Читать книгу Записки о Шерлоке Холмсе - Артур Конан Дойл - Страница 3

(Публикуя эти короткие очерки, в основу которых легли те многочисленные случаи, когда благодаря исключительным способностям моего друга мы с ним становились свидетелями, а иногда и непосредственными участниками странных, порой даже драматических событий, я, естественно, стремился останавливаться чаще на его успехах, чем на поражениях. И дело не в том, что я не хочу наносить вред репутации Шерлока Холмса (поскольку именно в тех случаях, когда он заходил в тупик, энергия и разносторонность его дарования достигали наивысшей точки), просто, когда он в чем-то терпел неудачу, почти всегда оказывалось, что и никто другой также не в состоянии преуспеть в этом деле и оно навсегда списывалось в разряд неподдающихся разгадке. Однако иногда случалось и такое, что Холмс ошибался, а правда все же всплывала на поверхность. В моем архиве хранятся записи о пяти-шести подобных случаях. Наибольший интерес среди них, как мне кажется, представляют дело о втором пятне и история, которую я сейчас собираюсь рассказать.)

Шерлок Холмс редко занимался физическими упражнениями просто так, ради тренировки. Мало кто мог тягаться с ним в силе мышц, и он был, несомненно, одним из лучших боксеров в своем весе, которых мне приходилось видеть, но не имеющее определенной цели напряжение для него было лишь пустой тратой энергии, и он редко проявлял какую-либо активность, когда этого не требовало дело. Однако с уверенностью могу сказать, что более неутомимого человека, чем мой друг, мне встречать не приходилось. Удивительно, что при этом ему удавалось держать себя в такой прекрасной форме, поскольку питался Холмс умеренно и жил скромно, если не сказать по-спартански. Кроме употребления кокаина, дурных привычек за ним не водилось, впрочем, и это случалось довольно редко, когда серьезных дел не попадалось, в газетах не было ничего интересного и ему нужно было забыться от скуки.

Однажды ранней весной, в один из таких периодов вынужденного безделья, мы с Холмсом отправились на прогулку в парк. Вязы едва начинали покрываться первой робкой зеленью, а липкие почки каштана только-только стали превращаться в пятиперстные листики. Два часа мы бродили по дорожкам парка, почти не разговаривая, как и подобает двум мужчинам, превосходно знающим друг друга. Было уже почти пять, когда мы вернулись на Бейкер-стрит.

– Прошу прощения, сэр, – сказал лакей, открывая нам дверь. – К вам приходил джентльмен.

Холмс укоризненно посмотрел в мою сторону.

– Вот вам и прогулки по саду, – с досадой обронил он. – Этот джентльмен уже ушел?

– Да, сэр.

– А вы не предложили ему подождать?

– Да, сэр, и он ждал вас.

– Как долго?

– Полчаса, сэр. Только этот джентльмен был каким-то нервным. Зайдя в дом, он ни разу не присел, все расхаживал из угла в угол, топал ногами. Я стоял у двери, сэр, поэтому слышал. Потом он вышел в коридор и как закричит: «Этот господин вообще собирается когда-нибудь возвращаться?» Так и сказал, сэр. «Подождите еще немного, он скоро будет», – говорю я ему. А он: «Тогда я лучше подожду на свежем воздухе, а то я уже почти сварился тут у вас. Я скоро вернусь». После этого он ушел, и как я его ни уговаривал, ждать он больше не захотел.

– Ну что ж, вы сделали все, что могли, – сказал Холмс, и мы направились в нашу гостиную. – Вот ведь не повезло, Ватсон. Мне как раз нужно заняться каким-нибудь делом, а у этого человека, судя по его поведению, дело серьезное. Но что я вижу! Это ведь не ваша трубка на столе. Должно быть, это он ее забыл. Отличный старый бриар[12] с хорошим длинным мундштуком, сделанным из материала, который в табачных магазинах называют янтарем. Интересно, сколько всего в Лондоне мундштуков из настоящего янтаря? Некоторые полагают, что если в янтаре есть муха, он настоящий, но на самом деле засунуть муху в фальшивый янтарь проще простого. Что ж, должно быть, наш гость очень волновался, раз забыл у нас трубку, которой явно очень дорожит.

– Откуда вам известно, что он ею так уж дорожит? – поинтересовался я.

– Для начала могу сказать, что такая трубка новая стоит семь с половиной шиллингов. Видите, ее дважды чинили, один раз деревянную чашку, второй раз мундштук. В обоих случаях были наложены серебряные стяжки. Каждая из таких починок стоит больше, чем сама трубка. Раз человек решает отдать трубку в ремонт вместо того, чтобы купить за те же деньги новую, значит, он ею очень дорожит.

– Вы можете еще что-нибудь добавить? – спросил я, так как Холмс продолжал вертеть трубку в руках, задумчиво рассматривая ее.

Он поднял трубку и постучал по ней длинным худым указательным пальцем, как профессор, демонстрирующий студентам-медикам кость.

– Среди трубок порой попадаются весьма любопытные экземпляры, – сказал Холмс. – Ничто не может рассказать о человеке больше, чем его трубка. Разве что часы и шнурки. Но на этой нет каких-то ярко выраженных или интересных отметин. Ее хозяин – человек крепкого телосложения, левша, имеет прекрасные зубы, несколько небрежен и не беден.

