Читать книгу Русская готика - Артем Тихомиров - Страница 3

В ту ночь Олег починил шкаф в доме тети Ирины, вымел пыль, поправил один ставень, наколол дров. Он работал в темноте до самого утра, а часов в шесть почувствовал, наконец, что усталость приближается к критической точке.

Вернувшись домой, он упал на кровать и уснул. Соседи разбудили его через два с небольшим часа и попросили починить забор. Олег не воспротивился, подхватил инструменты и пошел выполнять просьбу. Очень редко он отказывался от чего-то. Летом производил самые разные работы, а зимой сторожил дома, в которых не живут. Обычное дело. Такая жизнь ему по вкусу. Она не нарушает уединения. Сон, вызванный усталостью, в этот раз не принес страха и призраков. Кости молчали – Олег радовался, что они исчезли, пусть и на время. К тому моменту, когда он справился с забором – всего-то и надо было укрепить две доски – Олег успел забыть о ночном томлении. В конце концов, проблему можно решить. Тетя Ирина должна знать средство против бессонницы (и, конечно, не посоветует, как сделал один местный: «Заведи бабу. Думать о чем-то будет просто некогда, а потом спи себе – из пушки не разбудишь»).

Получив деньги (Олег никогда не брал плату спиртным, а если шел обмен, то только на продукты или дрова), он вернулся в свой дом.

Утро набирало силу. Солнечные лучи и прохлада – редкое сочетание. Олег постоял на крыльце, улыбаясь. Каждый листочек вибрировал, выбрасывая в пространство жизненную силу. Вспоминать о Зое не хотелось. Но он вспомнил… В тот день тоже стояла хорошая погода. Олег помогал выволакивать труп. Труп положили в машину и увезли в морг.

Олег поежился, потер свои плечи. Внезапно налетел холодный ветер, ему стало неуютно и зябко. Мысль пойти на озеро показалась настоящим спасением от дурных воспоминаний. Где-то поблизости еще бродили ночные фантомы. Отец с окровавленными руками. Мать в розовой косынке. Запах краски, которой красили заборы.

«Надоело!» – подумал Олег. Подхватив сигареты, он захлопнул входную дверь и пересек двор. Закрыл калитку в низком заборе и пошел вдоль улицы. Оказавшись на тропинке, бегущей через лес, Олег вздохнул полной грудью. Пахло хвоей, листвой и землей.

Когда-то в детстве ему хотелось поселиться в лесу, построить шалаш и жить среди деревьев. Позже он понял, что одного желания мало. Лес может быть опасным. Иногда деревья смотрели на него из глубоких трещин в толстой коре. Наблюдали. Олег не вредил лесу. Окурки, которые оставались от сигарет, он зарывал в землю, мысленно прося прощения у тех, кто обитал тут с незапамятных времен. О том, кто это, Олег имел смутные представления. Вероятно, существа, которых привозная религия причисляет к силам зла. Кости не высказывали мнения по этому поводу. Лес их мало интересовал.

Олег вышел на опушку примерно через сто-сто пятьдесят метров. Справа виднелось озеро Утиное. Неровный овал с небольшим островком посередине, покрытым соснами. На противоположном берегу стеной высится темно-зеленая стена леса. Водная гладь спокойная. Олег приложил руку к бровям. Странно. Никаких городских пижонов. Вдали, из лесной чащи, поднимается струйка дыма, но это, скорее всего, местные. Олег давно знал, что Утиное не очень-то пользуется популярностью у людей из города. От соседей Олег слышал о нескольких несчастных случаях на озере. Будто бы там нашли в семидесятых годах машину, внутри которой были трое утопленников. Местные мальчишки увидели ее во время купания. Может, те люди покончили с собой, а может, их кто-то убил. Милиция так ничего и не выяснила. Поводов же для пересудов было достаточно. Другая история повествовала о девушке, которая повесилась на дереве, росшем над водой. Ее заметили рыбаки. Сколько девушка там провисела, никто, конечно, не знал, но только – как передавалось из уст в уста с благоговейным страхом – на ней была много мух, тучи мух. Мухи любят тухлое мясо. А когда один рыбак влез на дерево и срезал веревку под присмотром приехавшего наряда милиции, труп плюхнулся в воду и будто бы у него отлетела голова. Олег в это не верил. Но факты – вещь упрямая. Озеро имело нехорошую репутацию. Олег думал о самой плоти этой земли, о том, кто здесь жил и какие чувства испытывал. О лесе и воде. Не всем под силу жить здесь. (И оставаться в своем уме…)

Олег хотел спуститься к озеру, но свернул не направо, а налево. Он шел еще минут десять, продираясь сквозь заросли, поглотившие тропинку почти целиком, пока не очутился у подножия невысокого холма. Уже отсюда открывался вид на старинный заброшенный особняк. Олег поднялся выше по склону, перешагнул через разрушенную каменную стену, и остановился. Это место было еще более странным, чем озеро.

Он не приближался к дому – сейчас как-то не хотелось. Лучше смотреть со стороны.

Олег сел на один из камней, оставшихся от ограды, и уставился перед собой. Вынул сигарету, закурил. Он не имел ни малейшего представления, почему пришел сюда. В тишине стрекотали кузнечики. Солнц зашло за облако, бросив на особняк большую размашистую тень.

