Читать книгу Capernaum. Vol.1 - Arthur TopiKillia - Страница 4

В предыдущей главе этой повести я рассказал вам немного о себе и о том, что творится в моем маленьком мирке – на территории под названием «Кладбище Ветров», а в частности – на маяке Аива. Теперь я расскажу вам про весь остальной мир – я называю его Капернаум, как библейский город. Связано это с тем, что, несмотря на все чудеса, которые происходят на земле, люди все равно умудряются не верить в Того, кто эти чудеса посылает, как во времена Иисуса Христа. Конечно, данное сравнение поймут далеко не все, но если прочтут Новый Завет, то все встанет на свои места.

Для меня этот мир разрушается очень давно, но я не помню причин, почему из него убежал. Мне часто снятся сны, которые убеждают: именно из-за того, что для меня в нем просто нет места. Постоянные новости с материка по спутнику, через телевизор и в мой мозг – даже дистанционно этот мир развращает мое сознание. Но я понимаю, что являюсь его частью, несмотря на свое отдаленное существование.

Мир жил и без моего присутствия: на Ближнем Востоке так же, как и всегда, шли войны; Израиль с Палестиной делили территорию Иерусалима; США развращали остальной шар своим одобрением однополых браков, феминистических движений и разных пород всего того, что заставляет наши нейроны создавать плохие связи. Люди тупели тоннами, загоняя себя в рамки безволия. Я и сам был привязан к интернету, потому что вел блог, но могу похвастаться, что у меня была не такая зависимость, как у них, хоть, бывало, в потоке лени я и залипал ночами в монитор. В России бедный народ одолевала построенная на коррупции власть и несправедливость. В Индии число людей перевалило за полтора миллиарда, а жгучая бедность рубила их с такой же скоростью, как развивался блуд в странах Европы. В Китае нашли опасный вирус, который за месяц убил больше ста тысяч человек. В Белоруссии пытались свергнуть власть, но безуспешно. Потом и в Казахстане, но с теми же последствиями. В Африке было гонение на христиан: мусульмане радикальных конфессий жгли церкви, расстреливали людей. Весь мир, в принципе, был недоволен тем, что все шло куда-то, а я, как наблюдатель с маяка, следил за этим всем со стороны, жуя при этом попкорн. Капернаум сходил с ума и умирал от деградации, пока я отсиживался в своей башне одиночества: наблюдал рассвет нового дня с одной стороны маяка, а переходя на другую сторону – видел закат человечности человека.

Утром одного из дней я с присущим мне нежеланием переделал все дела по маяку и решил пописать в блог, сидя на верхушке башни. Я взял ноутбук, фотоаппарат и блочный лук (думал пострелять в чаек, если вдруг смогу попасть в них, и пофотографировать красоты своих владений). Пока мирская суета одолевала таких, как ты, читателей, такой, как я, писатель стрелял по чайкам, пил кофе из термоса и писал очередную окрашенную темными оттенками историю. Как вдруг на экране ноутбука всплыло уведомление, что сегодня конкурс. Я с вечными своими вагонами мыслей забыл, что сегодня должен избрать счастливого несчастливца в рабы на маяк. Естественно, по своей жизненной позиции я пошел по пути наименьшего сопротивления и воспользовался алгоритмом случайного выбора. Все, кто поделился моей записью, имели право на получение путевки в один конец. Весь конкурс я провел в прямом эфире, участников набралось около ста человек, и кто-то один из них откинет покрывало суеты Капернаума и на полгода поселится на Кладбище Ветров.

Долгожданное молчание, клик по клавише Enter, пара секунд на работу алгоритма – и я объявляю победителя. К моему разочарованию, это женщина тридцати лет: она только перешла порог полной зрелости и удосужилась угодить мне в помощники. Лично я рассчитывал на дядю возраста «я тягаю мешки с песком», а не на леди, которая в сезон шторма побоится выйти сломать ноготок во двор Аивы. Но, в любом случае, выбор был сделан, алгоритмом я поклялся больше не пользоваться, а разработчикам – без их вины – написать письмо с угрозами их жизни.