Мой друг выдал мне эту информацию как бы между прочим, но я заметил, как он покосился на меня, чтобы убедиться, что я слежу за его рассуждениями.

– Вы считаете, что если человек курит трубку за семь шиллингов, это говорит о том, что он богат? – спросил я.

– Вот это – смесь под названием «гросвенор» по восемь пенсов за унцию, – сказал Холмс, высыпав себе на ладонь немного содержимого трубки. – Можно найти отличный табак, который стоит в два раза дешевле, следовательно, экономить ему не приходится.

– А как вы догадались об остальном?

– Он имеет обыкновение прикуривать трубку от ламп и газовых рожков. Как видите, трубка сильно обожжена с одной стороны. Спички такого следа явно не могли оставить. Никто, прикуривая, не подносит зажженную спичку к боку трубки. Если же прикуривать от лампы, на боку чаши непременно останется обожженный след. Здесь этот след на правой стороне трубки, из чего я заключаю, что курильщик – левша. Попробуйте сами прикурить от лампы, вы увидите, как естественно будет вам, правше, подносить трубку левой стороной к огню. Конечно, вы могли бы сделать и наоборот, но раз-два, не больше, потому что вам это будет просто неудобно. Здесь же это делали постоянно. Далее мы видим, что он прокусил мундштук. Только сильный, энергичный человек с крепкими зубами способен на такое. Но если я не ошибаюсь, это его шаги на лестнице. Сейчас мы увидим объект более интересный для изучения, чем трубка.

В следующую секунду дверь распахнулась и в комнату вошел высокий молодой человек. Одет он был хорошо, но без щегольства. На нем был темно-серый костюм, в руке он держал коричневую широкополую фетровую шляпу с низкой тульей. Я бы дал ему лет тридцать, но на самом деле он был немного старше.

– Прошу прощения, – несколько смутился он. – Наверное, мне нужно было постучать. Конечно же, мне нужно было постучать, просто, понимаете, я немного расстроен, так что извините.

Он резко провел рукой по лбу, как человек на грани нервного срыва, и сел на стул. Хотя лучше было бы сказать «рухнул».

– Я вижу, вы уже несколько суток не спали, – сочувственно сказал Холмс. – Это выматывает нервы больше, чем работа, и даже больше, чем удовольствия. Чем я могу вам помочь?

– Мне необходим совет, сэр. Я не знаю, что делать, моя жизнь разрушена.

– Вы хотите нанять меня как сыщика-консультанта?

– Не только. Вы – рассудительный человек, и меня интересует ваше мнение… Мнение человека, знающего жизнь. Я хочу знать, как мне быть. И очень надеюсь, что вы мне поможете.

Говорил он короткими и отрывистыми предложениями, и мне показалось, что ему вообще больно разговаривать и делает он это через силу.

– Понимаете, это очень личное дело, – сказал наш посетитель. – Не так уж приятно рассказывать о своих домашних делах посторонним людям. Когда приходится с двумя мужчинами, которых видишь первый раз в жизни, обсуждать поведение своей жены, это просто ужасно. Но я больше не могу молчать, мне необходимо с кем-то посоветоваться.

– Дорогой мистер Грант Мунро… – начал Холмс. Наш посетитель вскочил со стула.

– Как! Вы знаете, как меня зовут?! – вскричал он.

– Если вы хотите сохранять инкогнито, – улыбнулся Холмс, – советую вам отказаться от привычки писать свое имя на подкладке шляпы, или, по крайней мере, не показывать ее тому, с кем разговариваете. Я хотел сказать, что мы с моим другом выслушали немало тайн в этой комнате и многим сумели помочь восстановить душевное равновесие. Уверен, мы и вам поможем. Я вижу, ваше дело не терпит отлагательств, поэтому, может быть, вы сразу приступите к изложению фактов?

Наш посетитель снова провел рукой по лбу, словно перед ним стояла тяжелая задача. И каждое его движение, и выражение лица выдавали в нем человека замкнутого, необщительного, наделенного чувством собственного достоинства, человека, который привык скорее скрывать свои раны, чем выставлять их напоказ. Он неожиданно махнул рукой, словно отбросил последние сомнения, и приступил к рассказу.

– Вот факты, – сказал он. – Я женат. Уже три года. Все это время мы с женой жили счастливо и любили друг друга так сильно, как только могут любить друг друга мужчина и женщина. За все это время мы с ней даже ни разу не поспорили, у нас во всем царила гармония – в мыслях, в словах, в делах. Но теперь, начиная с прошлого понедельника, между нами как будто выросла стена. Мне начинает казаться, что в жизни моей жены и в ее мыслях появилось что-то неизвестное мне. Мистер Холмс, она стала превращаться в другую, совершенно незнакомую мне женщину. Мы отдаляемся друг от друга, и я хочу знать почему. Прежде чем продолжить, я хочу, чтобы вы знали: Эффи любит меня. В этом нет никаких сомнений. Любит всем сердцем, так, как никогда раньше не любила. Я это знаю. Чувствую. Об этом я даже не хочу спорить. Мужчина всегда чувствует, когда женщина любит его по-настоящему. Но эта ее тайна… Пока все не разрешится, у меня на сердце будет лежать камень.