Вечер Олег посвятил разбору вещей из мешков – сокровищам, которые нашел на своем чердаке. Среди вещей не нашлось ничего интересного. Старая обувь, детские лыжи, сломанные мышеловки, проткнутый мяч, обломки стула, кашпо для цветов разных размеров, большинство сломанных, распиленные для чего-то черенки от лопат; также были связки газет и журналов, книги, пара картин, не представляющих никакой ценности, керосиновая лампа, куклы, доски. Все это Олег, конечно, видел во время приборки, но надеялся втайне, что наткнется на что-нибудь неординарное.

В конце концов, ему надоело копаться в останках чужой жизни. Он распределил весь хлам на то, что пригодится и все остальное, годное лишь для свалки. Привлекали газеты. Олег прочитывал кусочки статей, ничего не значащих, пустых, но притягательных. Пожелтевшая отсыревшая бумага напоминала пергамент. Взгляд скользил по строчкам, вылавливая отдельные фразы. Олег долго не мог оторваться от старых газет, пока не понял, что эта зараза затягивает слишком сильно. Он отнес газеты и журналы в сарай и положил в угол. Они пригодятся на растопку. Туда же отправились деревянные обломки стульев и доски, которые ни к чему не приладишь.

После ревизии Олег отнес мусор на свалку. Потом до самой темноты он сидел возле дома и думал об особняке.

На следующий день после того, как тетя Ирина вернулась и похвалила Олега за работу, он увидел возле ее дома джип. Черно-серебристый. Ничего подобного в поселке еще не было. Соседи выглядывали из своих дворов посмотреть, кто это мог приехать. Валентина Синицына подозвала Олега к себе и спросила, знает ли он что-нибудь. Тот ответил: не знает. Может быть, дачники.

Людей из города здесь не было давно. На памяти Олега никто не пытался поселиться здесь, чтобы провести в приятной обстановке неделю-другую. Он подумал, что слухи о новом обитателе поселка уже распространились. В таком месте можно скрыться, но мало удается скрыть. Он – исключение.

Подошел Старостин, живущий на другом конце поселка в покосившемся доме.

– Сначала ко мне заехали, – сообщил он.

– Что им было надо? – спросила Синицына.

– Дачку снять. Или комнату.

Старостин поправил кепку и позвенел ключами в карманах. Олегу захотелось уйти. Старостин смотрел на машину.

– Богатей. Только на таких машинах они ездят. И какого лешего ему здесь понадобилось?

Валентина не смотрела на машину, а вглядывалась в окна дома тети Ирины. Олег испытывал прилив ревности.

– А что он делает у Шведовой? – спросила Синицына.

– Я сказал, что она может сдать комнату.

– А ты что же?

Старостин причмокнул губами, он был обижен и не скрывал разочарования.

– Не понравилось ему, видите ли. Весь дом мне этим… лосьоном после бритья провонял. Сказал, что у меня слишком сыро да и домишко кривой.

Все и так знали, что это правда. Старостина задела реакция постороннего.

– Я спросил, зачем ему, а он ничего не сказал. Пижон проклятый.

– Тебе-то что – пижон или не пижон? – спросила Валентина. – Иди, гуляй себе. Приехали, значит, надо.

Старостин перевел взгляд на Олега, который стоял рядом и не знал, что сказать.

– Закурить есть? Мои кончились?

Олег протянул ему пачку.

– Понаедут, житья от них не будет. И какого лешего надо? – сказал Старостин, закуривая. Он вернул Олегу сигареты не глядя. Олег ощутил себя мальчишкой рядом с взрослыми, которому не дают слово. И вообще, эта большая блестящая машина его пугала. Он не смог бы жить в большом городе уже потому, что там их много.

Валентина махнула рукой и отправилась по своим делам. Тапочки без задников шлепали по ее пыльным пяткам. Старостин рискнул подойти к машине поближе, изображая знатока, и Олег воспользовался этим, чтобы улизнуть. Его видела Лиза Синицына, идущая в сторону дома Шведовой. Девчонка подумала, что он нарочно избегает ее. Повстречавшись с матерью, Лиза выслушала от нее очередную нотацию. Они разошлись каждый при своем. Лиза посмотрела на дом Олега. Тот успел войти внутрь.

Девушка вздохнула. Потом ее внимание отвлек автомобиль. И светловолосый человек, выходящий из дома Шведовой.

