кроме мышек.

– Чего?

– В её глазах только испуганные мышки мечутся. Знаешь, как это?

– Не знаю, – хотя знала, потому что видела подобное, глядя в зеркало. – Всё равно, только дура будет сравнивать. Тебя не бьют, не морят голодом. Скажи спасибо.

– Кому? – ощерилась Лиза с травы.

– Кому надо. Давай, хватай меня за шею.

Лариса, злая, подошла, повернулась спиной, присела на корточки. Руки Лизы проползли по её плечам как змеи, обвили шею. Лариса с трудом нащупала подругины тощие ноги-веточки, потянула, обхватила их, поддерживая под коленями, встала.

– Не больно?

– Нет, – дохнула несвежим дыханием Лиза. – Не тяжело?

– Нет, – а что бы изменилось, если бы она ответила «Да»?

Лариса сжала зубы. Лучше просто уйти в лес, там спокойнее. С каждым днём идея поселиться в нём и жить одной казалась привлекательнее. Только в чаще, наверное, она может избавиться от людского присутствия, вычеркнуть из жизни мать, её хахалей… и всех прочих.

7

Сначала Лариса несла свой рюкзак в руке, одновременно поддерживая правую ногу подруги, но потом Лиза взяла его к себе наверх. У границы леса было очень густо, земля изобиловала ямами, скрытыми в траве; идти приходилось осторожно, а значит, невыносимо медленно. А ещё комары. Из зарослей они вылетали тучами, и очень скоро всё лицо у Ларисы было искусано. Лиза, вооружившись веткой, стала обмахивать их обеих – полегчало.

Слыша, как подруга радуется словно шестилетка, попавшая в парк развлечений, Лариса чувствовала гнев. Почему-то именно Лиза казалась достойной того, чтобы отыграться на ней за все унижения домашней жизни. Но даже понимая, что подруга ни в чём не виновата, Лариса едва боролась с искушением причинить ей боль.

Почему, если она умирает, то это даёт ей право пороть всякую чушь? Пожила бы она с Ларисиной мамашей, как же! Надо быть полной идиоткой, чтобы такое говорить. Лариса шагала, огибая сосны и островки кустарника. Постепенно свыклась с тяжестью, приспособилась, вошла в ритм. Стало посвободнее, к тому же комаров меньше.

А Лиза без умолку трещала о всякой ерунде и смеялась, размахивая веткой. Запертая в четырёх стенах большую часть времени, она торопилась взять от этой прогулки всё, что могла. В общем, не так уж и противно Ларисе было слушать её. Лиза была отнюдь не дурой и училась всегда на пятёрки, чем давала своим ненавистникам ещё один повод для издевательств. Уродка, инвалидка, «собачья морда» утирала нос зубрилам и популярным одноклассницам. Учителя ставили её в пример другим и совершали классическую ошибку. В обществе коллективизма выделить кого-то из массы таким способом, к тому же человека физически ограниченного, значило подписывать ему приговор.

Лариса иногда думала, что болезнь Лизы не какая-то медицинская, просто злые люди выпили из неё всё здоровье, словно вампиры. И одним из вампиров была она, Лариса, пусть и недолго. Как можно загладить эту вину?

8

Лариса начала путаться в мыслях и поняла, что устала. До тайного места было далеко, поэтому она решила сделать небольшой привал. Ссадив Лизу на высокую кочку, покрытую мхом, Лариса легла на траву и раскинула руки.

Лиза сняла капюшон, заправила прядь волос за ухо.

– Ночью здесь, наверное, темнотища.

– Да, хоть глаз выколи, – отозвалась Лариса, глядя вверх, в узорный просвет между кронами сосен.

– Ты была тут ночью? – моментально прицепилась Лиза.

– Ага.

– Ничего себе! Вау! И долго?

– Однажды неделю прожила.

– Охренеть. И как, страшно?

– Ну так… Больше боялась, что найдут. Но никто не искал. В школе наорали, но маманя даже не заметила: бухая была всю неделю, а когда я вернулась, сказала, что под ванной черти и она их боится ― белочка очередная.

– Понятно, – вздохнула Лиза, отбиваясь от комаров веткой. – А мне вот часто снится, что я бегаю. Чаще всего, что я бродячая чёрная собака. Мечусь по посёлку, все на меня смотрят, завидуют, какая я быстрая и сильная. Или камнями кидаются, но в меня не попасть.

– Хорошо.

– А тебе что снится?