– Пожалуйста, ближе к делу, мистер Мунро, – несколько нетерпеливо сказал Холмс.

– Я расскажу вам все, что знаю про Эффи. Когда я ее впервые встретил, она была вдовой, хоть и молодой… Ей было всего двадцать пять. Тогда ее звали миссис Хэброн. В ранней юности она уехала в Америку и жила в городе Атланта. Там она вышла замуж за этого Хэброна, адвоката с хорошей практикой. У них родился сын, но эпидемия желтой лихорадки, прокатившаяся по городу, унесла жизнь и ребенка, и мужа. Я видел свидетельство о его смерти. После этого оставаться в Америке Эффи не могла, поэтому вернулась в Англию и поселилась у своей тети, старой девы, которая жила в Пиннере, это в Мидлсексе. Может быть, следует упомянуть, что муж оставил Эффи приличное состояние, что-то около четырех с половиной тысяч фунтов, которые к тому же были им очень удачно вложены и приносили в среднем семь процентов. Когда я познакомился с ней, она прожила в Пиннере всего полгода. Мы полюбили друг друга и уже через несколько недель поженились.

Сам я торгую хмелем, и при моем доходе в семьсот-восемьсот фунтов денег нам хватает. Поэтому за восемьдесят фунтов в год мы сняли хорошую виллу в Норбери. Знаете, она очень похожа на маленький уютный сельский домик, хотя и находится совсем рядом с городом. Чуть выше расположен постоялый двор и два дома; за полем, которое подходит прямо к нашей вилле, стоит коттедж. Вот и все наши соседи. На полпути к вокзалу можно увидеть еще чьи-то дома. По делам мне иногда приходится надолго уезжать в город, но летом у меня меньше работы, так что я все свое время провожу с женой в нашем сельском домике и каждая минута доставляет и мне, и Эффи настоящее счастье. Поверьте, я не преувеличиваю, когда говорю, что у нас были идеальные отношения до тех пор, пока все это не началось.

Мне нужно еще кое-что вам сообщить, прежде чем я стану рассказывать дальше. Когда мы поженились, жена переписала все свое имущество на мое имя… Хоть я был против, потому что понимал, что и мне, и ей это будет неудобно, если вдруг дела у меня не заладятся.

«Джек, – сказала она, – когда ты принимал мои деньги, ты сказал, что если они когда-нибудь мне понадобятся, я могу взять любую сумму». – «Ну конечно, – сказал я. – Это ведь твои деньги». – «Что ж, – произнесла тогда Эффи. – Мне нужно сто фунтов».

Признаться, я тогда немного опешил. Ведь я-то думал, она хочет купить себе новое платье или что-нибудь в этом роде.

«Господи, зачем тебе такая сумма?» – спросил я. «Ах, – как бы в шутку сказала Эффи, – ты же говорил, что будешь моим банкиром, а банкиры ведь не должны расспрашивать своих клиентов, правда?» – «Если ты это серьезно, конечно же, ты получишь деньги», – сказал я. «Ну да, я говорю серьезно». – «И зачем они тебе понадобились, не расскажешь?» – «Когда-нибудь, может, и расскажу, но только не сейчас, Джек».

Мне пришлось удовлетвориться таким ответом, хоть это было впервые, когда между нами появились секреты. Я выписал и отдал Эффи чек и больше не вспоминал об этом деле. Может быть, это не имеет никакого отношения к тому, что случилось позже, но я подумал, что об этом стоит упомянуть.

Я уже говорил, что недалеко от нашего дома стоит коттедж. Нас разделяет поле, но, чтобы добраться до него, нужно сначала пойти по дороге, потом свернуть к проселку. За коттеджем есть небольшой сосновый бор. Я люблю гулять по лесу, поэтому частенько бываю там. Сам коттедж последние восемь месяцев пустовал, и очень жаль, потому что это красивое двухэтажное здание с крыльцом, оформленным в старинном стиле, вокруг которого все поросло жимолостью. Я много раз останавливался возле него и думал, как было бы здорово жить в таком живописном месте.

В прошлый понедельник я опять решил прогуляться к бору, когда на проселке мне встретился пустой фургон. Дойдя до коттеджа, я увидел, что рядом с крыльцом на траве разложены вещи, ковры, разные свертки. В общем, я решил, что коттедж наконец кому-то сдали. Я пошел дальше своей дорогой, думая, что за люди будут жить рядом с нами. Случайно подняв голову, в одном из верхних окон я заметил лицо.

Не могу сказать, что было не так с этим лицом, мистер Холмс, но при его виде у меня по спине пробежал холодок. С такого расстояния я не мог разобрать черты этого лица, но только оно показалось мне каким-то неестественным, нечеловеческим. Я решил подойти поближе, чтобы лучше рассмотреть того, кто за мной наблюдал, но едва я сделал пару шагов, как лицо вдруг исчезло. Причем исчезло моментально, как будто растворилось в темноте. Минут пять я простоял на месте, пытаясь понять, что бы это значило и почему лик этот произвел на меня такое впечатление. Я не понял, кто это был, мужчина или женщина, потому что находился слишком далеко, но больше всего меня поразил цвет лица. Оно было совершенно белым и каким-то застывшим, мертвым. Меня это так взволновало, что я решил внимательнее рассмотреть новых обитателей коттеджа. Я подошел к дому и постучал. Дверь сразу же открыла высокая очень худая женщина со строгим неприветливым лицом.