Хозяйка вышла вслед за Виктором. Она ему понравилась. Спокойная рассудительная женщина, не задающая лишних вопросов. Виктор был доволен переговорами. Проблема жилья для Натальи решена, он снял комнату в доме Шведовой на месяц (первоначально – может быть, и на более долгий срок). Более того, Виктор знал, что начнутся пересуды, и поэтому сразу рассказал этой женщине о цели своего визита. Комната предназначена для его жены, которая будет следить за ремонтом в особняке. Возможно, и он сам приедет сюда через какое-то время пожить. Обещал чистоту, аккуратность, тишину. Шведова ответила, что если здесь не будет шумных попоек, то она согласна. Виктору понравился деловой подход. Они поняли друг друга и хотели получить выгоду от сделки. Следуя многолетней профессиональной привычке, он собирался вначале оформить договор на бумаге, но подумал, что это лишне. Так здесь не принято. Да и вряд ли овчинка стоит выделки. Все решают деньги. Шведова назвала цену – с учетом питания и коммунальных услуг – и Виктор удвоил эту сумму. Также он сказал, что если что-то понадобится по ремонту дома или какие-то иные услуги, она может обращаться к нему. Вот визитка. Там были указаны все контактные телефоны. Виктор не стал уточнять, есть ли у Шведовой сотовый. Если нужно будет, найдет способ связаться. Или попросит постоялицу. Уже в конце она спросила: собираются ли они жить в доме после того, как будет сделан ремонт. Виктора удивил этот вопрос. Да, конечно. Я ведь возвращаю своей семье собственность. Словно одобряя его поступок, Шведова улыбнулась. Странный у нее был выговор, певучий, убаюкивающий. Почти колдовской. Виктор вышел из дома с чувством выполненного долга, думая, что не зря изменил своим планам и съездил к озеру один, чтобы договориться заранее.

– Послезавтра мы приедем сюда с женой, посмотрим особняк и зайдем к вам. И она здесь останется, – добавил он.

Виктор краем глаза увидел, что кое-кто из соседей смотрит на него. Они держались на некотором расстоянии от машины. Его джип торчал посреди всей этой деревенской обстановки как громадный валун в чистом поле.

Хозяйка дома все еще держала в руке визитную карточку.

– Значит, договорились, – сказал Виктор у самой калитки.

– Конечно. Приезжайте, буду рада. Если что, так и ваша дочь может тут пожить.

Виктор кивнул, вытаскивая из кармана темные очки.

– Вообще-то, у нее занятия, но я ей скажу, что если она захочет, то может приехать. Спасибо.

– Вам спасибо.

Они раскланялись. Виктор вышел на улицу. На него смотрели двое. Мужчина, к которому он заглянул первым и который посоветовал снять квартиру у Шведовой, и девочка-подросток с белыми волосами и отрешенным лицом, одетая в майку и шорты. Они стояли не двигаясь. Виктор подумал, что они нарочно сговорились образовать эту композицию. Словно позировали для картины на сельскую тему.

Придет время, и ему придется познакомиться со всеми ними. Соседи все-таки. Сказав этим двоим «Всего хорошего!», он влез в машину и включил кондиционер. Надел темные очки. От яркого солнца у него перед глазами заплясали цветные точки. Мужчина в кепке курил. Он был недоволен тем, что Виктор отверг его халупу. Но там пахло грязным бельем и гарью. Да еще казалось, что от сильного порыва ветра дача просто свалится набок. Джип тронулся с места и покатил по улице. Выехав из поселка, Виктор переключился на другую проблему. Ему надо еще раз осмотреть дом и возвращаться в город.

Вечером они все обсудят с женой.

Шведова поглядела на визитку в своих пальцах. Непривычная вещь для нее. Артефакт мира, который она не знала, внушал ей легкую неприязнь. Глянцевый прямоугольный кусочек благополучия и преуспевания. И деньги. Этот мужчина был профессионально щедр – потому что так надо; услуга за услугу и еще немного сверху. Судя по всему, он хорошо осознавал, что ему придется жить здесь… после того, как дом у озера придет в надлежащий вид. Шведова не могла себе представить, что кто-то может жить в особняке. Невероятная мысль. Виктор Барышев. Шведова сунула визитку в карман и посмотрела на Старостина и дочку Синицыных, которые стояли по другую сторону забора. Теперь всем будет интересно, о чем был разговор и что здесь надо этому человеку на машине.

Шведова постояла, ожидая, что ее окликнут. Сама она не испытывала желания обсуждать эту тему. Особняк ее беспокоил. С той минуты, когда Барышев упомянул о нем, Шведова чувствовала неуверенность и тревогу. Все знали, что у особняка дурная слава. Само это место нехорошее… Оставалось надеяться, что Барышев ничего не заподозрил. Ей приходилось прятать свои чувства. Однажды дом уже собирались купить, но ничего хорошего из этого не вышло. Местные знают эту историю. И, наверное, знает сам Барышев – вопрос в том, какая часть истории ему известна.

«Дворянские потомки, семья. Хотят вернуть себе прежний статус. Он так и сказал – «прежний статус». Но ведь это невозможно… неужели он не понимает? – подумала Шведова. – Дом не даст им завладеть собой, это же ясно». Шведова повернулась и пошла в дом, чувствуя, что начинает болеть голова. Видимо, давление опять скачет. С момента возвращения от родственников, ее самочувствие было неважным. Женщина подумала, что давно предугадывала нечто подобное. У особняка появился новый хозяин, но вот от кого исходила эта инициатива, неизвестно. Только ли от этого уверенного в себе городского человека, считающего, что нет ничего невозможного. Шведова не знала правильного ответа на свой вопрос.

Она вообще ничего не хотела об этом знать. Вчера ночью она увидела во сне голые черепа, лежащие в траве и скалящиеся яркому солнцу. Выбеленные кости и сочная зелень. Проснулась Шведова с сильнейшей головной болью, и пришлось принять таблетку. Увидев час назад подъезжающую к калитке огромную машину, она ощутила сильный страх. Во время разговора с банкиром она была точно в полусне. Кивала, отвечала на его вопросы, улыбалась. Как будто гипноз.