– Ничего мне не снится, – проворчала Лариса. – Мне бы просто ночь провести спокойно.

Лиза молчала, пробуя представить, как жить в доме, где один человек – чужой и способен сотворить с тобой всё что угодно в любой момент. Лариса никогда не посвящала подругу в детали.

– Что ты будешь делать, когда я умру?

– Зачем ты всё время говоришь про это? Живи, пока живётся.

– Не могу. Хочу знать, какой жизнь будет без меня, – продолжала спрашивать Лиза.

– А мне откуда знать?

– Я спрашиваю сейчас про твою.

– Ты задолбала, подруга!

– Да. И только начала.

– Я ничего не буду делать, когда ты умрёшь, ясно! Жить сначала один день, потом второй, потом третий.

– Не верю.

– А что ещё делать?

– Я бы придумала…

– Ага! Ну, придумай сейчас. Представь, что ты не умираешь.

Лиза покраснела от злости и замолчала. Лариса испытала удовольствие, заметив это.

– Ты не была в моей шкуре, – сказала Лиза. – Не прикалывайся надо мной.

– А ты в моей! – бросила Лариса, поднявшись. С громадным удовольствием она сейчас дала бы волю своим стремлениям и избила бы эту девочку, превратившуюся в странное существо перед ней. Страшное, чего уж скрывать. Эта бледность, запахи, тонкие конечности – если вглядеться в них под неким углом, можно увидеть настоящего монстра, сидящего посреди зелени. – Я бы хотела вот, чтобы в моём доме никогда не появлялись мужчины, чтобы мы с мамой были только одни. Мы бы сами распоряжались всем: ели что хотели и сколько хотели, пили, наши деньги были бы нашими деньгами; я бы не закрывала дверь на ночь и принимала ванну так долго, как хочу, а не выгадывая время, когда дома нет очередного её ухажёра. Любой из них может ворваться ко мне, уже пытались. – Лариса набрала воздуха в грудь. – И мама бы не пила, наверное, если бы мы жили одни. Я… Мечтаю уйти из дома навсегда. Вот чего мне хочется сильнее всего.

Лиза медленно кивнула.

– А школа?

– Не нужна мне школа! Пусть катится.

Повернувшись к подруге спиной, Лариса двинулась в заросли и скоро была далеко. Долго она не понимала, что сделала. Внутри у неё всё горело, всё казалось омерзительным: сама она, лес, её мать, школа, её слова, прозвучавшие словно обвинение. Но Лиза не виновата в её проблемах. Лиза умирает. Наверное, всё-таки надо делать какую-то скидку.

Лариса отдышалась и пошла обратно. Подруга сидела неподвижно, глядя перед собой, и не говорила ни слова весь путь до тайного убежища Ларисы. Лизу она посадила на пенёк, а сама полезла в землянку: проверить, что там делается. Никто это место до сих пор не обнаружил и не разгромил, не изгадил. Свой второй дом Лариса устроила между двумя невысокими скалами, поросшими кустами сверху и мхом с боков. Расщелина оказалась удобной, туда не проникала дождевая вода или снег. Хижина не просматривалась ни с какой стороны благодаря окружающим её зарослям. С севера даже подойти было невозможно из-за густой крапивы выше роста человека.

– Очень круто, – сказала Лиза, вытягивая шею и пробуя разглядеть вход в землянку.

Лариса перенесла девочку внутрь, зажгла фонарик. Они сидели в странном полумраке, точно древние люди, и точно так же не знали, что сказать. У каждой в запасе было слишком много слов и мыслей, не находящих применения. И каждая по-своему испытывала неловкость.

– Решено. Всё. Я уйду, – сказала Лариса, обняв колени.

Лиза вынула бутерброды из своего рюкзака.

– А куда?

– В лес. Решила! В лесу буду жить, далеко отсюда. Так далеко, как смогу уйти. И чтобы никого рядом.

Они стали есть. Потом пили воду. Было грустно, словно сейчас решалась судьба мира, и ничего хорошего впереди этот мир не ожидало.

– А если ты поранишься? И помощи не будет, – спросила Лиза, которую очень волновали эти фантазии.

– Не собираюсь я раниться, – ответила Лариса. – Не дура же я какая-нибудь. Я знаю, что лес может быть очень опасным.

– И что, до смерти будешь жить там?

– Хотела бы. Что мне здесь делать?

– А все что делают?