«Что вам нужно?» – спросила женщина, судя по произношению, северянка. «Я ваш сосед, – сказал я и кивнул в сторону своего дома. – Увидел, что вы только что приехали, и решил, что если вам нужна моя помощь…» – «Если вы нам понадобитесь, мы вас позовем», – сказала она и захлопнула дверь у меня перед носом.

Естественно, после такого ответа всякое настроение гулять у меня пропало, я повернулся и пошел домой.

Весь вечер, как ни старался я думать о чем-нибудь другом, мои мысли возвращались к видению в окне и к странной грубости женщины. Я решил ничего не рассказывать жене, потому что Эффи очень эмоциональная и впечатлительная женщина, и я не хотел, чтобы у нее заранее сложилось плохое мнение о наших соседях. О том, что в коттедже поселились жильцы, я рассказал ей перед сном. Я ожидал, что жена что-нибудь скажет, но она промолчала.

Обычно я сплю как убитый. В моей семье даже шутили, что ночью можно хоть из пушек палить, я все равно не проснусь. Но в ту ночь (не знаю, то ли это необычное происшествие на меня так подействовало, то ли что-нибудь другое) я спал не так крепко, как всегда. Сквозь сон я ощутил какое-то движение в комнате. Постепенно я понял, что это моя жена, полностью одетая и в шляпке, набрасывает на себя плащ. Хоть я еще не совсем проснулся, меня удивили такие ранние сборы, поэтому, не поднимая головы, я уже открыл рот, чтобы что-то ей сказать или остановить, но тут сквозь полуопущенные веки я увидел ее лицо, освещенное свечой, и от удивления онемел. У нее было такое выражение, которого я никогда раньше не видел… Я даже не мог предположить, что лицо Эффи может быть таким. Она была бледна как смерть, быстро дышала и, застегивая плащ, украдкой поглядывала на кровать, проверяя, не проснулся ли я. Решив, что я все еще сплю, Эффи бесшумно выскользнула из комнаты, и через секунду я услышал скрип: так могли скрипеть только петли входной двери. Я приподнялся в кровати и несколько раз ударил кулаком по ее железному краю, чтобы убедиться, что не сплю. Потом я достал из-под подушки часы. Было три часа ночи. Что моя жена могла делать в три часа ночи на проселочной дороге?

Двадцать минут я просидел на кровати, пытаясь что-нибудь понять или придумать хоть какое-то объяснение увиденному. Но чем больше я об этом размышлял, тем более странным и необъяснимым казалось мне поведение жены. Я все еще терялся в догадках, когда снова скрипнула дверь и на лестнице раздались шаги.

«Где ты была, Эффи?» – спросил я, когда в комнату вошла жена.

Услышав мой голос, она встрепенулась и как-то приглушенно вскрикнула. Этот крик и ее испуг взволновали меня куда сильнее, чем все остальное, потому что в них чувствовалась вина. Эффи всегда была женщиной искренней, открытой, поэтому, когда я увидел, что она, как преступник, крадучись заходит в свою же спальню и кричит от испуга, когда к ней обращается собственный муж, мне стало не по себе.

«Джек, ты не спишь! – воскликнула она с нервным смешком. – А я думала, тебя из пушки не разбудишь». – «Где ты была?» – уже строже спросил я. «Я понимаю, ты удивлен», – сказала Эффи и стала расстегивать плащ. Я увидел, как дрожат ее пальцы. – Со мной такое первый раз. Я вдруг почувствовала, что начинаю задыхаться, и мне ужасно захотелось выйти на свежий воздух. Знаешь, мне бы сделалось дурно, если бы я не вышла. Я постояла пару минут у двери, и мне стало лучше».

Говоря это, она ни разу не посмотрела в мою сторону. И голос у нее был какой-то странный. Я догадался, что она говорит неправду. Не став больше ничего спрашивать, я положил голову на подушку и отвернулся к стене. Сердце у меня ныло, в голове носились тысячи самых скверных сомнений и подозрений. Что может скрывать от меня жена? Куда она на самом деле ходила? Я понял, что, пока не узнаю всей правды, покоя мне не будет. Но, однажды услышав ложь, заставить себя спрашивать еще раз я не мог. До самого утра я не мог заснуть, ворочался с боку на бок, придумывая самые невероятные объяснения подобного поведения Эффи.

В тот день мне нужно было в город, но я был так возбужден, что не мог заставить себя думать о делах. Жена, похоже, волновалась не меньше моего. По тем быстрым взглядам, которые она украдкой бросала на меня, было видно, что она понимает, что я не поверил ей, и теперь изо всех сил пытается сообразить, как себя вести. За завтраком мы почти не разговаривали. Потом я вышел прогуляться, чтобы обдумать случившееся на свежем утреннем воздухе.

