Читать книгу Все расследования Шерлока Холмса - Артур Конан Дойл, Исмаил Шихлы - Страница 14

Несмотря на столь яростное сопротивление, наш пленник личной неприязни к нам, очевидно, не испытывал, поскольку, уразумев, что изменить что-либо уже не в его силах, совершенно спокойно, даже приветливо улыбнулся и выразил надежду, что никого не поранил во время борьбы.

– Надо полагать, теперь вы отправите меня в полицейский участок, – обратился он к Шерлоку Холмсу. – Мой кеб стоит внизу на улице. Если вы развяжете мне ноги, я сам спущусь. Я уже не такой легкий, как раньше.

Грегсон и Лестрейд обменялись насмешливыми взглядами, но Холмс, похоже, сразу же поверил пленнику на слово и развязал полотенце, которым были стянуты его лодыжки. Тот встал и размял ноги, как будто снова хотел почувствовать свободу. Помню, что, глядя на него, я тогда подумал, что мне не часто приходилось видеть людей такого могучего телосложения. Темное от загара лицо плененного мужчины было столь решительным и энергичным, что производило не меньшее впечатление, чем его физическая сила.

– Знаете, если место начальника полиции сейчас свободно, вы достойны занимать его как никто другой, – сказал он, с нескрываемым восхищением глядя на моего соседа по квартире. – Заметив, что вы идете по моему следу, мне надо было бы вести себя осторожнее.

– Будет лучше, если вы поедете со мной, – обратился Холмс к детективам.

– Я могу править лошадью, – вызвался Лестрейд.

– Прекрасно! Тогда Грегсон сядет рядом со мной. Вы, доктор, тоже можете присоединиться, раз уж вас так заинтересовало это дело.

Я с радостью согласился, и мы все вместе спустились к кебу. Пленник не пытался сбежать. Он со связанными руками первым зашел в собственный кеб, за ним последовали и мы. Лестрейд забрался на козлы, стегнул лошадь и с ветерком доставил нас на место.

В полицейском участке мы прошли в тесный кабинет, где чопорный инспектор с землистым лицом с видом уставшего от рутинной работы человека записал имена задержанного и тех, в убийстве кого он обвинялся.

– Задержанный предстанет перед судом в течение недели, – механическим голосом произнес он. – Мистер Джефферсон Хоуп, хотели бы вы что-нибудь заявить? Однако обязан вас предупредить, что ваши слова будут внесены в протокол и в дальнейшем могут быть использованы против вас.

– Джентльмены, – медленно заговорил наш пленник, – я хочу рассказать вам все.

– Может быть, лучше будет сделать это на суде? – спросил инспектор.

– Суда может и не быть, – сказал на это Хоуп. – Не удивляйтесь. Я не собираюсь сводить счеты с жизнью. Вы врач? – перевел он взгляд на меня.

– Да, – кивнул я.

– Тогда приложите руку вот сюда, – улыбнулся Хоуп и указал на свою грудь, что ему не так-то легко было сделать, учитывая, что на нем были наручники.

Я выполнил его просьбу и тут же почувствовал чрезвычайно сильное и неровное биение внутри. Казалось, что его грудная клетка содрогается и вибрирует, как стены какого-нибудь хлипкого здания, внутри которого работает мощная машина. Благодаря тому, что в кабинете было очень тихо, я даже услышал звук, похожий на гудение, исходящий из того же источника.

– Черт возьми! – воскликнул я. – Да у вас аневризма[57] аорты!

– Вот именно, – ничуть не смутился он. – Я на прошлой неделе сходил к врачу, и он сказал, что мое сердце выдержит еще разве что несколько дней. Оно уже много лет так себя ведет, и с каждым годом все хуже и хуже. Я надорвал его в горах Солт-Лейка, когда недоедал и не давал себе отдыхать. Но мое дело сделано, и мне теперь все равно, когда я умру. Я только желаю, чтобы кто-нибудь кроме меня знал, как все было. Не хочу, чтобы меня запомнили, как обычного убийцу.

Инспектор и оба детектива наскоро посовещались между собой, стоит ли разрешать ему рассказывать о себе.