Ну что же, сейчас я мало что могу сказать о победительнице: ее зовут Кира, у нее красивые темно-каштановые волосы, а на фотках в социальных сетях в глазах ее я вижу отблески одиночества – ровно такого же, что и в моих серо-голубых. «Ну что же, заезд через неделю», – написал я ей краткое сообщение. Она ответила не сразу, но позже написала, что рада, что проведет полгода в месте, которое видела только на фотках. Я хотел объяснить, как добраться, но она сказала, чтобы я не беспокоился. Я же дал ей номер телефона человека, который доставит ее с Сахалина прямиком ко мне.

Честно, она поразила меня: не каждая девушка смогла бы просто взять и покинуть дом на полгода, да еще и к незнакомцу подселиться. Не знаю, может, у нее есть какой-то план? Может, хайпануть, проснуться знаменитостью – мол «Я прожила полгода с психом, который даже миру и вещам дает свое название, плюс один на один. Посмотрите на меня, через что мне пришлось пройти!»? Конечно же, это были мои домыслы. Я не знал, что она может думать, чего от нее ожидать. А эти мысли лезли ко мне в голову, скорее всего, из-за страха перед неведомым, ведь со мной до нее никто не жил. Я вечно один. А тут бац – на полгода вместе. Позже я подумал, что со своей стороны она тоже чувствует опасения. И честно, после этой мысли мне стало проще воспринимать то, что со мной кто-то будет делить жилплощадь. Но у меня была неделя, чтобы привыкнуть к этой мысли.

На следующий день я понял, что нужно создать из башни обитель без всяких приливов информации из внешнего мира. Я решился отключить спутниковое TV на время ее пребывания здесь и оставить только интернет. Я разместил старую кровать неподалеку от своей и застелил ее чистым бельем. Перед этим, конечно же, вытряс каждую пылинку из ее сыростью пропахших покрывал. Запер каждую дверцу шкафа со своей писаниной на замок и был спокоен. Убрал телевизор на сухой склад компании и закрыл дверь.

В сезон штормов отгрузки товара могли сбиваться. Однажды я сидел четыре месяца и ждал, когда же придет судно, а из-за плохой погоды тут часто и спутниковый телефон был неактуален. Слава Богу, рыба и грибы спасали меня в тот год. Но с этих времен прошло лет десять, и я не рассчитывал на повторение истории. По странным обстоятельствам память о моей жизни как раз и начиналась с тех ужасных дней.

Что говорить о Кире на время отгрузок и погрузок? Я придумал прятать ее в комнате, тем более сотрудники Компании никогда не поднимались в башню – они обходились кофе в кухне.

Ну да, как я вспоминаю тот мрачный год: на Кладбище Ветров закончил свое разрушительное шествие не один ураган. Помню, в тот год ветер поднимал волны почти до моей кельи, из окна я видел только тьму и слышал только грохот, разбивающий о скалы рыбу, возможно, лодки, а может, и людей, заблудившихся в море в этот темный период. Света маяка не хватало, чтобы прорвать закрома той темной гущи. А крика чаек я не слышал месяцами. Осенью это место погибало, но, как только весна наступала на порог, снова возрождалось из тьмы, как цветок подснежника из недр черной грязи.

Как-то я лежал на полу подвала трое суток. Хорошо, что там была старая печь, иначе бы погиб от холода. Я просто боялся, что башню маяка вырвет, как тонкую соломинку из стога, могучий ветер. Но этого не произошло, и Аива стоит по сей день. И будет стоять, когда и мир весь сгинет во мраке людской болезни под названием война. Правда, может и не целиком. Ну, или еще что случится, я не знаю… Но мысль о неизбежности кончины этого мира преследовала меня, где бы я ни находился: был ли я в подвале, ухаживая за грибами, или ловил рыбу в бухте, или фотографировал закаты и рассветы над океаном.