Я дошел до самого Хрустального дворца[13], погулял там часок и вернулся в Норбери к часу дня. По дороге домой, проходя мимо соседского коттеджа, я на секунду остановился, чтобы посмотреть, не мелькнет ли в окне тот странный лик, который я видел вчера. Представьте себе мое удивление, мистер Холмс, когда дверь дома вдруг открылась и оттуда вышла моя жена.

Увидев ее, я остолбенел, но мои чувства не шли ни в какое сравнение с тем, что было написано на ее лице, когда наши глаза встретились. В первое мгновение Эффи немного подалась назад, как будто хотела заскочить обратно в дом, но, поняв, что это бесполезно, все равно я ее уже увидел, она направилась ко мне. Эффи выдавила из себя улыбку, но при этом была бледнее смерти, а ее глаза расширились от страха.

«Джек, это ты! – воскликнула она. – А я как раз зашла к новым соседям спросить, не нужна ли им помощь. Почему ты на меня так смотришь? Джек, ты что, злишься?» – «Так, – сказал я, – вот, значит, куда ты ходила ночью». – «Что ты говоришь!» – вскричала Эффи. «Ты приходила сюда. Я в этом уверен. Кто эти люди? Почему ты ходишь к ним по ночам?» – «Я никогда раньше не была здесь». – «Как ты можешь говорить заведомую ложь! – закричал я. – Ведь по голосу слышно, что ты меня обманываешь. Скажи, я когда-нибудь от тебя что-то скрывал? Сейчас я войду туда и выясню, что происходит». – «Нет, нет, Джек, ради Бога! – Она прямо задохнулась от волнения, и когда я направился к двери, схватила меня за рукав и с удивительной для нее силой оттащила назад. – Умоляю тебя, Джек, не делай этого! – кричала она. Когда я попытался отдернуть руку, Эффи вцепилась в меня еще сильнее и глаза ее наполнились слезами. – Поверь мне, Джек! – продолжала молить она. – Поверь один-единственный раз, ты никогда не пожалеешь об этом. Ты же знаешь, если я решила скрыть что-то от тебя, я делаю это ради тебя же. От этого зависит наша жизнь, твоя и моя. Если мы сейчас вместе уйдем отсюда, все будет хорошо. Если ты войдешь в этот дом – между нами все кончено».

Говорила Эффи так искренне и в ее голосе было столько отчаяния, что я замер перед дверью в нерешительности.

«Я поверю тебе, но только при одном условии, – наконец сказал я. – Я хочу, чтобы с этой минуты все это прекратилось. Если хочешь, можешь ничего мне не рассказывать, но ты должна пообещать мне, что твои ночные прогулки прекратятся, ты не станешь больше делать ничего такого, что нужно будет от меня скрывать. Я прощу тебя, если ты дашь слово, что этого больше не случится». – «Я знала, что ты поверишь мне! – с огромным облегчением воскликнула Эффи. – Все будет так, как ты захочешь. Идем… Идем домой».

Не отпуская моего рукава, она повела меня прочь от этого коттеджа. Когда мы немного отошли, я оглянулся. Из верхнего окна на нас смотрело застывшее лицо. Что может быть общего между моей женой и этим существом? И что связывает Эффи с той неприятной, грубой женщиной? Для меня это неразрешимая загадка, но сердце мое не будет знать покоя, пока я не найду ответа.

Следующие два дня я никуда не ездил, и жена, похоже, выполняла условия нашего договора: насколько мне известно, она вообще не выходила из дому. Но на третий день я получил явное доказательство того, что даже клятвенное обещание не заставило Эффи позабыть о силе, которая тянула ее прочь от мужа и домашних обязанностей.

В тот день я поехал в город, но вернулся не своим обычным поездом в три тридцать шесть, а немного раньше, в два сорок. Зайдя в дом, я наткнулся на служанку, которая при виде меня остановилась как вкопанная.

«Где хозяйка?» – спросил я. «По-моему, ушла гулять», – дрожащим голосом сказала она.

Меня тут же охватило подозрение. Я кинулся наверх, чтобы убедиться, что Эффи нет дома. Там, бросив случайный взгляд в окно, я увидел, что служанка, с которой я только что разговаривал, бежит прямиком через поле к коттеджу. Разумеется, мне все сразу стало ясно: жена снова ушла в тот дом и попросила служанку сообщить ей, если я вдруг вернусь. Кипя от гнева, я сломя голову бросился вниз и побежал вслед за служанкой, намереваясь раз и навсегда покончить с этим делом. Я встретил жену и служанку, которые торопливо шли по проселку, но даже не остановился, чтобы поговорить с ними. В коттедже скрывалась тайна, которая омрачала мое существование. Ничто не могло остановить меня в ту секунду. Подбежав к коттеджу, я даже не постучал. Рванув на себя дверь, я вломился в коридор.

На первом этаже все было тихо. На кухне на огне стоял чайник, в корзине, свернувшись калачиком, лежал большой черный кот. Неприветливой женщины нигде не было видно. Я забежал в другую комнату, но и там никого не было. Тогда я бросился наверх, но и здесь, заглянув в обе комнаты, никого не нашел. Дом был пуст. Мебель и картины на стенах произвели на меня неприятное впечатление своей грубоватой простотой, только одна комната, та, в окне которой я видел странное лицо, была обставлена со вкусом. В ней мои подозрения вспыхнули с новой силой, поскольку на каминной полке я увидел фотографию своей жены, на которой она была изображена в полный рост. Этот снимок был сделан всего три месяца назад по моей просьбе, и это, очевидно, была копия.

