Читать книгу Все расследования Шерлока Холмса - Артур Конан Дойл, Исмаил Шихлы - Страница 35

Айза Уитни, брат покойного Илайджи Уитни, доктора богословия, директора теологического колледжа в Сент-Джорджесе, был законченным опиумистом. Эта страсть, очевидно, развилась у него еще в колледже, когда он, начитавшись Де Квинси, решил подмешивать в табак настойку опия, чтобы испытать описанные в книге ощущения и фантазии. Вскоре он, как и многие другие, осознал, что приобрести эту привычку гораздо проще, чем от нее избавиться, но было уже поздно. Он многие годы оставался рабом наркотика, чем внушал своим друзьям и родственникам постоянное чувство жалости и страха. Сейчас, глядя на его желтое одутловатое лицо, набрякшие веки и суженные, почти неразличимые зрачки, я понимаю, что это лежащее в кресле тело уже не имеет ничего общего с тем нормальным, здоровым человеком, которым он был когда-то.

Однажды вечером, в июне 1889 года, в тот час, когда люди начинают позевывать и посматривать на часы, в моей квартире раздался звонок. Я приподнялся в кресле, а жена недовольно опустила на колени шитье.

– Пациент! – вздохнула она. – Опять тебе придется выходить на ночь глядя.

В ответ я мог лишь бессильно простонать, потому что день тогда был ужасно тяжелый и я совсем недавно вернулся домой.

Хлопнула дверь, потом кто-то произнес несколько коротких и быстрых слов, и мы услышали торопливые шаги в коридоре. В следующую секунду дверь в нашу комнату распахнулась и вошла женщина, затянутая в черное платье, с черной вуалью на лице.

– Уж извините, что так поздно, – начала она и вдруг без перехода бросилась к моей жене, повисла у нее на шее и зарыдала. – У меня такое горе! – сквозь всхлипы проговорила она. – Такое горе! Мне так нужна помощь!

– Боже мой! – удивилась жена, заглянув под вуаль. – Кэйт Уитни, ты? Ну и напугала ты меня! Я тебя сразу и не узнала.

– Я не знаю, что мне делать! Поэтому и направилась прямо к тебе.

Всегда так. Моя жена как магнитом притягивала к себе всех, у кого случались какие-либо неприятности.

– И молодец, что пришла. Выпей воды и вина, садись поудобнее и расскажи, что стряслось. Или ты хочешь, чтобы я отправила Джеймса спать?

– Нет-нет, что ты! Я буду очень благодарна доктору за совет и помощь. Айза пропал. Он уже два дня не приходит домой. Я так за него переживаю!

Не в первый раз пагубная привычка мужа заставляла ее обращаться к нам, ко мне как к врачу, к моей жене как к старой подруге, с которой она была знакома еще со школы. Мы как могли постарались успокоить ее. Спросили, знает ли она, где находится ее муж, можем ли мы доставить его домой.

Оказалось, что можем. Ей было доподлинно известно, что в последнее время, когда ему требовалась очередная доза наркотика, он стал ходить в некий опиумный притон в восточном районе Сити. До сих пор оргии ограничивались одним днем, и он, помятый и в сильном нервном возбуждении, обычно возвращался вечером домой. Но на этот раз пагубная страсть не отпускает его уже двое суток, и сейчас он наверняка лежит там, рядом с какими-то портовыми забулдыгами, вдыхает отраву или спит. Там его надо искать, в «Золотом баре» на Аппер-Суондам-лейн, в этом она уверена. Но что же ей делать? Разве могла она, молодая робкая женщина, идти в такое место, чтобы искать своего мужа среди подонков и хулиганов и тащить его домой?

Выход из этой ситуации был только один: может быть, мне вместе с ней съездить в это место? А потом, неожиданно: зачем вообще ехать ей? Я ведь лечащий врач Айзы Уитни, и он меня послушает. Будет даже лучше, если я поеду один. Я клятвенно пообещал ей, что, если он действительно находится там, я отправлю его домой в кебе не позднее чем через два часа. Итак, спустя десять минут трясущийся хэнсом уже увозил меня от уютной гостиной и мягкого кресла в восточную часть города. Мне тогда казалось, что в более странную ситуацию я еще не попадал. Но лишь будущее показало, насколько я был прав.

Впрочем, с первой частью задания я справился без труда. Аппер-Суондам-лейн – это грязная улочка, затертая позади огромных верфей, которые тянутся вдоль северного берега Темзы к востоку от Лондонского моста. Между магазином дешевой готовой одежды и пивной я обнаружил крутые ступеньки, уводящие вниз к черной дыре, похожей на пещеру, – это и был вход в притон, который я искал. Велев кучеру ждать, я спустился по ступеням, сильно стертым бесконечным множеством пьяных ног. В мерцающем свете висевшей над дверью масляной лампы я нашел ручку и вошел в длинную узкую комнату, наполненную густым коричневатым опиумным дымом. Рядами деревянных лежанок она напоминала бак эмигрантского судна.

Сквозь густую мглу я с трудом мог различить тела, лежащие в причудливых и неестественных позах: поникшие плечи, согнутые ноги, запрокинутые головы и торчащие вверх подбородки. Несколько затуманенных глаз обратились в мою сторону, чтобы осмотреть новичка. В черных провалах теней поблескивали крошечные красные огоньки, то становясь ярче, то затухая в чашечках металлических трубок. Почти все лежали молча, лишь кое-где слышались нечленораздельное бормотание или глухие монотонные голоса. Странные разговоры обрывались так же неожиданно, как и начинались, и снова наступала тишина, когда каждый погружался в свои мысли, даже не пытаясь понять, о чем только что говорил собеседник. В дальнем конце стояла небольшая жаровня с горящим углем, рядом с которой на трехногой деревянной табуретке сидел высокий тощий старик. Подперев голову кулаками и уткнув локти в колени, он смотрел на огонь.

Как только я вошел, ко мне подбежал желтолицый малаец с трубкой и порцией наркотика в руках и потянул к свободной лежанке.

– Спасибо, я не буду, – сказал я. – Здесь находится мой друг, мистер Айза Уитни, я хочу поговорить с ним.

Справа от себя я ощутил какое-то движение и услышал сдавленный возглас. Присмотревшись, я увидел Уитни, бледного, изможденного, в грязной растрепанной одежде. Он внимательно смотрел на меня.

