Читать книгу Этюд в багровых тонах - Артур Конан Дойл - Страница 5

Должен признаться, это неожиданное подтверждение практической ценности теорий моего приятеля поразило меня до глубины души. Мое уважение к его аналитическим способностям возросло чрезвычайно. Впрочем, в самой глубине души засело подозрение, что все это подстроено заранее, просто чтобы меня заморочить, хотя с какой именно целью, я не мог себе представить. Когда я взглянул на Холмса, он уже дочитал письмо; взгляд его потускнел и сделался отрешенным, что говорило о сосредоточенной работе ума.

– Как, прости господи, вы это сообразили? – вопросил я.

– Что сообразил? – откликнулся Холмс ворчливо.

– Ну, что этот человек – отставной сержант морской пехоты.

– Мне сейчас не до глупостей, – отрезал он; затем – с улыбкой: – Простите за резкость. Вы оборвали нить моих мыслей, но, может быть, оно и к лучшему. Так вы не разглядели, что этот человек – сержант морской пехоты?

– Разумеется, нет.

– Мне проще догадаться, чем объяснить, как я догадался. Вот если вас попросят доказать, что дважды два – четыре, вы тоже задумаетесь, хотя прекрасно знаете, что это так. Даже через улицу я увидел у него на тыльной стороне ладони татуировку – большой синий якорь. Это навело на мысль о море. Выправка у него при этом военная, и бакенбарды армейские. Значит – морская пехота. Вид важный, как у человека, привыкшего командовать. Вы наверняка заметили, как он держит голову и помахивает тростью. Мужчина средних лет, положительный, уравновешенный – по крайней мере с виду, – все это говорит о том, что он был сержантом.

– Замечательно! – воскликнул я.

– Тривиально, – отозвался Холмс, хотя по лицу его было видно, что мои удивление и восторг ему польстили. – Я только что сказал, что настоящие преступники перевелись. Похоже, я был не прав – взгляните-ка!

Он перебросил мне записку, принесенную посыльным.

– Господи, – воскликнул я, пробежав ее глазами, – какой ужас!

– Да, звучит не совсем ординарно, – хладнокровно согласился Холмс. – Не могли бы вы прочесть мне ее вслух?

Вот послание, которое я ему прочел:

«Дорогой мистер Шерлок Холмс!

Сегодня ночью в доме номер 3 по Лористон-Гарденз, что рядом с Брикстон-роуд, случилась скверная история. Около двух утра наш дежурный констебль увидел свет в окне и, поскольку в доме никто не живет, заподозрил неладное. Оказалось, что дверь открыта, а в гостиной, которая стоит без мебели, лежит тело хорошо одетого джентльмена. В кармане нашлись визитные карточки с надписью: „Енох Д. Дреббер, Кливленд, штат Огайо, США“. Из вещей ничего не взято, как этот человек умер, тоже непонятно. На полу пятна крови, но ран на теле нет. Мы не можем понять, как он попал в пустой дом, да и вообще вся история – сплошная загадка. Если Вы сможете заехать сюда до полудня, я буду на месте. Я оставляю все в неприкосновенности, пока не получу от Вас весточки. Если не сможете приехать, я перескажу Вам подробности и почту за особую честь, если Вы соблаговолите поделиться со мной своим мнением.

Искренне Ваш,

Тобиас Грегсон».

– Грегсон – первый умник в Скотленд-Ярде, – заметил мой друг. – Если там и есть не окончательные тупицы, так это он и Лестрейд. Оба проворны и энергичны, но с воображением у них удивительно туго. Друг с другом они, понятное дело, на ножах. Ревнивы, как профессиональные красотки. Забавно будет, если оба сразу возьмут след.

Я удивился неспешному току его речи.

– Но ведь нельзя терять ни минуты! – воскликнул я. – Вызвать вам кэб?

– А я еще не решил, стоит ли вообще туда ездить. Я ведь лентяй каких поискать, – ну, когда на меня находит, хотя, вообще-то, могу быть и очень проворным.

– Но ведь это и есть тот случай, о котором вы мечтали!

– Друг мой, а что это изменит? Ну, распутаю я эту историю – все равно Грегсон, Лестрейд и компания приберут к рукам всю славу. Такова незавидная участь свободного художника.

– Но он же просит о помощи.

