Читать книгу Собака Баскервилей. Этюд в багровых тонах (сборник) - Артур Конан Дойл - Страница 6

Вышедшее в 1965 году биографическое исследование о Конан Дойле, написанное американским критиком Д. П. Вудом, называется «Человек, ненавидевший Шерлока Холмса». Это стало расхожим местом в холмсоведении – говорить о том, что писатель не любил своего главного персонажа, тяготился его присутствием в своей жизни и писал продолжения его приключений исключительно ради денег. Равно как заявлять, что ранний «Шерлок Холмс» – это да, а поздний становится все схематичнее и схематичнее, фантазия автора оскудевает, а образ прославленного сыщика все больше напоминает некогда свежую и красивую, а теперь высохшую розу.

Конечно, во многом такое мнение сложилось благодаря признаниям самого Конан Дойла, говорившего: «Я написал о нем куда больше, чем намеревался, но мое перо подталкивали добрые друзья, которым все время хотелось узнать, что было дальше. Вот и получилось, что из сравнительно небольшого зернышка вымахало чудовищное растение». Или: «Я не хочу быть неблагодарным Холмсу, который во многом был мне хорошим другом, и если я уставал от него, то происходило это из-за того, что образ его не допускал никаких контрастов. Он является счетной машиной, и любой дополнительный штрих просто снижает эффект»[15]. Или еще честнее по отношению к себе: «<…> мне думается, что, если бы я никогда не брался за Холмса, затмившего мое более серьезное творчество, я занимал бы сейчас в литературе более значительное место»[16]. Да, Шерлок Холмс шел с Конан Дойлом бок о бок всю его литературную жизнь, от начала и до конца, результатом чего явились четыре детективные повести: «Этюд в багровых тонах» (1887), «Знак четырех» (1890), «Собака Баскервилей» (1902), «Долина страха» (1915) – и пятьдесят шесть рассказов-расследований, собранных в пять сборников: «Приключения Шерлока Холмса» (1892), «Записки о Шерлоке Холмсе» (1894), «Возвращение Шерлока Холмса» (1905), «Его прощальный поклон» (1917) и «Архив Шерлока Холмса» (1927). Похоронив своего создателя, Шерлок Холмс продолжил свой путь в литературе в одиночку, вернее – с другими, известными и малоизвестными, писателями, отлично осознающими, что рассказ или роман с участием детектива с Бейкер-стрит – беспроигрышный ход для книги, которую изголодавшаяся по своему любимцу публика купит непременно.

Можно сколь угодно ругать книги о Шерлоке Холмсе за отсутствие стиля и схематизм сюжета, за примитивность литературной техники и самодовлеющую интригу, за то и за это, а главное – за то, что автор везде идет на поводу у публики, которой хочется, чтобы ее развлекали и только (а Конан Дойл и не скрывал, что эти книги написаны им в «другой, более непритязательной манере», чем остальные, и «под заказ»), но невозможно отрицать одного: с образом самого Шерлока Холмса писатель угадал. И не просто угадал: Шерлок Холмс вошел в литературу, как кинжал в ножны – на свое место, которое было пустым и ждало именно его. Появился в нужное время – ни часом раньше, ни часом позже: в самый раз. Поэтому все, кто был до него – дюпены и лекоки – выглядят предтечей, а те, кто после – патер Браун, мисс Марпл, комиссар Мегрэ – последователями. Навсегда.

Известно, что мать успеха – своевременность. Поторопившегося еще не ждут, опоздавший приходит к шапочному разбору. Поздневикторианская эпоха с ее сциентизмом и неоромантизмом была именно тем временем, когда должен был появиться Шерлок Холмс. Вот он и появился.

А теперь внимание: появившись в свое время, он мог там и остаться, не перешагнув его границ; последующие, другие эпохи его могли и не принять. Но, как мы теперь видим, Шерлок Холмс был рожден для вечности.

Есть такие герои в литературе: Одиссей, Иисус Христос, король Артур, Фауст, Дон Кихот, Гамлет, Дон Жуан – появившись, они потом уже никогда не умирают, а навечно поселяются в ней, заставляя все новые и новые поколения писателей по-своему излагать истории их судеб. И тогда получаются «Каменный гость», «Янки из Коннектикута при дворе короля Артура», «Улисс», «Возвращение Дон Кихота», «Мастер и Маргарита», «Доктор Фаустус», «Розенкранц и Гильденстерн мертвы». Секрет живучести этих героев – в их характерах, наделенных общечеловеческими и вневременными чертами, настолько художественно обобщенными, что кажется – все про тебя: они живут твоей жизнью и каждый раз решают те же, что и ты, проблемы. А главное – то, что им постоянно, из века в век, приходится совершать свой выбор между правдой и ложью, долгом и чувством, жизнью и смертью, наконец, и именно это делает их характеры сложными и противоречивыми, то есть неисчерпаемыми, открытыми для будущих интерпретаций.