– Господи! Да это же Ватсон! – произнес он. На него невозможно было смотреть без сострадания, поскольку его всего страшно трясло. – Ватсон! Который теперь час?

– Около одиннадцати.

– А какой сегодня день?

– Пятница, девятнадцатое июня.

– Бог ты мой! А я думал, что среда… Да нет, что это вам вздумалось меня так пугать? Сейчас же среда, верно? – сказал он и, уронив голову, жалобно расплакался тоненьким голоском.

– Нет, дружище, сейчас пятница, и жена ждет вас уже два дня. Постыдились бы!

– Мне стыдно. Ужасно стыдно, но вы, Ватсон, что-то напутали, я здесь всего несколько часов. Три трубки, четыре… Не помню. Но я пойду домой с вами, не хочу пугать Кэйт… Бедняжка Кэйт. Дайте руку. Вы на кебе?

– Да, он ждет на улице.

– Хорошо, на нем и поедем. Но мне нужно расплатиться. Ватсон, узнайте, сколько я должен, а то мне что-то нехорошо. На ногах еле стою.

Высматривая хозяина, я прошел между двумя рядами лежанок, задерживая дыхание, чтобы вдыхать как можно меньше мерзких, одурманивающих миазмов наркотика. Проходя мимо сидевшего у жаровни высокого старика, я почувствовал, что кто-то дернул меня за полу пиджака, и услышал тихий шепот:

– Пройдите мимо меня, потом обернитесь.

Я совершенно отчетливо услышал эти слова, говорили совсем рядом со мной. Я скосил взгляд, но рядом со мной сидел только старик, морщинистый, кривой от старости, неподвижный, с таким же, как и раньше, отрешенным лицом; на коленях у него лежала опиумная трубка, должно быть, выпавшая из ослабевших пальцев. Я сделал два шага вперед и оглянулся. Огромным усилием воли я заставил себя не вскрикнуть от изумления. Старик слегка повернулся, чтобы никто, кроме меня, не мог видеть его лица, и в эту секунду тело его словно налилось силой, морщины разгладились, в мутных глазах вспыхнул живой огонь, и передо мной предстал не кто иной, как Шерлок Холмс. Видя мое удивление, он улыбнулся, потом подал едва заметный знак приблизиться и внезапно, прежде чем снова повернуться к людям, опять превратился в дряхлого старика с отвисшими губами.

– Холмс! – прошептал я. – Что вы делаете в этой дыре?

– Говорите как можно тише, – едва слышно ответил он. – У меня прекрасный слух. Если вы найдете способ избавиться от своего вконец отупевшего друга, я с огромным удовольствием поговорю с вами.

– На улице меня ждет кеб.

– Отлично, отправьте его в нем домой. Можете за него не переживать, в его состоянии ни в какие неприятности он не ввяжется. И я попросил бы вас передать с кебменом записку жене, что вы встретили меня. Если подождете на улице, я выйду к вам через пять минут.

Отказать Шерлоку Холмсу было трудно, поскольку его просьбы своей четкостью и прямотой больше походили на указания. Да я и сам чувствовал, что, когда усажу Уитни в кеб, долг мой будет выполнен. А для меня не было большего удовольствия, чем принять участие в одном из тех удивительных приключений моего друга, которые для него были нормой жизни. Через пару минут я уже написал записку жене, оплатил счет Уитни, вывел его на улицу, усадил в кеб и проводил взглядом удаляющийся в ночь экипаж. Через некоторое время из притона появилась немощная фигура и поплелась по переулку, я зашагал следом. Две улицы Холмс шел с согнутой спиной, еле переставляя ноги, потом, быстро оглянувшись, выпрямился и весело рассмеялся.

– Ватсон, – воскликнул он, – признайтесь, вы наверняка решили, что я добавил курение опиума к инъекциям кокаина и остальным своим маленьким слабостям, по поводу которых вы не раз высказывали мне свое авторитетное мнение.

– Да уж, признаться, я сильно удивился, увидев вас здесь.

– Я, увидев вас, удивился не меньше.

– Я пришел, чтобы найти друга.

– А я – врага.

– Врага?

– Да, врага, вернее, преследовал добычу. Короче, Ватсон, я сейчас занят очень важным расследованием и надеялся узнать от этих забулдыг какую-нибудь информацию. Я не впервые бываю там, и если бы меня узнали в этой дыре, жизнь моя не стоила бы и ломаного гроша, потому что этот мерзавец ласкар, хозяин притона, поклялся отомстить мне за то, что я пользуюсь его заведением в своих целях. С задней стороны этого здания, рядом с верфью Павла, есть потайная дверь, которая могла бы рассказать много страшных историй о том, что выносят через нее безлунными ночами.

– Господи, вы же не имеете в виду трупы?

– Трупы, Ватсон. Мы бы с вами стали богачами, если бы за каждого, кто в этом подвале расстался с жизнью, нам дали по тысяче фунтов. Это самое опасное место на всем берегу. Боюсь, что Невил Сент-Клер зашел туда, чтобы уже никогда не выйти. Но где-то здесь меня должна ждать двуколка.

Он сунул в рот указательные пальцы и пронзительно свистнул. Откуда-то со стороны послышался такой же свист, вслед за которым раздался грохот колес и цокот подков.

– Ну что, Ватсон, – сказал Холмс, когда из темноты к нам подкатил двухколесный экипаж с фонарями, бросавшими на дорогу длинные желтые полосы света. – Поедете со мной?

– Если я буду полезен…

– О, всегда полезно иметь рядом проверенного товарища. А биографа – тем более. В моей комнате в «Кедрах» стоят две кровати.

– В «Кедрах»?

– Да, так называется вилла мистера Сент-Клера. Я живу там, пока веду расследование.

– А где это?

– Недалеко от Ли, в Кенте. Нам предстоит проехать семь миль.

– Но я же ничего не знаю об этом деле!

– Ну разумеется, вы ничего не знаете. Я вам все расскажу по дороге. Садитесь. Все в порядке, Джон, вы нам не понадобитесь. Вот полкроны. Ждите меня завтра около одиннадцати. Отпускайте лошадь. До встречи.

