Читать книгу Стихи и песни. 1990—2020 - Артур Арапов - Страница 28

В одной стране далёкой,

Где пальмы не растут,

С бабусею убогой

(не помню, как зовут)

Жила одна милашка,

Застенчива, проста.

Милашку звали Дашка.

Была она, бедняжка,

С рожденья сирота.

Отцу её досталось

В тюрьме свой век дожить.

При родах мать скончалась.

Что ж, некого винить…

Лет до пяти девчушка

В приюте провела,

Ну, а потом старушка —

Горбатая болтушка —

Её к себе взяла.

Девчоночка боялась

Вначале, и не шла.

Но бабка привязалась,

Речами доняла:

– Не будь ты так труслива.

Пойдём ко мне, мой свет.

Жить будем мы счастливо.

И мне не так тоскливо

С тобой на старость лет.

И Даша согласилась.

Уже который год

Она, как и не снилось

Ей в детстве, без забот

Жила с бабусей, мило,

В уютненькой избе.

Полы в каморках мыла,

К обеду щи варила,

И кланялась судьбе.

С пытливыми глазами,

Душевной теплоты

(увы, забыл с годами

Лица её черты:

Отшибла память бражка)

Такой была она,

Что всем казалось, Дашка

Затем лишь не монашка,

Что не пострижена.

Старик, лишённый зренья,

Что к бабке приходил,

Учил девицу пению,

И грамотам учил.

Так Дашенька взрослела.

И, должен я признать,

Она неплохо пела,

Читать писать умела,

И даже рисовать.

Блаженно шли недели.

Бог дал ей расцвести.

Но молодцы не смели

К ней близко подойти,

И ею любовались

Тайком, издалека.

Глядели, ухмылялись,

Смешки порой срывались

С шального языка.

– Она не из уродин! —

Частенько повторял

Моряк Степан Болотин.

В девицах толк он знал.

– Да, справная дивчина!

Вот только ловит мух…

– Молчи ты, дурачина! —

Так рассуждали чинно

Сапожник и пастух.

Однажды, помню, даже

Какой-то генерал —

Большой и важный – к Даше

С признаньем приставал.

Я думал (и немало),

Что Дашенька моя

Пойдёт за генерала…

Ничуть так не бывало!

Лишь ошибался я.

Скажу вам, между нами,

Без каверзных словес,

За ягодой – грибами,

Частенько Даша в лес

Ходила, и, под сенью

Деревьев вековых,

Скрывалась. С тихой ленью

Внимала, может, пенью

Чудесных птиц лесных,

А может, умилялась

Журчаньем ручейка,

Иль елям улыбалась

Под шёпот ветерка…

О том я знать не смею.

И не к чему гадать

(хвалиться не умею,

Но с детства не имею

Привычки я приврать!)

Так вот, однажды, значит,

Из леса воротясь

На хату, как заплачет

Вдруг Даша, повалясь

Ничком в свою перину,

Лицо в подушке скрыв

(объелась будто хины).

Конечно, бабку Нину —

Ведунью местных див —

К ней пригласили тут же,

Заставили отвар

Принять. Ей стало лучше,

И спал немного жар.

– Ох, Даша, что с тобою?

– Отстаньте от меня!

Её – святой водою,

Она – брыкать ногою…

И так четыре дня.

А после (странно даже,

Что помню до сих пор)

Всё изменилось в Даше:

Поблекший мутен взор,

Болезненные тени

Бесцветного лица;

Вся постоянно в лени,

И приступы мигрени

Без края и конца.

Бывало, раньше, встанет

С кровати утром – в путь! —

Вокруг с улыбкой глянет,

Займётся чем-нибудь,

Под милое болтанье,

Под песни нежный звук…

Теперь же всё в молчанье.

Ну, что за наказанье

Нашло на Дашу вдруг?

Никто не знал об этом

Тогда. Старушки ж, вновь

И вновь, по всем приметам,

Винили в том любовь…

Мне было не до сплетен

В те дни: по кабакам

Я шлялся, духом беден,

Издалека заметен

Таким же дуракам.

Бузил я и скандалил,

Лез в драку ни за грош.

Меня бред хмеля жалил

Сильней, чем злая вошь.

Тоска мне сердце грызла,

Глаза смотрели врозь,

И тело всё раскисло.

Не понимая смысла,

Я видел всё насквозь!

Мой друг, кузнец Никита,

Так звал меня домой,

Аж морда вся разбита

Моя (его рукой)

Была. Я ни в какую

Уняться не хотел,

Кричал на всю пивную:

– Пью за мечту большую —

За пышность бабьих тел!

Орал безумным басом:

– Начальник наш дурак!

Когда б телячьим мясом

Кормил он не собак

Своих борзых – охочих,

А славных работяг,

То, средь довольствий прочих,

Снискал б хвалы рабочих.

А это не пустяк!

Открыть ли мне вам тайну,

Затем, чтоб доказать,

Что пал я не случайно?

Открою, что скрывать…

Известный бабник, Яшка,

Трепался всем о том,

Что с ним бывала Дашка,

«та самая дурашка»,

В лесочке под кустом!

Любил я Дашу, честно,

Давно по ней страдал.

Подушкам лишь известно,

Как ночью я рыдал,

О Дашеньке мечтая…

Она же, на меня

свой взор не обращая,

Было мне, как чужая,

Совсем мне не родня.

Я пил тогда безбожно.

От горя, пил и пил.

Был б трезвым, то, возможно,

Я б Яшку придушил.

А так, об нечисть эту

Кулак лишь свой разбил,

Призвав его к ответу.

В отбитую котлету

Всего лишь превратил…

Но, Даша… Как нелепо!

Сказали мне потом…

Перекрестясь, на небо

Взглянула, и свой дом

Оставив, вдаль куда-то

Направила свой след.

Уж ночь упрятать рада

Была красы заката,

А Даши нет и нет.

Такого не бывало

Ни разу до тех пор.

Сё бабку взволновало.

Слезами полон, взор

Стремился видеть дивной

Дочурки красоту.

Вдвоём с ведуньей Ниной

Они, дорогой длинной,

Шли за верстой версту.

Но поиск был негоден.

Как раз, в тот поздний час,

Моряк, Степан Болотин,

Не отрывая глаз,

С недоуменьем явно,

Глазел на гладь реки.

По ней, совсем недавно,

Так медленно и плавно,

Вдруг разошлись круги.

До этого, неробко

(так совесть подвела),

Глядел на Дашу Стёпка,

Как в воду та вошла.

В кустах он притаился,

Затей безумных полн.

Уже развеселился,

Но, вдруг… Лик девы скрылся

Под сенью тихих волн!

Он мог бы прыгнуть в воду,

Помочь ей – был он смел! —

Но, так уж вышло, сроду

Он плавать не умел…

Всё разом помутилось

В моей больной душе,

Как Даша утопилась.

Но это приключилось

Давным-давно уже.

– Ах, Даша, Даша… Жалко

Рассказ кончать на том,

Что ты почти русалка,

Твой дом на дне речном.

Ты не грустишь, родная?

Я тоже не грущу.

Судьба у нас такая…

Живу я, твёрдо зная,

Что Яшке отомщу!

Покоя не найдёт он

Вовек, пока я жив.

Пусть я уже измотан,

Искусством местных див

Я вскоре овладею,

Коварным волшебствам

Дать выход в свет сумею.

И этому злодею,

Как должное, воздам

За все его заслуги!

Нашлю своей рукой

На Яшку я все муки.

А радость и покой

Души его жестокой,

Увы, не доживут

До старости глубокой!

В одной стране далёкой,

Где пальмы не растут…