Парадокс Конан Дойла в том, что написанные им книги о Шерлоке Холмсе – да, непритязательны и схематичны, но образ главного героя получился при этом глубоким, сложным и разносторонним. Загадка? Эту загадку подметили и пытались решить еще современники писателя. Роберт Андерсон – никакой не литератор, а шеф уголовного сыска Скотленд-Ярда – написал в 1903 году: «Чарльз Рид <…> как-то сказал, что у писателя нет лучшего способа подтвердить свой талант, чем создать новый художественный тип. Если так, автору “Приключений Шерлока Холмса” должно принадлежать одно из первых мест среди современных прозаиков. Успех сэра Артура Конан Дойла тем удивительнее, что в его герое нет абсолютно ничего такого, что очаровывало бы или отвращало читателя. Шерлок Холмс нам интересен, но он не возбуждает ни любви, ни ненависти и не толкает нас на благородные, прекрасные, великодушные поступки. Однако имя его вошло в язык, и в этом смысле он бессмертен»[17].

«Ни любви, ни ненависти» – все верно, но что же тогда? Симпатия, более глубокое, интимное чувство. Фауст, Гамлет, даже Иисус, если ты не христианин, тоже не вызывают ни любви, ни ненависти, но ближе нам, чем те герои, которых мы обожаем или на дух не переносим. Шерлок Холмс – сноб, эгоцентрик, заявляющий о своем презрении к мирозданию с первых же страниц, но всегда готов помочь человеку, попавшему в беду, и до конца сражаться со злом и несправедливостью. Ради чего? Получается, что ради самой справедливости и ради человека, которого он в грош не ставит. Скажите, мог ли такой характер кануть в бездну непритязательной литературы и не стать в один ряд с Фаустом и Дон Жуаном?

И еще: сколько необходимо было написать произведений о Шерлоке Холмсе, чтобы его характер окончательно выкристаллизовался и навсегда остался в литературе – все шестьдесят, как в итоге, или хватило бы и трети этого, как сначала планировал сам автор?

Написав после повестей «Этюд в багровых тонах» и «Знак четырех» шесть рассказов о приключениях лондонского сыщика, которые после публикации в журнале «Стрэнд» наконец-то сделали писателя знаменитым и, кроме известности, принесли ему немалый гонорар: по тридцать пять фунтов стерлингов за рассказ, – Конан Дойл устал от своего героя, и когда редакция попросила новых «шерлокхолмсовских» вещей, отказал. «Стрэнд» продолжал упрашивать: читатели хотели еще, – и Конан Дойл дал себя уговорить, подняв планку гонорара до пятидесяти фунтов за рассказ. За несколько недель он написал пять новых историй о Шерлоке Холмсе, решив, что в следующем, шестом, поставит финальную точку в судьбе героя. «Я собираюсь убить Холмса в шестом рассказе и навсегда с ним покончить. Он отвлекает меня от более важных вещей»[18], – признавался Конан Дойл в письме матери. Не получилось: мать писателя, которой образ благородного сыщика очень полюбился, возмутилась: «Не делай этого! Ты не имеешь права!» – и чтобы не только словом, но и делом повлиять на его решение, сама предложила ему следующий «шерлокхолмсовский» сюжет, в котором герой оставался жив и здоров. «Он все еще жив, благодаря твоему заступничеству»[19], – ответил матери Конан Дойл.

Вскоре все двенадцать рассказов вышли отдельной книжкой, а гонорар за нее позволил писателю навсегда отказаться от медицинской практики и посвятить всего себя литературе. Но не Шерлоку Холмсу, а настоящей, «серьезной»: историческим романам «Изгнанники: История двух континентов» и «Великая тень» и семейной повести «Приключения в загородном доме». И вероятно, Конан Дойл никогда больше не вернулся бы мыслями к своему герою, если бы «Стрэнд», тиражи которого благодаря Шерлоку Холмсу росли и росли, не начал снова упрашивать. Когда же Конан Дойл, чтобы это выглядело так, будто не он отказал, а журнал сам отказался, запросил неслыханный по тем временам гонорар: тысячу фунтов за двенадцать новых рассказов, – «Стрэнд» согласился не торгуясь.