Он хлестнул лошадь, и мы поехали по нескончаемому лабиринту мрачных пустых улиц. Постепенно они становились все шире, пока мы наконец не выехали на широкий мост с балюстрадой, под которым вяло текла темная вода. Впереди виднелись такие же кирпичные джунгли, тишина которых нарушалась только тяжелыми, мерными шагами полицейского или песнями и криками какой-нибудь компании запоздалых гуляк. Хмурые тучи медленно заволакивали темное небо, лишь несколько звезд холодно поблескивали то тут, то там. Холмс управлял двуколкой молча, низко опустив голову, полностью погруженный в раздумья. Хоть мне и не терпелось поскорее узнать, что за новое дело занимает моего друга, я не решался прервать ход его мысли. Мы проехали несколько миль, городские трущобы уже сменились пригородными виллами, и только тогда Холмс выпрямился, передернул плечами и зажег трубку с видом человека, уверенного в правильности своих действий.

– Ватсон, вы наделены прекрасным даром – умением молчать, – сказал он. – Это делает вас незаменимым помощником. Но сейчас мне необходимо с кем-нибудь поговорить, чтобы разогнать неприятные мысли. Я думаю, что мне сейчас сказать той милой женщине, которая так ждет моего возвращения.

– Вы забыли, что я до сих пор ничего не знаю.

– До Ли у меня еще есть время все вам рассказать. Все кажется до смешного простым, но в то же время я чувствую некоторую растерянность. Я вижу перед собой все нити, но не нахожу кончика, за который можно было бы ухватиться. Коротко, но не упуская существенных подробностей, я расскажу вам, как обстоят дела, и, может быть, вы увидите проблеск там, где я блуждаю в потемках.

– Я слушаю вас.

– Несколько лет назад, если точно, то в мае 1884 года, в Ли прибыл некий джентльмен по имени Невил Сент-Клер. Он был богат. Снял большую виллу, привел в порядок землю, в общем вел вполне достойную жизнь. Постепенно стал обзаводиться друзьями среди соседей и в 1887 году женился на дочери местного пивовара, которая родила ему двоих детей. Сам он не работал, но его деньги были вложены в несколько компаний, поэтому он каждый день ездил в город. Как правило, уезжал утром, а возвращался поездом, который отходит в семнадцать четырнадцать. Сейчас ему тридцать семь, он умерен в своих привычках, хороший муж, прекрасный отец, и все, кто его знают, отзываются о нем только положительно. Могу добавить, что на сегодняшний день, насколько нам известно, долгов у него восемьдесят восемь фунтов десять шиллингов, а на счету в банке – 220 фунтов стерлингов, так что вряд ли его тревожили денежные проблемы.

В прошлый понедельник мистер Невил Сент-Клер отправился в город несколько раньше обычного, сказав перед выходом, что у него есть два важных дела, и пообещав привезти сынишке набор деревянных кубиков. По случайному совпадению в тот же понедельник, сразу после отъезда мужа, его жена получила телеграмму о том, что небольшой, но ценный пакет, который она давно ждала, наконец прибыл и дожидается ее в конторе абердинской судоходной компании. Если вы хорошо знаете Лондон, вам должно быть известно, что эта контора расположена на Фресно-стрит, которая отходит от Аппер-Суондам-лейн, где вы меня сегодня нашли. Миссис Сент-Клер пообедала и выехала в Сити. Походив по магазинам, она направилась в контору. Там получила свой пакет и ровно в шестнадцать тридцать пять вышла на Суондам-лейн, намереваясь отправиться на вокзал. У вас пока нет никаких вопросов?

– Нет. Все вполне понятно.

– Если помните, в понедельник было очень жарко, поэтому миссис Сент-Клер шла медленно, часто озиралась по сторонам, надеясь остановить кеб, поскольку район, в котором она оказалась, ей очень не понравился. И вот так она шла по улице, пока вдруг не услышала крик. Ее удивлению не было предела, когда, подняв глаза, она увидела в окне второго этажа своего мужа, который как будто звал ее. Окно было открыто, и она совершенно отчетливо разглядела его лицо: муж был бледен и ужасно взволнован. Он, как сумасшедший, размахивал руками, но потом вдруг исчез так внезапно, будто какая-то непреодолимая сила рывком втянула его в комнату. От ее внимательных женских глаз не ускользнул тот удивительный факт, что, хоть он и был в темном пиджаке, в котором вышел из дома, на нем нет ни воротничка, ни галстука.

Убежденная, что с мужем случилась беда, она бросилась к двери дома (а это был тот самый притон, в котором мы с вами сегодня встретились) и попыталась подняться по лестнице. Однако дорогу ей преградил этот негодяй ласкар, о котором я уже упоминал, и с помощью Дейна, своего подручного, вытолкал женщину на улицу. Не помня себя от тревоги и самых страшных подозрений, она выбежала на Фресно-стрит, где благодаря счастливой случайности наткнулась на целый отряд констеблей, которые во главе с инспектором направлялись на свой участок. Инспектор взял с собой двух констеблей, они вернулись вместе с миссис Сент-Клер к тому дому и, несмотря на возражения хозяина, поднялись в комнату, в окне которой она только что видела мистера Сент-Клера. Там его не оказалось. Вообще-то на всем втором этаже не было никого, кроме какого-то жуткого калеки-оборванца, который, похоже, поселился там уже давно. И он, и ласкар в один голос утверждали, что весь день в комнате, окно которой выходило на улицу, никого не было. Говорили они так убедительно, что инспектор им почти поверил и уже начал думать, что миссис Сент-Клер стала жертвой какого-то странного недоразумения, как вдруг она с криком кинулась к маленькому деревянному ящичку, стоявшему на столе, и сорвала с него крышку. Из ящичка вывалились детские деревянные кубики. Это была именно та игрушка, которую ее муж обещал привезти сыну.

Это открытие и явное замешательство калеки заставили инспектора насторожиться. Комнаты были тщательно осмотрены, и результат обыска однозначно указал на то, что здесь было совершено гнусное преступление. Передняя комната с окнами на улицу была обставлена на манер гостиной, дверь из нее вела в небольшую спальню, окно которой выходит на задворки верфи. Дом от верфи отделяет небольшое пространство, которое во время прилива наполняется водой как минимум на четыре с половиной фута. Окно в спальне широкое и открывается снизу. При осмотре на подоконнике обнаружены следы крови: несколько капель были найдены также на деревянном полу. В гостиной за шторой была спрятана вся одежда мистера Невила Сент-Клера, кроме пиджака. Туфли, носки, шляпа, часы – все оказалось там. Крови или следов борьбы на них не имелось, как и других следов пребывания мистера Невила Сент-Клера. Получалось, что покинуть эти комнаты он мог только через окно спальни, а зловещие пятна крови на подоконнике указывали на то, что, несмотря на прилив, ему вряд ли удалось спастись вплавь.