– Как вы считаете, доктор, – спросил хозяин кабинета, – у него действительно так плохо с сердцем?

– Хуже не бывает, – ответил я.

– В таком случае я считаю, что наш долг в интересах правосудия выслушать его рассказ, – громко объявил инспектор. – Сэр, вы можете приступать к рассказу, но еще раз напоминаю, что ваши слова будут внесены в протокол.

– Если позволите, я сяду, – сказал пленник и опустился на стул. – Из-за этой аневризмы я очень быстро устаю, да и наша потасовка полчаса назад сил мне не прибавила. Я уже стою одной ногой в могиле, поэтому не стану вам лгать. Все, что я вам скажу, – абсолютная правда, и мне все равно, как вы используете то, что сейчас услышите.

С этими словами Джефферсон Хоуп откинулся на спинку стула и приступил к своему удивительному рассказу. Говорил он спокойно, даже монотонно, как будто речь шла о самых банальных вещах. За точность изложения я ручаюсь, поскольку имел возможность свериться с записной книжкой Лестрейда, где рассказ задержанного был записан слово в слово.

– Для вас не имеет большого значения, почему я ненавидел этих мерзавцев, – начал Хоуп. – Достаточно того, что они погубили двух людей… Отца и дочь… За что и поплатились своей жизнью. Они совершили преступление слишком давно, и ни один суд не стал бы рассматривать это дело, если бы я решил предъявить официальное обвинение. Но только я знал, что они действительно виновны, поэтому решил сам стать им судьей, прокурором и палачом. Вы бы и сами так поступили, если бы оказались на моем месте и если вы настоящие мужчины.

Это было двадцать лет назад. Девушка, о которой я говорю, была моей невестой, но ее насильно выдали замуж за того самого Дреббера, отчего ее сердце не выдержало и она умерла. Когда она лежала в гробу, я снял с ее пальца обручальное кольцо и поклялся себе, что, умирая, этот выродок будет видеть это самое кольцо и думать о преступлении, за которое покаран. Я не расставался с этим кольцом. Вместе с ним я выслеживал Дреббера и его подельника на двух континентах, пока наконец не нашел их. Они надеялись, что у меня не хватит терпения и я все брошу, но просчитались. Если завтра я умру (что вполне вероятно), то умру с мыслью о том, что свое предназначение в этом мире я выполнил, и выполнил неплохо. Благодаря мне двоими негодяями на земле стало меньше. Мне больше нечего желать и не на что надеяться.

Они были богаты, а я беден, поэтому мне не так-то просто было за ними гоняться. Когда я приехал в Лондон, в кармане у меня не было ни гроша, так что мне пришлось подыскать себе работенку, чтобы не умереть с голоду. Я с детства привык иметь дело с лошадьми, поэтому пошел в службу проката кебов, и скоро меня приняли. Из заработков полагалось каждую неделю отдавать определенную сумму хозяину, остальное шло мне в карман. Правда, редко когда там было много денег, но я кое-как сводил концы с концами. Труднее всего было научиться ориентироваться в городе, потому что я видел много запутанных городов, но этот – настоящий лабиринт. Хорошо, что у меня всегда с собой карта. Если мне попадались какие-нибудь крупные гостиницы или вокзалы, тут уж я дорогу всегда находил.

Я не сразу вычислил, где обитают эти господа. Я обошел все отели и пансионы и все-таки нашел их. Они снимали комнаты в Камберуэлле, на той стороне Темзы. Как только я нашел их, я понял, что им от меня уже никуда не деться. Я отпустил бороду, так что, если бы мы случайно встретились, узнать меня они не могли. Я решил не спускать с них глаз, пока не подвернется случай сделать свое дело. На этот раз они не должны были от меня уйти.

А упустить я их мог в любую минуту. Куда бы они ни направлялись, я всегда следовал за ними. Иногда на кебе, иногда на своих двоих, но на кебе было лучше, потому что так они наверняка бы от меня не ушли. Только очень рано утром или глубокой ночью я мог хоть что-то зарабатывать, поэтому скоро задолжал своему хозяину. Но меня это не слишком волновало, потому что те, кого я искал, были у меня в руках.