Деньги – это прекрасно, но есть еще писательская репутация, а прославиться на весь мир только как автор «Шерлока Холмса» – значило навсегда распрощаться с надеждой остаться в литературе «серьезным» писателем. И в заключительном, двенадцатом рассказе нового цикла – «Последнем деле Холмса» – Конан Дойл все-таки расправился со своим героем, руками профессора Мориарти столкнув Шерлока Холмса в Рейхенбахский водопад. Все, это место – «достойно стать могилой бедному Шерлоку, пусть даже я похороню вместе с ним свой банковский счет»[20]. «Убил Холмса», – с облегчением напишет Конан Дойл в своем дневнике.

Назад дороги не было, и теперь на протяжении десяти лет Конан Дойлу предстоит оправдываться перед публикой за свой поступок. Например, так: «Бедняга Холмс погиб навеки. Я получил такую его передозировку, что ощущаю по отношению к нему примерно то же самое, что к paté de foi gras, которым как-то объелся, – меня до сих пор тошнит от одного его имени». Или так: «Меня часто ругают за то, что я умертвил этого джентльмена, но я считаю это не убийством, а самозащитой, ибо, не лиши я его жизни, он наверняка убил бы меня»[21].

А оправдываться было перед кем: разъяренная публика негодовала и готова была линчевать писателя. В редакцию несчастного «Стрэнда», и так после публикации «Последнего дела Холмса» потерявшего двадцать тысяч подписчиков, посыпались письма с оскорблениями и угрозами; в лондонском Сити все чаще и чаще можно было видеть молодых людей с черными лентами на шляпах – в знак траура по любимому герою; говорили, что даже члены королевской семьи переживают смерть Холмса как потерю близкого человека. Массовый психоз? И в это самое время у Конан Дойла умирает отец, а у жены диагностируют скоротечную чахотку. Реальное человеческое горе – и какой-то безумный карнавал с панихидой по бумажному человечку. Нет, Конан Дойл всегда подозревал, что публика… гм… мягко говоря, не слишком умна, но не до такой же степени! Если б он мог, он убил бы Шерлока Холмса снова и снова.

Как же так получилось, что через десять лет Конан Дойл воскресил Холмса? Деньги – свидетельствуют все как один биографы писателя, проклятое золото мира, способное совратить даже такого невольника чести, каким был Конан Дойл. Особенно если у невольника большая семья и большие траты. А тут американский журнал «Кольерс уикли», предлагающий двадцать пять тысяч долларов (довольно значительный даже по нашим временам гонорар, а для 1903 года вообще невероятный, баснословный) за шесть новых рассказов о Шерлоке Холмсе; тридцать тысяч, если рассказов будет восемь, и сорок пять тысяч за тринадцать. Но обязательное условие: Шерлок Холмс должен быть именно воскрешен, а вся эта история с его как бы гибелью – как-то внятно объяснена.

«Им овладел какой-то холодный цинизм. <…> Если читателям этого хочется, он отныне будет выдавать только тщательно отделанную ремесленную продукцию и будет получать за нее столько, сколько эти ненормальные издатели готовы платить. Он может даже увлечься этим занятием, но только весьма поверхностно. Главное, что в ближайший год, или около того, замыслил он создать новый роман из средневековья в пару к “Белому отряду”, где собирался наглядно показать публике ее заблуждения»[22], – пишет Джон Диксон Карр.

«Согласен. А. К. Д.» – ответил писатель американскому журналу. Так появился цикл из тринадцати новых рассказов, составивших сборник «Возвращение Шерлока Холмса». Конан Дойл знал, на что шел: реанимировав своего демона-героя, он отныне навечно становился его заложником. Заложником ли? И все ли дело в деньгах?

«Возвращение» было написано подозрительно быстро: за год, с октября 1903 по декабрь 1904 года (впоследствии Конан Дойл выдавал публике не более одного рассказа в год), – словно было подготовлено заранее и только и ждало своего часа…

«Эмма Бовари – это я», – сказал Гюстав Флобер, и все его поняли не так. «Если Холмс и существует, то, должен признаться, – это я сам и есть», – поделился в 1918 году с американским журналистом Хейдоном Коффином, больше похожий на доктора Ватсона Конан Дойл, только его тоже не услышали. В 1903 году Конан Дойл был одним из самых знаменитых, самых читаемых писателей в мире и известен отнюдь не только благодаря Шерлоку Холмсу. Какой резон ему, человеку небедному, недавно получившему из рук короля рыцарское звание, благополучно похоронившему Шерлока Холмса десять лет назад, пережив при этом публичную порку со стороны читателей, – когда страсти утихли и все смирились с тем, что любимый герой мертв, возвращаться к нему? Незачем. Разве что если он – Шерлок Холмс – никогда не умирал.