– Да. Он знает, что я его в сто раз умнее, и сам говорил мне об этом с глазу на глаз. Но он скорее отрежет себе язык, чем признается кому-то третьему. Впрочем, давайте, пожалуй, съездим и посмотрим, что там стряслось. Возьмусь за это дело на свой страх и риск. Хоть посмеюсь над ними, если больше рассчитывать не на что. Поехали!

Холмс быстро накинул пальто; его стремительные движения свидетельствовали, что апатия уступила место энергии.

– Берите шляпу, – сказал он.

– Вы хотите, чтобы я поехал с вами?

– Да, если у вас нет других дел.

Через минуту мы уже сидели в кэбе и мчались в сторону Брикстон-роуд.

Утро было пасмурное, туманное; свинцовое покрывало нависло над крышами домов, и в нем словно бы отражалась уличная слякоть. Спутник мой был в отменном настроении и без умолку болтал о кремонских скрипках, о разнице между инструментами Страдивари и Амати. Я же сидел молча – угрюмая погода и грустная цель нашего пути подействовали на меня угнетающе.

– Вы, похоже, совсем не думаете об этой истории, – вставил я наконец, прервав его рассуждения о музыке.

– Нет фактов, – отозвался Холмс. – Строить теории, не имея на руках всех улик, – фундаментальная ошибка. Так рождается предвзятость.

– Будут вам сейчас ваши факты, – заметил я, указывая пальцем. – Вот Брикстон-роуд, а вот, если не ошибаюсь, и тот самый дом.

– Да, он самый. Стойте, кучер, стойте!

Мы не доехали до дома ярдов сто, но Холмс настоял на том, чтобы выйти, и дальше мы двинулись пешком.

Дом номер три по Лористон-Гарденз вид имел зловещий и неприветливый. Это был один из четырех домов, стоявших в некотором отдалении от улицы. В двух из них жили, два других пустовали. Нужный нам дом глядел на мир тремя рядами пустых, безрадостных окон, безликих и унылых, и лишь кое-где на тусклой радужке оконного стекла проступала, как катаракта, карточка «Сдается внаем». Палисадник, заросший разрозненными кустиками чахлых цветов, отделял дома от дороги; к каждому вела узкая дорожка желтоватого цвета – покрытием, судя по всему, служила смесь гравия и глины. Дождь, шедший целую ночь, превратил все вокруг в сплошную грязь. Палисадник был обнесен кирпичной оградой высотой фута в три, с деревянным частоколом наверху; к ограде прислонился дюжий констебль, окруженный кучкой зевак, которые вытягивали шеи и таращили глаза в безнадежных попытках разглядеть, что творится в доме.

Я предполагал, что Шерлок Холмс поспешит войти в дом и тут же приступит к раскрытию преступления. Но он, похоже, ни о чем таком не помышлял. С равнодушным видом – с моей точки зрения, это при данных обстоятельствах граничило с позерством – он прогулялся по тротуару, рассеянно поглядывая на землю, на небо, на дома напротив и на ограду. Закончив о смотр, он медленно пошел по дорожке, вернее, по полоске травы вдоль края дорожки, опустив глаза в землю. Дважды он останавливался, один раз улыбнувшись и с удовлетворением хмыкнув. На мокрой глинистой почве было множество следов; но поскольку полицейские не раз прошлись по дорожке туда и обратно, я не понимал, что Холмс надеется на ней прочесть. Впрочем, я уже получил убедительное доказательство его наблюдательности и сметки и не сомневался, что он видит многое такое, чего не вижу я.

Возле двери нас встретил рослый, белолицый, белокурый человек с блокнотом в руке – он прянул навстречу и с чувством пожал моему приятелю руку.

– Спасибо, что приехали, – проговорил он. – Я все оставил как было.

– Кроме этого! – откликнулся Холмс, указывая на дорожку. – Даже стадо бизонов не перемесило бы грязь столь основательно. Однако, Грегсон, я полагаю, что, прежде чем это допустить, вы пришли к определенным выводам.

– Я был очень занят в доме, – уклончиво ответил сыщик. – Но здесь мой коллега мистер Лестрейд. Я понадеялся, что этим займется он.

Холмс бросил на меня многозначительный взгляд и иронически поднял брови.