Дать жилье женщине, которая будет присматривать за ремонтом в особняке… Никаких проблем. (Хотя сама идея глупая и явно не «профессиональная».) Мы будем соседями… Я очень рада. Я сниму у вас комнату на месяц… Да хоть навсегда, мне и веселей… Каких глупостей она ему наговорила! Только теперь Шведова поняла, что страх-то и заставил ее быть такой любезной и подчиняющейся.

Она приняла таблетку и легла на кровать. Ей не хотелось никого видеть.

Старостин потушил сигарету об сапог, сплюнул на землю, и поглядел на Синицыну. Девчонка смотрела на дом Олега.

– Ну, чего встала, зенки выпадут, – сказал он.

Лиза поглядела на него светлыми глазами, надула губы и пошла прочь. Точь-в-точь как мать. Старостин созерцал ее ноги, вырастающие из шорт, и думал о том, что уже слишком стар. Для всего.

Олег стоял у окна и прислушивался. Кости начали двигаться три минуты назад, их шорох и взаимное трение казались оглушающими. Это могло значить, что они недовольны, они злы на него. За что? Олег потер лоб, ему всегда казалось, что голос костей исходит как раз из середины лба.

тебе только приснилось, не придумывай. Они не могут шевелиться сами по себе, Олег

Визит человека в черной машине имел какое-то скрытое значение. Его появление наверняка связано с тем, что Олег чувствовал. Не об этом ли говорили его тревожные короткие сны в последние дни? И почему этот городской приходил именно к тете Ирине? Кости, конечно, не ответят, им лучше изводить его своим тайным гневом, причину которого Олег не знает…

Позже зайду к ней, решил он и тут заметил Лизу Синицыну, проходящую мимо. Ее фигура была видна пару мгновений в конце короткого туннеля, идущего от калитки и образованного кустами волчьей ягоды. Вчера и сегодня Олег видел ее больше, чем обычно. Ему казалось, что девчонка его преследует.

Олег ощутил резь в промежности и побежал в туалет. Плохо дело. Только после того, как прошел приступ – через пять минут – кости прекратили шевелиться.

Виктор набрался храбрости и вошел через парадный вход. Камешки и штукатурка хрустели под подошвами. Дверей не было, у стен, на островках земли, росли сорняки. Окна выбиты, а остатки рам сгнили и походили на вывалянные в земле кости. Кое-где плиты крыльца и лестницы вытащены, где-то разломаны. Виктор подумал, что работы предстоит много и средств на это уйдет много. «Но дом того стоит!» Виктор поглядел на обрушившиеся перекрытия, на грязь, и кучи мусора. Все равно, что заглядывать внутрь гниющего трупа, прозвенело у Барышева в голове.

Он сделал несколько шагов в холл. Откуда такие ассоциации? Да, состояние особняка плачевное, но ведь тем интересней бросить вызов распаду и вернуть его к жизни. Нужно думать не о смерти, в которой дом пребывает, а о будущем, которое его ждет. О жизни.

До сегодняшнего дня Виктор лишь обходил особняк вокруг и фотографировал на цифровую камеру, но сейчас решился войти. Ему нужно было подготовить себя. Он не ожидал, что это будет так трудно. В мире, где все строится на логике и прагматизме, подобная иррациональность не способствовала душевному равновесию. Вносила смятение в стройную картину вселенной. Находясь рядом с домом, Виктор чувствовал себя как ребенок, заблудившийся в лесу. Еще не страх, но уже чувство неудовлетворенности, тревоги, нерешительности. Состояние как раз перед открытием, что взрослые слишком далеко и им тебя не найти.

Я устал, думал он, и у меня долго не будет времени перевести дух… если только дом не даст мне этой возможности.

Виктор закурил, и от табачного облака комары, вьющиеся во влажных сумерках, разлетелись кто куда. Он посмотрел назад, на прямоугольный дверной проем. Отсюда видна стена леса, огораживающая площадку перед особняком, и кирпичные столбы, на которых когда-то висели ворота, точнее, не сами столбы, а их остатки, почти скрытые травой. Особняк покинули в 1916 году. С тех пор он медленно умирал, не в силах ни с кем найти общий язык. Теперь, почти через сто лет ему предстоит вернуться к жизни. Виктор ощутил себя человеком, которому оказана великая честь. Его страх и неуверенность – это пройдет. Любые большие изменения в жизни вызывают чувство дискомфорта. Не стоит на нем зацикливаться.

Виктор дошел до одной из двух лестниц, что вели наверх. Обе лестницы огибали овальную площадку, где когда-то был небольшой фонтан. Казалось, это кусочек какого-то другого мира, не имеющего отношения к тому, что происходит снаружи. Само пространство неуловимо менялось, искажая перспективу.

