Читать книгу Первичность ощущений. Песни, стихи и сказки - Артур Аршакуни - Страница 2

По переулкам бегала весна,

Дыша грозой, в рассветной шали алой.

Стучала в окна весело она

И в каждом доме сверстников искала.

За ней, железом кровель грохоча,

В ботфортах из подбитой громом кожи

Шатался ливень, зверски хохоча,

И прыгал с крыш, пугая всех прохожих.

Но мне не весело.

Стою я у окна,

Смотрю, как воробьи насквозь промокли.

По переулкам бегала весна,

Забыв, куда мои выходят окна.

Любовь!

Дай силы вынести тебя,

Жить по твоим законам неизменным,

В тебе

невыразимое любя,

Безумие

Считая наслажденьем.

(Не спится.

На душе моей светло.)

Любовь!

Дай силы сохранить тебя

Без лести,

без игры,

без празднопенья,

В тебе

сиюминутное любя,

Доступное

считая наслажденьем.

(Гоняет ветер выцветшие листья.)

Любовь!

Дай силы не забыть тебя

В последнее, предвечное мгновенье.

В тебе

непреходящее любя,

Прошедшее

считая наслажденьем.

(А дождь стучит в оглохшее стекло

Безумными руками пианиста.)

Мне хочется быть маленьким ребенком.

Милым быть и нарядным.

Плакать, если мне

бо-о-льно,

Смеяться, когда мама рядом,

Считать мороженое квинтэссенцией счастья,

Визжать от восторга на взлетающих качелях

И засыпать вечерами,

часто

Довольным тем, что я —

чейный.

Но я улыбаюсь, если мне грустно,

Морщу лоб, когда все – просто,

Девушке колено глажу искусно,

Это называется

«быть взрослым».

А когда тихо, тонко настроится скрипка на песню,

Когда ты только собой недоволен, —

Когда всем неинтересным на свете тесно,

Тогда вдруг становится странно больно,

Но ты уходишь в мясорубку улиц,

Запахнув плащом души шквалы,

Кому-то посылаешь

улыбки-пули,

Кого-то извлекаешь из-под слов обвала,

Говоришь,

делаешь что-то красиво и умно,

В самого себя вглядываешься ошарашенным оком…

А вокруг —

блажь!

И только свет лунный

Выщербливает глазницы пустых окон.

Закат над крышами остыл,

И заструился сумрак синий.

И по-кошачьи гнут мосты

Свои натруженные спины.

Не слышно звуков.

Сон почти.

Часы в углу вздохнули,

стали.

А в небе тонко плачет «Ил»,

Отстав от самолетной стаи.

Всю ночь шел дождь.

Я ждал рассвета.

Лбом плавил тонкий лед стекла.

А за окном, раскинув ветви,

Сирень цвела.

Сирень цвела.

Дождь фонарей рисует тени

Штрихами.

Шапки набекрень.

А за окном, как в исступленьи,

Цвела сирень.

Цвела сирень.

Цвела, как будто тем цветеньем

Хотела выплеснуть в цветы

Свое весеннее смятенье,

Девичьи грезы и мечты:

До замиранья сердца тонко,

До непорочно волглых глаз,

Простоволосою девчонкой

Любить,

как любят в первый раз,

Бежать, заламывая руки,

К мальчишке-клену впереди

И, будто пробил час разлуки,

Проплакать на его груди,

Проплакать, ничему не внемля,

В плену октябрьской тоски…

Всю ночь шел дождь.

А утром землю

Покрыли слезы-лепестки.

Вперед, вперед по лезвию дороги.

Луна над головой – оплывшей свечкой.

По улицам несет туманный вечер

Сырую прель неведомой тревоги.

Блеснет в глаза предчувствий паутина,

Тьма переломится в дверях осьмушкой хлеба.

Заплачет за углом пустой троллейбус

И в нос лизнет холодная дождина.

Уехать просто так.

Уехать на пари

Туда, где даль струится, холодея,

И лысая луна, забыв надеть парик,

Собьется с ног, разыскивая, где я.

И, вброд пройдя гнилой разлив болот,

Сушить на камне курево и спички,

Глядеть, как из реки сохатый воду пьет

И вздрагивает, слыша электрички.

Примерить ельника колючую шинель

И, дымный след в седой траве оставив,

Ждать в первозданной этой тишине

Минуты близости к корням, минуты таинств.

В небе – молнии галстук,

Непогоды пальто.

Плакал дождь и сморкался

В тучи, будто в платок.

Не просил.

Все тащился

Он по лужам один.

Только…

был беззащитен,

Вот и не уходил.

Шлепал ветру навстречу.

Ты куда, холостежь?

Был он так человечен,

Неприкаянный дождь!

А в домах пахло лаком

Свежесбитых дверей.

И всю ночь он проплакал

В неуютном дворе.

…Только выйдя с рассветом

На продрогший балкон,

Люди поняли:

лето

Им оплакивал он.

Устав от города, гуляешь,

А не идешь, забыв о сути

Ходьбы.

И хризантемы клавиш

В руке —

как «до»

в цветочном тутти.

Вот площадь сдвоенным оркестром.

Такси – виолончели стоны.

Затакт – троллейбусное скерцо.

А в коде – грузовик валторной.

Кресчендо шин вступает гибко

За ливнем, органистом юным.

А сердце,

чуткое, как скрипка,

Удвоив ритм, смычком рвет струны.

В квадратах сквера

дождем разболтан

уж слишком скверно

в оттенках

желтый.

Оград оправа —

в дождя простое.

Чуток бы вправо…

А может, стоит?

Пастель? Едва ли…

А что – сангина?

Контраст – в вуали,

пленэра гимне.

Собор напротив.

Колонны пляшут.

Ветвь на излете

березы ляжек…

Неверны тайны!

И лист,

натужно

окончив танец,

попьет

из лужи.

Дорога.

Приладить лямку рюкзака рукой к плечу

И бросить дальнему навстречу легкий чуб

С порога.

Не поезд

Со мною заключит движения союз, —

Дойду до тишины, войду в нее и ус-

покоюсь.

Дороже

Вивальди рыжего мне сосен голоса.

А то, что странно заблестели вдруг глаза, —

Так дождь же!

И долго

В себя таинственные импульсы вбирать,

Пока к жилью не выведет опять

Дорога.

Закат.

Лес выйдет в новом платье,

Зеленое сменив мышиным.

В последний раз, вздохнув, погладит

Река воротнички кувшинок.

Шагнет в траву забор раскосый.

Сорвется с ветки лист

игривый.

И солнце чиркнет спички-сосны

О смуглый коробок обрыва.