Но они тоже оказались очень хитрыми. Наверное, эти псы почуяли неладное, потому что перестали выходить на улицу по одному и в темное время суток. Я две недели наблюдал за ними и ни разу не видел их порознь. Дреббер почти не бывал трезвым, но Стэнджерсон постоянно был начеку. День и ночь я следил за ними, но удобного случая все не выпадало. Я не отчаивался, потому что чувствовал, что время почти настало. Я боялся только того, что эта штука у меня в груди не выдержит, лопнет раньше времени и моя работа останется невыполненной.

И вот как-то раз вечером я ездил туда-сюда по Торки-террас, это улица, на которой они жили, так называлась, и увидел, как к двери их дома подкатил кеб. Сначала его загрузили багажом, потом вышли Дреббер со Стэнджерсоном, сели в него и уехали. Я поехал за ними, стараясь держаться подальше, чтобы меня не заметили. Я тогда очень разволновался, потому что подумал, что они собираются переезжать. Они доехали до Юстонского вокзала и сошли. Я оставил со своим кебом какого-то мальчишку и пошел за ними на платформу. Мне удалось услышать, как они спрашивали насчет поезда до Ливерпуля. Дежурный ответил им, что ливерпульский поезд только что ушел, а следующий будет лишь через несколько часов. Стэнджерсон, похоже, разозлился, а Дреббер, наоборот, даже обрадовался. В вокзальной толкучке мне удалось приблизиться к ним настолько, что я слышал буквально каждое их слово. Дреббер сказал, что он должен кое-куда съездить, закончить одно дельце. Но его дружок стал протестовать, начал напоминать ему, что они договорились все время держаться вместе. Дреббер сказал, что дело у него личное и он должен ехать один. Что на это ответил Стэнджерсон, я не расслышал, но после его слов Дреббер пришел в ярость. Он закричал Стэнджерсону, что тот всего лишь его слуга и работает на него, за что и деньги получает, и чтобы он не забывался и не указывал ему, что делать. Секретарь, видимо, решил, что переубеждать Дреббера бесполезно, и сказал, что будет ждать его в гостинице «Холидей», если он опоздает на последний поезд. На это Дреббер ответил, что вернется на вокзал до одиннадцати, и пошел к выходу.

Наконец настал миг, которого я так долго ждал. Мои враги были у меня в руках. Вместе они могли противостоять мне, но когда они разошлись – все! Оба были в моей власти! Но я не стал пороть горячку. Я уже давно все спланировал, к тому же месть не приносит удовлетворения, если обидчик не успевает понять, кто и за что нанес ему удар. Я продумал, как сделать так, чтобы тот, кому я мщу, узнал, за какой свой старый грех он расплачивается. Мне помогла случайность. За несколько дней до этого один джентльмен, которого я возил на Брикстон-роуд выбирать дом, обронил у меня в экипаже ключ. Тем же вечером он нашел меня, и я вернул ему ключ, но успел предварительно сделать слепок и изготовить дубликат. Таким образом у меня появилось единственное место в этом большом городе, где никто бы меня не потревожил в самый неподходящий момент. Но как заманить туда Дреббера? Этим вопросом я и занялся.

С вокзала он пошел пешком, заглянул в пару рюмочных, в последней просидел почти полчаса. Когда он оттуда вышел, походка у него была шатающаяся, в общем, было видно, что он порядком набрался. Прямо передо мной стоял экипаж, Дреббер в него влез, и они поехали. Я от них не отставал, нос моей лошади всю дорогу был буквально в каком-то ярде от его извозчика. Мы проехали через мост Ватерлоо, потом долго петляли по улицам и наконец, чему я очень удивился, снова оказались на Террас, с которой он уезжал. Я никак не мог понять, зачем это ему понадобилось туда возвращаться, но не стал отставать. Я остановил свой кеб ярдах в ста от дома. Дреббер вошел в дом, а его экипаж укатил своей дорогой. Будьте добры, дайте мне стакан воды. От рассказа у меня пересохло в горле.

Я налил ему воды, и Хоуп выпил стакан до дна.