Виктор поставил ногу на ступеньку, раздался скрип. От этого движения дом будто бы зашевелился. Словно по большому телу спящего дракона прошла легкая судорога. Виктор остановился, не уверенный, что ступени выдержат его вес. Он отошел назад. Вновь сухо затрещали камешки под ногами. За эти несколько минут Виктор вспотел – видимо, из-за духоты и влажности (хотелось думать, что только из-за этого). Он вытащил фотоаппарат и навел его на лестницу, нажал на кнопку. Вспышка озарила сумерки. Виктор посмотрел, что получилось на экране. Дизайнер запросил как можно больше снимков, чтобы составить о доме первое впечатление и прикинуть в уме, на чем будет основываться проект.

Он решил не подниматься и сделал обход первого этажа. Картина запустения была удручающей. Попадались надписи на стенах, глупые или похабные, отделку стен в большинстве случаев украли, камины пали жертвой чье-то злобы, от дверей не осталось даже петель. Виктор воображал себе, как вскоре здесь начнут суетиться рабочие, вступающие в бой с многолетним отложением запустения, и не забывал щелкать фотоаппаратом. Дом пытались приобрести в девяносто пятом году, но в результате несчастного случая покупатель отказался от сделки. Погибли его жена, дочь и еще одна девочка, подруга дочери. Виктор не знал, как это случилось. Тот человек не мог не потерять интерес к особняку и уехал.

Надеюсь, у меня-то все будет нормально, подумал он, возвращаясь в холл. Ему не терпелось начать. И выйти отсюда наконец! Эта мысль вызвала раздражение. Опять игры в привидения? Привидений не бывает. Их существование недоказуемо. И в доме никого нет… Виктор остановился, глядя вверх. Ему хотелось поднять на второй этаж, но он не мог. Сердце стучало в горле. Под рубашкой копился пот. Виктор расстегнул верхнюю пуговицу. Комары тут же накинулись на него, будто ждали нужного момента. Лесные твари, крупные, полосатые. Подняться на второй этаж и посмотреть. Лучше сейчас этого не делать; если, например, под ним провалится пол или что-то упадет на голову, он останется один и без помощи. Ни калечиться, ни тем более умирать Виктор не собирался. Он вышел на крыльцо, дрожа, и чуть не выронил фотоаппарат.

Особняк отпустил его с неохотой.

Когда Виктор рассказал той женщине о своих планах, она поглядела на него словно он несмышленый ребенок. Что это значило, помимо того, что ее ошеломил визит человека из города? Шведова прятала глаза и была дружелюбна, но здесь крылся какой-то подвох. Виктор не терпел, когда от него что-то скрывают.

Может, речь о доме? Будем надеяться, что нет.

Пора возвращаться. Отойдя от особняка шагов на двадцать, Виктор обернулся. Пустые окна, за которыми таится тьма, раззявленный рот парадного входа, обгрызенные временем колонны.

У Виктора сжалось сердце, и он побыстрее отвернулся. Возвращаясь к машине, что стояла на дорожке за «воротами», он ускорил шаг.

Тетя Ирина сказала, что этот человек хочет восстановить дом. Целиком. Чтобы в нем жить со своей семьей.

Это не укладывалось у Олега в голове, этой огромной мысли просто не находилось места в его сознании. Последний час он только и делал, что пытался как-то к ней приспособиться. Для этого он ушел из поселка и гулял по берегу озера. Ему нужно было уединение.

Олег думал о том, что все его предчувствия были неслучайны. Кроме того, выяснилось, что бессонница поразила не только его…

– А все дом этот, – сказала тетя Ирина.

Олег стоял возле окна в ее кухне. Тетя Ирина разогревала обед. Он не хотел есть, но ничего про это не сказал. Шведова заботилась о нем, будто он ее сын, а такое нельзя отвергать.

– Может быть, он тоже бросит это дело, – предположил Олег.

– Вряд ли, – ответила тетя Ирина. – Я так поняла, он готов на все ради этого дома. Либо… Я не рассказывала ему ту историю. Ни к чему. Да и потом – похоже, страшные сказки его не остановят…

Олег покопался в памяти – осторожно – и достал оттуда подробности происшествия с прошлым покупателем. Оно произошло, по словам тети Ирины, в конце девяносто пятого года, в то темное страшное время, когда кризис разъедал привычную жизнь людей и когда никто не верил, что может быть по-другому. Немудрено, что это случилось. Олег понимал, о чем она думает. Чего боится. У прежнего покупателя погибла семья, жена, дочь и подруга дочери, обеим было по тринадцать лет. Их нашли в доме повешенными. Никто не нашел никаких следов насилия, и милиция пришла к выводу, что они покончили с собой. Тот несчастный человек не успел даже оформить сделку по покупке дома и земли. Он ничего не успел.

Олег попытался представить, каково это.

Тетя Ирина налила Олегу тарелку щей с мясом и поставила на стол тарелку с черным хлебом. Он это любил.

– Сметану хочешь?

– Нет, спасибо. А ты не будешь?

– Пока голова полностью не пройдет, не буду. – Она улыбнулась. В такие моменты Олег сравнивал эту улыбку с улыбкой матери. Между ними было много общего – и в то же время колоссальная разница. У матери было не сердце, а кусок кремня. Даже когда она пела колыбельную или сюсюкалась с сыном, это походило на зачитывание приказа перед строем солдат. Олег помнил ее холодные пальцы, которые доставляли ему неприятные ощущения. Мать считала его своей собственностью, только своей. Вещью. Тетя Ирина любила его по-настоящему. Когда Олег об этом думал, в самые тягостные свои минуты, к глазам подступали слезы и начинало щипать в носу. Но он мужчина – ему не положено плакать. Женщина, которая стояла и смотрела на него, была такой, какой Олег хотел видеть свою мать.