Теперь что касается негодяев, которые сразу же попали под подозрение. Ласкар – человек с темным прошлым, но из рассказа миссис Сент-Клер известно, что она встретилась с ним внизу через несколько мгновений после того, как увидела в окне мужа, – так что он мог быть разве что соучастником преступления. Сам он полностью отрицает свою причастность к этому делу, заявляет, что не знает, чем занимается Хью Бун, его постоялец, и понятия не имеет, каким образом одежда исчезнувшего джентльмена оказалась в его доме.

На этом с ласкаром закончим и обратимся к таинственному калеке, который обитает на втором этаже опиумного притона и, вне всякого сомнения, последним видел Невила Сент-Клера. Зовут его Хью Бун, и отвратительное лицо его знакомо всякому, кто часто бывает в Сити. Он профессиональный нищий, но, чтобы избежать преследования полиции, для отвода глаз торгует на улице восковыми спичками. На левой стороне Треднидл-стрит в стене одного из домов имеется небольшая ниша, возможно, и вы обращали на нее внимание. В ней и сидит это существо весь день напролет, разложив на коленях свой нехитрый товар. Это такое жалкое зрелище, что его лежащая рядом на тротуаре замызганная кожаная шапка никогда не пустует. Я много раз видел этого человека еще до того, как мне пришлось столкнуться с ним по работе, и, признаться, был удивлен, когда узнал, какой урожай он собирает с сердобольных прохожих. Понимаете, дело в том, что внешность его настолько необычна, что никто, проходя мимо, не может не обратить на него внимания. Всклокоченная копна ярко-рыжих волос, бледное лицо, обезображенное ужасным шрамом, который как бы выворачивает наизнанку край его верхней губы, бульдожий подбородок и проницательные неожиданно темные глаза – все это выделяет его из толпы обычных уличных попрошаек. К тому же он достаточно умен: мгновенно находит ответ на любые шутки в свой адрес, которые иногда слышит от прохожих. Вот что представляет собой обитатель опиумного притона, который последним видел разыскиваемого нами джентльмена.

– Но он же калека! – сказал я. – Разве мог он одолеть мужчину в расцвете сил?

– Он калека лишь потому, что хромает, в остальном это сильный и здоровый человек. Ватсон, вы из своей медицинской практики должны знать, что недоразвитость какой-то одной конечности часто компенсируется исключительной силой других.

– Да-да. А что же было дальше?

– При виде крови на подоконнике миссис Сент-Клер лишилась чувств. Полицейские увезли ее домой на кебе, потому что ее присутствие на месте преступления никак не могло помочь расследованию. Инспектор Бартон, который взялся за это дело, тщательно осмотрел все здание, но не нашел ничего, что внесло бы хоть какую-то ясность. К сожалению, была совершена одна серьезная ошибка: Буна не арестовали сразу, и он мог в эти несколько минут переговорить с ласкаром. Потом, правда, его схватили и обыскали, но ничего подозрительного не нашли. Были, правда, на правом рукаве следы крови, но он показал свой безымянный палец, на котором рядом с ногтем имелся порез, и объяснил, что кровь попала на рукав оттуда. Потом добавил, что недавно подходил к окну, и следы крови на подоконнике могли иметь то же происхождение. Он упорно отрицал, что когда-либо видел мистера Невила Сент-Клера, а присутствие его одежды в этой комнате для него такая же загадка, как и для полиции. Когда его спросили, как он объясняет тот факт, что миссис Сент-Клер видела в окне своего мужа, он сказал, что она либо сошла с ума, либо ей привиделось. Несмотря на шумные протесты, его отправили в полицейский участок. Инспектор же остался в доме дожидаться спада воды, поскольку надеялся, что с отливом могут обнаружиться какие-нибудь свежие улики. Действительно, на обнажившейся, покрытой илом территории они нашли, правда, не совсем то, что ожидали. Это был пиджак Невила Сент-Клера, а не он сам. И что, как вы думаете, было в его карманах?

– Даже не представляю.

– И не пытайтесь догадаться. Все его карманы были набиты мелкими монетами, однопенсовиками и полупенсовиками – четыреста двадцать одно пенни и двести семьдесят полпенни. Неудивительно, что вода не унесла пиджак с отливом. Но человеческое тело – дело другое. Между домом и верфью при отливе вода движется очень стремительно, так что вполне вероятно, что тяжелый пиджак опустился на дно, а обнаженное тело унесло в реку.

– Но, насколько я помню, вся остальная одежда была найдена в комнате. Неужели пиджак был на трупе и каким-то образом соскользнул с него?

– Нет, но это объяснимо. Предположим, что Бун выбросил тело Невила Сент-Клера через окно. Видеть этого не мог никто. Что бы он стал делать дальше? Он не мог не подумать о том, что теперь нужно избавиться от такой важной улики, как одежда жертвы. Он взял пиджак, собираясь отправить его вслед за трупом, но тут ему, должно быть, пришло в голову, что пиджак не пойдет на дно, а останется плавать на поверхности. Времени у него не было, поскольку в эту минуту жена Сент-Клера уже пыталась пробиться наверх, и он это слышал, или его сообщник ласкар сказал ему, что к дому приближается полиция. Нельзя терять ни секунды. Тогда он бросается к какому-нибудь тайнику, где хранятся плоды его попрошайничанья, набивает монетами карманы пиджака, чтобы его утяжелить, и выбрасывает в окно. То же самое он сделал бы и с остальными вещами, если бы не услышал на лестнице шум. Поэтому он успевает только закрыть окно, после чего в комнату врывается полиция.

– Довольно правдоподобно.

– За неимением лучшей примем эту версию за рабочую. Я уже говорил вам, что Буна арестовали и отправили в участок. Но у них на него ничего нет. Раньше он не привлекался. Да, он много лет занимается попрошайничеством, но преступлений не совершал, жил очень тихо и вообще никому не мешал. Вот что мы имеем на сегодняшний день. Так что сейчас главное – выяснить, что Невил Сент-Клер делал в опиумном притоне, что с ним там случилось, где он находится в данный момент, какое отношение к его исчезновению имеет Хью Бун. Пока ни на один из этих вопросов ответа нет. Должен признаться: в моей практике еще не было случая, когда дело, на первый взгляд кажущееся столь простым, представляло бы столько трудностей.