– Спасибо, – он вернул мне стакан. – Так вот, я ждал его минут пятнадцать или около того, но потом из дома донесся такой шум, будто там началась драка. В следующую секунду дверь распахнулась и на пороге появились двое, один из них был Дреббер, второй – какой-то молодой парень, которого я никогда раньше не видел. Этот парень держал Дреббера за воротник и, когда они оказались у лестницы, так наподдал ему коленом под зад, что тот вылетел носом на улицу. «Пес шелудивый! – закричал ему вдогонку парень и даже тростью своей пригрозил. – Я тебя научу, как честную девушку оскорблять!» Парень так разошелся, что я подумал, что он сейчас проломит Дребберу голову своей дубинкой. Но этот трус со всех ног бросился наутек, как заяц. Он добежал до самого угла, но тут увидел мой кеб и заскочил в него. «Вези в гостиницу “Холидей”», – велел он мне.

Как только Дреббер оказался у меня в кебе, у меня от радости так заколотилось сердце, что я испугался, что оно не выдержит. Я ехал медленно, соображая, как лучше поступить. Я мог вывезти Дреббера за город и там, на какой-нибудь проселочной дороге поговорить с ним последний раз по душам. Я уже почти настроился так и сделать, когда он сам помог мне. Ему вдруг страшно захотелось выпить, поэтому он велел мне ехать к какому-нибудь кабаку. Когда я остановился, он сказал, чтобы я ждал, а сам вошел внутрь. Пробыл он там до закрытия, а когда вышел, еле на ногах держался, так что я понял, что партия уже выиграна.

Только не думайте, что я собирался спокойно порешить его. Дреббер того заслуживал, но я не мог заставить себя так поступить. Я давно решил, что предоставлю ему шанс остаться в живых, если он, конечно, захочет им воспользоваться. За время долгих скитаний по Америке мне однажды довелось поработать сторожем и уборщиком в лаборатории колледжа в Йорке. Один раз профессор читал там лекцию про яды и показывал студентам один, как он это назвал, алкалоид; он добыл его из какого-то яда для стрел, которым пользуются индейцы в Южной Америке, и яд этот такой сильный, что его мельчайшее зернышко вызывает мгновенную смерть. Я заметил пузырек, в котором хранился этот препарат, и, когда все разошлись, отлил немного себе. Фармацевт из меня никудышный, поэтому я просто пропитал этим веществом несколько маленьких легкорастворимых таблеток и каждую положил в отдельную коробочку с такой же таблеткой, только без яда. Я решил, что, когда настанет мой час, мои господа вынут из коробочек по таблетке, а я проглочу оставшиеся. Это будет так же опасно, как и стреляться через платок, только не так шумно. С того дня я не расставался с этими коробочками, и вот настало время воспользоваться ими.

Был уже почти час ночи, погода ужасно испортилась, поднялся сильный ветер, лило как из ведра. Но на душе у меня прямо-таки сияло солнце и пели птички. Я так радовался, что готов был кричать от счастья. Если бы кому-то из вас, джентльмены, пришлось, как мне, в один прекрасный день понять, что сейчас осуществится то, о чем ты мечтал долгие двадцать лет, вы бы меня поняли. Я закурил сигару, чтобы успокоить нервы, но руки у меня все равно дрожали, и в висках от возбуждения стучало, как молотком. Пока я ехал, мне казалось, что я вижу, как мне из темноты улыбаются старый Джон Ферье и красавица Люси. И я видел их лица так же отчетливо, как вас сейчас, джентльмены. Всю дорогу, пока я ехал до дома на Брикстон-роуд, они стояли у меня перед глазами по обе стороны лошади.

Вокруг не было ни души, и тишина стояла полная, только слышно было, как дождь капает. Я посмотрел в окошко на Дреббера. Его так развезло, что он заснул прямо у меня в кебе. Я подергал его за плечо. «Пора выходить», – сказал я. «Хорошо, хорошо», – проворчал он.