От такой мысли ему было стыдно. Кровь прилила к голове. Он опустил глаза в тарелку со щами, продолжая вливать в себя бульон и жевать овощи с мясом.

– И значит, его жена будет жить здесь?

– Да, он сказал, что они приедут послезавтра.

– А почему так? – спросил Олег. – Она что – строитель?

– Барышев объяснил, что у него полным-полно дел, а она – кажется, ее зовут Наталья – будет следить за тем, что тут делается.

– Чтобы ничего не украли? Глупости. Для этого нужен сторож, – сказал Олег.

Тетя Ирина повела плечами. Делала она это с пластикой молодой женщины. Олег видел ее старые фотографии. На них была изображена белокурая красавица с двумя длинными косами, и даже сейчас любой скажет, что она мало изменилась. Красота поблекла, но не ушла. Ее нельзя было уничтожить годами.

– Может быть, этому банкиру нужно иметь тут своего человека, – сказала она.

– А кто его жена?

– Не знаю. Но у таких они обычно домохозяйки.

Домохозяйки, подумал Олег. В его представлении это были властные ядовитые, змееобразные женщины – тиранки домашнего очага. И может ли быть в городе по-другому? Городская жизнь не предполагает естественности в человеческих отношениях, и убивает личность на корню…

Олег поднял камень, попавшийся под ногу, и швырнул его в озеро. Плюх – и пошли круги по ребристой водяной поверхности. Волны накатывали на песчаную полосу, на мелководье колыхались темно-зелены пряди водорослей. Олег вдохнул озерный воздух. Чайки спикировала к воде и врезалась в нее. Поднявшись, птица понесла в клюве рыбку.

Беседа с тетей Ириной не прояснила ситуацию; у Олега появилось еще больше вопросов – их груз был невыносим. Главный из них – разве есть ему до этого дело? Особняк не принадлежит ему или его предкам, он никак не связан с теми людьми из города, которые хотят жить во враждебной им вселенной (и пока не понимают этого). Ничего не ясно… Олега не покидали предчувствия. Это неясное томление, сродни голоду, требующему удовлетворения. Фантомы.

Хуже всего было злобное шуршание костей, настроение которых Олег никак не мог определить. В его жизнь вползало нечто враждебное, оно походило на ту всесокрушающую силу, с которой он познакомился когда-то в детстве и источника которой не знал.

Олегу было страшно. Даже здесь, при свете дня, на открытом месте он трясся от нарождающегося ужаса. Сегодня ночью Олег опять видел свою невесту. Зоя сидела за столом, за которым ее настигла смерть, и снова грызла куриные кости; Олег подошел к ней и спросил, зачем она это делает. Зоя подняла голову – лицо было бледным, ни кровинки, – и засмеялась; она не собиралась отвечать, Олег чувствовал, что женщина, которую он любил, его ненавидит. Он не спас ее, когда мог. Олег ворочался во сне и стонал. Может быть, даже кричал. Хотелось бежать от Зои. Сон не отпускал. Зоя указала на стол, где на клеенке обломками куриных косточек была выложена какая-то надпись. Но Олег не запомнил, какая именно. Он проснулся на самом краю кровати, задыхаясь от страха, и первое, что увидел – Бакса, сидящего на тумбочке. Глаза кота мерцали зеленым.

Когда-то мать говорила, что кошки охраняют душу человека, когда он спит. Олег сел в кровати и посмотрел на кота. Бакс был беспристрастен. «Что ты знаешь?» – спросил Олег у него, но Бакс соскочил на пол и ушел. У Олега мурашки побежали по спине и руки покрылись гусиной кожей. До рассвета он лежал, прислушиваясь к скрипу в доме. Ночной ветер напирал на стены, шелест листвы проникал через приоткрытую форточку, убаюкивая и навевая кошмарные видения, с которыми Олег боролся из последних сил. Предрассветная дрема была недолгой.

Он встал с таким ощущением, словно всю ночь таскал тяжелые камни.

Отставив тарелку, где не осталось ни кусочка капусты или картошки, Олег поблагодарил тетю Ирину за щи. Еда у нее всегда была на высшем уровне. Она тут же поставила перед ним стакан чаю. Разговор сам собой затух несколько минут назад, и Олег стал прихлебывать чай, думая об особняке. Мысль о том, что там кто-то будет жить, распирала ему голову. Покончив с обедом, он собрался уходить.

Новый камень угодил в озерную воду. На этот раз – «блинчик». Олег насчитал девять касаний – здорово.

Банкиру нужно иметь тут своего человека… Дом будет заселен, и в нем обоснуется семья из города… Прежние покупатели умерли, вернее, самые близкие люди прежнего незадачливого владельца… Женщина и двое девочек…

Олег отвернулся от озера и зашагал к лесу. Под его сводами было сыро и пасмурно. Сосны замерли, подлесок не шевелился, деревья посматривали на человека, бредущего узкой тропой. Куда он идет, Олег сообразил только когда вышел к склону холма.