– Вряд ли кому-либо удастся разыскать новые улики после вас и мистера Лестрейда, – сказал он.

Грегсон самодовольно потер руки.

– Мы сделали все возможное, – ответил он. – Но это странное дело, а я знаю, что вы такие любите.

– Вы, случайно, не в кэбе приехали? – спросил Шерлок Холмс.

– Нет, сэр.

– А Лестрейд?

– Нет, сэр.

– Тогда пойдем осмотрим комнату. – С этим довольно непоследовательным замечанием Холмс направился в дом, Грегсон, с озадаченным выражением лица, последовал за ним.

Небольшой коридор, пыльный, с обшарпанными стенами, вел в кухню и комнаты прислуги. Справа и слева в нем имелось две двери. Одна, судя по всему, уже давно не открывалась. Другая вела в столовую, в которой и произошло таинственное событие. Холмс вошел в эту дверь, я последовал за ним с тягостным чувством, которое всегда вызывает соприкосновение со смертью.

Мы оказались в большой квадратной комнате, которая из‑за отсутствия мебели казалась еще больше. Стены были оклеены крикливыми, безвкусными обоями, в потеках сырости. Местами обои отстали от стены и свисали вниз, обнажая желтую штукатурку. Напротив двери располагался вычурный камин с полкой из поддельного мрамора. На ней стоял огарок красной восковой свечи. Из единственного окна, невероятно грязного, в комнату проникал тусклый, неверный свет, придавая всему сероватый оттенок, подчеркнутый покрывавшим комнату толстым слоем пыли.

Но все это я заметил только потом. Сначала внимание мое обратилось к мрачной неподвижной фигуре, распростертой на половицах; пустые незрячие глаза уставились в грязный потолок. Это был мужчина лет сорока трех – сорока четырех, среднего роста, широкоплечий, с курчавыми темными волосами и короткой жесткой бородкой. Одет он был в сюртук из плотного сукна, который дополняли жилет, светлые брюки, безупречный воротничок и манжеты. Хорошо вычищенный, мало поношенный цилиндр лежал на полу рядом с ним. Кулаки покойного были стиснуты, руки раскинуты, ноги же переплелись, – похоже, агония была мучительной. На перекошенном лице застыло выражение ужаса и, как мне показалось, ненависти – мне еще никогда не доводилось видеть подобного. Злобные, искаженные черты в сочетании с низким лбом, приплюснутым носом и выступающей нижней челюстью делали его похожим на примата – впечатление это подкреплялось неестественной, вывернутой позой. Мне доводилось видеть смерть в разных ее формах, но никогда она не казалась столь жуткой, как в этой темной, запущенной комнате, выходившей окнами на одну из главных магистралей лондонского пригорода.

Лестрейд, щуплый, похожий на хорька, стоял у двери; он приветствовал меня и моего спутника.

– Это дело, сэр, наверняка наделает шуму, – заметил он. – Даже я, стреляный воробей, ничего такого не припомню.

– И ни одного ключа к разгадке? – поинтересовался Грегсон.

– Ни одного, – ответил Лестрейд.

Шерлок Холмс подошел к трупу и, опустившись на колени, внимательно его рассматривал.

– Вы уверены, что на теле нет ран? – спросил он, указывая на пятна и потеки крови по всей комнате.

– Абсолютно! – воскликнули оба сыщика.

– Значит, это кровь второго участника драмы – предположительно, убийцы, если тут вообще имело место убийство. Мне это напоминает обстоятельства смерти Ван-Йенсена в Утрехте в тридцать четвертом году. Вы помните это дело, Грегсон?

– Нет, сэр.

– Перечитайте его – оно того стоит. Нет ничего нового под солнцем. Все уже случалось раньше.

Пока он это говорил, его ловкие пальцы порхали по всему телу, ощупывая, нажимая, расстегивая, исследуя, а в глазах застыло то самое отрешенное выражение, о котором я уже говорил раньше. Осмотр был произведен так стремительно, что никто не догадался, каким он был тщательным. Под конец Холмс понюхал губы мертвеца, а потом глянул на подошвы его лакированных ботинок.

– Тело не перемещали? – спросил он.

– Только чуть-чуть, пока осматривали.

– Можно везти в морг, – сказал Холмс, – все, что мог, он нам уже сказал.