Думаю, Дреббер решил, что мы приехали к гостинице, которую он называл, потому что он кое-как выбрался из кеба и молча пошел следом за мной по тропинке, ведущей через сад к дому. Мне пришлось поддерживать его, чтобы он не свалился, потому что его все еще качало. Мы подошли к дому, я открыл дверь и пропустил его вперед. Клянусь вам, джентльмены, всю дорогу перед нами шли и отец с дочерью!

«Темно тут, как в аду», – сказал Дреббер, заходя в гостиную. «Сейчас станет светлее, – сказал я и зажег спичкой восковую свечу, которую захватил с собой. – Итак, Енох Дреббер, – я повернулся к нему и поднес свечу к лицу, чтобы ему было лучше видно. – Узнаешь меня?»

Несколько секунд он всматривался в меня пьяными глазами, но потом они округлились от ужаса и он весь затрясся, так что я понял, что мормон меня узнал. Он побагровел и отступил на шаг. Я заметил, что на лбу у Дреббера выступил пот, было даже слышно, как у него застучали зубы. Тут я привалился спиной к двери и рассмеялся, громко, от души. Я всегда подозревал, что месть будет сладкой, но не думал, что испытаю при этом такую радость.

«Пес поганый! – сказал я ему. – Я за тобой гонялся от Солт-Лейк-Сити до Санкт-Петербурга, но тебе всегда удавалось уйти. Теперь этой игре пришел конец, потому что кто-то один из нас не доживет до следующего дня».

Дреббер все отходил от меня, когда я говорил, и по его лицу я понял, что он считает меня сумасшедшим. А я тогда и был сумасшедшим. В висках у меня как будто отбойный молоток барабанил. Если бы из носа у меня не пошла кровь, меня точно хватил бы удар.

«Что ты теперь думаешь о Люси Ферье?! – воскликнул я, закрыл дверь и помахал у него перед носом ключом. – Ты долго ждал расплаты, но ее час наконец настал».

У этого труса задрожали губы, когда я говорил. Он стал бы умолять о пощаде, если бы не знал, что это бесполезно. «Ты убьешь меня?» – промямлил он. «Никакого убийства не будет, – ответил я. – Разве убить бешеную собаку – это убийство? Разве в тебе проснулась жалость, когда ты оттаскивал мою бедную невесту от отца, убитого у нее на глазах, чтобы бросить в свой мерзкий гарем?» – «Я не убивал ее отца!..» – закричал он.

«Но ты погубил несчастную девушку, – перебил его я и ткнул ему в нос коробочку. – Пусть Господь Бог рассудит нас. В одной таблетке смерть, в другой – жизнь. Выбирай и глотай. Я проглочу вторую. Посмотрим, есть ли в этом мире справедливость или все зависит от случайности».

Дреббер отшатнулся и начал упрашивать о пощаде, пока я не приставил к его горлу нож. Только тогда он подчинился. Я проглотил вторую таблетку, и мы минуту, или даже больше, стояли и молча смотрели друг на друга, не зная, кому из нас суждено умереть, а кому – остаться в живых. Никогда я не смогу забыть, как изменилось его лицо, когда он почувствовал боль. Я захохотал и поднес к его лицу обручальное кольцо с пальца Люси. Все произошло буквально за секунду, потому что действие алкалоида почти мгновенно. Дреббер скривился от боли, выбросил вперед руки, покачнулся, потом захрипел и повалился на пол. Я перевернул его ногой и приложил руку к груди, чтобы услышать, не бьется ли его сердце. Сердце не билось. Он умер!

У меня из носа текла кровь, но я не обращал на это внимания. Не знаю, почему я решил что-то написать ею на стене. Может быть, мне тогда показалось, что это запутает полицию. Мне было так хорошо и легко. Я вспомнил, что в Нью-Йорке как-то нашли труп одного немца, над которым было написано «RACHE». Тогда все газеты писали, что в его убийстве, наверное, замешаны тайные организации. Ну, я и решил, что то, что поставило в тупик ньюйоркцев, должно поставить в тупик и лондонцев. Поэтому я обмакнул палец в собственную кровь, нашел удобное место на стене и написал то же самое. Потом я вышел из дома и направился к своему кебу.