Вот в таких раздумьях ко мне подобралась осень, и сезон ураганов, и женщина Кира со своим недугом. Когда к стенам маяка причалила лодка, а из нее выкатили инвалидное кресло, я понял, что кухню в башне я буду делать один. И вот показалась и сама девушка, ее волосы цвета каштанов и щупленькое тельце, те же одинокие серо-голубые глаза – такие же, как и мои. Она мельком выглядывала за ограждение лодки, своими быстрыми глазками осматривая маяк. И тот же человек, что выкатил кресло, взял эту маленькую хрупкую девушку на руки и вынес из лодки, усадив в коляску. По меркам моды нашего столетия она была одета очень даже ничего. Ну, а что касается красоты… В жизни она была красивее, чем на фото в социальных сетях. Но ее недуг… Я был огорчен и безмолвен. Я смотрел на нее, как на питомца: она была красива, но бесполезня. И вот этот здоровяк-матрос подкатил ее ко мне и последовал за багажом этой леди. Я все стоял и молчал, и она тоже. Но через какое-то время она все же поздоровалась:

– Ну, здравствуйте, – с ярко выраженным негодованием, хрипя, ответил я.

– Вы чем-то обеспокоены? – совершенно сухо и не удивляясь моему тону ответила девушка.

– Да, обеспокоены, – ответил я незамедлительно. – Почему, я спрашиваю, вы не сказали мне, что вы, извините меня, не совсем здоровы?

– Я здорова! – все еще невозмутимо ответила Кира.

К этому моменту вернулся моряк с вещами Киры и вручил их мне. Это были четыре огромные походные сумки. После чего, не прощаясь, он запрыгнул на борт и отшвартовался. Я стоял, заваленный вещами, а Кира уже катилась по дорожке вверх к маяку. Не обращая внимания на то, что, во-первых, я не договорил, а во-вторых, мне одному придется тащить ее вещи наверх. Я был зол.

Тропинки мои были залиты бетоном и довольно круты на подъем, но она без особого труда прикатила к воротам Аивы вперед меня. Пока я тащился следом, она смогла отпереть огромные воротища и заехала во двор. За ней тянулся приятный шлейф стойких дорогих духов. Запах был неподражаемым: вишня, ликер и что-то третье – я никак не мог распознать. Если бы не этот аромат, я давно бы вышел из себя.

– О да! – закричала гостья. – Я так давно хотела увидеть это величайшее сооружение! Я столько смотрела про него на вашем канале, столько читала про него – и вот я тут! Колизейное строение стен во главе с великой башней. Я словно в Мордоре! Ох, как тут здорово! – уже с ручейками на лице и очень тихо сказала Кира.

Все это, конечно же, был монолог. Я в это время еще тащился, как навьюченный ишак по горам Кавказа, еле-еле видя свет за всеми взваленными на меня сумками. Только я достиг ворот, как сильный ветер хлынул и захлопнул огромные воротища прям перед моим носом. Я изо всех сил пытался кричать, чтобы Кира приехала, но из-за ветра и одной из сумок на моей груди я не мог сделать это громко. Аккуратно опустив сумки на бетон, я пошел открыть дверь сам и без лишнего труда справился с этой задачей, но вот взять снова все эти сумки для меня было проблемой. И с третьей попытки еще одну цель я выполнил. Был бы у меня ежедневник, поставил бы галочку напротив пункта «занос чужих вещей», да еще и бонус обязан был получить за их количество. Но увы, единственный мой бонус – это полгода жизни с девушкой-инвалидом, которая кроме добычи геморроя мне больше ничем помочь не сможет.

Я недолго осматривал двор. Конечно, это было непросто из-за маленького ракурса между сумок. Но я все же обнаружил следы любознательности своей гостьи: дверь на кухню была нараспашку, а значит, девушка там, так как я всегда прикрываю дверь. Сначала я решил отнести вещи, а потом уже присоединиться к осмотру маяка. «Хочешь не хочешь, а уже ничего не изменить… Благо, это всего на полгода, – думал я. – Придется привыкать, да еще и за ней каждый день следить, чтобы не поранилась или не разбилась».

Я зашел в келью и прибрал все ее вещи под кровать. Потом открыл сундук и достал фотоаппарат, чтобы запечатлеть первый день гостьи для своего блога. Конечно, я понимал, что ее присутствие может сослужить хорошую службу моей туристической компании: так сказать, даст рекламу. И посетителей прибавится в разы.