– Учёба, работа… А куда меня возьмут? Я не справлюсь с этим, не представляю себе такую жизнь. Когда думаю об этом, меня от страха тошнить начинает. Жить в нашей квартире с мамашей и дальше? Она будет спиваться, потом её парализует, она ляжет – мне придётся ухаживать за ней. Нет, я не смогу. Не хочу!

– А что ты в лесу будешь есть? – доедая бутерброд, спросила Лиза.

– Что угодно. Ты не беспокойся обо мне.

– Я просто. Но ведь искать будут.

– Кто?

– Ну, кто обычно ищет.

– А зачем? И что мне сделают, когда найдут? Я опять сбегу, – щёки у Ларисы покраснели. – Мне не нужны люди. Я это уже поняла.

– Жаль, я не могу с тобой, – сказала Лиза.

– Если бы ты не умирала, мы ушли бы вместе. Жили бы себе, потом состарились. Прикинь, такие две старушки посреди леса. Вокруг волки и медведи ходят, а мы их заклинаем: не подходите к нам, иначе худо будет. Они боятся и уважают нас. Люди не уважают, а они будут, – хихикнула Лариса.

– Да, здорово. А давай только молчать.

– Почему?

– У меня кружится голова от таких слов.

Лариса приняла это предложение с благодарностью и, протянув руку, сжала пальцы Лизы. Та смотрела на неё, не моргая, целую вечность.

9

Возвращаться не хотелось. Лариса взвалила подругу на спину и отправилась в обратный путь, вспоминая, что в начале их похода она даже думала, что обе они больше не появятся в посёлке и исчезнут навсегда.

До самого дома Лиза не произнесла ни слова; она погрузилась в себя настолько, что, когда Лариса внесла её в квартиру и посадила на диван в гостиной, просто упала набок и лежала. Волосы закрыли лицо.

– Я пошла, – сказала, переминаясь с ноги на ногу, Лариса, – пока.

Придвинув коляску к дивану, она спиной вперёд вышла в прихожую и притворила входную дверь.

Шла домой, строя планы побега, и теперь всё в её голове выстраивалось чётко, этап за этапом, нигде не было провалов или слабых мест. Пожалуй, нельзя сказать, что этот день прожит зря: Лиза, маленькая умирающая Лиза, сама того не зная, вдохновила её на окончательное решение.

10

Квартиру открыла своим ключом, вошла, кинула рюкзак на пол, толкнула кухонную дверь. Что-то мешало. Лариса надавила, отодвигая помеху, и только потом поняла, что это стоящая на коленях мать, удавившаяся на дверной ручке.

Лариса стояла, глядя на неё, но заметила записку на столе, покрытом изрезанной клеёнкой. В записке с ошибками и криво было написано, что во всех своих бедах мать винит её – от самого рождения до сегодняшнего дня. Лариса трижды прочла записку, сунула её в карман и пошла собираться. Взяла свои вещи, кое-что из необходимого для долгого похода, еду, которая ещё не испортилась, оставшиеся деньги.

Мать нашла соседка, которую насторожила распахнутая настежь дверь. Полиция завела дело, хотя версия насильственной смерти в итоге не подтвердилась – констатировали суицид. В то же время Ларису объявили в розыск как пропавшую. Участковый проявил прыть, опросил одноклассников и учителей, добрался до Лизы. В какой-то момент девочка стала белой, как молоко; он испугался, что своими настойчивыми расспросами доведёт ребёнка-инвалида до смерти, и быстро ретировался. Его удовлетворило объяснение, что Лиза понятия не имеет, куда могла подеваться подруга. Это была правда почти на половину.

Поиски велись тщательно. Удалось найти землянку Ларисы, дальше след вёл к трассе и обрывался: поисковая собака лишь крутилась на месте и больше ничем не могла помочь. Значит, девушка села в какую-то машину.

Местные поисковые мероприятия свернули через полторы недели, чтобы расширить на областной уровень и дальше ― на федеральный. Но полиция, зная статистику, не верила, что когда-нибудь Лариса объявится. И спустя семь лет от неё не было вестей, да и никого она больше не интересовала.

Через день после пропажи Лиза написала подруге письмо, где рассказывала обо всём, что её волновало, желала удачи, прощалась. Потом, осознав, что Лариса никогда не прочтёт его, зато может прочесть мама, которая всюду суёт свой нос, испугалась и спешно сожгла письмо в кухонной раковине.

Вонючего дыма было много. Лиза тщательно убрала пепел, вымыла раковину, проветрила, а когда пришла мама и спросила, что за запах, ответила, что не знает. Может, от соседей через вентиляцию надуло.