Читать книгу Шерлок Холмс, прощай - Артур Конан Дойл, Исмаил Шихлы - Страница 10

Здесь не место описывать лишения и невзгоды, выпавшие на долю мормонов-переселенцев на их многотрудном пути. От берегов Миссисипи до западных отрогов Скалистых гор шли они с беспримерной целеустремленностью, достойной запечатления в анналах истории. Кровожадные дикари и кровожадные хищники, голод, жажда, усталость и болезни – все препоны, которые чинила им мать-природа, – преодолевались с истинно англосаксонским упорством. Однако долгое путешествие с его многочисленными испытаниями подточило волю даже самых стойких из этих людей. Не один из них рухнул на колени и от всей души возблагодарил Господа, когда перед ними открылась широкая, залитая солнцем долина Юты, а в ушах прозвучали слова их предводителя, что край обетованный достигнут и эти девственные земли будут принадлежать им до скончания века.

Янг быстро доказал, что он умелый руководитель и решительный властелин. Очень скоро на свет появились карты и наброски плана будущего города. Участки земли под фермы были размечены и распределены среди членов общины в соответствии с их заслугами и положением. Торговцы занялись своим делом, ремесленники – своим. Городские улицы и площади рождались словно по мановению волшебной палочки. В долине полным ходом шли работы по осушению и огораживанию, затем фермеры принялись пахать и сеять, и на следующее лето повсюду зазолотились пшеничные нивы. Весь край процветал под эгидой этих странных колонистов – и огромный храм, который они воздвигли в центре города, с каждым месяцем становился все выше и краше. От первого проблеска зари до последних закатных лучей на месте, избранном колонистами для воздания хвалы Тому, кто уберег их от множества напастей, не смолкали стук топора и визг пилы.

Двое спасенных, Джон Ферриер и девочка, разделившая с ним все превратности судьбы и официально признанная его дочерью, сопровождали мормонов до конца их великого переселения. Малышка Люси Ферриер с относительным удобством устроилась в фургоне старейшины Стенджерсона в компании трех его жен и сына – упрямого, развитого не по годам двенадцатилетнего мальчика. Со свойственной детям душевной гибкостью она быстро оправилась от потрясения, вызванного смертью матери, стала любимицей женщин и привыкла к новой жизни в передвижном домике под парусиновой крышей. Тем временем Ферриер, восстановивший утраченные силы, зарекомендовал себя опытным проводником и неутомимым охотником. Он очень скоро завоевал уважение своих новых товарищей, и по окончании их совместных странствий было единодушно решено, что он заслуживает столь же обширного и плодородного земельного надела, как и любой другой переселенец, за исключением лишь самого Янга, а также четверых главных старейшин – Стенджерсона, Кембалла, Джонстона и Дреббера.

На полученной таким образом ферме Джон Ферриер сложил из бревен добротный дом, который в последующие годы благодаря многочисленным пристройкам превратился в просторный особняк. Джон был человеком практического склада, сметливым и сноровистым в работе. Его железное здоровье позволяло ему денно и нощно трудиться над улучшением и возделыванием своих земель. Неудивительно, что подобное усердие приносило обильные плоды. Через три года он опередил соседей, через шесть сделался зажиточным фермером, через девять стал настоящим богачом, а через двенадцать во всем Солт-Лейк-Сити не нашлось бы и дюжины человек, которые могли с ним сравниться. От широкого внутреннего моря до отдаленных Уосачских гор не было имени известнее, чем имя Джона Ферриера.

В одном и только одном отношении задевал он чувства собратьев по вере. Никакие убеждения и уговоры не могли подвигнуть его на то, чтобы обзавестись одной или несколькими супругами по примеру своих товарищей. Он никогда не объяснял причин такого упорства, довольствуясь тем, что стойко и непреклонно придерживался раз принятого решения. Одни упрекали его в не слишком ревностной приверженности новой религии, другие полагали, что всему виной алчность и нежелание брать на себя дополнительные расходы. Были и такие, кто высказывал догадки о давнем романе и белокурой красавице, чахнущей на берегах далекой Атлантики. Но, какими бы ни были его резоны, Ферриер оставался верным обету безбрачия. Во всех прочих житейских вопросах он следовал заветам религии колонистов и пользовался репутацией порядочного и богобоязненного человека.

Люси Ферриер выросла в бревенчатом доме, помогая своему приемному отцу во всех его начинаниях. Прозрачный горный воздух и смолистый аромат сосен заменили девочке мать и нянек. С каждым годом она становилась выше и стройнее, на ее щеках все ярче розовел румянец, а шаг делался все более упругим. Редкий путник, идущий по большой дороге мимо усадьбы Ферриера, не испытывал прилива давно забытого волнения, когда видел гибкую фигурку девушки, будто скользящую по пшеничному полю, или встречал ее верхом на отцовском мустанге, которым она правила со всей легкостью и грацией истинной уроженки Запада. Так бутон обернулся цветком, и к тому году, когда отец ее стал богатейшим из фермеров, дочь могла бы поспорить красотой с любой своей ровесницей на Тихоокеанском побережье.