Пока я спускался из башни, мою голову посетила запоздалая мысль, что мне придется каждый день таскать Киру туда-сюда, вверх-вниз. От этого мне стало еще грустнее, но я должен был произвести на нее впечатление, чтобы она особо не расслаблялась, и устроить ей нагоняй за то, что ушла, не дослушав.

Зайдя на кухню, я увидел Киру, будто она и не инвалид вовсе: она кружилась на своей коляске, как гоночный болид по треку. Она что-то стряпала, а увидев меня, произнесла так быстро, что я не успел ей и слова сказать:

– Я хочу, чтобы у вас осталось обо мне хорошее впечатление. Так что не думайте! Инвалиды могут все то же, что и полноценные люди, а то и больше, и лучше. Я вижу вашу душу: вы хороший, но страдаете от одиночества. И в глубине ваших мыслей я вижу темную сторону, которая не дает вам обрести покой. Не так ли, Артур?

– Я тоже это вижу, – тихо и ошеломленно сказал я.

Я понятия не имел, как она могла понять все это так быстро, но мне почему-то захотелось с ней общаться. Она была открыта, и я с первого разговора понял, что Кира – родная мне душа. Может, потому что я тоже был инвалидом, только, в отличие от нее, инвалидом в голове. Как она могла определить меня так сразу? Я не понял. Может быть, она экстрасенс, не боящаяся задавать вопросы… Или просто наблюдательная женщина, которая давно следит за моим блогом.

Наш разговор продолжался, я даже позволил себе откупорить бутылочку вина. Обычно я не пил при гостях. Правда, и гостей у меня не было, поэтому я пил всегда. От вина Кира отказалась. Я не особо обеспокоился насчет этого, потому что понимал, она могла еще немного побаиваться и не раскрепостилась. Тогда я угостил ее хорошим японским чаем с листочками сакуры, привезенным Компанией. Сделав глоточек, она сказала, что ничего вкуснее еще не пила. Я, уже немного покраснев от вина, рассказал ей про Компанию и что они снабжают меня всем, что нужно, взамен за работу на маяке. Конечно же, про склады я умолчал, но нас с ней ждала еще одна отгрузка товаров перед наступлением мрака, когда все в этой части мира потеряет свою цветность, а жизнь приобретет черно-белые оттенки беспокойства, тревоги и страха.

Я вкратце рассказал Кире про сезон ураганов и ожидал от нее более яркой реакции, но она особо не напугалась. Своими тонкими пальцами она перебирала зубчики чеснока и спросила: есть ли у меня программа, по которой мы будем жить эти полгода, словно по сценарию. На это я ответил, признаваясь ей в своем первоначальном плане, потому что понимал: наши дружеские отношения нельзя начинать с вранья. Я сказал, что должен был переместить кухню в башню и ожидал помощника-мужчину. На что она сказала, что если очень сильно постарается, то поможет мне и будет намного полезнее, чем мужчина. Хотя и упомянула, что слишком тяжелое она возить не сможет. Я не стал ее разочаровывать, пока мы сидели на кухне: в башне винтовая ступенчатая лестница, и она никак не сможет мне помочь. Но сказал, что буду рад любой помощи. Потом мы обменялись парой историй из жизни, и, в принципе, этот день я мог бы назвать сказочным, потому что никогда не ощущал похожих чувств от простого разговора с человеком. Наверное, потому что в моей памяти никогда и не было разговора с женщиной, если только она не была туристкой. Какое-то время я наблюдал за ее красивыми и так похожими на мои глазами, не сдержался и заговорил с ней об этом:

– Вы меня извините, но я заметил цвет ваших глаз – у нас с вами один.

– Да, Артур, я тоже заметила это сходство.

– Так вот… Не хотите ли вы послушать одну статью по поводу наших с вами глаз?

Я посмотрел на нее так вопросительно, что если бы кто увидел этот взгляд, понял бы, что ему нельзя отказывать.

– Конечно, Артур. Я только рада.

Кира искренне улыбнулась и нежным прикосновением пальцев убрала каштановый локон с лица.

– Дело в том, что одним похожим на этот вечером мне было довольно скучно. Я подошел к зеркалу и посмотрел на себя. Я обратил внимание на свой цвет глаз и понял, что мне интересно, что он значит. А до этого я видел по телевизору, как одна дама дает человеку характеристику его личности по цвету глаз.