Он никогда не был внутри, хотя много раз ходил вокруг дома, особенно первое время. Тогда дом не пугал его, а завораживал. Олег сел на свое старое место и закурил.

Умей я рисовать, эта точка была бы самой лучшей для того, чтобы поставить мольберт.

Наталья приучала себя к мысли о том, что ей предстоит, но без особого успеха. После разговора с мужем она приняла успокоительное (этот способ снимать напряжение становился у нее все более популярным), понимая, что только так можно было встретить правду лицом к лицу. Виктор привез новые снимки, которые они смотрели после ужина все втроем – Наталья, он и Лида. На этот раз фотоаппарат запечатлел первый этаж особняка, все безобразие запустения и хаоса. Наталья прониклась отвращение к тому, что увидела. Лида отреагировала по-другому и стала давать советы – согласно своему пониманию – как лучше поступить с отделкой. Виктор слушал. И не для того, чтобы проявить вежливость. Он пытался понять и принять мнение дочери, и Наталья отметила, что общий язык они находят без проблем. Ужас. Ее девочка все дальше и дальше от нее. (Неправильно – она все взрослее и взрослее.) Когда Лида спросила, что думает она, Наталья удивилась.

– Я в этом ничего не понимаю. – Лекарство действовало, поэтому играть свою роль Наталья могла без труда. Когда-нибудь наступит день, когда чисто психологически я не смогу справляться с эмоциями без успокоительного, подумала она.

Виктор посмотрел на жену.

– Но каким бы ты хотела видеть интерьер? – спросил он.

Интерьер? В гробу я видела ваши интерьеры! Если бы мысль эта была высказана, Наталья бы кричала во весь голос.

– Мам, можно сделать в стиле девятнадцатого века, так, как было в эпоху постройки, – сказала Лида.

– 1840 год, – уточнил Виктор.

Наталья поглядела на них так, словно перед ней сидели пришельцы и говорили с ней на языке жителей созвездия Лиры.

– Мам? – позвала дочь.

Проснись же!

– Задумалась, – сказала Наталья.

– Или сделать в современном стиле внутреннюю отделку, – продолжила Лида.

Наталья ответила наугад.

– Девятнадцатый век лучше.

– И я так думаю, – подтвердила девушка.

Виктор задержал взгляд на жене; ты, по-моему, сошла с ума, могу ли тебе доверить то, что хочу? Наталье показалось, что она прочла его мысли. Виктор едва качнул головой, как показалось жене, с укоризной. Почему ты не можешь вести себя при дочери нормально? Наталья была уверена, что он подумал именно так.

– Завтра я буду обсуждать проект с дизайнером, – сказал Виктор. – Но он сможет вынести свой окончательный вердикт только когда увидит все своими глазами. Пока у него слишком много текущих заказов. – Он положил стопку снимков, напечатанных на фотопринтере на стол. – Это только разведка боем.

Сможет ли Наталья жить в том доме, зная, что под слоем новой отделки находится это безобразие? Ведь сами стены впитали в себя вонь гниения. Да и выглядит особняк точь-в-точь как дом с привидениями.

А вот это совсем никуда не годиться! Кто ей разрешил так думать?

Наталья ощутила, что ей жарко, и встала, чтобы сходить на кухню за холодным соком. Разведка боем. Для Виктора все, чем бы он ни занимался, было сражением. Но в его мире по-другому нельзя.

Она думала об особняке, не понимая, откуда вдруг взялось это непонятное сопротивление. Днем Наталья успела отчасти приучить себя к мыслям о будущем – в результате самовнушения оно не казалось таким мрачным. Но сегодняшних снимков, сделанных Виктором на первом этаже, было достаточно, чтобы поселить в Наталье страх. Лучше бы он не ездил сегодня туда. Да, конечно, и лучше бы этого не было вообще… Как жить в доме, где пахнет гнилью? Разложение пронизало стены, потолок и пол. Этот особняк – мертвец!

Я там жить не смогу.

Кто-то положил руку ей на плечо…

Наталья стояла у раскрытого холодильника, видимо, уже давно. Обернувшись к мужу, она чуть не закричала.

– Ты чего? – спросил он.

– Да так. Ты подкрался незаметно.

– Я спросил тебя, в чем дело, между прочим, – заметил Виктор.

– Да?

Наталья покраснела, у нее стали гореть уши.

– Знаешь что, – сказал муж, – я понимаю, у тебя проблемы, ты не справляешься со своими страхами…

– У меня нет страхов. Никаких. – Наталья достала из холодильника пластмассовую канистру с соком.

– Не отпирайся, я-то тебя знаю. Ты так и трясешься, словно мышка. Может, скажешь, в чем дело? В пьесе? Это так сложно? Брось ее, наплюй, не порть себе жизнь. – Пауза. – И нам тоже.

Когда Наталья взяла стакан с соком, ее рука почти не дрожала.

– Мое писательство – мое дело. Я сама с ним справлюсь, хорошо я пишу или нет, уже неважно. Простой рано или поздно закончится, – сказала она.

– Тебе все это не нравится? Да? Поэтому ты в депрессии? Можешь сказать честно?

– Слишком много вопросов.

– Увиливаешь от ответа?