У Грегсона под рукой были четыре парня с носилками. По его приказу они вошли в комнату, подняли покойника и вынесли наружу. Когда тело приподняли, на пол с тихим звоном упало и покатилось по доскам золотое кольцо. Лестрейд схватил его и озадаченно на него уставился.

– Здесь была женщина! – воскликнул он. – Это дамское обручальное колечко.

С этими словами он протянул его нам на раскрытой ладони. Мы сгрудились вокруг. Несомненно, этот золотой ободок когда-то украшал палец новобрачной.

– Это еще сильнее запутывает дело, – проговорил Грегсон. – А оно, видит бог, и без того запутанное.

– А вы уверены, что не распутывает? – возразил Холмс. – И хватит на него глазеть, нам это ничего не даст. Что у убитого было в карманах?

– Все здесь, – ответил Грегсон, показывая на нижнюю ступеньку лестницы. – Золотые часы от лондонского мастера Барро, номер 97163. При них золотая цепочка, очень толстая и массивная. Золотое кольцо с масонской эмблемой. Золотая булавка – голова бульдога с рубиновыми глазами. Футляр из русской кожи, в нем карточки на имя Еноха Д. Дреббера из Кливленда; это соответствует инициалам Е. Д. Д. на белье. Бумажника нет, но в карманах нашлось семь фунтов тринадцать шиллингов. Карманное издание «Декамерона» Боккаччо, на форзаце имя некоего Джозефа Стэнджерсона. Два письма, одно на имя Е. Д. Дреббера, другое – Джозефа Стэнджерсона.

– На какой адрес?

– Контора Американской биржи на Стрэнде, до востребования. Оба письма из судоходной компании «Гион», и речь идет об отплытии их судов из Ливерпуля. Судя по всему, этот несчастный собирался возвращаться в Нью-Йорк.

– Вы что-нибудь узнали об этом Стэнджерсоне?

– Первым делом, сэр, я дал объявление в газету, – доложил Грегсон, – а один мой сотрудник отправился на Американскую биржу, но еще не вернулся.

– В Кливленд телеграфировали?

– Сегодня утром.

– Что говорилось в телеграмме?

– Мы просто изложили факты и сказали, что будем рады любой информации.

– Вы не запросили никаких подробностей относительно того, что представляется вам самым важным?

– Я спросил о Стэнджерсоне.

– И больше ничего? Вы разве не видите, что в этом деле есть одно важнейшее обстоятельство? Вы не пошлете еще одну телеграмму?

– Все, что я хотел сказать, я сказал, – с оскорбленным видом заявил Грегсон.

Шерлок Холмс тихо усмехнулся и собирался было что-то ответить, но тут в комнате появился Лестрейд – пока мы разговаривали в прихожей, он прошел в гостиную; он потирал руки с напыщенным и самодовольным видом.

– Мистер Грегсон, – заявил он, – я только что нашел улику чрезвычайной важности, которую, безусловно, просмотрели бы, если бы я не произвел тщательного осмотра стен.

Глаза тщедушного человечка так и сияли, он с трудом скрывал свой восторг – чувствовалось, что он страшно рад обставить коллегу.

– Идите сюда, – проговорил он, заталкивая нас в комнату, где воздух, казалось, стал чище после отбытия ее мрачного обитателя. – Встаньте вон там.

Он чиркнул спичкой о ботинок и поднес огонек к стене.

– Вот, взгляните! – воскликнул он победоносным тоном.

Я уже говорил раньше, что местами обои отклеились от стен. В этом углу комнаты отвалился целый кусок, под которым обнаружился желтый квадрат неровной штукатурки. На ней было кроваво-красными буквами нацарапано одно слово:

RACHE

– Ну и как? – вскричал Лестрейд с видом фокусника, показавшего удачный трюк. – Надпись не заметили, потому что это самый темный угол и никто не додумался сюда заглянуть. Убийца написал – или написала – это слово своей кровью. Видите этот потек на стене? Как бы то ни было, о самоубийстве можно забыть. А почему выбрали именно этот угол? Сейчас я вам скажу. Видите свечу на камине? Тогда она горела, и этот угол был самым светлым, а не самым темным.

– Ну ладно, вы эту штуку нашли, но что она означает? – пренебрежительным тоном поинтересовался Грегсон.