Кира внимательно слушала и то и дело убирала с лица постоянно падающую прядь волос.

– И я решил: дай-ка я посмотрю свою характеристику! Не то чтобы я в это верил – для меня это ложь, как и гороскоп, но заняться и правда было нечем. И я нашел довольно интересный сайт и прочитал значения всех цветов глаз, которые встречались человеку. Но вот в чем дело… Наш с вами цвет глаз был не с простой характеристикой, а описывался как довольно уникальный.

При слове «уникальный» я вытаращил на Киру глаза, как педагог на провинившегося двоечника.

– Так вот, этот цвет уникален тем, что он награждает своего носителя. Правда, очень редко. С виду – обычный серо-голубой цвет. И характеристики у его обладателя больше негативные: одиночество, депрессивность, крайне осуждающий взгляд на мир, незнание любви и отсутствие счастья.

Кира слушала и не перебивала: человек, который искренне понимает свою жизнь и признает ее такой, как она есть, никогда не оправдывается, и Кира не оправдывалась.

– Но также помимо этого в статье было приложение к сказанному: этот цвет может поменяться на любой другой. И у каждого цвета после изменения тоже было описание.

– Какое же описание, Артур? – зачесывая непослушную кудрявую прядь, спросила Кира.

– Я только один цвет запомнил.

Я замялся и не хотел говорить. Но Кира смотрела на меня таким же вопросительным взглядом, как и я на нее в начале этого рассказа.

– Карий. карий цвет. Было сказано, что, если у обладателя нашего цвета глаз он поменяется на карий, это значит, что тот нашел настоящую любовь.

– Вот как! Это довольно интересно… А если приобретенный карий цвет снова станет серо-голубым? – с улыбкой спросила Кира.

Я помедлил, и вопрос сам навязался мне в голову: «Откуда она могла знать, что есть обратная реакция?» Я ответил:

– Это будет значить, что человек потерял гораздо больше, чем приобрел.

Я стал чувствовать себя немного виноватым, потому что Кира слегка помрачнела. Но время шло к восьми вечера, и я предложил ей посмотреть на закат с верхушки башни. Еда уже была готова, и Кира незамедлительно согласилась. Докатив ее до входа в башню, я услышал, как Кира попросила остановиться. Она посмотрела на маяк сверху вниз – от основания до верхушки – и сказала: «Какой же он прекрасный и высокий!» При слове «высокий» я вспомнил, сколько ступеней мне придется тащить ее наверх, и на мое красное лицо поверх легкого пота и опьянения заранее легла еще не подступившая усталость.

Потом я открыл дверь в башню, и она увидела крученую массивную лестницу вверх. Я не мог не заметить ее расстройства. Пару минут мы молчали. Но потом, посмотрев на меня, она сказала: «Что же нам делать, Артур?» Я попросил разрешения взять ее на руки, она согласилась. Я выдернул ее из кресла и был приятно поражен ее весом: она весила чуть меньше мешка с цементом, который я таскал каждый день. Мы быстро поднялись по лестнице, минуя множество пустых комнат маяка, и вскоре оказались наверху. Я предложил ей сесть на маленькую табуретку в помещении светила маяка, пока я спускаюсь за ее креслом. Она поблагодарила меня за заботу и уставилась в панорамное окно. Пока я спускался за креслом, она не прекращала удивляться всей той красоте, что была предоставлена ей этим местом, которое я без конца называл Кладбищем Ветров. После красивейшего заката я спустил ее к себе в келью и предоставил ей кровать, на которой она будет отдыхать. Под влиянием смелости от выпитого мною вина я спросил ее об ее травме и обстоятельствах, при которых это произошло. Она сидела на краю кровати и перебирала свои вещи, тонким взглядом продевая меня насквозь.