Пока Шерлок Холмс описывал подробности этого удивительного происшествия, мы, миновав запутанные улочки лондонского пригорода, выехали на открытое пространство. Дорога, по которой теперь поскрипывали колеса нашей двуколки, была обсажена невысокими кустами. Но к тому моменту, когда он закончил свой рассказ, мы уже проезжали между двумя небольшими деревеньками. В некоторых домах еще горел свет.

– Подъезжаем к Ли, – сказал мой попутчик. – Кстати, за время нашего короткого путешествия мы побывали в трех графствах: выехали из Мидлсекса, проехали по углу Суррея и въехали в Кент. Видите между деревьев свет? Это «Кедры»; возле лампы сидит женщина, настороженный слух которой, я уверен, уже уловил стук копыт нашей лошади.

– Скажите, а почему вы ведете дело не с Бейкер-стрит, а переселились сюда? – поинтересовался я.

– Потому что есть много вопросов, которые нужно решать здесь. Милейшая миссис Сент-Клер предоставила в мое распоряжение две комнаты, так что вы сможете спокойно отдохнуть, я думаю, она будет только рада принять у себя моего коллегу и друга. Знаете, Ватсон, мне очень не хочется с ней разговаривать, пока у меня нет новостей о ее муже. Ну вот, приехали. Тпру!

Мы остановились перед большой виллой, стоящей чуть в глубине участка. К нам выбежал паренек, вероятно, помощник конюха, и принял лошадь. Выпрыгнув из двуколки, я пошел следом за Холмсом по извилистой, посыпанной гравием дорожке, которая вела к дому. Но не успели мы подойти, как дверь распахнулась и на порог стремительно вышла миниатюрная женщина со светлыми волосами, одетая во что-то легкое, муслиновое, с пышной розовой шифоновой отделкой у шеи и на рукавах. Поток света из открытой двери четко обрисовывал ее фигуру, одна ее рука замерла на ручке, вторая застыла в воздухе. Женщина стояла на пороге, слегка наклонившись вперед, вытянув шею и взволнованно всматриваясь в мглу, слегка приоткрыв губы, – живое воплощение трепетного ожидания.

– Ну что? – вскрикнула она. – Что? – И тут, увидев, что к дому приближаются две фигуры, издала радостный крик, который перерос в горестный стон, когда рассмотрела, что Холмс покачал головой и пожал плечами.

– Хороших новостей нет?

– Никаких.

– А плохих?

– Тоже.

– И то слава Богу. Но входите, вы, наверное, устали. Ведь целый день на ногах.

– Это мой друг доктор Ватсон. Во многих моих делах он был незаменимым помощником. Мне посчастливилось его встретить, и он согласился помочь мне.

– Рада познакомиться. – Она тепло пожала мне руку. – Я думаю, вы нас извините за то, что мы не сможем принять вас как полагается. Вы же понимаете, это такой удар… И все так неожиданно…

– Сударыня, – успокоил ее я, – я человек бывалый и к комфорту не приучен. Вам незачем извиняться. Если я чем-то могу помочь вам или своему другу, я буду только счастлив.

– Мистер Шерлок Холмс, – сказала женщина, когда мы вошли в ярко освещенную столовую, где на столе стоял остывший ужин, – я хочу задать вам пару простых вопросов, на которые очень надеюсь получить простые ответы.

– Разумеется, сударыня.

– Не нужно щадить моих чувств. К истерии я не склонна и в обморок не упаду. Я просто хочу знать всю правду. Скажите, что вы думаете?

– О чем именно?

– Умоляю, будьте откровенны, как вы думаете, Невил жив? – Вопрос, похоже, смутил Холмса. – Только честно, прошу вас! – повторила она, не сводя глаз с моего друга, который опустился в плетеное кресло.

– Если честно, мадам, то нет.

– Вы полагаете, он мертв?

– Да.

– Его убили?

– Утверждать этого я не могу. Возможно.

– И когда это произошло?

– В понедельник.

– Тогда, мистер Холмс, может быть, вы мне объясните, каким образом сегодня я получила от него письмо?

Шерлок Холмс вскочил с кресла.

– Что? – вскричал он.

– Да-да, сегодня, – женщина, улыбаясь, подняла руку с конвертом.

– Могу я взглянуть?

– Конечно.

Он буквально выхватил у нее письмо, положил на стол, придвинул лампу и впился глазами в белый прямоугольник. Я тоже встал с кресла и подошел к столу. На дешевом конверте стоял штемпель Грейвсенда и сегодняшнее число. Вернее, вчерашнее, поскольку уже давно перевалило за полночь.

– Почерк грубый, – пробормотал Холмс. – Мадам, это писал не ваш муж.

– Да, но само письмо написано им.

– Тот, кто подписывал конверт, не знал вашего адреса. Он сначала написал ваше имя, а адрес дописал позже.

– Откуда вы знаете?

– Видите ли, чернила, которыми написано имя, совсем черные, то есть они высохли на бумаге сами по себе. Остальные надписи имеют более светлый оттенок, это значит, что по ним прошлись промокательной бумагой. Если бы и имя, и адрес были написаны одновременно и потом просушены промокашкой, они все были бы одинаково серые. Некто сначала написал на конверте ваше имя, а адрес добавил спустя какое-то время, это означает лишь одно: он его не знал. Это, конечно же, мелочи, но нет ничего важнее мелочей. Теперь посмотрим на само письмо. Ха! В конверт было еще что-то вложено.

– Да, кольцо. Его кольцо с печаткой.

– И вы уверены, что это почерк вашего мужа?

– Один из его почерков.

– Один из?..

– Таким почерком он пишет, когда спешит. Обычно у него совершенно другой почерк, но все же это его рука, я уверена.

– «Любимая, не переживай. Все будет хорошо. Произошла ужасная ошибка; чтобы ее исправить, может понадобиться какое-то время. Жди. НЕВИЛ». Написано карандашом на форзаце книги формата в восьмую долю листа. Бумага без водяных знаков. Хм! Отправлено сегодня из Грейвсенда человеком с грязным большим пальцем. Ха! Могу поспорить, что конверт заклеивал любитель жевательного табака. Стало быть, у вас, мадам, нет никаких сомнений, что это почерк вашего мужа?