– Что означает? А то, что этот человек хотел написать женское имя Рашель, но потом ее или его спугнули. Вот увидите, когда мы докопаемся до сути, в этом деле окажется замешана некая дама по имени Рашель. И нечего хихикать, мистер Шерлок Холмс. Конечно, вы человек грамотный и толковый, но, что ни говори, старая ищейка – она любого обставит.

– Прошу прощения, – извинился мой приятель: его громкий хохот не на шутку разозлил тщедушного сыщика. – Честь этого открытия, безусловно, принадлежит вам, и, как вы сказали, по всем признакам это написано вторым участником ночной трагедии. Я пока не успел осмотреть комнату, но, с вашего позволения, займусь этим сейчас.

Затем он вытащил из кармана рулетку и большую круглую лупу. Вооружившись ими, он бесшумно задвигался по гостиной, иногда останавливаясь, временами вставая на колени, а один раз он и вовсе лег на пол. Холмс был так поглощен этим занятием, что, похоже, забыл о нашем присутствии: он все время бормотал себе под нос – сумбурный поток восклицаний, ворчания, свиста и негромких удовлетворенных вскрикиваний. В этот момент он невольно напомнил мне чистокровную, хорошо выдрессированную ищейку, которая мечется по подлеску, повизгивая от возбуждения, рьяно отыскивая потерянный след. Разыскания продолжались минут двадцать: Холмс дотошно замерял расстояние между какими-то невидимыми мне следами, а иногда со столь же непостижимыми целями прикладывал рулетку к стенам. В одном месте он аккуратно собрал с пола щепотку серой пыли и сложил ее в конверт, после чего рассмотрел в лупу слово на стене, надолго задерживаясь на каждой букве. Наконец, довольный результатами, он спрятал лупу и рулетку в карман.

– Говорят, что гений – это недюжинная выносливость, – проговорил он с улыбкой. – Отвратительное определение, однако к работе сыщика подходит.

Грегсон и Лестрейд с нескрываемым любопытством и некоторым пренебрежением наблюдали за действиями своего коллеги-любителя. До них явно не доходило то, что я уже начал понимать: даже самые малозначительные действия Шерлока Холмса были нацелены на достижение строго определенной и сугубо практической цели.

– Ну и каково ваше мнение, сэр? – спросили сыщики хором.

– Я не хотел бы навязываться со своей помощью и отнимать у вас законные лавры, – сказал мой приятель. – Вы так замечательно справляетесь, что мое вмешательство, право же, ни к чему. – В голосе его звучал неприкрытый сарказм. – Если вы будете и дальше держать меня в курсе дела, – продолжал он, – я с удовольствием окажу вам любую посильную помощь. А до тех пор я хотел бы побеседовать с констеблем, обнаружившим тело. Могу я узнать его имя и адрес?

Лестрейд сверился с блокнотом.

– Джон Рэнс, – сказал он. – У него сегодня выходной. Проживает в сорок шестом номере в Одли-Корт, что на Кеннингтон-Парк-Гейт.

Холмс записал адрес.

– Пойдемте, доктор, – позвал он. – Нам надо с ним повидаться. Я хочу высказать несколько соображений, которые, возможно, окажутся вам полезны, – продолжал он, повернувшись к сыщикам. – Здесь совершено убийство, и убийца – мужчина. Ростом он выше шести футов, в расцвете сил, у него небольшая для такого роста нога, носит грубые ботинки с квадратными носами и курит трихинопольские[6] сигары. Они с убитым приехали сюда вместе в четырехколесном кэбе: у лошади три старые подковы и одна новая, на правой передней ноге. У убийцы, по всей видимости, красное лицо, и ногти на правой руке у него очень длинные. Это лишь мелкие детали, однако они должны вам помочь.

Лестрейд и Грегсон обменялись недоверчивыми улыбками.

– Если этого человека убили, то как именно? – вопросил Лестрейд.

– Яд, – коротко ответил Шерлок Холмс и зашагал к выходу. – И еще, Лестрейд, – добавил он, оборачиваясь у двери. – «Rache» по-немецки – «месть», так что не тратьте времени на поиски мисс Рашель.

Выпустив эту парфянскую стрелу, он зашагал прочь, а оба его соперника остались стоять на месте с открытыми ртами.