– В детстве, – задумчиво начала Кира. – Мой отец, как-то забыв на работе свою сумку с вещами, решил вернуться за ней, после того как забрал меня из садика. А мама тогда была на ночной смене в больнице – сейчас она ведущий хирург в одной из самых лучших больниц в Москве. Мы тогда жили на втором этаже старого сталинского дома, где потолки по три метра. И я решила дождаться отца у одного из окон нашей квартиры, которое выходит на станцию метро, откуда должен был выйти отец. Так как осень была оснь теплая, прямо как сейчас, я открыла окно и свесила вниз руки – и так уснула. Я не знаю, сколько прошло времени, но открыла глаза я от сильного хлопка. Перепугавшись, я сильно дернулась и упала вниз, на асфальт. Вот, в принципе, и все. После этого я инвалид – большую часть времени своей сознательной жизни.

К этому моменту я был немного пьян (или много), но уловил суть рассказа Киры и спросил, что это был за хлопок, который разбудил ее ото сна и так напугал. Она нервно предалась воспоминаниям и тихо ответила:

– Это был выстрел.

– Высрел? Ой, выстрел? – переспросил я, делая вид, что не заметил своей грубой речевой ошибки, и стараясь скрыть яркое проявление своей улыбки в серьезном разговоре.

– Да! Тот выстрел разбил две родственные жизни за один вечер.

Кира зарыдала: она очень давно не рассказывала никому воспоминаний из детства, которые калечили ее внутри. Она продолжила и тоже сделала вид, что не обратила внимания нам мою грубую ошибку.

– Когда папа выходил из метро, на него напал мужчина. Это были девяностые годы, и Москва тогда была обителью преступного мира. А папа был судьей и нес с работы дела вместе со своими вещами: он не хотел засиживаться на работе допоздна, когда мама работала в ночную смену, потому что дома ждала его я, и он всегда работал дома в такие дни. Его явно поджидали: он не брал взяток, и его убрали с поста судьи единственным способом, который мог его остановить. Выйдя из метро, папа всегда смотрел в сторону нашего окна, потому что я всегда ждала его там, и он не заметил мужчины с пистолетом.

Кира горько плакала, но не останавливала рассказ.

– Свидетели преступления говорят, что, когда в папу выстрелили, он не упал, как бывает от мгновенной смерти, а смотрел, как из окна падаю я.

В этот момент рассказа я чувствовал, как ее сердечко бьется и трепещет от горя под ребрами. Она продолжала рассказ:

– В мамину больницу привезли нас обоих: меня как пострадавшую, а папу – мертвого – в морг. И тогда от этого, как ты сказал, «высрела» оборвалась еще одна судьба нашей семьи. Мама после этого закрылась, и все остальное детство я росла как сирота. Спустя время папу похоронили, меня прооперировали, и в плане позвоночника у меня все было хорошо, но сколько бы больниц я ни объездила, никто не может восстановить связь мозга и ног. И вот опять мама нашла доктора, который хотел за меня, взяться какой-то умный еврей, но я уехала к вам перед самой операцией, потому что не верю, что смогу ходить.

Я сидел и понимал, что мое молчание – единственное, что актуально в этом разговоре, и я молчал. Но Кира быстро прервала тишину и продолжила говорить о последствиях смерти отца: было видно, что она недоговаривала до этого, но потом все же решилась рассказать тайное.

– А знаешь, Артур… Сегодня – именно тот день: день смерти моего отца. Может быть, это странно, но каждый год моей жизни именно в этот день происходит то, что ухудшает ее еще сильнее. В этот день происходит что-то страшное, и каждый год – хуже предыдущего.

– Ну, а сегодня что-то плохое произошло? – проницательно спросил я.

– Как ни странно, но нет. Даже когда сегодня мы шли на лодке, я думала, он затонет или я выпаду за борт. Или что-то случится. Но нет: все хорошо. Может, я наконец-то свободна от этого проклятия неудач. Уже конец дня, и я откровенно рада, что все хорошо. Для меня это, конечно, удивительно, но все же я очень рада, что ничего не произошло. Может, наконец-то все закончилось.

Кира разобрала свои вещи и уложила их на полочки в шкафу, которые я ей предоставил. После всех приготовлений к жизни на маяке она обратила внимание на огромный шкаф под множеством замков, стоявший в самой темной части комнаты. И она спросила: «А это что?» – и указала пальцем в угол комнаты. Так беззаботно, будто мы никогда не говорили на грустную тему.