Я не вышел из коттеджа до тех пор, пока не убедился, что там действительно никого нет. Домой я пошел с тяжелым сердцем. Никогда еще мне не было так горько. Жена ждала меня в холле, но я был слишком зол, чтобы разговаривать с ней, поэтому молча прошел мимо и направился в кабинет. Эффи успела зайти за мной, прежде чем я закрыл дверь.

«Джек, извини, что я нарушила обещание, – сказала она. – Но, если бы ты знал все обстоятельства, я уверена, ты бы простил меня». – «Так расскажи мне все», – сказал тогда я. «Не могу, Джек! Не могу», – простонала она. «Пока ты не расскажешь, кто живет в этом доме и кому ты подарила свою фотографию, я не смогу тебе доверять», – резко сказал я и ушел из дому.

Это произошло вчера, мистер Холмс, с тех пор я ее не видел и ничего нового об этом странном деле не узнал. Впервые со дня нашего знакомства между нами пробежала черная кошка. Я так потрясен, что просто не знаю, что мне делать дальше. Сегодня утром мне вдруг пришло в голову, что вы – как раз тот человек, который может помочь мне советом, поэтому я и поспешил к вам. Я полностью вам доверяю. Если я что-то упустил или недостаточно понятно рассказал, задавайте любые вопросы. Только умоляю, скажите, что мне делать. Я этого долго не вынесу!

Мы с Холмсом с огромным интересом выслушали этот удивительный рассказ, изложенный сбивчиво, с надрывом, человеком, который до крайности взволнован. Холмс какое-то время сидел молча, задумчиво взявшись за подбородок.

– Скажите, – наконец заговорил он, – вы уверены, что в окне видели именно человеческое лицо?

– Оба раза я видел его с приличного расстояния, поэтому не могу сказать наверняка.

– Однако оно произвело на вас большое впечатление.

– Меня поразил его неестественный цвет и странное, как бы застывшее выражение. Как только я подходил, лицо тут же исчезало.

– Сколько времени прошло с того дня, когда ваша жена попросила у вас сто фунтов?

– Около двух месяцев.

– Вы когда-нибудь видели фотографию ее первого мужа?

– Нет. Вскоре после его смерти в Атланте случился большой пожар и все бумаги жены сгорели.

– Но свидетельство о смерти осталось, вы упоминали, что видели его.

– Да, но это был дубликат, который она сделала уже после пожара.

– Вы встречались с кем-нибудь, кто был знаком с ней в Америке?

– Нет.

– А она когда-либо предлагала съездить туда еще раз?

– Нет.

– И писем оттуда не получала?

– Ни одного.

– Благодарю вас. Теперь я бы хотел немного подумать. Если обитатели коттеджа съехали, у нас могут возникнуть трудности. Но, с другой стороны, и это кажется мне более вероятным, если вчера они ушли оттуда, потому что были предупреждены о вашем приближении, то еще могут вернуться, и мы легко разберемся, что к чему. Что ж, мой совет таков: возвращайтесь в Норбери и еще раз присмотритесь к окнам коттеджа. Если что-нибудь укажет вам на то, что его обитатели вернулись, не пытайтесь проникнуть внутрь, а пошлите нам телеграмму. Мы с моим другом приедем к вам в течение часа и разберемся в этом деле.

– А если там по-прежнему никого нет?

– В этом случае я приеду завтра, и мы с вами обсудим дальнейшие действия. Всего доброго, и главное: не стоит волноваться, пока вы не уверены, что на то есть причины.

– Боюсь, дело плохо, Ватсон, – вздохнул мой друг, закрыв дверь за мистером Грантом Мунро. – Каковы ваши соображения?

– Крайне неприятная история, – сказал я.

– Да. Либо это шантаж, либо я жестоко ошибаюсь.

– А кто, по-вашему, шантажист?

– Скорее всего то существо, которое обитает в единственной приличной комнате и держит на каминной полке фотографию миссис Мунро. Честное слово, Ватсон, меня очень заинтересовало это призрачное лицо! Я должен разобраться в этом деле!

– У вас уже есть гипотеза?

– Да, предварительная. Но я буду очень удивлен, если она не подтвердится. В коттедже живет первый муж миссис Мунро.

– Почему вы так думаете?