А он и не умирал. «Бесхолмсовское» десятилетие Конан Дойла на самом деле никогда не было «бесхолмсовским». Умерев для всех, Холмс продолжает присутствовать в творчестве Конан Дойла – призраком, почти незаметно: в образах других героев, в их поступках и интонации, в сюжетных перипетиях, при внимательном чтении напоминающих нам о нем. «Весной 1898 года перед поездкой в Италию он (Конан Дойл – А. К.) закончил три рассказа, открывающих в “Стрэнде” новую серию “Рассказов у камелька”: “Охотник за жуками”, “Человек с часами” и “Исчезнувший экстренный поезд”. В последнем из них Шерлок Холмс, хоть и не названный, присутствует как бы за кулисами»[23]. Имеющий глаза да увидит.

А порой главный герой Конан Дойла не выдерживал и представал перед публикой собственной персоной – во всем своем великолепии. Как это было в пьесе «Шерлок Холмс», поставленной в 1899 году, и в повести «Собака Баскервилей», написанной в 1901–1902 годах.

Как-то Конан Дойл уже намеревался показать героев «шерлокхолмсовского» цикла театральному зрителю и переписал для сцены «Этюд в багровых тонах». Ничего не получилось: пьеса «Ангелы тьмы» вышла слабенькой, автор положил ее «в стол» и навсегда забыл о ней. Почему? Может быть потому, что Шерлок Холмс в ней вообще не появляется: «Ангелы тьмы» повествуют об американском периоде жизни доктора Ватсона, о его работе врачом в Сан-Франциско, о девушке, которую он любил до встречи с Мэри Морстен.

Теперь же, в конце 1897 года, Конан Дойл переложил на язык театра рассказы «Скандал в Богемии» и «Последнее дело Холмса» и назвал пьесу так, как должен был назвать – «Шерлок Холмс». С британскими постановщиками как-то не сладилось, зато американские – и кто! – знаменитый актер Уильям Джиллет, чье имя прогремело на всех театральных подмостках Старого и Нового света, – как всегда, самые пылкие поклонники Шерлока Холмса, выразили бурное желание увидеть прославленного сыщика на сцене. Правда, для этого Шерлока Холмса необходимо было женить. И вообще переписать детективную пьесу, превратив ее в мелодраму (Джиллет предлагал это сделать сам).

Женить Шерлока Холмса! Это все равно что женить Иисуса Христа или Гамлета. Но Конан Дойл почему-то соглашается, равнодушно машет рукой: «Можете женить его, можете убить, делайте с ним, что хотите». Не потому ли, что ему хочется увидеть своего демона на сцене, живого и невредимого? (Между прочим, хотя Джиллет и перекроил пьесу до неузнаваемости, ему удалось создать весьма жизнеспособное творение. И кстати, знаменитую фразу, без которой теперь немыслим образ Холмса: «Элементарно, Ватсон», – придумал тоже Джиллет. И не только это: Джиллет обогатил образ Шерлока Холмса множеством мелких, но существенных деталей, вроде плаща-крылатки и трубки из тыквы-горлянки, которые с тех пор прочно ассоциируются именно с великим сыщиком. И – раз уж зашла речь о джиллетовской постановке – как-то в ней одну из второстепенных ролей сыграл начинающий актер Чарли Чаплин.)

Что же касается «Собаки Баскервилей», написанной в то же «бесхолмсовское» десятилетие, то сначала в этой «готической» повести Шерлока Холмса и в помине не было. Он появился в ней самовольно. «Первоначально, как Конан Дойл признавался Дж. Е. Ходдеру Уильямсу <…>, ему и в голову не приходило использовать Шерлока Холмса. Но вскоре, когда он стал сводить воедино все детали, стало ясно, что надо всем этим должен стоять некий вершитель судеб. “И тогда я подумал, – говорил он Ходдеру Уильямсу, – зачем мне изобретать такой персонаж, когда у меня есть Холмс?”»[24]

С одной стороны – «меня тошнит от одного его имени», с другой – «Шерлок Холмс – это я», а посередине – автор, любящий своего героя так, как, уверен он, не способен любить, понять ни один читатель. Писать очередной рассказ о Холмсе на потребу публике – значит предать его, себя. Как в такой ситуации поступит человек чести? Убьет своего героя, чтобы не слышать, как его имя затирает толпа.

Вот возможный ответ на вопрос, на самом ли деле ненавидел Конан Дойл Шерлока Холмса.