Однако вовсе не отец первым обнаружил, что дитя превратилось в женщину. И здесь нет ничего необычного. Это таинственное превращение слишком неуловимо и постепенно, чтобы его можно было определить точной датой. И меньше всех знает о нем сама девушка, покуда чей-то изменившийся голос или прикосновение чьей-то руки не заставят ее сердце забиться сильнее и она не поймет со смесью гордости и страха, что внутри ее пробудилось существо иной, более глубокой природы. Мало кому не запоминаются этот день и незначительное событие, возвестившее о заре новой эры. Однако в случае с Люси Ферриер это событие было важным и само по себе, даже если не брать в расчет его влияния на ее дальнейшую судьбу и на будущее многих других людей.

Оно произошло теплым июньским утром, когда Святые последних дней[9] хлопотали как пчелы, – недаром они избрали своей эмблемой улей. И в полях, и на улицах стоял монотонный гул человеческого труда. По пыльным трактам тянулись длинные вереницы тяжело нагруженных мулов, ибо в Калифорнии вспыхнула золотая лихорадка, а путь туда пролегал через Город избранных. Вперемежку с мулами брели гурты овец и быков, которых гнали домой с отдаленных пастбищ, и группы усталых переселенцев – люди и кони, одинаково уставшие от своего нескончаемого путешествия. И в этой пестрой толпе, прокладывая себе дорогу с ловкостью прирожденной наездницы, скакала Люси Ферриер – ее щеки раскраснелись на свежем воздухе, длинные каштановые волосы развевались на ветру. Отец отправил ее в город с очередным поручением, и она, как бывало уже много раз, ринулась выполнять его со всем бесстрашием юности, думая лишь о цели своей поездки и о том, как лучше ее достигнуть. Видавшие виды странники провожали ее восхищенными взглядами, и даже бесстрастные индейцы, везущие на продажу пушнину, забывали о своей привычной невозмутимости, изумляясь прелести бледнолицей девы.

Она добралась до окраины мормонской столицы, когда дорогу ей преградило огромное стадо скота, которое перегоняли с равнин полдюжины отвыкших от цивилизации пастухов. Снедаемая нетерпением, она попыталась миновать препятствие, пустив своего коня в открывшуюся впереди брешь. Но едва она это сделала, как животные снова сомкнули свои ряды за ее спиной, и она очутилась в плотном потоке свирепо косящихся на нее длиннорогих быков. Выросшая на ферме, она нимало не смутилась и продолжала погонять лошадь, надеясь постепенно выбраться из неприятной ситуации. К несчастью, рога одного из животных то ли случайно, то ли по злому умыслу вонзились в бок мустанга, и тот взвился как бешеный. Яростно захрапев и встав на дыбы, он принялся скакать и метаться так неистово, что непременно сбросил бы с себя менее опытного седока. Дело принимало дурной оборот. Шарахаясь из стороны в сторону, возбужденная лошадь снова и снова натыкалась на бычьи рога, и это пугало ее еще больше. Всех усилий девушки хватало лишь на то, чтобы удержаться в седле, но малейшая оплошность грозила ей ужасной гибелью под копытами неповоротливых, охваченных паникой животных. Она не привыкла к таким испытаниям, и вскоре голова у нее закружилась, а рука, сжимающая повод, начала слабеть. Задыхаясь в облаке пыли и испарений от разгоряченных быков, она уже не чаяла спастись, но вдруг у ее локтя раздался уверенный голос, говорящий, что помощь пришла. В тот же миг чья-то загорелая жилистая рука взяла ее испуганного коня под уздцы и, силой протащив его между быками, вывела на обочину дороги.

– Надеюсь, вы не пострадали, мисс, – вежливо сказал ее спаситель.

Она взглянула на его смуглое, суровое лицо и беззаботно рассмеялась.

– Я чуть не умерла со страху, – наивно призналась она. – Кто бы подумал, что десяток-другой обычных коров могут так напугать моего Пончо!

– Слава богу, что вы не упали с лошади, – серьезно промолвил всадник. Это был высокий молодой человек верхом на статном чалом коне, с виду настоящий дикарь в грубой охотничьей одежде и с длинной винтовкой за плечами. – Наверно, вы дочь Джона Ферриера, – продолжал он. – Я заметил, как вы выезжали из его дома. Когда вернетесь, спросите его, помнит ли он Джефферсона Хоупа из Сент-Луиса. Если он тот самый Ферриер, их с моим папашей было водой не разлить.