– Как еще объяснить ее страстное нежелание пускать туда нынешнего супруга? По моему мнению, дело обстоит приблизительно так. В Америке эта женщина вышла замуж. Потом в ее муже произошли какие-то неприятные, отталкивающие перемены, скажем, он заразился какой-нибудь страшной болезнью, проказой, например, или потерял рассудок и превратился в идиота, не знаю. Наконец она решает бежать от него, возвращается в Англию, изменяет фамилию и, как ей кажется, начинает новую жизнь. Подсунув второму мужу свидетельство о смерти какого-то постороннего мужчины, женщина три года счастливо живет в браке и считает, что ей не о чем беспокоиться. Потом ее адрес каким-то образом становится известен ее первому мужу или какой-нибудь бессовестной женщине, которая хочет использовать несчастного инвалида в своих целях, такое тоже можно предположить. Кто-то из них (или они вместе) пишет жене Гранта Мунро письмо с угрозой раскрыть ее тайну. Она просит у мужа сто фунтов, чтобы попытаться откупиться от шантажистов. Однако они все равно приезжают, и, когда муж вскользь упоминает, что в соседнем коттедже поселились новые обитатели, она понимает, что это они. Дождавшись, когда супруг заснет, миссис Мунро выскальзывает из дому и мчится в коттедж, чтобы уговорить шантажистов оставить ее в покое. Ничего не добившись, женщина возвращается туда утром и, выходя из коттеджа, встречается с мужем, как мы знаем из его рассказа. Она обещает ему не ходить больше туда, но желание отделаться от страшных соседей не дает ей покоя и уже через два дня она совершает новую попытку. Возможно, по требованию шантажистов она берет с собой фотографию. Разговор в коттедже прерывает неожиданно появившаяся служанка. Она сообщает, что муж вернулся домой. Миссис Мунро, понимая, что с минуты на минуту явится и он сам, поспешно выводит обитателей дома через заднюю дверь и, возможно, прячет их в сосновом бору, который, судя по рассказу, находится неподалеку. Вот почему мистер Мунро никого там не нашел. Впрочем, я сильно удивлюсь, если сегодня вечером он выяснит, что дом по-прежнему пуст. Как вам моя версия?

– Все это лишь предположения.

– Но, по крайней мере, все факты получили объяснение. Если всплывут какие-нибудь новые детали, которые не укладываются в эту версию, у нас будет время пересмотреть ее. Сейчас же нам остается только дожидаться вестей из Норбери от нашего друга.

Ждать пришлось недолго. Телеграмму доставили, как только мы допили чай. «Коттедж снова обитаем, – сообщалось в ней. – Опять видел в окне лицо. Буду встречать семичасовой поезд. До вашего приезда ничего не предпринимаю».

Наш клиент ждал нас на платформе. Как только мы вышли из вагона, он бросился к нам, и в свете станционных ламп мы увидели, что он очень бледен и крайне взволнован.

– Они все еще там, мистер Холмс. – Грант Мунро схватил моего друга за рукав. – По дороге сюда я видел свет в окнах. Нужно разобраться во всем раз и навсегда.

– Вы уже решили, что делать? – спросил Холмс, когда мы вышли на темную, обсаженную высокими деревьями проселочную дорогу.

– Я ворвусь в дом и выясню, кто там прячется. И я бы хотел, чтобы вы при этом присутствовали как свидетели.

– И вы готовы сделать это, несмотря на уверения жены, что для вас же будет лучше не раскрывать ее тайну?

– Да, готов.

– Ну что ж, по-моему, вы имеете на это право. Правда, какой бы она ни была, всегда лучше, чем неопределенность и сомнения. Сразу же идите наверх. Конечно, наши действия идут вразрез с законом, но, думаю, игра стоит свеч.

Вечер выдался темным. Моросил дождь. С главной дороги мы свернули на узкую, изрезанную глубокими колеями проселочную дорожку, обсаженную с обеих сторон густыми кустами. Мистер Грант Мунро уверенно шагал вперед, и нам не оставалось ничего другого, кроме как молча следовать за ним, стараясь не отставать.

– Это мой дом, – прошептал он, показав на огонек, поблескивающий между ветвями деревьев. – А вот это коттедж, в который я собираюсь войти.

Проселочная дорога, сделав крюк, вывела нас к зданию. Желтый луч, скользящий по черной земле, указывал на то, что дверь коттеджа приоткрыта. Одно из окон на верхнем этаже было ярко освещено. Вдруг по занавеске, закрывавшей окно, промелькнуло темное пятно.

– Вот это существо! – воскликнул Грант Мунро. – Видите, там кто-то есть! Идите за мной, сейчас все узнаем.

Мы подошли к двери, но в эту секунду откуда-то сбоку из тени вышла женщина и ступила на светящуюся золотую дорожку. В темноте я не мог разобрать ее лица, но увидел, как она молитвенно сложила руки.

– Ради всего святого, не делай этого, Джек! – вскричала она. – Я чувствовала, что ты придешь сюда этой ночью. Подумай еще раз, дорогой! Доверься мне, и тебе никогда не придется жалеть об этом.

– Я слишком долго тебе верил, Эффи! – взвился Грант Мунро. – Отойди от меня! Я должен пройти! Я с моими друзьями собираюсь покончить с этим раз и навсегда!

Сильным движением руки он отодвинул жену в сторону и устремился к дому, мы последовали за ним. Когда Грант Мунро рывком открыл дверь, навстречу ему выбежала другая женщина и попыталась загородить собою проход, но он оттолкнул ее, и в следующую секунду мы уже бежали вверх по лестнице. Грант Мунро ворвался в освещенную комнату на втором этаже, а следом за ним и мы.