– Ни малейших. Это письмо написал Невил.

– И послано оно было сегодня из Грейвсенда. Что ж, миссис Сент-Клер, тучи рассеиваются, хотя еще рано говорить, что опасность миновала.

– Но он жив, мистер Холмс!

– Если только это не искусный подлог, имеющий целью направить нас по ложному следу. Кольцо тоже ничего не доказывает. Его могли с него снять.

– Но это же его кольцо!

– Хорошо, хорошо! Но возможно, письмо было написано в понедельник, а отправили его только сейчас.

– Да, это возможно.

– Если это так, то много чего могло произойти за это время.

– О мистер Холмс, не отнимайте у меня надежды. Я уверена, с ним все в порядке. Мы с Невилом так близки, что я бы почувствовала, если бы с ним стряслась беда. В тот день, когда я видела его в последний раз, он порезался в спальне наверху, а я это почувствовала, хотя сама была в столовой. Я тут же бросилась к нему, он даже удивился. Неужели вы думаете, что мое сердце дрогнуло при такой мелочи, но не откликнулось на его смерть?

– Я слишком много видел в этой жизни и знаю, что порой женское чутье может быть важнее любых логических умозаключений. К тому же это письмо всецело подтверждает вашу правоту. Однако, если ваш супруг жив и в состоянии писать письма, почему же он не возвращается к вам?

– Этого я не знаю. Для меня это полнейшая загадка.

– А в понедельник, перед тем как расстаться, он вам ничего не говорил?

– Нет.

– И на Суондам-лейн вы его не ожидали увидеть?

– Совершенно не ожидала.

– Окно было открыто?

– Да.

– То есть он мог позвать вас?

– Мог.

– Он же, если я правильно понимаю, просто вскрикнул.

– Да.

– И вам показалось, что это был крик о помощи?

– Да, он махал руками.

– Но ведь он мог вскрикнуть от удивления. И руками мог всплеснуть от неожиданности, увидев вас.

– Это тоже возможно.

– Вам показалось, что его оттащили от окна?

– Он исчез так быстро.

– Может быть, он просто отскочил от окна. Рядом с ним вы никого не заметили?

– Нет, но этот ужасный калека признался, что был там, и ласкар находился внизу, у лестницы.

– Верно. Ваш муж был в своей обычной одежде?

– Без воротничка и галстука. Я точно помню, что увидела его голую шею.

– Он когда-нибудь раньше в разговорах упоминал Суондам-лейн?

– Никогда.

– А каких-нибудь признаков того, что он принимает опиум, вы не замечали?

– Нет.

– Благодарю вас, миссис Сент-Клер. Это те пункты, в которых я бы хотел быть абсолютно уверенным. Теперь мы поужинаем и отправимся спать, завтра нас ждет напряженный день.

Нам была отведена просторная, удобная комната с двумя кроватями. Беспокойный вечер меня порядком вымотал, поэтому я сразу лег. Но Шерлок Холмс мог несколько дней подряд обходиться без отдыха, если его ум занимала какая-то загадка. Он обдумывал и сопоставлял факты, рассматривал дело с разных точек зрения, выдвигал и отбрасывал различные версии, пока наконец не нащупывал ниточки, ведущие к решению головоломки, или не приходил к выводу, что имеющихся сведений недостаточно. Вскоре я понял, что мой друг собирается бодрствовать всю ночь. Он снял пиджак и жилетку, надел свободный синий халат и обошел всю комнату, собирая подушки с кровати, дивана и кресла. Их он разбросал по полу на восточный манер, уселся сверху, скрестив ноги, и выложил перед собой унцию трубочного табаку и коробок спичек. Я какое-то время смотрел на эту застывшую фигуру со старой бриаровой трубкой в зубах, окутанную клубами медленно поднимающегося к потолку голубого дыма. Он сидел молча и неподвижно, устремив отсутствующий взгляд куда-то вверх, и его бледное орлиное лицо озарялось робким светом лампы. Таким я видел его перед тем, как уснул, таким же застал его, когда он, неожиданно вскрикнув, разбудил меня на следующее утро, когда раннее летнее солнце уже наполнило ярким светом комнату. Трубка все так же торчала у него во рту, дым все так же поднимался к потолку, комната была полна плотного табачного тумана, исчезла только пачка табака, которая лежала перед ним вечером.

– Проснулись, Ватсон? – спросил он.

– Да.

– Готовы с утра прокатиться?

– Конечно.

– Тогда одевайтесь. Все еще спят, но я знаю, где ночует конюх, так что наша двуколка будет скоро готова.

Глаза его блестели, он улыбался и вообще ни капли не походил на того мрачного мыслителя, которым был вчера. Одеваясь, я взглянул на часы. Неудивительно, что все еще спали: было двадцать пять минут пятого. Как только я застегнул последнюю пуговицу, вернулся Холмс и сообщил, что конюх уже впрягает лошадь.

– Хочу проверить одну свою теорию, – сказал он, натягивая ботинки. – Мне кажется, что вы, Ватсон, сейчас находитесь в обществе одного из величайших глупцов Европы. Мне бы следовало дать такого пинка, чтобы я летел отсюда до самого Чаринг-Кросса. Но, по-моему, я нашел ключ, с помощью которого можно будет открыть тайны этого дела.

– И где же вы его нашли? – улыбнулся я.

– В ванной, – ответил он. – Да-да, в ванной, я не шучу, – добавил он, видя недоверие на моем лице. – Я только что оттуда. Ключик этот лежит у меня вот в этом саквояже. Едем, дружище, посмотрим, подойдет ли он к замку.

Стараясь ступать как можно тише, мы спустились по лестнице и вышли на залитый солнцем двор. На дороге нас уже дожидалась двуколка, заспанный конюх держал под уздцы лошадь. Мы вскочили в экипаж и быстро покатили по лондонской дороге. Мы обогнали несколько телег, везущих свежие овощи в столицу, но ряды вилл по обеим сторонам дороги были безжизненны и молчаливы, словно в каком-то городе-призраке.

– Некоторые особенности делают это дело поистине уникальным, – сказал Холмс, подстегивая лошадь. – Должен признаться, я был слеп, как крот, но все же лучше поумнеть поздно, чем никогда.