И в завершение темы – о недоразумениях, несовпадениях и нестыковках в «шерлокхолмсовском» цикле. Об этом тоже много говорят. В «Этюде в багровых тонах» Ватсон рассказывает, что был ранен в плечо, а в следующем произведении, «Знаке четырех», оказывается, что в ногу. Везде, кроме рассказа «Человек с рассеченной губой», Ватсона зовут Джоном; а здесь жена называет его Джеймсом. Вообще, если выстроить все приключения Холмса в хронологическом порядке, то обнаруживается, что Ватсон женился не один раз, а шесть – иначе не объяснить, как он в нужный момент каждый раз оказывался на Бейкер-стрит, а не жил у себя дома, с Мэри.

Есть в «шерлокиане» и промахи, касающиеся области специальных знаний. Еще первые читатели поставили автору на вид, что лошадей на ипподромах тренируют и купают по утрам, а не по вечерам, как написано в рассказе «Серебряный», и что по следу колес велосипеда невозможно узнать, в какую сторону он ехал – вопреки тому, что написано в рассказе «Случай в интернате».

Анахронизмов и нестыковок в «шерлокхолмсовском» цикле тоже много. Некоторые из них приводит Александр Шабуров в статье «Живее всех живых. Заметки о Шерлоке Холмсе»: «Письмо, посланное Холмсу мисс Мэри Морстен 7 июля, пришло почему-то “осенним вечером”. Это при том, что по британской почте можно было сверять часы. 24 апреля 1891 года Холмс говорит Ватсону: “Вы, я думаю, ничего не слышали о профессоре Мориарти. Гениально и непостижимо!» А ведь они имели удовольствие неоднократно беседовать о профессоре еще в январе 1888 года – в “Долине страха”! После схватки с профессором Мориарти 4 мая 1891 года Великий детектив исчезает и возвращается лишь в ночь на 1 апреля 1894-го, однако события, описанные Ватсоном в “Вистериа-лодж”, происходят в марте 1894 года. В том же году полковника Морана казнят за убийство, но в 1902 году Холмс заявляет, что он еще жив! Орхидеи, которые доктора Ватсона просит сорвать жена Стэплтона в “Собаке Баскервилей”, в октябре в Англии не цветут. И это только цветочки!.. Змея в “Пестрой ленте” (по утверждению серпентологов) не способна спускаться и подниматься по свободно висящему шнуру. Если собаку Баскервилей намазать фосфором, то она а) потеряет нюх и б) тут же все с себя слижет. А у андаманского аборигена из “Знака четырех” ну никак не могло быть “копны всклокоченных волос” вследствие обычая этой народности брить себе голову»[25].

Но разве станешь отвлекаться и перепроверять факты, когда тебе диктует вдохновение: вперед, вперед без остановки! К тому же Конан Дойл не реалист, он неоромантик и сказочник. А в сказках своя логика, своя система времяисчисления и свои законы природы. Сказочный мир принимают целиком – со всей его небывальщиной и чудесами. Да, сам Шерлок Холмс – олицетворение здравого смысла и жесткой, непогрешимой логики, но воспринимается он как сказочный герой. Если применять к его образу те же методы логики, какими он пользуется в своих расследованиях, то он развалится на части и мы увидим, что Шерлока Холмса быть не могло, потому что таких людей не бывает в природе.

Правда жизни и правда искусства: тридцатилетний студент Гамлет, лермонтовская гривастая львица, развесистая клюква Дюма-отца… Гете, найдя нестыковку в «Макбете», объясняет это так: «<…> Шекспир всякий раз заставляет своих персонажей говорить то, что наиболее уместно, действенно и хорошо в данном случае, пренебрегая тем, что их слова вступают в мнимое противоречие со сказанным ранее или позднее. <…> Свои творения он видел живыми, подвижными, быстро протекающими перед взором и слухом зрителя, которые, однако, нельзя настолько удержать в памяти, чтобы подвергнуть их мелочной критике. Ему важно было одно: моментальное впечатление»[26]. Отнесите эти слова и к Конан Дойлу.

Остается добавить, что сам писатель никогда и не скрывал собственных промахов. Хотя при этом отлично сознавал, что великолепие вымысла в искусстве куда ценнее голой правды факта. «Помнится, я сочинил и повествование о Новой Зеландии <…>. Один новозеландский критик отметил, что я указал, будто описанная мной ферма отстоит от города Нельсона ровно на девяносто миль <…>, а в таком случае она находится на дне Тихого океана милях в двадцати от берега. Подобные небольшие ляпсусы порой случаются. Иной раз аккуратность необходима, а порой все построено на идее, и место действия совершенно несущественно»[27].