Это было небольшое, но уютное, со вкусом обставленное помещение. Его освещали две зажженные свечи на столе и две на камине. В углу, склонившись над письменным столом, сидела маленькая девочка. Лица ее рассмотреть мы не могли, потому что, когда мы влетели в комнату, оно было направлено в другую сторону, зато мы увидели, что на ней красное платье и длинные, по самые рукава белые перчатки. Когда девочка быстро обернулась на шум, от удивления и страха я вскрикнул. Лицо ее было жуткого мертвенно-бледного цвета и казалось застывшим, словно вылепленным из глины. Но в следующую секунду загадка разрешилась. Мы услышали смех Холмса. Он шагнул к девочке, провел рукой у нее за ухом, маска соскочила, и нашим взглядам открылось черное как уголь лицо маленькой негритянки. Она, приоткрыв рот, в котором сверкали белоснежные зубки, удивленно взирала на наши перекошенные от изумления физиономии. Видя невинное выражение ее лица, я тоже рассмеялся, но Грант Мунро стоял неподвижно, вцепившись рукой в горло.

– Боже мой! – вскричал он. – Что это значит?

– Я объясню, что это значит. – В комнату решительно вошла его жена. Губы ее были плотно сжаты, голова гордо поднята. – Как ни пыталась я отговорить тебя, ты все же поступил по-своему, и теперь нам двоим предстоит решить, что делать дальше. Мой муж умер в Атланте. Но ребенок выжил.

– Твой ребенок?

Она взяла в руку большой серебряный медальон, висевший у нее на шее.

– Я никогда не открывала его при тебе.

– Я не знал, что он открывается.

Миссис Мунро нажала на пружинку, и крышка медальона отскочила в сторону. Внутри оказалась фотография удивительно красивого, интеллигентного вида мужчины, черты лица которого безошибочно выдавали в нем потомка выходцев с черного континента.

– Это Джон Хэброн из Атланты, – сказала леди. – И более достойного мужчины эта земля еще не видела. Я отказалась от своей расы, чтобы выйти за него замуж, и, пока он был жив, ни разу не пожалела о своем поступке. Нам не повезло, что в нашем ребенке взяли верх признаки его расы, а не моей, но такое часто случается. Маленькая Люси намного темнее, чем был ее отец. Но, какой бы она ни была, хоть темной, хоть светлой, это моя доченька, моя кровинка.

При этих словах девчушка подбежала к женщине и уткнулась личиком в ее платье.

– Я оставила ее в Америке лишь потому, – продолжила миссис Мунро, – что у нее было слабое здоровье и перемена климата могла повредить ей. Я доверила Люси преданной служанке-шотландке. Никогда, ни на секунду у меня и в мыслях не было отказаться от ребенка. Но когда мы с тобой встретились, Джек, и я поняла, что люблю тебя, я побоялась рассказать тебе о Люси. Да простит меня Бог, я боялась потерять тебя, и у меня не хватило смелости во всем признаться. Мне пришлось выбирать между тобой и ею, и по своей слабости я отвернулась от моей девочки. Три года я скрывала от тебя ее существование, но поддерживала связь с няней и знала, что с Люси все в порядке. В конце концов мне так захотелось увидеть дочь снова, что я не выдержала. Понимая, что это опасно, я все же решилась привезти ее сюда, хоть на пару недель. Я выслала няне сто фунтов и дала ей указание снять коттедж, чтобы, когда они приедут, все выглядело так, будто я не имею к новым соседям никакого отношения. Из осторожности я даже велела ей днем не выпускать ребенка на улицу и закрывать личико и ручки Люси, чтобы по округе не пошли слухи о том, что здесь поселился чернокожий ребенок. Может быть, было бы лучше, если бы я не так осторожничала, но от страха, что ты узнаешь правду, я потеряла голову.

Ты первый сказал мне, что в коттедже кто-то поселился. Мне стоило дождаться утра, но от волнения я не могла заснуть, поэтому ночью, зная, как крепко ты спишь, поднялась и тихонько вышла из дому. Но ты заметил, что я выходила, и это стало началом моих бед. На следующий день моя тайна оказалась в твоих руках, но ты проявил благородство и не стал допытываться. Через три дня няня с ребенком едва успели выскочить через заднюю дверь, когда ты вломился в дом. Теперь ты знаешь все, и я спрашиваю тебя, что будет с нами, с ребенком и со мной?

Сцепив руки, миссис Мунро замерла в ожидании ответа.

Прошло долгих десять минут, прежде чем Грант Мунро нарушил молчание, и мне до сих пор доставляет удовольствие вспоминать его ответ. Он поднял девочку, поцеловал и, держа ее одной рукой, вторую протянул жене.

– Давай поговорим об этом дома, там ведь намного уютнее, – сказал он и повернулся к двери. – Я не идеальный человек, Эффи, но и не подлец.

Пока мы всей компанией шли по дороге, Холмс взял меня за рукав.

– По-моему, – шепнул он, – мы нужнее в Лондоне, чем в Норбери.

Больше об этом деле он не обмолвился ни словом до самого позднего вечера.

– Ватсон, – повернулся Холмс ко мне, когда с зажженной свечой в руке открывал дверь своей спальни, – если вы когда-нибудь заметите, что я начинаю задирать нос или уделяю какому-либо случаю меньше внимания, чем он того заслуживает, просто шепните мне: «Норбери». Я буду вам бесконечно благодарен.