Погода была такая же ужасная, и вокруг по-прежнему никого не было. Я уже отъехал на какое-то расстояние, когда опустил руку в карман, в котором всегда носил колечко Люси, и обнаружил, что его там нет. Меня точно молнией ударило, ведь это была единственная вещь, которая осталась у меня в память о ней. Я решил, что, наверное, оно выпало из кармана, когда я наклонялся над Дреббером, развернул лошадь и поехал обратно. Остановился на соседней улице и ринулся к дому… потому что готов был пожертвовать всем чем угодно, только бы вернуть кольцо. Так вот, подбежал я к воротам, а мне навстречу выходит полицейский. Пришлось мне притвориться пьяным в стельку, чтобы он ничего не заподозрил.

Вот так Енох Дреббер встретил свою смерть. Мне оставалось только сделать то же самое со Стэнджерсоном, чтобы поквитаться за Джона Ферье. Я знал, что Стэнджерсон дожидается своего дружка в «Холидей», поэтому весь день крутился вокруг гостиницы, но он так и не вышел. Наверное, он что-то заподозрил, когда Дреббер не приехал, как они договаривались. Этот Стэнджерсон всегда был хитрой лисой, но думая, что он сможет спастись от меня, если не будет выходить из дому, он глубоко ошибался. Я скоро выяснил, где окно его спальни, и на следующее утро, очень рано, когда только-только начало светать, взял одну из лестниц, которые лежали на заднем дворе гостиницы, приставил к стене и влез в его номер. Я разбудил Стэнджерсона и сказал, что настало время расплатиться за жизнь, которую он отнял много лет назад. Я описал ему, как умер Дреббер, и тоже предложил выбрать одну из таблеток. Но, вместо того, чтобы воспользоваться шансом, Стэнджерсон вскочил с кровати и вцепился мне в горло. Защищаясь, я ударил его ножом в сердце. Все равно он бы умер, потому что судьба никогда не позволила бы ему выбрать безопасную таблетку.

Мне мало что остается добавить, да и устал я сильно. Я еще день-два поработал, собираясь скопить деньжат, чтобы вернуться в Америку. Я стоял без дела во дворе, где наши ребята отдыхают и чистят кебы, когда туда прибежал оборванный мальчишка и спросил, есть ли здесь извозчик по имени Джефферсон Хоуп, его кеб, мол, заказан по адресу Бейкер-стрит, 221-Б. Я ничего такого не заподозрил и поехал по указанному адресу, зашел в дом, и в ту же секунду вот этот молодой человек защелкнул у меня на руках стальные браслеты и меня упаковали, как теленка. Вот и вся история, джентльмены. Вы можете называть меня убийцей, но я считаю себя таким же вершителем правосудия, как и вы.

Рассказ Хоупа был таким захватывающим, и говорил он так увлеченно, что все поневоле притихли и не прерывали его вопросами. Даже у профессиональных детективов, которые знают все о природе преступлений, история этого человека вызвала немалый интерес. Когда он замолчал, на несколько минут воцарилась тишина, лишь Лестрейд шуршал карандашом, внося последние заметки в свою записную книжку.

– У меня остался лишь один вопрос, – наконец заговорил Шерлок Холмс. – Кто ваш помощник, который приходил за кольцом по моему объявлению?

Наш пленник лукаво подмигнул моему другу и сказал:

– Я могу раскрыть все свои секреты, но не стану подставлять других. Увидев в газете ваше объявление, я подумал, что это может быть ловушка, а может быть, и правда кто-то нашел мое колечко. Один мой товарищ вызвался сходить и выяснить это. Думаю, вы не станете спорить, что он провел вас довольно ловко.

– Несомненно, – искренне согласился Холмс.

– Ну что ж, джентльмены, – серьезно сказал инспектор. – Мы обязаны действовать в рамках закона. В четверг задержанный предстанет перед судом, ваше присутствие также обязательно. Ну а пока он посидит у меня.

Инспектор позвонил в колокольчик, и двое полицейских вывели Джефферсона Хоупа из кабинета. Мы же с Шерлоком Холмсом вышли из участка, взяли кеб и поехали обратно на Бейкер-стрит.