– Да в чем я виновата? – Наталья подумала, что их может услышать дочь. Она, конечно, знает об их размолвках, но все-таки афишировать это не стоит.

– Ни в чем. Прекрати истерить, – сказал Виктор.

Он точно знает, что она делает… Наталья испытала сладостно-жестокое желание разбить стакан об его лицо. Вместо этого она промолчала.

– Ты не можешь или не хочешь меня поддержать. Не можешь – значит, это проблема, а не хочешь – это предательство. Я не заставляю тебя перейти в мою веру – стать стопроцентной поклонницей идеи особняка, но все-таки хоть в чем-то пойди мне навстречу. Пожалуйста.

Наталья отвернулась. «Идея особняка…» Он просто свихнулся на этом. Как может нормальный человек так выражаться? Она ощутила, как стремительно теряет ощущение реальности. Возможно, у нее серьезное расстройство восприятия…

– Поддержи меня в этом. В конце концов, особняк нужен не только мне, чтобы удовлетворить свои амбиции, но и Лиде. – Виктор повернул жену к себе лицом, ища ее глаза. Наталье было тяжело выдерживать две эти ледышки, пронзающие мозг и наполняющие холодом ее сознание. – Детям Лиды. Ты не думала об этом? Не думала ни о чем, кроме своего эгоизма?.. Только о своих опусах, которые никому не нужны?

Наталья вырвалась, его пальцы, наверное, оставят пальцы на ее плечах отметины.

– Нужны. Нужны! Тебе не понять.

– Ну ладно, мне до лампочки твои потуги, делай что хочешь, но не забывай о семье! – зашипел Виктор. – Ты хотя бы иногда замечала, что есть много чего вокруг и помимо твоих фантазий?

– Я замечаю. И то, что ты лишь доводишь до моего сведения свои решения. Ты советовался со мной перед переездом сюда? Нет! А насчет дома? Нет – ты только сказал: ох, как будет здорово, великолепно, когда мы заимеем его в собственность! И все – я должна только кивать и радоваться!.. И ни разу не спросил, нужно мне это или нет!

Только бы не сорваться. Мне не нужно истерики!

У Виктора на щеках выступила краснота, глаза сделались страшными.

– А для кого я, интересно, стараюсь? Чтобы…

На кухне появилась Лида. Она или делала вид, что не заметила очередную стычку между родителями, или правда была занята своими мыслями. Виктор и Наталья, имея за плечами годы репетиций, изобразили, что просто беседовали стоя возле окна. Лида поставила тарелки в раковину. Виктор вышел из кухни. Хлопнула дверь его рабочего кабинета. Он не выйдет оттуда в ближайшие два часа – это время, когда он занимается бумагами и общается через Интернет с деловыми партнерами. К тому же особняк. Из-за него работы у Виктора прибавилось.

Наталья вздохнула. Сейчас Лида начнет расспрашивать, подумала она, а я не хочу говорить, ни о чем не хочу говорить.

Я не эгоистка! Нет.

– Мам, ты чего?

Наталья повернулась. Не расплакаться стоило ей неимоверных усилий.

– Голова болит.

– Да ты вообще плохо выглядишь что-то. Бессонница?

– Я часто просыпаюсь.

– Принимай снотворное, – сказала Лида. Она была убеждена, что если следовать умным советам, то это поможет. Не спишь – принимай снотворное, нервничаешь – расслабься. Просто.

– Я пила, – сказала Наталья, – но на утро я как будто с похмелья просыпаюсь. Не подходит мне это.

– Ну смотри. Но ты очень нервничаешь, это и папа замечает.

– И папа? Он говорил? – спросила Наталья. Не хватало, чтобы Барышев обсуждал с ней ее да еще в таком ключе, что она постепенно съезжает с катушек.

– Ничего не говорил, из него слова не вытянешь. Но я вижу сама – по тебе. – Лида обняла мать за шею крепкими руками. Этот жест был неосознанным, движение знакомым. Наталье на миг показалось, что дочери снова восемь лет и у нее нет никого ближе мамы. – Ты поедешь на город и когда будешь спать на свежем воздухе, у тебя пройдет твоя дурацкая бессонница. Я знаю.

– Да. Пройдет.

Лида, отстранившись, улыбнулась.

– И писать тебе будет легче. Сама ведь знаешь, как многие писатели изменяли свою жизнь разными переездами, сменой обстановки. И на новом месте их посещало вдохновение. И тогда они писали свои шедевры. Так что постарайся видеть в этом хорошее. Все получится. Будешь ты писать!

Наталья покачала головой. Видение прошло, перед ней снова была взрослая семнадцатилетняя девушка.

– Наверное, там у меня не будет времени на это. Если правда то, о чем говорит твой отец.

– Да ну, брось. Тебе дается хорошая возможность отдохнуть. Ничего сложного нет. Даже я бы смогла.

Интересно, это Барышев ее надоумил оказать мне моральную поддержку? А ведь девочка не понимает, что врет. Из лучших побуждений, конечно, но все-таки от этой лжи не становится легче. Все знают, что нет такого же на свете непрактичного человека, чем я, подумала Наталья. Почему необходимо так врать?

– Я знаю. Сделаю что сумею, – сказала Наталья.

Кажется, Лида осталась довольна. Ложью.