В окнах только начали появляться первые заспанные лица, когда мы въехали в Лондон с суррейской стороны. По Ватерлоо-бридж-роуд мы пересекли Темзу, потом по Веллингтон-стрит резво выехали на Бау-стрит. В полицейском участке Холмса прекрасно знали. Двое констеблей у двери отдали ему честь, затем один из них взял под уздцы лошадь, а второй провел нас внутрь.

– Кто сегодня дежурит? – спросил Холмс.

– Инспектор Бродстрит, сэр.

– А, Бродстрит, здравствуйте! – По облицованному каменными плитами коридору нам навстречу шел высокий крепкий мужчина в фуражке и мундире. – Бродстрит, мне нужно с вами поговорить.

– Конечно, мистер Холмс. Пройдите в мой кабинет.

Это была небольшая комнатка, напоминающая контору: на столе – огромная книга для записей, на стене – телефонный аппарат. Инспектор сел за стол.

– Чем могу помочь, мистер Холмс?

– Меня интересует тот попрошайка, Бун… Который проходит по делу об исчезновении мистера Невила Сент-Клера из Ли.

– Мы решили оставить его у себя до окончания следствия.

– Да, я слышал. Он здесь или его куда-нибудь перевели?

– Здесь, сидит в камере.

– И как он себя ведет? Не шумит?

– Нет, затаился, как мышь. Но какой этот мерзавец грязный!

– Грязный?

– Не то слово! Мы еле заставили его руки помыть, но морда у него черная, как у трубочиста. Ну ничего, у нас заведено мыть заключенных, когда заканчивается следствие. Если бы вы его увидели, то согласились бы, что ему это просто необходимо.

– Мне бы очень хотелось на него взглянуть.

– В самом деле? Нет ничего проще. Прошу за мной. Чемоданчик можете оставить в кабинете.

– Нет, я возьму его с собой.

– Ну, как хотите. Прошу за мной. – Он провел нас по длинному проходу, открыл зарешеченную дверь в конце, спустился по винтовой лестнице, и мы оказались в коридоре с выбеленными стенами и рядами дверей по обеим сторонам.

– Он в третьей справа, – сообщил инспектор, направляясь к нужной камере. Он тихо открыл смотровое окошко и заглянул внутрь. – Вот он. Спит голубчик. Можете посмотреть.

Мы приникли к маленькой решетке. Заключенного было прекрасно видно, он крепко спал лицом к двери и дышал медленно и глубоко. Это был мужчина средней комплекции, одетый в подобающее его профессии тряпье, сквозь многочисленные дыры в куртке была видна яркая рубашка. Инспектор оказался прав: при взгляде на этого оборванца создавалось впечатление, что этот человек не мылся никогда в жизни, но даже въевшаяся в лицо грязь не могла скрыть его уродства. Широкий рубец шел от глаза до подбородка и приподнимал, выворачивая, одну сторону верхней губы, из-под которой хищно торчали три зуба. Лоб до самых глаз прикрывал клок огненно-рыжих волос.

– Красавец, не правда ли? – усмехнулся инспектор.

– Да, помыть его стоит, – заметил Холмс. – Кстати, я подумал об этом, когда собирался к вам, поэтому захватил с собой все, что нужно.

Он раскрыл саквояж и, к нашему удивлению, извлек из него огромную губку.

– Хе-хе, ну вы и шутник, – усмехнулся инспектор.

– А теперь, если вы тихонько откроете дверь, мы очень скоро придадим этому господину более благообразный вид.

– Что ж, почему бы и нет? – пожал плечами инспектор. – Своим видом он совсем не украшает камеру нашего управления, не так ли?

Он осторожно вставил ключ в замочную скважину, и мы бесшумно вошли. Заключенный пошевелился, но крепкий сон не отпустил его. Холмс наклонился к бадье с водой, смочил губку и резким движением дважды крест-накрест прошелся ею по лицу спящего.

– Позвольте представить! – громко воскликнул он. – Мистер Невил Сент-Клер из Ли.

Никогда в жизни я не видел ничего подобного. Лицо под мокрой губкой словно отклеилось от головы мужчины, как кора от ствола дерева. Исчезла коричневая корка грязи! Исчез безобразный шрам, разделяющий пополам лицо, и вывернутая губа, которая придавала ему столь жуткий вид! Рывком были сдернуты спутанные рыжие волосы, и перед нами предстал бледный, благообразного вида мужчина с грустным лицом, черными волосами и гладкой кожей, который, приподняв голову, протер глаза и, ничего не понимая спросонья, стал оглядываться по сторонам. В следующую секунду он понял, что произошло, и, вскрикнув, уткнул лицо в подушку.

– Силы небесные! – поразился инспектор. – Это и вправду пропавший Сент-Клер! Я видел его фотографию.

Заключенный оторвался от подушки и повернулся к нам.

– Что ж, ладно, – промолвил он с видом человека, покорившегося судьбе. – Скажите, в чем меня обвиняют?

– В убийстве мистера Невила Сент… Э-э-э, да в этом вас обвинить нельзя. Разве что оформить как попытку самоубийства, – заулыбался инспектор. – Ну, скажу я вам, уже двадцать семь лет служу в полиции, но такого еще не видел!

– Если я мистер Невил Сент-Клер, то, очевидно, никакого преступления не было и, следовательно, задерживать меня у вас никаких оснований нет.

– Было совершено не преступление, а допущена большая ошибка, – сказал Холмс. – Вам бы следовало доверять жене.

– Дело не в жене! Дело в детях! – застонал бывший нищий. – Господи! Я не мог допустить, чтобы они стыдились своего отца. Боже, какой позор! Что теперь делать?

Холмс сел рядом с ним на койку и похлопал по плечу.

– Если дело дойдет до суда, конечно же, избежать огласки не удастся, – сказал он. – Но, с другой стороны, если вы сможете убедить полицию, что обвинить вас, собственно, не в чем, не думаю, что подробности попадут в газеты. Инспектор Бродстрит, я уверен, запишет все, что вы можете рассказать, и предоставит материалы в соответствующую инстанцию. Дело будет закрыто.

– Господи, благослови вас! – с чувством воскликнул заключенный. – Я бы вытерпел заключение – да что там заключение, на казнь бы пошел, лишь бы не запятнать позором своих детей. Вы должны меня понять. Сейчас я все расскажу.

