Читать книгу Клинч - Артем Васнев - Страница 1

Старец

Чёрный куколь с белыми крестами скрывал глаза великосхимника. Воин Христов, а если придерживаться армейской терминологии, то генерал Ангельского войска, перебирал узелки на старых чёрных монашеских чётках, сплетённых по греческому правилу, то есть как у древних пустынников. Касаясь каждого из пятидесяти узелков, про себя он произносил: «Господи, помилуй!» Останавливаясь на трёх янтарных бусинках, которые как бы делили чётки на три равные части, схимник мысленно читал Иисусову молитву: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных!» Он намеренно использовал слово «нас», а не личное «мя». То есть он просил за всех людей сразу. Эта привычка сформировалась ещё в его первой юности, когда, будучи подростком, он ставил в церкви свечи за упокой, прося Бога за всех преставившихся, за кого помолиться было некому. И вот он сидел в своей келье, в полумраке, размеренно работая левой рукой, теребя узелки и при этом считая молитвы. Когда старые худые пальцы добирались до маленького медного крестика на чётках, на котором по-гречески было выгравировано “Arion Opoc”, что переводится как «Святая гора Афон», иссохшие губы с сине-фиолетовой окантовкой едва слышно шептали «Отче Наш».

Старец сидел в кресле, обитом серой тканью, не очень мягком, но всё равно удобном. Преимуществом старого кресла была высокая спинка, которая держала туловище иеросхимонаха в удобном положении. Чернец был человеком немолодых лет и слабого здоровья. Кельей старцу служила комната в маленьком домике у святых врат монастырского скита. Обстановка была предельно простой и незамысловатой. По площади келья была не более пятнадцати квадратных метров. Кроме койки, которая помещалась у правой стены от входа, был ещё аналой с лежащим на нём Евангелием. Рядом с единственным окном стояли стол-конторка и простенький деревянный стул. Здесь обычно сидел писарь, которому батюшка надиктовывал письма к своим духовным чадам. У стены слева от двери располагался шкаф со святоотеческой литературой и книгами для исполнения утренних и вечерних правил. Кресло, на котором в ночной час расположился схимник, стояло почти посередине кельи. В паре метров от него, напротив, стояло более дорогое кожаное кресло. Оно предназначалось для почётных гостей мужского пола, женщинам в скит проход был закрыт. По понятным причинам в столь позднее время кожаное кресло пустовало. Единственным украшением кельи были многочисленные старинные иконы, развешанные по стенам. Из правого угла от окна на иеросхимонаха строго взирал Спаситель. Рядом с Нерукотворным образом Спаса располагался лик Иверской Божьей Матери. Это была самая любимая икона старца. Перед ней он часами простаивал на коленях, прося заступничества для себя и Русской Церкви, а также мира и благоденствия для России. Ещё один из примечательных образов – это лик святого великомученика Пантелеймона. Эта икона была написана на Афоне и специально привезена в помощь старцу, нёсшему тяжкий крест болезней. Только молитва целителю Пантелеймону помогала схимнику на время высвобождаться из крепких лап многочисленных недугов. Только молитва давала силы жить, когда лекарства и пилюли бездействовали. Семь лет назад из-за кровотечений, связанных с геморроем, старый монах настолько ослаб, что утратил возможность самостоятельно ходить и значительное время передвигался с помощью келейников. К тому же он мучился от перемены погоды. Частые тяжёлые простуды были его верными спутниками. Старец сам говорил: «Жару и холод равно не выношу. В меру только один семнадцатый градус, а выше и ниже дурно влияет». В зимнее время простудную хворь ему приносили многочисленные посетители, которые, не обогревшись, входили к нему прямо с улицы. Воин Христов мучился также расстройством желудка. Даже небольшое количество пищи вызывало у него рвоту. А съедал схимник ровно столько, сколько может съесть трёхлетний ребёнок. Он как-то писал одному знакомому архимандриту: «Болезненные прижимки во всём теле есть, и от холоду, и от невольного голоду. Много вещей есть, да многое нельзя есть. Слабый желудок и неисправные кишки не дозволяют. Впрочем, по старой привычке, я всё-таки понуждаюсь есть, хотя после и приходится большую тяготу понесть от головной боли и от рвотной доли». А ещё старца мучила потливость, бельё и носки приходилось менять несколько раз на дню. Кроме того, некуда было деться от постоянной слабости и тяжести хоть малое время стоять на ногах. Перечисленные недуги лишали старца возможности совершать Божественную литургию, что заставляло иеросхимонаха горько скорбеть. Доктора, навещавшие болящего, всегда говорили, что его болезни особенные. «Если бы вы спрашивали меня о простом больном, – говорил один из них, – я бы сказал, что остаётся полчаса жизни, а он, может быть, проживёт и года». Старец не отказывался от медицинской помощи. У себя в келье он имел полочку со множеством лекарств, но надежду на облегчение страданий плоти целиком и полностью возлагал на Бога. Когда становилось невыносимо, по просьбе великосхимника в келье служились молебны перед чудотворными иконами Божией Матери, которые приносились по этому случаю из других святых мест. Однажды в один из тяжелейших моментов у него невольно вырвались слова, которые хорошо запомнили все находящиеся рядом монахи: «Если я скажу иногда про своё здоровье, то только часть. А если б знали всё, что я чувствую… Иногда так прижмёт, что думаю, пришёл конец». Когда же болезни ослабляли своё угнетающее давление на батюшку, он даже подшучивал сам над собой, часто говоря: «Терпел Моисей, терпел Елисей, терпел Илия, так потерплю же и я».

И вот, в эту июньскую ночь, когда температура остановилась на комфортной для схимника семнадцатиградусной отметке, и состояние, как казалось, было относительно нормальным, по телу старца пошла волна нервной дрожи. Эта тряска, поднимаясь от ног, заставляя вибрировать тело, в итоге добралась до седой головы, покрытой чёрным капюшоном с белыми крестами. В висках ощущалась сильная пульсация. Старый монах отчётливо чувствовал, что его голова раздувается изнутри, ему казалось, что черепная коробка вот-вот лопнет. В эту же секунду дрожь добралась до кончиков пальцев. Непослушная левая рука выронила чётки. И они едва слышно упали на деревянный пол, который имел привычку сильно скрипеть, но только тогда, когда по нему ходили. Схимника бросило в жар. А потом вдруг стало холодно. Исподнее сильно вспотело. В келье отчётливо пахло адреналином. Батюшка знал причину своего сильного волнения. Он наклонился и поднял с пола свои чётки. Попытался было продолжить молиться с их помощью, но что-то или кто-то ему решительно мешали, путая мысли. Старец посмотрел налево. На стене, там, где стояла его кровать, тикали старинные часы. Хронограф показывал время – без пяти час. Значит, осталось всего пять минут. Его снова обдало жаром, а потом опять мороз по коже. Он ждал сегодняшнюю ночь, ждал, наверняка представляя, что она будет для него страшной, полной испытаний. «Эта “Чаша” не минует меня», – сокрушался монах. Старец попытался себя успокоить: «На всё воля Божья, слава Богу за всё». Но толку от этого было мало. Волнение не покинуло его, а лишь усугубилось. А когда он вспомнил свой вчерашний ночной кошмар – стало совсем не по себе…