Вы первыми услышите эту мою историю. Мой отец был школьным учителем в Честерфилде, там же я получил прекрасное образование. В молодости я много путешествовал, выступал в театре, пока наконец не стал репортером одной вечерней лондонской газеты. Как-то раз моему редактору пришло в голову сделать серию репортажей о столичных бедняках, и я вызвался на это дело. С того самого дня и начались мои злоключения. Единственным способом добыть какие-то факты для статей было самому на время переодеться нищим и выйти на улицу. Еще в театре я в совершенстве научился гримироваться – коллеги-актеры мне даже завидовали, и я решил воспользоваться старыми навыками. Я раскрасил лицо, вдобавок, чтобы выглядеть совсем уж жалким, изобразил на нем страшный шрам и вывернул губу, прилепив ее маленьким кусочком пластыря телесного цвета. Потом я нацепил рыжий парик и, вырядившись в соответствующую одежду, вышел на улицу. Я подыскал себе место в деловом районе, для прикрытия торговал спичками, но на самом деле просто стоял и ждал подачек. В первый день я провел на улице семь часов и, когда вечером вернулся домой и подсчитал свой заработок, страшно удивился. Оказалось, что я насобирал ни много ни мало двадцать шесть шиллингов и четыре пенса.

Потом, написав свои статьи, я выбросил все это из головы. Но однажды ко мне за помощью обратился друг, я заверил один из его векселей, и в результате у меня образовался долг в двадцать пять фунтов. Я долго ломал голову над тем, где взять деньги, и внезапно мне в голову пришла одна мысль. Я выпросил у кредитора отсрочку на две недели, взял отпуск и провел все это время в Сити в образе попрошайки. Уже через десять дней я насобирал достаточную сумму и выплатил долг. Вы, я думаю, сами понимаете, насколько тяжело мне было возвращаться на работу, где я получал два фунта в неделю, при этом не имея свободной минуты, если я знал, что те же деньги можно заработать на улице за день, достаточно лишь нанести грим, положить перед собой шапку и просто сидеть на одном месте. Гордость и жажда денег долго боролись во мне, и деньги наконец перевесили. Я бросил работу и пошел на улицу, стал каждый день выходить на тот же угол, где сидел в первый раз, вызывая у прохожих жалость своим жутким лицом и набивая карманы медяками. Лишь один человек знал мою тайну – это владелец грязного притона на Суондам-лейн, где я снимал комнату, чтобы по утрам превращаться в грязного попрошайку, а вечерами снова становиться вполне приличным человеком. Этому человеку, ласкару, я платил очень неплохо, поэтому был уверен, что он никому обо мне не проболтается.

Вскоре я обнаружил, что зарабатываю намного больше, чем трачу. Я, конечно, не хочу сказать, что любой нищий на улицах Лондона может собрать по 700 фунтов в год – хотя я обычно получал еще больше, – но у меня-то было преимущество, я умел пользоваться гримом, да и язык у меня подвешен, в общем, скоро я стал довольно популярной фигурой в Сити. Каждый день ручеек медяков наполнял мои карманы. Иногда перепадали и серебряные монетки. День, когда я зарабатывал меньше двух фунтов, я считал неудачным.

Чем богаче я становился, тем больше росли мои потребности. Я снял хороший дом за городом, женился. Никто и не догадывался, чем я занимаюсь. Моя дорогая жена знала, что у меня какие-то дела в Сити, но абсолютно не подозревала, какого рода.

В прошлый понедельник, отстояв день на углу, я вернулся в свою комнату над опиумным притоном. Переодеваясь, я выглянул в окно и, к своему ужасу и удивлению, увидел собственную жену, которая стояла на улице и смотрела прямо на меня. Я от неожиданности вскрикнул, прикрыл руками лицо и, бросившись вниз к ласкару, стал просить его, чтобы он никого не пускал ко мне. Потом я слышал голос жены на лестнице, знал, что наверх ее не пропустят, но все же поспешно сбросил с себя одежду, натянул костюм попрошайки, парик и выкрасил лицо. Теперь даже жена не узнала бы меня под этой маской. Потом до меня дошло, что, если комнату обыщут, мою одежду найдут и все откроется. Поэтому я распахнул окно, причем толкнул раму с такой силой, что у меня снова пошла кровь из пальца (в то утро я порезался в спальне), схватил пиджак, тяжелый от медяков, которые я только что пересыпал в карманы из своего кожаного мешка с дневной выручкой, и швырнул его за окно, в Темзу. Остальная одежда тоже полетела бы в воду, но я услышал топот констеблей на лестнице, и уже через несколько минут был, признаюсь, к своему огромному облегчению, не опознан как мистер Невил Сент-Клер, а арестован как его убийца.

Не знаю, что еще можно к этому добавить. Я собирался оставаться в гриме как можно дольше, из-за этого и не мылся. Конечно, я понимал, что жена моя будет очень волноваться, поэтому, улучив момент, когда никто из констеблей не смотрел в мою сторону, потихоньку снял с пальца кольцо и передал его ласкару с коротенькой, написанной заранее запиской, в которой просил ее не волноваться.

– Она получила ее только вчера, – сказал Холмс.

– Боже мой! Представляю, какую неделю она пережила!

– За ласкаром было установлено наблюдение, – вставил инспектор Бродстрит, – так что понятно, почему он не смог сразу отправить записку. Вероятно, он передал ее кому-то из своих клиентов, который на несколько дней забыл о ней.

– Верно, – подтвердил Холмс. – Я тоже так думаю. Но неужели вас никогда не задерживали за нищенство?

– Задерживали, и не раз, но что для меня штраф!

– Однако теперь с этим придется покончить, – строго сказал Бродстрит. – Если вы хотите, чтобы полиция закрыла глаза на ваши делишки, Хью Бун должен исчезнуть навсегда.

– Клянусь всем святым, что есть в этом мире.

– Что ж, в таком случае, думаю, дело можно закрывать. Но если вас еще раз поймают, можете не сомневаться, все наверняка всплывет наружу. Мистер Холмс, мы вам очень благодарны за то, что вы нам опять помогли. Хотелось бы мне знать, как это у вас получается добиваться таких результатов.

Мой друг улыбнулся.

– На этот раз я провел ночь на пяти подушках и выкурил унцию табаку. Ватсон, по-моему, если мы сейчас поедем на Бейкер-стрит, мы как раз поспеем к завтраку.